§ 3. Судебная практика в сфере правовой защиты осужденных

Обычно под судебной практикой (когда она рассматривается в контексте источников той или иной отрасли) принято понимать совокупность нормативных (постановления Пленума Верховного Суда РФ, постановления Конституционного Суда РФ о толковании Конституции РФ) и казуальных актов судебных органов (решения Верховного Суда РФ по отдельным делам), а также решений, имеющих нормативно-прецедентный характер (постановления Конституционного Суда РФ о проверке конституционности нормативных актов)^[162].

В общей теории права нет единства мнений по вопросу о том, относятся ли к источникам права решения высших судебных органов. Хотя данная проблема весьма актуальна в связи с тем, что акты указанных органов государственной власти фактически используются в качестве нормативных документов, не отличающихся своими признаками и функциями от иных источников права.

В ряду актов высших судебных инстанций особое место занимают решения Конституционного Суда РФ. Противники признания указанных реше- ний в качестве источников права отмечают, что судебные органы в системе разделения властей не наделены правотворческими полномочиями и издают только правоприменительные акты, которые не содержат норм права^[163].

По мнению другой группы авторов, Конституционный Суд РФ осуществляет позитивное и негативное правотворчество, а потому его решения могут рассматриваться в качестве источников права^[164]. Так, Н.В. Витрук выделяет следующие правотворческие полномочия Конституционного Суда РФ: 1) негативные законодательные полномочия, в пределах которых данный суд отменяет законы и другие нормативные акты, международные и внутригосударственные договоры, их отдельные положения в случае их несоответствия Конституции РФ; 2) позитивные законодательные полномочия, которые заключаются в рекомендациях законодателю осуществлять необходимое нормативно-правовое регулирование в соответствии с правовыми позициями Конституционного Суда^[165].

Ряд авторов полагает необходимым признать источниками права не решения Конституционного Суда РФ, а его правовые позиции, изложенные в данных решениях^[166]. Однако, поскольку такие позиции не являются самостоятельной формой выражения норм права, мы не можем согласиться с признанием их самостоятельным источником права.

В целом же, есть все основания для признания источниками права, в том числе уголовно-исполнительного, именно решений Конституционного Суда РФ. Подобное мнение уже существует как в науке уголовного, так и в науке уголовно-процессуального права. При этом одни авторы склонны рассматривать акты Конституционного Суда РФ в качестве источников, реализующих функции негативного правотворчества. Так, А.В. Наумов считает, что, «если соответствующие уголовно-правовые законы или отдельные их нормы будут признаны неконституционными, суды обязаны выносить свои решения (приговоры) на основе решения Конституционного Суда, т.е. прецедент этого суда приобретает легальное официальное значение»^[167]. Свой вывод автор подтверждает ссылкой на постановление Конституционного Суда РФ от 20 декабря 1995 г. №17-П «По делу о проверке конституционности ряда положений п. "а" ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.А. Смирнова». Согласно п. 1 резолютивной части данного постановления Конституционный Суд РФ признал, что положение п. «а» ст. 64 УК РСФСР, квалифицирующее бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы как форму измены Родине, не соответствует Конституции РФ. Поэтому указанное положение п. «а» ст. 64 УК РСФСР было признано утратившим силу с момента провозглашения этого постановления. Таким образом, по мнению А.В. Наумова, в соответствующих случаях, вынося оправдательный приговор, суды должны были ссылаться именно на указанное решение Конституционного Суда РФ^[168].

По тем же причинам В.П. Коняхин предлагает рассматривать постановления Конституционного Суда РФ в качестве источников уголовного и уголовно-процессуального права, поскольку они являются формой негативного правотворчества и способны изменить «содержание формализованной системы уголовного права в целом»^[169].

Другие авторы расширяют функциональное значение актов Конституционного Суда РФ, которые являются источниками уголовного права в рамках позитивного и негативного правотворческого процесса. Например, К.В. Ображиев рассматривает решения Конституционного Суда РФ в качестве источников уголовного права, уголовного процесса и уголовно-исполнительного права в следующих двух случаях: 1) при признании определенной нормы уголовного права неконституционной; 2) при официальном обязательном толковании Конституции РФ и уголовного закона^[170]. При этом во втором случае данный судебный орган дает официальное обязательное толкование Конституции РФ и уголовного закона, которое является образцом обязательного для судов понимания признаков, содержащихся в уголовном законе. Сходной точки зрения придерживается и А.В. Мадьярова^[171].

Представляется, что есть основания согласиться с таким подходом. Подтверждением полномочий по негативному правотворчеству Конституционного Суда РФ могут служить следующие нормативные положения. В части 2 ст. 125 Конституции РФ определено, что Конституционный Суд РФ уполномочен разрешать дела о соответствии Конституции РФ федеральных законов, нормативных актов Совета Федерации, Г осударственной Думы, не вступивших в силу международных договоров РФ. Согласно ч. 6 ст. 125 Конституции РФ акты или их отдельные положения, признанные неконституционными, утрачивают силу; не соответствующие Конституции РФ международные договоры РФ не подлежат введению в действие и применению. Федеральным конституционным законом от 21 июля 1994 г. №1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» в ст. 6 закрепляется положение о том, что решения Конституционного Суда РФ обязательны на всей территории России для всех органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций, должностных лиц, граждан и их объединений. В соответствии со ст. 79 указанного Федерального конституционного закона решение Конституционного Суда РФ действует непосредственно.

Конституционный Суд РФ обладает и позитивными правотворческими полномочиями. На это указывает также зафиксированная им правовая позиция. В постановлении Конституционного Суда РФ от 27 февраля 2003 г. №1- П «По делу о проверке конституционности положения части первой статьи 130 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан П.Л. Верещака, В.М. Гладкова, И.В. Голышева и К.П. Данилова» отмечается, что данная Конституционным Судом РФ оценка проверяемой правовой нормы как не соответствующей или, напротив, как соответствующей Конституции РФ, а также выявленный им конституционный смысл правовой нормы считаются обязательными как для законодателя, так и для правоприменителя и не могут быть отвергнуты или преодолены в законодательной и правоприменительной практике^[173]. Поэтому ни суды общей юрисдикции, разрешающие уголовные дела, ни органы, исполняющие наказание, реализуя свои полномочия, не вправе придавать соответствующему нормативному положению какое-либо иное значение, расходящееся с его конституционно-правовым смыслом, выявленным Конституционным Судом РФ в его постановлении.

Примечательно, что в соответствии с ч. 1 и ч. 4 ст. 413 УПК РФ вступившие в законную силу судебные решения могут быть отменены и производство по уголовному делу возобновлено ввиду новых обстоятельств, к которым также относится признание Конституционным Судом РФ закона, примененного судом в данном уголовном деле, не соответствующим Конституции РФ. Налицо придание решению Конституционного Суда РФ обратной силы, что возможно только в случае признания наличия в его содержании уголовно-правовой нормы.

Изложенное выше позволяет сделать вывод о том, что решения Конституционного Суда РФ содержат уголовно-правовые, уголовнопроцессуальные и уголовно-исполнительные нормы. Поэтому решения Конституционного Суда РФ могут рассматриваться в качестве источников данных отраслей в случае: 1) признания неконституционными отдельных норм; 2) определения конституционного смысла и содержания норм в ходе их толкования.

Другим примером правотворчества высших судебных органов в сфере уголовного права являются постановления Пленума Верховного Суда РФ, по поводу природы и значения которых также существует давняя дискуссия.

Многие авторы считают, что постановления Пленума Верховного Суда РФ не есть источник права, в том числе уголовно-исполнительного права, поскольку: 1) отрицают правотворческие функции за Верховным Судом; 2) указывают на отсутствие в руководящих разъяснениях норм права; 3) апеллируют к тому, что Верховный Суд не рассматривает себя как правотворческий орган; 4) полагают, что соответствующие акты содержат только интерпретационные нормы (нормы о нормах, нормы-разъяснения) о применении юридических норм; 5) считают данные акты не общеобязательными, а рекомендательными, поскольку такая общеобязательность не предусмотрена законом; 6) полагают, что общеобязательность данных актов не соответствовала бы зафиксированному в ст. 120 Конституции РФ принципу независимости судей и подчинения их только федеральному закону, а также положениям ст.ст. 1, 3 УК РФ, ст. 1 УПК РФ, ст. 3 УИК РФ^[174].

В частности, А.И. Рарог обращает внимание на теоретическую и практическую необоснованность отдельных положений, содержащихся в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, и видит высшую ценность и основу подлинного правосудия в независимости суда от данных разъяснений^[175].

Существует и иная точка зрения на рассматриваемую проблему, согласно которой постановления Пленума Верховного Суда РФ являются источниками уголовного, уголовно-процессуального и уголовноисполнительного права, поскольку они: 1) обязательны для судов; 2) формулируют новые нормы уголовного права, расширительно и ограничительно толкуют данные нормы; 3) конкретизируют, уточняют и дополняют содержание уголовного закона; 4) являются нормативными правовыми актами, обладают всеми признаками правовой нормы, в том числе имеют общеобязательную силу в соответствии со ст.

Г.Т. Ткешелиадзе, выступая за признание отдельных руководящих разъяснений Пленума Верховного Суда источниками уголовного, уголовнопроцессуального и уголовно-исполнительного права, выдвигает следующие аргументы: 1) конституционные положения о подчинении судьи только закону не исключают возможности судебного правотворчества подзаконного характера; 2) руководящие разъяснения Пленума Верховного Суда являются нормативными актами в силу своей общеобязательности, неперсонифициро- ванности; 3) конкретизация общих норм закона в положениях руководящих разъяснений есть процесс правотворчества, направленный на углубление общего содержания нормы права «на основе внесения новых элементов в правовое регулирование соответствующих общественных отношений», имеющих подзаконный характер^[177].

Авторы, предлагающие признать постановления Пленума Верховного Суда РФ источниками уголовного права уголовного процесса и уголовноисполнительного права, обращают внимание также на то, что на основе указанных актов осуществляется фактическая криминализация определенных деяний без изменения «буквы» уголовного закона, поскольку Верховный Суд своим пониманием этой «буквы» расширяет сферу преступного и наказуемого^[178]. По мнению ученых, постановления Пленума Верховного Суда «выполняют функцию фактического, "нелегального" источника», что рассматривается как вынужденная мера^[179].

Попробуем разобраться в обозначенной выше проблеме. Прежде всего, постановления Пленума Верховного Суда РФ все же необходимо признать общеобязательными. Согласно ст. 126 Конституции РФ Верховный Суд дает разъяснения по вопросам судебной практики. Отсутствие в Конституции РФ упоминания о руководящем характере разъяснений Пленума Верховного Суда РФ не может определять их правовую природу. Н.М. Кропачев справедливо отмечает, что после принятия Конституции РФ, которая не упоминает о руководящей функции разъяснений Верховного Суда РФ, фактическая сила таких разъяснений не изменилась, и они «все равно играют роль источника права в формальном смысле»^[180]. Поэтому «нет оснований отождествлять руководящий и обязательный характер разъяснений»^[181].

В постановлениях Пленума Верховного Суда зачастую содержатся положения, отсутствующие в тексте закона, но не противоречащие ему и развивающие его нормы. Это дает повод рассмотреть указанную выше проблему с несколько иной точки зрения. Норма права может быть представлена как совокупность суждений, представляющих собой связь между понятиями. Содержанием понятия называется совокупность существенных признаков предмета, которая мыслится в данном понятии, то есть все то, что содержит такие признаки, - неотъемлемая часть понятия, следовательно, нормы права. Толкование как уяснение содержания нормы права осуществляется преимущественно путем определения понятий, которые входят в состав данной нормы. Определение понятия возможно через установление существенных признаков предмета, которые включаются в содержание понятия. Поэтому толкование нормы права логически сводится к определению содержания понятия, а потому и уголовно-правовой нормы в целом. Примером вышесказанного является Постановление Пленума Верховного Суда конкретизирующее понятие категории лиц ранее отбывавших наказание в виде лишения свободы^[182].

С учетом того, что результат толкования является общеобязательным, мы приходим к выводу, что нормативное толкование как определение уголовно-правового понятия есть именно нормотворческий процесс, поскольку предусматривает установление существенных признаков данного понятия. Следует заметить, что дефиниция (определение) есть один из «самых распространенных приемов законодательной техники»^[183].

На основании вышеизложенного мы присоединяемся к авторам, предлагающим рассматривать постановления Пленума Верховного Суда РФ в качестве источников уголовного, уголовно-процессуального и уголовноисполнительного права в той мере, в какой они развивают положения существующего законодательства и не противоречат ему.

Переходя к непосредственному описанию судебной практики в сфере обеспечения правовой защиты прав осужденных к лишению свободы следует отметить, что большинство актов Конституционного Суда в данной сфере связаны с различными нарушениями правового режима предоставления юридической помощи осужденным.

Частью 2 ст. 10 УИК РФ установлено, что «при исполнении наказаний осужденным гарантируются права и свободы граждан Российской Федерации с изъятиями и ограничениями, установленными уголовным, уголовноисполнительным и иным законодательством Российской Федерации».

Конституционный Суд РФ обращает внимание на то, что «... установление ограничений прав и свобод должно быть соразмерно защищаемым Конституцией и законами ценностям правового государства. Эти ограничения должны учитывать необходимый баланс интересов человека, общества и государства». Суд подчеркивает, что «принципы определенности и соразмерности требуют также установления законодателем четких и разумных временных рамок, допускаемых ограничений прав и свобод»^[184].

Данное положение корреспондируется с мнением по данному вопросу В.Д. Зорькина: «Вопрос заключается в том, до каких пределов можно идти в ограничении конституционных прав человека? Где та черта, за которой ограничение прав человека превращается в их отрицание? Во имя чего и кого проводятся эти ограничения? Как обеспечить баланс безопасности государства и соблюдения прав человека?».^[185]

В этой связи А.С. Михлин также указывает: «Правовое ограничение выражается в государственном принуждении и предназначено для охраны уголовно-исполнительных правоотношений от возможных правонарушений со стороны осужденных путем предупреждения, пресечения и привлечения виновных к конкретному виду юридической ответственности»^[186].

Право на получение юридической помощи гарантируется осужденным статьей 12 УИК РФ. Для ее получения осужденному, согласно ч. 4 ст. 89 УИК

РФ, по его заявлению предоставляются свидания с адвокатами или иными лицами, имеющими право на оказание юридической помощи. По желанию осужденного и указанных лиц свидания могут предоставляться наедине.

Используя властные полномочия, предоставленные законом, зависимое положение осужденных, государство в лице администрации исправительных учреждений на протяжении длительного периода времени нарушало осужденных на защиту, трактуя в собственных интересах нормы действующего уголовно-исполнительного и иного законодательства, вопреки их действительному содержанию.

Так, 26 декабря 2003 г. Конституционный Суд Российской Федерации принял Постановление №20-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений частей первой и второй статьи 118 Уголовноисполнительного кодекса Российской Федерации в связи с жалобой Шенге- лая Зазы Ревазовича»^[187].

Основанием для обращения в Суд а рамках рассматриваемого дела послужило следующее: гражданин Грузии З.Р. Шенгелая, осужденный Мосгорсудом за совершение разбоя (п. «а», «б» ч. 3 ст. 162 УК РФ) к 12 годам лишения свободы, отбывал наказание в колонии общего режима, где за злостные нарушения установленного порядка отбывания наказания переводился в помещение камерного типа (ПКТ), а затем по постановлению суда был на три года переведен в тюрьму (г. Елец Липецкой области), где несколько раз подряд водворялся в штрафной изолятор (ШИЗО). После выхода из ШИЗО осужденный пригласил адвоката из другого города для оказания юридической помощи в подготовке жалоб на приговор, другие судебные решения и на решения администрации исправительных учреждений о наложении дисциплинарных взысканий. Однако к приезду адвоката он вновь был водворен в ШИЗО. При этом руководство тюрьмы, сославшись на ч. 1 ст. 118 УИК РФ, отказало адвокату во встрече с клиентом по причине очередного пребывания гражданина З.Р. Шенгелая в штрафном изоляторе. На обращение адвоката в

УИН Липецкой области ему было заявлено со ссылкой на ст. 89 и ч. 1 ст. 118 УИК РФ, что с осужденным, находящимся в ШИЗО, адвокат встречаться не вправе. В жалобе в Конституционный Суд З.Р. Шенгелая утверждает, что в соответствии с примененными в отношении его положениями ч. 1 и п. «г» ч. 2 ст. 118 УИК РФ во взаимосвязи со ст. 89 того же Кодекса, регламентирующей порядок предоставления свиданий осужденному к лишению свободы, осужденный, переведенный в штрафной изолятор или в помещение камерного типа, лишается права на свидания с адвокатом, причем на неопределенное время, поскольку эти виды дисциплинарных взысканий могут назначаться подряд неограниченное число раз в связи с новыми нарушениями. Тем самым, по мнению заявителя, ущемляются его права на получение квалифицированной юридической помощи и на защиту его прав и свобод, в том числе путем обжалования приговора, других судебных решений, а также решений администрации исправительного учреждения о наложении дисциплинарных взысканий, что противоречит ч. 1 ст. 45, ч. 1 ст. 48 и ч. 3 ст. 50 Конституции РФ.

При подготовке жалобы к рассмотрению было установлено, что непредоставление свидания с адвокатами лицам, водворенным в ШИЗО, на основании ст. 118 УИК считает обоснованным и Воронежская прокуратура. Г лавное управление исполнения наказаний Министерства юстиции РФ на запрос Секретариата Конституционного Суда о позиции Главка по этому вопросу ответило, что сопоставление осужденным ч. 1 ст. 48 Конституции и ст. 118 УИК является подменой права на получение юридической помощи возможностью получить свидание с адвокатом, тогда как осуществить указанное конституционное право осужденный может, например, путем письменного обращения в любые государственные и негосударственные органы в порядке, предусмотренном ст. 15 УИК РФ. Запрет на свидания, установленный ст. 118 УИК, - говорилось в ответе, - не противоречит ч. 1 ст. 48 Конституции, причем такая позиция Главка согласована с Генеральной прокуратурой Российской Федерации.

Таким образом, из ответа Главка следовало, что непредоставление свиданий с адвокатами осужденным, находящимся в ШИЗО и ПКТ, является не прихотью того или иного сотрудника администрации отдельного исправительного учреждения, а позицией руководства уголовно-исполнительной системы, к тому же поддержанной Г енеральной прокуратурой.

Обнаружилась неопределенность в вопросе о том, соответствуют ли Конституции РФ примененные в деле заявителя положения ч. 1 и п. «г» ч. 2 ст. 118 УИК РФ, в силу которых запрещаются свидания осужденным к лишению свободы, водворенным в ШИЗО, а осужденным, переведенным в порядке взыскания в ПКТ, позволяется иметь с разрешения администрации только одно краткосрочное свидание в течение шести месяцев.

В связи с этим следует заметить, что в ст. 89 УИК РФ, регламентирующей свидания осужденных к лишению свободы, говорится как о свиданиях с родственниками и иными лицами, так и (ч. 4) о свиданиях с адвокатами и иными лицами, имеющими право на оказание юридической помощи, без уточнения, в каких случаях они могут или должны предоставляться. Кроме того, в ч. 1 ст. 118 УИК РФ вообще содержится запрет на свидания и телефонные разговоры с лицами, водворенными в штрафной изолятор. И поскольку термин «свидания» употребляется в законе в отношении любых лиц, вполне допустимо предположить, что администрация исправительных учреждений и прокуратура могли толковать его именно так, как это делалось на практике. Такая неопределенность явилась основанием для рассмотрения вопроса в Конституционном Суде.

Рассматривая жалобу, Конституционный Суд подчеркнул, что ч. 1 ст. 48 Конституции РФ гарантирует право на получение квалифицированной юридической помощи каждому гражданину, а каждому задержанному, заключенному под стражу, обвиняемому в совершении преступления - право на помощь адвоката (защитника) соответственно с момента задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения. Причем, исходя из Конституции, это должно обеспечиваться на всех стадиях уголовного процесса, в том числе при производстве в надзорной инстанции, а также при исполнении приговора.

Конституционный Суд отметил, что непосредственное общение с адвокатом - важная составляющая права на получение квалифицированной юридической помощи, которое в силу Конституции РФ не подлежит произвольному ограничению. Конституционный Суд также разъяснил, что администрации учреждения, исполняющего наказание в виде лишения свободы, отказать осужденному в свидании с адвокатом или ограничить их не вытекает из положений ст. 118 УИК, содержащих запрет на свидания для осужденных, водворенных в ШИЗО или переведенных в ПКТ, единое помещение камерного типа (ЕПКТ) или одиночные камеры. Положения ст. 118 УИК устанавливают особые условия содержания осужденных в указанных помещениях исходя из того, что если режим свиданий с родственниками и иными лицами предполагает нормативную определенность в части, касающейся продолжительности, частоты, порядка предоставления и проведения, а также возможных ограничений, то правовой режим свиданий с адвокатами, как обеспечиваемый непосредственным действием права, закрепленного в ст. 48 Конституции РФ, не требует подобного урегулирования. Указанные положения не содержат каких-либо предписаний, регламентирующих получение осужденным юридической помощи, в том числе предоставления ему свиданий с приглашенным адвокатом, и не могут расцениваться как затрагивающие право на квалифицированную юридическую помощь.

Уточняя свою позицию по поводу свиданий осужденных, Конституционный Суд подчеркнул, что в ст. 89 УИК РФ законодатель, везде употребляя один термин «свидания», фактически имеет в виду два разных вида свиданий, отличающихся различной правовой природой и сущностью: свидания с родственниками и иными лицами, предоставляемые в целях сохранения социально полезных связей осужденных и требующие определенного правового регулирования, и свидания с адвокатами и иными лицами, имеющими право на оказание юридической помощи, предоставляемые именно в целях оказания юридической помощи и не требующие подобного правового регулирования.

Разъясняя понятия двух видов свиданий, регламентируемых ст. 89 УИК РФ, Конституционный Суд исходил из их конституционно-правового смысла, формулировок, имеющихся в действующем Законе, и той, более точной трактовки свиданий осужденных с адвокатами, имеющейся в Правилах внутреннего распорядка, хотя и не являющихся законом, но обязательных к исполнению как осужденными и их адвокатами, так и администрацией исправительных учреждений.

Аналогичный вывод был сделан и в Определении Конституционного Суда РФ от 12 июля 2005 г. №308-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданина З. на нарушение его конституционных прав частью четвертой статьи 89 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации». Признавая отказ в принятии данной жалобы необоснованным, Конституционный Суд в очередной раз указал, что непосредственное общение с адвокатом - важная составляющая права на получение квалифицированной юридической помощи, которая в силу Конституции Российской Федерации ни при каких условиях не подлежит произвольному ограничению, в том числе в части определения количества и продолжительности предоставляемых в этих целях свиданий^[188].

Исходя из вышеизложенного, ч. 4 ст. 89 УИК РФ была изменена и переформулирована в следующем виде: «Для получения юридической помощи осужденным предоставляются свидания с адвокатами или иными лицами, имеющими право на оказание юридической помощи, без ограничения их числа продолжительностью до четырех часов. По заявлению осужденного свидания с адвокатом предоставляются наедине, вне пределов слышимости третьих лиц и без применения технических средств прослушивания»^[189]. Никаких указаний о том, что нельзя предоставлять свидания с адвокатом осужденным, находящимся в ШИЗО или ПКТ, ч. 4 ст. 89 УИК не содержит. Более того, число этих свиданий не ограничивается. Впрочем, ограничений на свидания с адвокатами не было и в прежней редакции ч. 4 указанной статьи, что, однако, не мешало весьма вольному ее толкованию.

До недавнего времени в соответствии с п. 83 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, существовали ограничения на встречу с адвокатом в рабочее время.

Поводом к пересмотру указанного пункта явилось обращение гр. М. в Верховных Суд РФ. В решении Верховного суда РФ от 2 марта 2006 г., дело № ГКПИ 06-54 по заявлению М. о признании частично недействующим п. 83 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, утвержденных приказом Министерства юстиции Российской Федерации от 3 ноября 2005 г. №205 в части предоставления свиданий с адвокатами в нерабочее для осужденных время, указано: «Право каждого задержанного или находящегося в заключении лица связываться и консультироваться с адвокатом провозглашено в утвержденном Генеральной Ассамблеей ООН 9 декабря 1988 года Своде принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме, предусматривающей предоставление для этого времени и условий»^[190].

Заявление М. было удовлетворено, при этом отмечено, что оспариваемое предписание Правил о предоставлении осужденным свиданий с адвокатами лишь в нерабочее для осужденных время не соответствует вышеприведенной норме международного права, поскольку ограничивает право находящегося в заключении лица на его посещение адвокатом без промедления при отсутствии режима особых условий в исправительном учреждении^[191].

В судебной практике встречались случаи, когда осужденный ходатайствовал о предоставлении ему адвоката, для защиты интересов в суде за счет государства, как это установлено ст. 48 Конституции РФ. Подобного рода ходатайства фактически оставались без удовлетворения и дела рассматривались без участия адвоката.

В этой связи Президиум Верховного Суда РФ рассмотрел уголовное дело по надзорному представлению заместителя Генерального прокурора РФ на кассационное определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 29 января 2004 г. в отношении осужденного П. и отметил следующее: «Право подозреваемого и обвиняемого на защиту при производстве по уголовному делу закреплено в статье 16 УПК РФ в качестве одного из принципов уголовного судопроизводства, в силу чего положения данной статьи распространяются на все стадии уголовного процесса. По смыслу статьи 16 УПК РФ, а также статьи 50 УПК РФ (регламентирующий порядок реализации права на защиту) приглашение, назначение, замена защитника и оплата его труда в отношении осужденного осуществляется по тем же правилам, что и в отношении подозреваемого и обвиняемого. Иное толкование положений ст. 16 и ст. 50 УПК РФ противоречило бы ч. 1 ст. 48 Конституции РФ, гарантирующей каждому право на получение квалифицированной юридической помощи, и означало бы ничем не оправданное ограничение процессуальных прав осужденного по сравнению с такими же правами, предусмотренными законом для лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. Более того, сам по себе переход от одной процессуальной стадии к другой не может влечь за собой ограничение права на защиту, закрепленного в качестве принципа уголовного судопроизводства»^[192].

Весьма значимым, в вопросе обеспечения права на защиту осужденных, является определение Конституционного Суда РФ от 6 марта 2008 г. №428-О-П «По жалобе гражданки Кирюхиной Ирины Петровны на нарушение ее конституционных прав частью шестой статьи 82 Уголовноисполнительного кодекса Российской Федерации и пунктом 6 статьи 14 Закона Российской Федерации "Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы"».

Как следует из представленных материалов, по настоянию сотрудника исправительной колонии строгого режима УШ-382/3 (город Балашов Саратовской области) адвокат И.П. Кирюхина, прибывшая для оказания юридической помощи в составлении надзорной жалобы осужденному К.А. Даниеляну, несмотря на то, что предварительно ею были сданы все личные вещи, кроме ручки, бумаги, брошюры с текстом Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации и договора поручения, была вынуждена пройти личный досмотр, в ходе проведения которого ей пришлось раздеться до пояса. В ответах на жалобы И.П. Кирюхиной на правомерность действий сотрудников учреждения УШ 382/3 начальник этого учреждения и прокурор Саратовской областной прокуратуры по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях Саратовской области разъяснили, что проведение досмотра было осуществлено в полном соответствии с предписаниями ч. 6 ст. 82 УИК РФ и п. 6 ст. 14 Закона РФ «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы», которые, закрепляя соответствующее полномочие администрации исправительного учреждения, не устанавливают каких-либо исключений, в том числе в отношении адвокатов.

Между тем, оказание квалифицированной юридической помощи - важная публичная функция, благодаря которой обеспечиваются как защита прав личности, так и решение задач, стоящих перед правосудием. Право на получение квалифицированной юридической помощи, как одно из наиболее значимых, закреплено в Конституции Российской Федерации (ст. 48), провозглашается в Международном пакте о гражданских и политических правах (ст. 14) и Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст. 5). Соответственно, государство, гарантируя данное право, обязано создать надлежащие условия гражданам для его реализации, а лицам, оказывающим юридическую помощь, в том числе адвокатам, - для эффективного осуществления их деятельности.

Исходя из этого, Конституционный Суд РФ, обращаясь к вопросу о балансе между защитой публичных интересов и неприкосновенностью отдельных категорий лиц, осуществляющих публичные функции (в том числе и адвокатов), неоднократно подчеркивал, что государство, предъявляя к этим лицам, к их профессиональной деятельности высокие требования, обязано обеспечить им дополнительные гарантии надлежащего осуществления возложенных на них функций.

В этой связи необходимость повышенных гарантий защиты статуса адвоката со стороны государства была подтверждена Конституционным Судом Российской Федерации, в частности применительно к праву на свидание обвиняемого и осужденного с адвокатом и праву на защиту адвокатской тайны^[193].

Конституционных Суд РФ определил, что «положения части шестой статьи 82 УИК Российской Федерации и пункта 6 статьи 14 Закона Российской Федерации "Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы" не могут рассматриваться как допускающие произвольное проведение личного досмотра адвоката, осуществляющего юридическую помощь осужденному к лишению свободы, - без достаточных фактических оснований, свидетельствующих о его намерении пронести на территорию исправительного учреждения запрещенные предметы, и без принятия администрацией исправительного учреждения мотивированного решения о проведении личного досмотра и письменной фиксации хода и результата соответствующих действий».

Кроме того, ряд определений Конституционного Суда РФ вынесено в связи с нарушением конституционных прав граждан и проверкой конституционности норм уголовно-процессуального кодекса, в части оказания адвокатами юридической помощи подозреваемым, обвиняемым и осужденным. В частности, необходимость усиления гарантий независимости адвоката и соблюдения адвокатской тайны была подтверждена в Определении Конституционного Суда от 29 мая 2007 года №516-О.

Довольно большое число дел в данной сфере касается режима содержания осужденных. Так, до недавнего времени оставался открытым вопрос о порядке следования осужденного к лишению свободы к месту исполнения наказания.

В соответствии с разъяснениями данными в Постановлении Пленума Верховного суда РФ от 29 октября 2009 г. №20 «О некоторых вопросах судебной практики назначения и исполнения уголовного наказания»^[194] при назначении осужденному отбывания лишения свободы в колонии-поселении суд в соответствии с п. 11 ч. 1 ст. 308 УПК РФ в резолютивной части приговора должен указать свое решение о том, в каком порядке ему надлежит следовать к месту отбывания наказания: самостоятельно (за счет государства) в порядке, предусмотренном частями 1 и 2 ст. 75.1 УИК РФ, либо под конвоем. В силу частей 4 и 7 ст. 75.1 УИК РФ по представлению органа внутренних дел по месту задержания осужденного (п. 3 ч. 1 ст. 399 УПК РФ) суд принимает решение о заключении осужденного под стражу и направлении его в колонию-поселение под конвоем в порядке, предусмотренном статьями 75 и 76 УИК РФ, в случаях уклонения осужденного к лишению свободы от следствия или суда, нарушения им меры пресечения или отсутствия у него постоянного места жительства на территории Российской Федерации. В том же порядке направляются в колонию-поселение осужденные, которые до вынесения приговора содержались под стражей, а также осужденные, которые переведены для дальнейшего отбывания наказания в колонию-поселение из исправительных колоний общего или строгого режима в соответствии с пунктами «в» и «г» ч. 2 ст. 78 УИК РФ (ч. 5 ст. 75.1 УИК РФ).

В случае задержания осужденного, уклонившегося от получения предписания, предусмотренного ч. 1 ст. 75.1 УИК РФ, или не прибывшего к месту отбывания наказания в установленный в предписании срок, суд по месту задержания осужденного в соответствии с ч. 4.1 ст. 396, п. 18.1 ст. 397 и п. 3 ч.

1 ст. 399 УПК РФ принимает решение о заключении осужденного под стражу не более чем на 30 суток, а также о направлении его в колонию-поселение под конвоем в порядке, установленном статьями 75 и 76 УИК РФ, либо об изменении осужденному вида исправительного учреждения на исправительную колонию общего режима. При этом срок отбывания наказания исчисляется со дня задержания осужденного.

Исходя из положений ч. 4.1 ст. 396, п. 18.1 ст. 397 и п. 3 ч. 1 ст. 399 УПК РФ, ч. 7 ст. 75.1 УИК РФ, решение о заключении под стражу осужденного к лишению свободы с отбыванием наказания в колонии-поселении, а также о его направлении к месту отбывания наказания под конвоем в порядке, предусмотренном статьями 75 и 76 УИК РФ, принимается судом после задержания осужденного. Вопрос о розыске осужденного, уклонившегося от получения предписания или не прибывшего к месту отбывания наказания в установленный в предписании срок, не включен в предусмотренный ст. 397 УПК РФ перечень вопросов, подлежащих рассмотрению судом в связи с исполнением приговора.

В целом, говоря о конкретизации режима исполнения уголовного наказания со стороны Верховного Суда РФ, необходимо назвать следующие акты: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 11 июня 1999 г. №40 «О практике назначения судами уголовного наказания»; Решение Верховного Суда РФ от 31 мая 2004 г. № ГКПИ 04-703 «О признании частично недействующим первого абзаца параграфа 23 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, утвержденных приказом Минюста РФ от 30.07.2001 №224»; Решение Верховного Суда РФ от 11 декабря 2003 г. № ГКПИ 2003-1282 «О признании частично недействующим абзаца 3 пункта 2 параграфа 3 Правил внутреннего распорядка исправительных учреждений, утвержденных приказом Минюста РФ от 30.07.2001 №224»^[195].

Очень больное число постановлений Верховного Суда РФ связано с конкретизацией самого порядка исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы. Не имея возможности подробно остановиться на описании этих постановлений, ограничимся лишь краткой их характеристикой.

Непосредственное отношение к тематике нашего исследования имеют следующие постановления:

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 12 ноября 2001 г. №14 «О практике назначения судами видов исправительных учреждений», касающееся вопросов определения вида исправительного учреждения при совокупности приговоров;

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 11 января 2007 г. №2 «О практике назначения. Судами российской федерации уголовного наказания» - вопросов назначения наказания в виде лишения свободы при злостном уклонении ранее назначенных наказаний не связанных с изоляцией от общества^[196];

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 6 февраля 2007 г. №12 «Об изменении и дополнении некоторых постановлений Пленума Верховного Суда Российской Федерации по уголовным делам» - особенностей условно-досрочного освобождения^[197];

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 2008 №16 «О некоторых вопросах судебной практики назначения и исполнения уголовного наказания» - вопросов, связанных с досрочным погашением судимости^[198];

Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 2011 г. №21 «О практике применения судами законодательства об исполнении приговора» - вопросов, связанных с освобождением от наказания в связи с болезнью^[199].

Ряд актов Верховного Суда РФ касаются обеспечения возможности самозащиты своих прав осужденным. Так, в целях соблюдения основополагающих принципов судопроизводства, обеспечения права на защиту при исполнении уголовных наказаний, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 21 апреля 2009 г. №8 «О судебной практике условно-досрочного освобождения от отбывания наказания, замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания» подчеркивается, что при рассмотрении вопроса об условно-досрочном освобождении осужденного от отбывания наказания или замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания, судья по просьбе осужденного обязан обеспечить ему личное участие в судебном заседании либо посредством видеосвязи для изложения своей позиции и представления в ее подтверждение необходимых сведений^[200].

Фактически на основании этого постановления, Федеральным законом от 20 марта 2011 г.^[201] в ст. 399 УПК РФ были внесены соответствующие изменения, предусматривающие обязанность суда, при наличии ходатайства осужденного, обеспечить его непосредственное участие в судебном заседании либо предоставить возможность изложить свою позицию путем использования систем видеосвязи.

Определенные аспекты самозащиты прав осужденным содержатся также в уже упомянутых постановлениях Верховного Суда РФ от 20 декабря 2008 №16 и от 11 января 2007 г. №2.

Заканчивая обзор судебной практики в сфере обеспечения правовой защиты осужденного к лишению свободы, представляется необходимым сделать следующие выводы:

1) по результатам исследования материалов судебной практики, можно отметить крайне редкие случаи реагирования со стороны государственных органов, направленные на обеспечение права на защиту личности в уголовном судопроизводстве. Как правило, это является инициативой со стороны самой личности, попавшей под уголовное преследование. В этой связи большинство актов Конституционного Суда РФ направлены на смягчение различ- ного рода ограничений в сфере правового статуса осужденного и имеют правозащитный характер. При этом содержание актов Конституционного Суда в данной сфере в большинстве случаев связано с устранением различных ограничений, препятствующих осужденному получать юридическую помощь.

2) акты Верховного Суда РФ являются более разнообразными как по своей направленности, так и по содержанию. Анализ этих актов не позволяет утверждать их однозначно правозащитную направленность в отношении осужденного. По своему содержанию большинство этих актов связано с конкретизацией режима исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы, далее следуют акты, конкретизирующие объем прав и обязанностей осужденных, и лишь относительно небольшое число среди последней группы непосредственно направлены на обеспечение правовой защиты осужденного.

Необходимо также отметить довольно плохую изученность судебной практики в области уголовно-исполнительного права, отсутствие в этой сфере каких-либо теоретических обобщений, классификаций, обозначения основных тенденций развития.