§2. Социально - правовые предпосылки возникновения и развития институтов правовых преимуществ

Специальные уголовно-процессуальные нормы, содержанием которых являются права и обязанности лиц, указанных в ч. 1 ст, 447 УПК РФ, и соответствующие полномочия должностных лиц государственных органов, в части своих требований исключают отдельных субъектов из сферы действия общих уголовно-процессуальных предписаний, предоставляя им определенные преимущества по отношению к иным участникам уголовного судопроизводства.

Возникновение и последующее позитивное закрепление специальных норм, предоставляющих определенный объем дополнительных прав для различных категорий субъектов либо полностью исключающих их из действия общих правил поведения во многом предопределено осознанной необходимостью справедливого урегулирования общественных отношений, участники которых фактически находятся в неравном, «ущемленном» положении. Однако справедливость как категория конкретно-историческая, на каждом историческом этапе воспринималась и признавалась в соответствии и взаимосвязи с развитием всего общества, его идеалов и ценностей.

Вероятно, первыми преимуществами экономического характера в предгосударственный период развития цивилизации стали пользоваться члены общины, которые, потребляя материальные блага, в силу своих возрастных или половых особенностей не были способны такие блага производить.

эквивалентного обмена деятельностью и ее результатами, как правило, разорванную во времени, а нередко и в пространстве».^[19] Таким образом, различного рода преимущества определенных групп первобытнообщинного общества, носили скорее социально-экономический, нежели правовой характер. Правовое содержание данные преимущества получают только в связи с формированием институтов государственной власти. Однако, именно стремление родоплеменной знати к власти в период разложения первобытнообщинного строя привело к тому, «что вошедшее в обычай замещение родовых должностей членами определенных семей превратилось уже в мало оспариваемое право этих семей на занятие общественных должностей, что эти семьи, и без того могущественные благодаря своему богатству, начали складываться вне своих родов в особый привилегированный класс, и что эти их притязания были освящены только еще зарождавшимся государством».^[20]

Уже в Древнем Риме категория «привилегия» приобретает подлинно правовое значение. Достаточно выразительна латинская этимология слова «привилегия»: privius (особый, отдельный, единичный) и lex (закон), отсюда - privilegium, то есть «специальный закон для особого лица». Необходимо — также отметить, что в римском праве наряду с понятием «привилегия» употребляется и понятие «льгота». Причем законодатель не всегда достаточно четко проводил различия между ними. Так, например, в раннем историческом периоде древнеримского права, носящем преимущественно частно-исковой характер, в требованиях правовых норм содержались ссылки на «тридцать льготных (выделено мною - А.К.) дней», предоставляемых должнику для возврата долга, и, в то же время, запрет на предоставление ему «привилегий (выделено мною - А.К.), то есть отступлений от закона в свою пользу» по истечении указанного срока.^[21]

Кроме того, римское право впервые вводит дефиницию «иммунитет» (immunitas), что означает «освобождение от податей или общественных повинностей как особая привилегия (выделено мною - А.К.), которую предоставлял отдельному лицу, социальной категории или общине Сенат при Республике, а впоследствии - Император».^[22]

В этой связи представляется необходимым зафиксировать следующее.

Во-первых, уже на этом этапе развития институтов исключительных (специальных) юридических предписаний существовало, правда не вполне оформленное нормативно, различие между льготой и привилегией. Привилегия, в отличие от льготы, рассматривалась как отступление от общеобязательного правила.

Во-вторых, римские юристы не делали различий в сути понятий «иммунитет» и «привилегия», признавая лишь ряд специфических признаков, присущих каждому из них.

Средневековая сословность всей общественной жизни и, в частности, правовой сферы социальных отношений обусловила сословный характер правовых средств, закрепляющих преимущественное положение отдельных лиц. Право выступает как право-привилегия, по содержанию разное для разных сословий, нередко и для социальных групп внутри сословий.^[23] Именно в ранее средневековье в массовый обиход входит понятие «иммунитет». Речь идет, в первую очередь, о сеньориальном иммунитете - праве владельца сеньории (феода) осуществлять правосудие в своем владении.

В исторической науке Европу VI - X веков называют «пульсирующей цивилизацией», находившейся «под постоянной угрозой падения в пропасть».^[24] Разрушение римской экономической инфраструктуры, резкое сокращение населения в ходе непрекращающихся междоусобных войн после развала Империи и образования на ее территории варварских королевств, эфемерность центральной власти, низкая аграрная культура при практически

вымершем денежном обращении, общий культурный и технологический регресс - такова картина жизни этого периода. В VII веке Европа становится объектом экспансии молодого и агрессивного исламского мира. Задача выживания в буквальном смысле этого слова потребовала мобилизации всех ресурсов?³ В таких условиях исключения из уголовной, налоговой и ряда других видов юрисдикции центральной государственной власти являлись необходимыми, экономически и политически целесообразными и, что наиболее важно, действенными средствами сохранения внутреннего и внешнего суверенитета всего средневекового государства.

В период возникновения и бурного роста городов (XI - XII вв.) те также в первую очередь требовали для себя правового иммунитета, соглашаясь выкупать его за небывалые деньги у владельцев земли.^{[25] [26] [27] [28]} Юридический иммунитет стал одним из гарантов существования городского торгово-ремесленного населения в окружении враждебной феодальной цивилизации.

Однако необходимость усиления централизованной государственной власти и преодоления феодальной раздробленности объективно требовала устранения юридической обособленности и экономической разобщенности населения и хозяйства?⁷ Центральная власть, осознавая опасность чрезмерной политической, экономической и юридической самостоятельности сеньоров, принимает ряд законодательных актов существенно ограничивающих их привилегированное положение. В качестве примера можно представить положения закона, принятого в Англии в период правления короля Генриха II Плантагенета (конец XII века): «И над теми, кто был арестован... никто не имеет права суда, и никто не может брать их имущество, кроме государя короля.. .»?⁸

Следует отметить, что уже в те времена к проблемам, связанным с классификацией, основаниями предоставления иммунитетов, привилегий и

льгот и ограничением круга их субъектов, было привлечено определенное внимание политических деятелей и юристов. Так, известный английский юрист Генрих Брактон в своем трактате «О законах и обычаях Англии» (середина ХШ века) специально посвятил привилегиям XXIV главу, которую так и назвал «О привилегиях, о том кто их может даровать, и какие из них принадлежат королю».^[29]

Думается, что следует согласиться с А.Г. Кибальником, обоснованно утверждающим, что появление и развитие феодального правового иммунитета, в который практически всегда входил иммунитет от общегосударственной уголовной юрисдикции, было обусловлено «задачей физического сохранения европейской цивилизации в ранее средневековье.

В России, еще со времени единовластия Рюрика (с 864 г.), «...вместе с верховною Княжескою властию утвердилась... система феодальная, поместная, или удельная, бывшая основанием новых гражданских обществ в Скандинавии и во всей Европе, где господствовали народы Германские. Монархи обыкновенно целыми областями награждали Вельмож и любимцев, которые оставались их подданными, но властвовали как Государи в своих уделах: система, сообразная с обстоятельствами и духом времени, когда еще не было ни удобного сношения между владениями одной державы, ни уставов общих и твердых, ни порядка в гражданских степенях, и люди, упорные в своей независимости, слушались единственно того, кто держал меч над их головою».^[31] Тем не менее, следует отметить привилегированное положение некоторых социальных групп, формировавшихся, как правило, по территориальному признаку, которые силой оружия либо преданностью, проявленной в войнах, вынуждали верховных правителей и их наместников закрепить за ними дополнительные политические и экономические права.

Примером этому могут служить привилегии граждан древнего Новгорода, закрепленных Великим Киевским князем Ярославом «Мудрым» в особых грамотах. Как отмечал замечательный русский историк Н.М. Карамзин, все князья Новгородские, правящие впоследствии, «должны были клясться гражданам в точном соблюдении его (Ярослава «Мудрого» - А.К.) льготных грамот, к сожалению истребленных временем. Знаем только, что сей народ, ссылаясь на оные, почитал себя вольным в избрании собственных Властителей».^[32]

Однако в основном привилегии и льготы оформлялись как «пожалование» государем исключительных прав, как проявление его милости и «монаршей воли», как особый дар, «подать» ограниченному кругу субъектов, принадлежащих к «власть предержащим» сословиям, или отдельным их представителям. Они закреплялись либо в соответствующих нормативных актах (так, в Судебнике 1550 года Иван IV предоставил определенные привилегии «служилому дворянству»^[33], в Соборном Уложении 1649 год нашли отражение феодальные привилегии,^[34] Стоглав 1551 года закрепляет привилегии церквей и монастырей на получение государственных дотаций при Василии III и Елене Глинской,^[35] Новоторговый устав от 22 апреля 1667 года освобождает от обложения пошлинами русских купцов^[36] и т.д.), либо в получивших широкое распространение так называемых «податных» привилегированных или отпускных грамотах.

признавались частной собственностью, вводился целый ряд налоговых

37

ЛЬГОТ.

Думается, что установление и широкая практика использования специальных политико-правовых средств, обеспечивающих преимущественное правовое положение отдельных категорий лиц, в России было детерминировано, прежде всего, сословностью всей общественной жизни и самого права. Привилегии и льготы в Российском государстве всегда являлись средством скорее политическим, чем юридическим. Целью их использования являлось манипулирование интересами различных политически значимых групп и элит, а правовые предписания лишь закрепляли особое расположение власти к привилегированному субъекту. Этим, в частности, объясняется и достаточно негативное отношение к привилегиям как самостоятельному юридическому средству регулирования социальных отношений, сформировавшееся в нашем обществе.

Наряду с правовыми институтами, предоставляющими своим субъектам экономические и политические льготы и привилегии в сфере внутригосударственных отношений, одним из старейших ныне существующих политико-правовых средств, гарантирующих эффективные межгосударственные отношения и сотрудничество, является иммунитет от уголовной и иной юрисдикции государства пребывания персонала дипломатических представительств и миссий («дипломатический иммунитет»).

Уже в древних памятниках права личная неприкосновенность посла обосновывалась особой важностью и служебным характером его миссии. Так, Законы Ману (II века до н.э.) гласили: «Мир и его противоположность - война - зависят от послов, ибо только они создают и ссорят союзников. В их власти находятся те дела, из-за которых происходят между царями мир или войны,., Поднимающий руку на посла идет к гибели и уничтожению».^[37]

Позже принцип неприкосновенности и неподсудности персоны посла находил свое обоснование в ее отождествлении с персоной монарха, признаваемого наместником Бога на земле.

37

38

Там же.-Т. 5.-С. 22.

После того, как дипломатические отношения становятся более

регулярными и, как следствие, получают детальную правовую

регламентацию, на смену идее священности личности посла приходит

концепция экстерриториальности (внеземельности) дипломатического

представительства. Согласно последней, особа посла (и его резиденция)

изымаются из сферы действия юрисдикции принимающего государства, и в

отношении него действует закон посылающего государства.^[38] В XVII -

начале XX века теория экстерриториальности находит свое закрепление в

уголовном законодательстве европейских стран. Так, в статье 5 (1) главы I

Уголовного Уложения Российской Империи 1903 года закреплено, что

действие «сего Уложения не распространяется... на преступные деяния

иностранцев, пользующихся в России правом экстерриториальности».^{[39] [40]}

Такое же правило повторили первые советские уголовные законы: УК

РСФСР 1922 года в ч. 1 ст. 1: «Действие Уголовного кодекса

распространяется на все преступления, совершенные в пределах РСФСР как

ее гражданами, так и иностранцами, если последние по своему

дипломатическому положению не пользуются правом 41

экстерриториальности».

В настоящее время исследования правовой и политической природы дипломатического иммунитета позволили сформулировать концепцию «суверенного иммунитета государств», в основе которой лежит принцип равенства государств. Дипломатический представитель освобождается от юрисдикции государства пребывания в силу «делегирования ему иммунитета» аккредитирующим государством в целях «свободного, независимого от местных властей выполнения своих функций в стране пребывания...».^[41]

Так, в ст. 5 Протокола к Генеральному соглашению о привилегиях и иммунитетах Совета Европы, принятого 6 ноября 1952 года, прямо установлено, что «привилегии и иммунитеты предоставляются представителям Членов не в личных интересах соответствующих лиц, а для обеспечения независимого выполнения ими обязанностей, связанных с Советом Европы».

В этой связи представляется необходимым отметить, что получивший широкое международное признание иммунитет дипломатических представителей представляет собой либо полное исключение определенного лица из юрисдикции государства, либо его исключение из-под действия конкретных отраслевых законов.

Несколько иное теоретическое обоснование и пределы имеет исторически сложившийся в праве т.н. «иммунитет народных представителей». Основываясь на принципах теории разделения государственных властей, данный иммунитет преследует, по сути, единственную цель - обеспечение «правильного функционирования законодательного органа, с одной стороны, и правильные его отношения к правительству и судебной власти - с другой», ограждая депутата «от возможных покушений на его независимость».^[42]

Начиная с первых этапов Великой французской буржуазной революции, членам законодательных органов, находящимся в центре политической борьбы, были предоставлены нормативные гарантии, ограждающие их от возможных неблагоприятных последствий. Важнейшее значение среди этих гарантий имел Декрет от 26 июня 1790 года, согласно которому никакой суд не мог издать постановление о явке, приводе или заключении депутатов под стражу в качестве обвиняемых, прежде чем законодательный корпус, по рассмотрению результатов дознания и доказательств, не решит, что существует достаточно оснований для обвинения. В свою очередь Декрет от 10 ноября 1793 года, уточнял, что

никакой представитель народа не мог подвергнуться задержанию, если он предварительно не был заслушан Конвентом.^[43]

Необходимость парламентского иммунитета в Англии изначально детерминировалась недоверием к беспристрастности и независимости судебной власти. Учитывая исторически сложившееся политическое противостояние парламента и королевской власти, представители которой, как и судьи, имели «особую защиту и королевский мир» древнеанглийское право реципировало исконные нормы, а с возникновением парламента поставила в особое привилегированное положение его членов и лиц, их сопровождающих».^[44] Уже к 1403 г. Палата общин формулирует свои притязания, главным из которых было изначальное недопущение ареста или другого способа лишения депутатов свободы в период работы парламента. Что касается членов верхней Палаты лордов - то они пользовались иммунитетом пожизненно. Специфика иммунитета английского парламента заключалась в достаточно узкой сфере применения: неприкосновенность распространялась лишь на речи и депутатов, произнесенные в парламенте, обеспечивая тем самым известную меру свободы слова и независимости - ту меру, без которой невозможно было бы исполнять обязанность защищать интересы своих избирателей. Причем свобода парламентских прений с первых дней ее легального признания получает характер не безответственности за преступления, совершенных словом с парламентской трибуны, а исключительной подсудности таких деяний самому парламенту.

Небезынтересен в этом отношении опыт дореволюционного российского законодательства, регламентирующего статус и правовые гарантии народных представителей.

Депутаты Государственной Думы и члены Государственного Совета обладали неприкосновенностью только в период сессии соответствующей палаты, означающей период заседания, продолжительность и сроки перерыва которого определялись Высочайшими Указами (ст. 4 Учреждения Государственной думы; ст. 30 Учреждения Государственного совета). Вне

периода заседаний народные представители подлежали задержанию и приводу на общем основании, но, во всяком случае, лишь по распоряжению судебной власти (ст. 15 Учреждения Государственной думы).

Однако даже во время сессии для личного задержания народных представителей не требовалось предварительного разрешения соответствующей палаты: 1) в случае учинення ими преступных деяний по должности народных представителей (ст. 22 Учреждения Государственной думы; ст. 86-95 Учреждения Государственного совета), здесь применяется особый порядок; и 2) в случае, если задержание произведено при самом учинении общего преступления народным представителем или не позже чем на другой день (ст. 16 Учреждения Государственной думы).^[45]

Даже поверхностный анализ текстов исторических нормативно­правовых актов, нормы которых закрепляли исключительные личные права и преимущественное положение отдельных категорий лиц, позволяет утверждать, что на протяжении всей истории их существования законодательная и правоприменительная практика, за редким исключением, не делала различий в сути понятий «иммунитет», «привилегия» и «льгота», зачастую подразумевая их общий смысл и содержание.

Например, в странах - представителях англо-саксонской системы права (Великобритании, США, Канаде и др.), вплоть до настоящего времени, практически все исключения из общих правил, носящие характер личных преимуществ, принято обозначать понятием «привилегия». Так, Акт о пэрах 1963 года, относящийся к конституционным актам Великобритании определяет все преимущества, предоставленные пожизненным пэрам как «приоритеты», «выгоды» и «привилегии».^[46]

В государствах, входящих в романо-германскую (континентальную) правовую семью (Франция, Италия, Испания, Португалия, ФРГ, Австрия и др.) законодатели до сих пор не выработали согласованной позиции по проблеме соотношения понятий «льготы» и «привилегии». В одних случаях преимущества обозначаются как «привилегии» (Закон Федеративной

Республики Германия от 25 июня 1969 года «О содействии трудоустройству и профессиональному образованию», Закон Федеративной Республики Германия от 13 апреля 1984 года «Об оказании помощи работающим в связи с переходом на пенсию».^[47]), а в других - как «льготы» (Федеральный Закон Австрийской республики от 7 июля 1976 года «О правовом положении национальных меньшинств».^{[48] [49])}

В отличие от законодательства стран, входящих в группу германского права, относящиеся к зоне романского права (Франция, Италия, Испания, Португалия и др.) предпочтение в определении правовых преимуществ и изъятий отдают категории «льготы» (Закон Итальянской республики от 20 мая 1970 года «О статусе трудящихся Италии»/⁰ Закон Французской республики от 2 июля 1986 года «О республиканских программах содействия занятости молодежи»^[50]).

Анализ нормативно-правовых актов, регламентирующих деятельность дипломатических представительств, международных организаций и миссий,^[51] и закрепляющих специальные гарантии профессиональной деятельности представителей органов государственной власти и управления, показывает, что их нормы содержат весьма расплывчатые формулировки при определении различного рода иммунитетов, привилегий и льгот. Зачастую

данные понятия смешиваются или, напротив, классифицируются без достаточных к тому оснований. На наш взгляд, создавшееся положение напрямую связано с отсутствием в юридической науке согласованной позиции по вопросу дифференциации юридических средств, обеспечивающих преимущественное правовое положение отдельных категорий лиц, и четких оснований (критериев) их классификации. В свою очередь, определенную сложность в решении обозначенных проблем на теоретическом уровне представляет единство, в сути, метода обеспечения преимущественного правового положения - предоставление определенному лицу дополнительных возможностей осуществления прав и реализации интересов. Думается, что данное обстоятельство, во многом, способствовало формированию в российской науке общего родового понятия «правовые преимущества».^[52] Полагаю, что, в целом, оно достаточно четко отражает суть как иммунитетов и привилегий, так и льгот и позволяет рассматривать их как определенным образом упорядоченное целостное единство, т.е. систему взаимосвязанных элементов.

Кроме того, объединение различных видов правовых преимуществ в общую категорию представляется совершенно логичным исходя из их общего смыслового значения в русском языке. Все они определяются как исключительное личное право, преимущество,^{[53] [54] либо просто - преимущественное право,предоставление кому-либо преимуществ.[55]}

В этой связи важно отметить, что родовое понятие «правовое преимущество», равно как и объединенные им видовые понятия «иммунитет», «привилегия» и «льгота», может рассматриваться в двух аспектах - во-первых, как исключительное статутное право, а, во-вторых, как элемент объективного права - специальная правовая норма.

Юридическую природу правовых преимуществ еще в начале XX века анализировал выдающийся русский юрист В.В. Ефимов. Он, в частности, отмечал, что, согласно догме римского права, по объему действия юридические нормы делятся на: генеральные, общие, особенные и исключительные. Общее право содержит нормы, к которым судья должен обращаться, при отсутствии особых указаний относительно рассматриваемого отношения. В свою очередь в праве общем различали право обыкновенное и особенное (Ius singulare). Если первое устанавливает общепринятые положения, то второе допускает отступление от обыкновенного права (например, существовали как общие правила составления обыкновенного завещания, так и отступления от них для военнослужащих, не имеющих возможности в минуту смерти на войне выполнять все требуемые формальности). Основания отступления от общеобыкновенных норм - общественное благо, интересы специальных классов людей (например, военных, торговцев).

В результате этого В.В. Ефимов определяет юридическую льготу (beneficia juris) как «полномочие, предоставленное особенным правом... Привилегии ~ исключительное право (jus speciale) ~ изъятие, как из общих законов, так и особенных. В римском праве они образовывались благодаря персональному статусу, Римляне знали три вида привилегий: лица, вещи, известных отношений. В зависимости от утилитарных критериев привилегии подразделялись на приносящие пользу и невыгодные (например, ограничение правоспособности за уклонение от господствующей религии)».^[56]

В современной научной литературе нормы права, кроме различия по тем видам общественных отношений, которые они регулируют, классифицируют по их роли (функциям) в механизме правового регулирования. В соответствии с этим критерием принято выделять нормы

общего и конкретного (видового и родового) содержания. Наиболее общее содержание имеют нормы, устанавливающие исходные начала (принципы) или общие определения для всего национального права в целом или для отрасли права. Они закрепляются в Конституции, отраслевых кодексах и других законах применительно к каждой отрасли права. Нормы конкретного содержания - это большинство правовых норм, непосредственно устанавливающих права и обязанности сторон, условия их реализации и т. п., содержание отдельных видов правил поведения: права и обязанности участников обязательства купли-продажи, имущественного подряда, виды землепользования; порядок предоставления отпусков работникам предприятий и учреждений; виды преступлений или административных проступков и соответствующие им меры наказания или взыскания. Кроме того, особое значение придается так называемым специальным нормам (jus singulare), которые предусматривают определенные законом исключения (изъятия) из общего правила для особых случаев?⁸ В качестве примера таких норм можно привести исключительные правила производства по уголовным делам в отношении члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы Российской Федерации, судей различного ранга, Уполномоченного по правам человека Российской Федерации и ряда других категорий лиц, круг которых очерчен в ч. 1 ст. 447 УПК РФ. Такие правовые нормы, принимаемые для «более конкретного, локального регулирования»,^{[57] [58]} определяются как «общеобязательные государственные предписания, являющиеся результатом правовой специализации, которые устанавливаются с целью конкретизации и детализации, учета своеобразия и особенностей какого-либо вида (подвида) общественных отношений, род которых регулируется общей правовой нормой».^[59]

SJtii !/зО [i bti.j-i

Изложенное позволяет сделать обоснованный вывод, что в качестве элементов объективного права правовые преимущества представляют собой специальные (исключительные) нормы права, принимаемые или санкционированные государством в целях более детального упорядочения отдельных видов общественных отношений путем регулирования объема и содержания прав и обязанностей их участников, а так же условий возникновения, изменения и прекращения указанных отношений.

В этой связи важно отметить, что специальная норма может прямо не устанавливать дополнительные права или освобождать субъекта от возложенных на него обязанностей. Возникающее на основе правовой нормы правоотношение всегда характеризуется связью как минимум двух сторон и наличием у них взаимных субъективных прав и обязанностей. В отношениях, где интерес управомоченного удовлетворяется через действия обязанной стороны, субъективное право выступает как право требовать от обязанной стороны совершения тех или иных действий в целях обеспечения установленного порядка социальных связей. Следует также учитывать, что закрепление в специальной правовой норме дополнительных прав или освобождение от исполнения некоторых обязанностей хотя и позволяет конкретизироваться субъективному праву лица, но не может в полной мере обеспечить его правоспособность. Субъективное право лица - это не просто фактическая возможность поведения, а возможность «защищенная законом и стоящим за ним государством»,^[60] Поэтому улучшение правового положения лица в сфере публичного права, наряду с изменением содержания и объема статутных прав одного участника, может и должно обеспечиваться посредством установления исключительных полномочий государственно­властных органов, к которым правомочное лицо может обратить требование о соблюдении и защите своих прав и свобод. Так, например, преимущественное правовое положение лиц, указанных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, в уголовно-процессуальных отношениях обеспечивается исключительными властными полномочиями органов государственной власти и их должностных лиц, участвующих в производстве по уголовному

делу, что, в свою очередь, позволяет отнести специальные нормы УПК РФ, регулирующие особый порядок производства по уголовным делам, к институту правовых преимуществ и рассматривать их в контексте комплексного исследования сущности и содержания последнего.