§3 Особый порядок производства по уголовным делам в системе правовых преимуществ

Идея обусловленности позитивного права социальными потребностями, в целом, разделяется подавляющим большинством ученых и вполне подтверждается самой историей возникновения и развития права как универсального социального регулятора.

Историко-правовой анализ предпосылок возникновения и развития институтов, обеспечивающих преимущественное правовое положение отдельных категорий лиц, позволяет нам утверждать, что их формирование на протяжении достаточно длительного исторического отрезка было обусловлено исключительно политическими и экономическими интересами господствующих классов и элит, а так же необходимостью поддержания актуального, для своего времени, порядка социального управления.

В современной России обеспечение эффективной и согласованной деятельности органов государственной власти, местного самоуправления, общественно-политических организаций и других институтов гражданского общества также является одним из приоритетных направлений государственно-правовой политики. Очевидным представляется, что объективные условия общественной жизни и ряд субъективных факторов, негативно влияющих на характер „политических " и административных

отношений, не всегда позволяют в полной мере реализовать полномочия и "защитить законные интересы отдельных представителей органов власти и управления в рамках общих средств правового регулирования.

Однако в современном правовом гуманистическом государстве приоритетной целью правотворческого процесса, наряду с обеспечением согласованности политических процессов и общего административного порядка, является создание условий и гарантий для полного и беспрепятственного удовлетворения законных интересов и осуществления субъективных прав всех без исключения участников социальных отношений, в том числе тех, которые, в силу различных индивидуальных особенностей и негативного воздействия социальных факторов, не могут в полной мере осуществлять субъективные права в отношениях, урегулированных общими правовыми нормами. Учитывая данное обстоятельство, сущность задачи обеспечения правового равенства лиц, реально обладающих разным объемом (уровнем) праводееспособности, нами видится в необходимости уравнивания возможности приобретения и осуществления субъективных прав в конкретном правоотношении для каждого участника. Как совершенно справедливо отмечают авторы научного комментария к Конституции Российской Федерации, мало провозгласить юридическое равенство, важно постоянно заботиться о возможности всех осуществлять формальное равенство реально, на практике, путем выравнивания социального статуса людей, их возможностей. Это прямая цель и обязанность правового социального государства, политика которого направлена на создание и

пользование равных возможностей, условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободное развитие человека.^[62]

Таким образом, на современном этапе общественного развития социально-политическими предпосылками формирования в позитивном праве институтов правовых преимуществ являются: объективная потребность государства в дополнительных гарантиях эффективной социально-значимой деятельности должностных лиц органов власти и управления и необходимость обеспечения реальных возможностей приобретения и осуществления субъективных прав лицами, находящимися в неблагоприятном правовом положении.

Возникшие в социальной действительности потребности в регулировании определенных общественных отношений могут быть удовлетворены только в результате целенаправленной сознательно-волевой деятельности компетентных государственных органов, направленной на создание, изменение или отмену правовых норм путем принятия нормативно-правовых актов. В теории права существует ряд правил и приемов, использующихся при выработке правовых норм, издании нормативных актов и их последующей систематизации. Правовая норма должна ясно и доступно передавать волю законодателя, исключая двусмысленность и пробельность актов. От соблюдения этих правил в конечном итоге зависит степень совершенства законодательства, доходчивость нормативных актов, высокий уровень систематизации законодательства.^[63] Одним из основополагающих требований, предъявляемых к форме правовых предписаний, является точность и определенность употребляемых в них формулировок и терминов. Наиболее общими правилами использования терминов принято считать: единство терминологии, тождественность их употребления в разных правовых актах, использование общепризнанных терминов, стабильность терминологии,

устойчивость общепринятых обозначений.^[64] Очевидным представляется, что особое значение данные требования приобретают при формулировании специальных (исключительных) правовых предписаний, к которым, в частности, относятся правовые преимущества. Думается, что исторически сложившееся отсутствие определенности и единства в научном толковании понятий иммунитеты, привилегии и льготы весьма негативно сказывается на согласованности их использования в правотворческом процессе. В свою д очередь данное обстоятельство не позволяет в полном объеме четко и «точечно» регулировать складывающиеся в реальности специфичные отношения, и, в конечном итоге, отрицательно влияет на общий уровень юридической культуры, соблюдение законности и эффективность права. Таким образом, проблема дифференциации и классификации правовых преимуществ, помимо сугубо теоретического значения, нам видится и в практической плоскости взаимодействия юридической науки, правотворческого процесса и правоприменительной практики.

Если на теоретическом уровне возможность использования специальных юридических средств, обеспечивающих преимущественное правовое положение, как правило, не исключается из собственно правовых методов регулирования общественных отношений, то конкретные примеры правотворческой и правоприменительной деятельности государства в данной области традиционно и вполне обоснованно составляют предмет наиболее ярких научных дискуссий. Как уже неоднократно отмечалось, закрепление в УПК РФ особого порядка производства по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц (гл. 52), по мнению большинства ученых- правоведов и практических работников правоохранительных органов, является существенным отступлением от конституционного принципа равенства всех перед законом и судом.^[65] Целесообразность такого рода

отступлений от основополагающих конституционных начал, как правило, аргументируется лишь тем, что «всякий принцип - это общее правило с исключениями, которые выступают не в роли изъятия из принципов, а в качестве необходимой составной части его содержания»,^[66] всегда социально обусловлены и «вполне эффективны», так как помогают добиваться наиболее точного, «точечного»^[67] регулирования общественных отношений. Представляется, что исключения или отступления общепризнанных принципов права, выступающих в качестве общеобязательных требований, юридических императивов, нормативно-руко водящих начал, которыми должны руководствоваться все субъекты правоотношений, требуют дополнительной, более весомой аргументации, позволяющей убедительно доказать или опровергнуть их правовой характер, социальную значимость и политическую целесообразность, Критерием подлинно правового характера нормативного установления (в данном случае определенного правового преимущества), в отличие от формальных признаков его легитимности, может и должно являться исключительно его соответствие объективным свойствам и требованиям права, его сущности как всеобщего равного масштаба свободы.

В свою очередь, классификация правовых преимуществ предполагает предварительное обобщение их специфичных признаков и группировку последних в соответствии с заранее установленным критерием. Соотношение

полученных в результате типологии абстрактных конструкций с признаками реального механизма правового регулирования отношений, возникающих в связи с возбуждением и расследованием уголовных дела в отношении лиц, перечисленных в ч, 1 ст. 447 УПК РФ, позволит нам обоснованно утверждать о принадлежности нормативных предписаний, объединенных в гл. 52 УПК РФ, к определенному виду (типу) правовых преимуществ.

В современной отечественной юридической науке сформировалось несколько достаточно устойчивых и аргументированных позиций по вопросам классификации льгот, привилегий и иммунитетов исходя из их юридической природы, содержания и выполняемых ими функций. В этой связи, несомненно, следует отметить научные работы Ф.А. Агаева, Е.Н. Бырдина, В.Н. Галузо, ВТ. Даева, А.Г. Кибальника, М.Н. Козюка, А.В. Малько, Г.В. Мальцева, И.С. Морозовой, В.И. Руднева и др.^[68] Однако некоторые из предложенных этими и рядом других ученых дефиниций и теоретических выводов являются, на наш взгляд, весьма спорными и требуют дополнительного уточнения.

Одним из наиболее широко применяемых способов дифференциации однородных понятий в теории права является выявление их предназначения, понимаемого как функции. Большинством авторов, посвятивших свои работы исследованию различных видов правовых преимуществ в данном аспекте, признается выполнение ими гарантирующей функции.^[69]

Рассматривая гарантирующую функцию правовых льгот, следует, на наш взгляд, в первую очередь выделить их роль в обеспечении реальных возможностей осуществлять субъективные права и обязанности, т.е.

В качестве примера льгот, несущих выраженную гарантирующую (обеспечивающую) функцию можно привести положения ч. 2 ст. 18 УПК РФ, в соответствии с которыми участникам уголовного судопроизводства, не владеющим или недостаточно владеющим языком, на котором ведется производство по уголовному делу, предоставляется возможность бесплатно пользоваться помощью переводчика, в порядке, установленном УПК РФ.

Признание необходимости обеспечения общей правосубъектности лиц, находящихся в неблагоприятных условиях позволило ряду представителей отраслевых правовых наук рассматривать льготы как «средство юридической дифференциации правового положения субъекта». Так, О.В. Смирнов, подчеркивая необходимость существования дифференцированного подхода к правовому регулированию трудовых правоотношений, обосновывает важность установления льгот для определенных категорий работников, позволяющих учитывать «специфику отраслей производства, профессиональные, половые, возрастные особенности рабочих и служащих, территориальное расположение предприятий».⁷³ «Установление льгот, - отмечает Р.З. Лившиц, - типичный прием правового регулирования, средство правовой дифференциации. С помощью льгот законодатель выделяет положение той или иной группы граждан в определенной области общественных отношений».^{[70] [71] [72] Присоединяясь к этой позиции, И.С. Морозова замечает, «...льготы позволяют учитывать особенности фактического положения тех или иных категорий лиц, их специфические интересы и}

потребности, облегчая доступ к юридически обеспеченному благу».^[73] Не случайно анализ данного правового института очень часто проводился в рамках изучения проблем социального равенства. Здесь льгота рассматривалась как одно из средств достижения социальной однородности общества в условиях развитого социализма,^[74] обеспечения равного доступа к распределению материальных и иных благ,^[75] дифференцированного подхода к нуждам различных социальных групп.^[76] Льготы - это воплощение важнейшего принципа социальной справедливости, они позволяют претворить в жизнь диалектическое понимание равенства: для того чтобы уравнять неравных людей, право должно быть неравным. Рассматривая льготы в аспекте проблем социального обеспечения, А.А. Абрамова замечает, что они «облегчают положение некоторых категорий лиц, которые в силу определенных обстоятельств не в силах полностью удовлетворять свои нужды, позволяя расширить возможности граждан, предоставив им особые права».^[77]

Замечательный исследователь русского языка В. Даль совершенно точно определил сущность понятия «льгота», проследив его несомненную связь со значением слов «легкий» и «облегчение».^[78] Именно льгота, создавая «режим благоприятствования для удовлетворения интересов и потребностей субъектов»,^[79] облегчает их положение. Компенсационный характер правовых льгот состоит в создании хотя бы приблизительно равных условий (возможностей) для развития индивидов, неравных в силу биологических (пол, возраст, состояние здоровья), либо социальных (материальное и

семейной положение, характер выполняемой работы) причин. В обществе существует множество интересов и потребностей, которые в рамках общей, «стандартной» модели правового регулирования не могут быть должным образом удовлетворены вследствие, например, инвалидности, болезни, беременности, прохождения срочной военной службы и тому подобное. Фактическое неравенство в ряде случаев может быть компенсировано предоставлением определенных правовых преимуществ, установлением правовых льгот?⁰ Только льготы «устанавливаются... для тех категорий граждан, конкретные интересы которых в рамках общих правил не могут получить должного обеспечения»?¹ а, следовательно, компенсируют данным лицам их ущемленное правовое положение в правоотношении, урегулированном общей нормой. Законодательство может закреплять особые права (льготы) для той или иной категории граждан. Государство должно оказывать преимущественное содействие тем, кто по разным причинам не в состоянии наравне с другими использовать свои права и свободы (дети, пенсионеры, инвалиды, участники войны и т. д.). В случае рационального использования эти преимущества естественны и ни в коей мере не нарушают принципа равенства прав и свобод человека и гражданина?² Например, уже не у кого не вызывает сомнения морально-нравственная и правовая обоснованность требований об обязанности дознавателя, следователя, прокурора и суда обеспечить участие защитника в уголовном судопроизводстве если последний не был приглашен самим подозреваемым, обвиняемым, являющимся несовершеннолетним или в силу физических или психических недостатков не имеющим возможности самостоятельно осуществлять свое право на защиту (п. З ч. 1 и ч. 3 ст. 51 УПК РФ).

Изложенное позволяет нам выделить компенсаторную функцию в качестве приоритетной функции льгот. ^{[80] [81] [82]}

Кроме того, анализ правовых льгот достаточно часто встречается при рассмотрении проблем правового стимулирования, в частности, научно- технического прогресса,^[83] совершенствования финансовой деятельности государства,^[84] оптимизации российского законодательства,^[85] повышения правовой активности личности,^[86] привлечения работников в некоторые отрасли хозяйства^{[87] [88] и так далее. В данном аспекте учеными отмечается способность льгот, как разновидности правовых стимулов, побуждать к отдельным видам социально-полезной деятельности. При помощи данного юридического средства право оказывает воздействие на внутренние мотивационные процессы, побуждая субъектов к «внутренней саморегуляции поведения за счет того, что личность признает социальные ценности и переводит их в свои собственные установки, в мотивы своего действия».}

Однако, на наш взгляд, существование стимулирующей функции льгот представляется весьма сомнительным. Думается, что сложно представить себе человека, сознательно желающего для себя ухудшения социально­правового статуса и, более того, своим поведением и активными мотивированными действиями добивающегося «ущемленного» неблагоприятного положения. Справедливости ради стоит, конечно, отметить казусы, когда лица сознательно избирают для себя неблагоприятные в социально-бытовом отношении условия профессиональной деятельности с целью получения определенных, как правило финансовых, преимуществ. На это, в частности, ссылается Р.И.

Кондратьев, исследуя вопросы материального стимулирования работников отдельных отраслей народного хозяйства. Однако при комплексном анализе функций льгот данные примеры все же нельзя считать типичными проявлениями их предназначения.

Основной задачей, реализуемой при предоставлении льготы, является обеспечение лицу возможности иметь и осуществлять субъективные права наравне с другими лицами. Другими словами, изменение объема и содержания статутных прав и обязанностей лица, позволяет обеспечить уровень его правоспособности, достаточный для реализации общей правосубъектности. Специфика льготы как специальной нормы состоит в том, что она отменяет требования общей нормы лишь в части своего действия. Норма-льгота является производной и служит средством реализации общего исходного правового требования.

Полагаю, что, учитывая изложенное, льготы можно рассматривать как специальные нормы права, обеспечивающие преимущественное правовое положение лиц, уровень (объем) правоспособности которых не позволяет им реализовать правосубъектность, декларированную в общих предписаниях закона.

В отличие от льгот, привилегии и иммунитеты всегда рассматривались как средства, носящие скорее служебный, чем компенсаторный характер. Рассматривая привилегию в качестве самостоятельной правовой категории, С.Ю. Суменков весьма аргументировано выделяет ряд специфических признаков, главным из которых, по мнению автора, является неразрывная и органическая связь привилегий с отношениями власти и ориентированность на политическую элиту, на властные органы и должностных лиц. При этом привилегии, как правило, персонифицированы и имеют максимальные, наивысшие пределы и объемы. В «максимализации» привилегий, по мнению автора, как раз и заключается возможность данного юридического средства наиболее полно удовлетворять потребности и интересы субъектов, наделять их более широкими возможностями и правами по сравнению с льготами и иными изъятиями и облегчениями из общего порядка.^[89] На этот же признак

обращает внимание и Е.Н. Бырдин, когда утверждает, что, «устанавливая привилегии, законодатель, невольно или сознательно допускает чрезмерное улучшение положения субъекта».^[90]

На наш взгляд, чрезмерность (так же как и максимальность) в данном аспекте является признаком скорее субъективным и оценочным. Для одного и того же субъекта воздействие конкретных объективных факторов и мер может носить как чрезмерный, так, возможно, и недостаточный характер в зависимости от специфики объективных условий и обстоятельств. Достижение же какого-либо максимума в социальных отношениях представляется вообще неосуществимым. Однако, учитывая буквальный смысл слова «чрезмерность», привилегию можно рассматривать в качестве средства, предоставляющего преимущества сверх установленной меры, которой, в данном случае, служит возможность лица иметь и осуществлять субъективные права и обязанности в правоотношении, урегулированном общей нормой. Другими словами применение этого вида преимуществ, в отличие от льгот, направлено не на обеспечение «общей» для конкретного вида отношений правосубъектности лица, а в создании исключительных правил поведения и гарантировании лицу возможности быть субъектом «исключительного права». Изложенное позволяет определить привилегию как специальную норму права, обеспечивающую преимущественное положение субъектов, априори обладающих реальной возможностью приобретения и осуществления прав и обязанностей для реализации общей правосубъектности в связи с конкретным юридическим фактом.

Вместе с тем следует отметить, что осуществление государственно­властных полномочий, по сути, является формой упорядочивающего воздействия на различные социальные отношения. Следовательно, для наиболее полной и эффективной реализации интересов всего общества, его социальных групп и отдельных индивидов, необходимо гарантировать оптимальные условия деятельности государственно-властных институтов. В этой связи важно еще раз подчеркнуть, что современное государственное управление объективно предполагает наличие определенных категорий

должностных лиц и политических деятелей, профессиональная деятельность которых невозможна либо малоэффективна без предоставления им дополнительных правовых гарантий. Таким образом, основным предназначением привилегий можно считать их роль в обеспечении эффективной деятельности аппарата государства, направленной на достижение социально-значимых целей.

Большинством авторов признаются и иные относительно самостоятельные функции привилегий. Роль правовых привилегий, в частности, может заключаться в формировании позитивных, с точки зрения общества и государства, мотивов поведения и установок на выполнение социально-полезных действий. Стимулирующий характер привилегий проявляется в оказании информационно-психологического воздействия па индивида. Они выступают как побудительный фактор в определении характера его деятельности. Не случайно еще Л.И. Петражицкий писал, что «права и преимущества, связанные законодательством с известною должностью, с принадлежностью к известному сословию, с подданством, с известным образовательным цензом (например, аттестатом зрелости) вызывают интерес достигнуть этой должности, принадлежности к известному сословию, подданству и т. д.)».^[91]

В ряде случаев можно говорить также и о компенсаторной функции привилегий. В данном аспекте предназначение привилегий проявляется в возмещении затрат, «убытков», возникающих в процессе исполнения конкретных функциональных обязанностей, занятия какой-либо деятельностью, и сопутствующих ей ограничений. Так, например, норма федерального закона РФ от 26 июня 1992 года № 3132-1 «О статусе судей в Российской Федерации», регламентирующая материальное обеспечение судей, закрепляет положение, согласно которому судьям, проработавшим в районах Крайнего Севера и приравненным к ним местностях соответственно не менее 15 и 20 календарных лет и ушедшим (удаленным) в отставку, ежемесячное пожизненное содержание назначается и выплачивается с учетом районного коэффициента к заработной плате независимо от их места жительства и времени обращения за указанным содержанием».

Полагаю, что в таком качестве привилегия является своего рода общественным признанием прошлых заслуг, благодарностью либо наградой за социально-полезный поступок, поведение или деятельность, выражаемыми в форме юридических предписаний, устанавливающих режим благоприятствования для отдельных категорий лиц.

Анализ сущностных признаков привилегий как норм, закрепляющих «исключительное право особого лица»^[92] (выделено мною - А.К.), позволяет нам утверждать, что их задача в механизме правовой реализации прямо противоположная задаче, стоящей перед льготами. В данном случае исключительная норма устанавливается не для обеспечения «общей» правосубъектности лица посредством увеличения его праводееспособности. Адресаты привилегий, как правило, обладают возможностями в полной мере иметь и осуществлять свои субъективные права в отношении, формирующемся на основании общих правовых предписаний. Привилегия фактически служит для формирования нового «исключительного» отношения. Специфика привилегии в данном аспекте состоит в том, что она полностью отменяет действие общей нормы, исключает лицо из круга ее адресатов. Другими словами, привилегированное лицо становится особым субъектом права или, точнее, субъектом особого «исключительного» права.

Именно данное обстоятельство, на наш взгляд, играет решающую роль в том, что само понятие «привилегия» зачастую рассматривается как негативное и противоправное.

Действительно, во многих случаях привилегии фактически ставят одинаковых людей в неравное положение, способствуя удовлетворению одних интересов в ущерб другим. Однако, обратившись к истории проблемы, можно увидеть, что негативное отношение к категории «привилегии» в России существовало не всегда. Представители исторической школы права в середине XIX века (К.Д. Ушинский, К.П. Победоносцев), обозначали все исключения и преимущества понятием «привилегии», которые, согласно мнению ученых, являлись вполне законными. Рассматривая общественное развитие с точки зрения положений естественных наук, К.Д. Ушинский подчеркивал, что любая его ступень

имеет собственное право, как выражение тех принципов, по которым она существует, содержащееся в «письменных законах или на факте».^[93] Фактическое право заключается в жизнедеятельности, отношениях различных сословий, «городских и сельских обществ, иных соединений людей». Отмечая существующее неравенство в правах и обязанностях между представителями различных сословий, ученый подчеркивает, что такой порядок определен сложившимся характером общественных отношений и поэтому является «единственно верным» для данной ступени развития.^[94] Признавая необходимость существования иерархической структуры общества, его деления на высшие и низшие сословия, он в своих работах приводит доказательства важности существования определенных преимуществ, называемых им привилегиями, сложившимися на основе «фактического права» и, поэтому, являющихся обоснованными и правомерными.

Привилегии, по К.Д. Ушинскому, это не изъятия в том понимании, которое мы придаем им сегодня, а дополнительные права. Любое освобождение от обязанностей (например, от отдельных видов налогов) - это не исключение, так как единых требований нормативного характера не существует - у каждого сословия они свои. Поэтому, например, у лиц духовного сана привилегий больше, нежели у ремесленников и служилых людей, у дворянства больше, чем у вышеназванных сословий и так далее. Подобные преимущества не являются неправомерными, так как сложились на основе «фактического права» и частично отражены в законах. Социальная гармония заключается не в выравнивании прав и свобод, а в таком их соотношении, чтобы для каждого сословия, согласно его положению в иерархической социальной структуре общества «была установлена своя мера и чтобы каждый ее соблюдал».^[95]

Вместе с тем, точку зрения, согласно которой привилегии рассматривались как законные, обоснованные преимущества, разделяли не все российские ученые начала XX века. Так, М.М. Ковалевский, выступающий с точки зрения позитивистско-социологического изучения

государства и права, в своих работах полностью отрицал необходимость

существования каких-либо преимуществ. Идейное ядро его системы научных

взглядов составляет плюралистическая теория прогресса, в соответствии с

которой основное направление исторического развития заключается в росте

общественной солидарности, установлении «всесословности», в

удовлетворении существенных потребностей всех членов «общежительного

союза». Сообразно этому он обосновывает необходимость «установления

такого правового государства, где все члены общества будут равны в своих

правах и свободах, где будут ликвидированы все «дополнительные права»,

«привилегии» и «преимущества».^{[96] [97] Определяя все изъятия и преимущества}

общим понятием «привилегии», М.М. Ковалевский считал необходимым во

имя достижения равенства между членами общества ликвидировать все

исключения из единых требований нормативного характера. Он утверждал,

что любое такое «превышение прав», даже и соответствующее объективным

обстоятельствам, в конечном счете, приведет к неравенству людей, поэтому

установление каких бы то ни было преимуществ, привилегий или

дополнительных прав в корне противоречит идее общественной 97

солидарности.

Мнения современных ученых, исследовавших привилегии в аспекте соотношения целесообразности и законности их применения, также далеки от единства. Например, С.В. Поленина считает, что существование привилегий «противоречит идее формирования правового государства, подрывает как принцип равноправия граждан, так и принцип социальной справедливости, под лозунгом которых они обычно устанавливаются».^[98] Еще более категоричен И.Я. Дюрягин, полагающий, что, хотя привилегиям пытаются порой придать видимость законности, «тем не менее, в своей основе они так же противозаконны как, допустим, кража или грабеж».^[99]

Заслуживает внимания «компромиссный» вариант И.С. Морозовой, которая предлагает проводить разграничение между законными и незаконными привилегиями. По ее мнению, «законные привилегии можно рассматривать как некоторые изъятия, особые права, предоставленные конкретным лицам в установленных законом случаях, расширяющие возможности субъектов, позволяющие им более полно реализовывать свои интересы и потребности. В отличие от них незаконные привилегии являются своего рода неписаными решениями, основанными на субъективных усмотрениях конкретного должностного лица, улучшающими положение отдельных субъектов сверх

м ~ 100

установленной меры, нарушающими важнейшие принципы права».

На наш взгляд, проблема представляется значительно шире. Думается,

что сомнения в законности привилегий, т.е. их легитимности, не имеют под собой объективных оснований. Как совершенно справедливо отмечает С.Ю. Суменков, привилегии, являясь правомерными изъятиями, устанавливаемыми или санкционируемыми компетентными органами государства в соответствии с законом, «создаются в результате правотворческой деятельности, иногда весьма специфической, но вполне легитимной».^{[100] [101] Вместе с тем, позитивный закон может считаться правовым явлением, только если является формой выражения права. Следовательно, нормативные предписания, обеспечивающие преимущественное правовое положение отдельных категорий лиц, могут быть признанны правовыми, только если базируются на естественно-правовых началах равенства и справедливости. Данная позиция, как уже отмечалось, предполагает формальное понимание правового равенства - абстрагирование от неравенства правовых статусов субъектов права и оценку их правоспособности (праводееспособности в публичных правовых отношениях). Уравнивание праводееспособности означает, что, регулируя объем статутных прав и обязанностей участников и условия их реализации, государство обязано обеспечить каждому равную возможность осуществлять}

субъективные права. Цель подлинно правовых установлений позитивного права нам видится в обеспечении всем лицам возможности быть участниками отношений, урегулированных общими предписаниями закона. Цель же предоставления привилегий, в данном аспекте, противоположная - изъять отдельные категорий лиц из действия общих нормативных правил поведения. При этом основанием для предоставления преимущества признается не отсутствие у лица реальной возможности иметь и осуществлять субъективные права, а исключительно усмотрение власти о целесообразности именно такого способа регулирования конкретного отношения.

Таким образом, цель и основания установления привилегий, если конечно их рассматривать с позиций, отличных от легистского позитивизма, нельзя признать соответствующими объективным свойствам и требованиям права, его сущности как равной меры и общего масштаба свободы индивидов - формальному равенству.

В позитивном закреплении привилегий остро проявляется проблема взаимосвязи объективного процесса правообразования и субъективной сознательно-волевой правотворческой деятельности государства, соотношения правовых начал и целесообразности. Необходимость урегулирования отдельных видов общественных отношений может усматриваться законодателем как в реально сложившихся социальных связях, так и в результате познания тенденций общественного развития, анализа правового порядка и непосредственно в юридической практике. Однако, в любом случае, непосредственными идеологическими источниками позитивного права являются субъективное по своей природе политическое, правое или нравственное сознание законодателя и его интеллектуальная деятельность, направленная на анализ объективной реальности, ее оценку и прогнозирование результатов правового воздействия. Важно, чтобы целесообразность установления конкретных юридических правил определялась законодателем с учетом объективно существующих отношений. Однако не менее важно, чтобы потребности юридического регулирования получили распространение в различных сферах общественного сознания, нашли поддержку общественной морали. Если необходимость применения привилегий усматривается государством в результате изучения негативного опыта правоприменительной деятельности,

то это еще не дает ему право, вопреки формальному равенству, улучшать правовое положение отдельных категорий лигщПривилегии должны быть, прежде всего, восприняты обществом как необходимые и единственно возможные средства обеспечения справедливого социального порядка в условиях несовершенства объективной реальности. Частные интересы и притязания непосредственных адресатов привилегий, прежде чем выразится в воле законодателя, должны найти отражение в политическом и правовом сознании всего общества таким образом, чтобы целесообразность предоставления привилегий была воспринята в господствующем общественном мнении как объективно обусловленная потребность. Только при соблюдении этих условий можно говорить о развитии российского законодательства, в соответствии прогрессивными, демократическими, гуманными требованиям права как эффективного социального регулятора.

На наш взгляд, объективными предпосылками установления привилегий на современном этапе социального развития являются:

во-первых, необходимость обеспечить отдельным категориям субъектов общественных отношений реальную возможность в полном объеме эффективно и качественно осуществлять должностные полномочия в рамках реализации государственных социально-значимых функций. При этом обеспечение преимущественного положения и изъятие лица из действия конкретных юридических предписаний общего характера должно быть единственным средством обеспечения такой возможности.

во-вторых, исторически сложившиеся, функционально обусловленные и признанные международным правом принципы регулирования отдельных видов (в большей степени межгосударственных) социальных отношений

в-третьих, сформировавшиеся в общественном правосознании принципы и нормы морали, определяющие формы и способы выражения признания, благодарности и награды за исключительный по своей пользе и социальной значимости поступок, деятельность или поведение субъекта. Однако в этом случае, на наш взгляд, привилегия должна выступать исключительно как средство реализации индивидуального правового статуса.

Изложенное позволяет сделать вывод о недопустимости понимания и признания привилегии как некого обязательного атрибута высокого должностного или общественного положения лица, прекращении практики негласного ведомственного наделения привилегиями отдельных категорий

сотрудников и необходимости строжайшего контроля (в том числе и общественного) за обоснованностью их применения.

Соотношение результатов анализа сущностных характеристик правовой природы привилегий и их роли в механизме правового регулирования общественных отношений с традиционной трактовкой понятия «иммунитет» вполне определенно указывают на единую суть привилегий и иммунитетов, рассматриваемых в качестве норм объективного права.

Понятие «иммунитет» происходит от латинского immunitas, что означает «освобождение», «избавление»^[102] или «независимость» от чего- либо, «неподверженность»^[103] чему-либо, «исключительное право не подчиняться некоторым общим законам».^{[104] [105] В зависимости от природы реализуемых функций, правовые иммунитеты традиционно подразделяются на международные, государственные, общественные.}

Международные иммунитеты признаются всеми государствами членами международного сообщества. Основой таких иммунитетов являются принципы уважения государственного суверенитета и равноправия государств. Государственные иммунитеты предоставляются лицам, исполняющим наиболее важные и значимые государственные обязанности. Особую группу составляют правовые нормы, наделяющие иммунитетами представителей общественности, политических партий и общественных объединений, участвующих в политической жизни страны. Определенным образом подобные нормы способствуют укреплению в обществе демократических начал, обеспечивая, в частности, проведение независимых избирательных компаний.^1{Ь

А.Г. Кибальник выделяет в законодательстве России десять видов правовых иммунитетов: дипломатический иммунитет, консульский иммунитет, иммунитет персонала международных организаций, иммунитет

лиц, находящихся под международной защитой, иммунитет Президента Российской Федерации, депутатский иммунитет, иммунитет судей, иммунитет должностных лиц РФ, свидетельский иммунитет и «иные» иммунитеты. Такое деление, в основе которого лежит дифференциация наделенных иммунитетом субъектов, по мнению автора, в основных чертах, соответствует системе иммунитетов, сложившихся в уголовном праве западных государств.^[106]

Очевидно, что в подавляющем большинстве случаев иммунитет носит четко выраженный служебный характер. Определенным исключением можно считать т. н. свидетельский иммунитет - совокупность правовых норм, в соответствии с требованиями которых некоторые категории свидетелей и потерпевших освобождаются от дачи показаний по уголовному делу, а также взаимосвязанные с ними правовые предписания, обеспечивающие право граждан не свидетельствовать против себя по уголовным делам.^[107]

Общая правовая природа иммунитетов и привилегий неоднократно подчеркивалась в исследованиях отечественных юристов. Как правило, привилегии рассматриваются в них как особая разновидность,^[108] составная часть или субъинституты иммунитетов.^[109] В целом, такую позицию можно считать достаточно обоснованной. По нашему мнению, с точки зрения механизма правового регулирования социальных отношений, различий между иммунитетами и привилегиями не существует. Суть данных правовых преимуществ едина - они устанавливают требования, согласно которым лицо изымается из сферы действия общих правовых предписаний. При этом важно подчеркнуть, что данное лицо априори обладает возможностью в полном

объеме приобретать и осуществлять субъективные права в правоотношении, урегулированном общими требованиями, а, следовательно, с точки зрения социальной справедливости и правового равенства, не нуждается в дополнительных гарантиях общей правосубъектности. Именно это обстоятельство объединяет привилегии и иммунитеты и, соответственно, отличает эти правовые преимущества от льгот.

Различие между иммунитетами и привилегиями, на наш взгляд,

заключается в объеме (пределах) их действия. Реализация иммунитета, как

правило, означает изъятие конкретного лица из сферы действия целой

отрасли права - качественно однородной области общественных отношений.

Примером может служить уголовно-правовой иммунитет, определяемый как

совокупность особых правил, относящихся к специально оговоренным в

законе лицам, например дипломатическим агентам, регулирующих порядок

наступления уголовной ответственности, отличный от общепринятого,^{[110] [111] т. е. 111}

«изъятие» из уголовного права или иммунитет от «уголовной юрисдикции».^[112]

Привилегии, на наш взгляд, имеют более узкую сферу применения. Пределы действия данных предписаний ограничены рамками определенных специфичных по своему субъектному составу и содержанию общественных отношений. Их реализация фактически исключает специальную правосубъектность лица - его способность быть субъектом определенной группы социальных отношений в рамках конкретной отрасли права. В общей теории права в таком случае принято выделять «предметное действие норм права, содержащихся в нормативно-правовом акте».^[113]

В качестве примеров, аргументирующих изложенную позицию, можно привести сравнительный анализ ряда положений уголовно-процессуального законодательства, устанавливающих специальную правосубъектность

отдельных категорий лиц, В соответствии с ч. 2 ст. 3 УПК РФ любые процессуальные действия, предусмотренные УПК РФ, в отношении лиц, обладающих правом дипломатической неприкосновенности (дипломатическим иммунитетом), производятся лишь по просьбе указанных лиц или с их согласия, которое испрашивается через Министерство иностранных дел РФ. Другими словами, при отсутствии согласия или просьбы, данные категории лиц полностью исключаются из действия уголовно-процессуального законодательства, т.е. наделяются уголовно- процессуальным иммунитетом. Однако в научных публикациях термин «уголовно-процессуальный иммунитет», как правило, распространяется и на уголовно-процессуальные нормы, объединенные в гл. 52 УПК РФ.^[114] На наш взгляд, данная позиция требует уточнения. Действительно, лица, перечень которых приведен в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, фактически изъяты из действия некоторых общих уголовно-процессуальных предписаний. Однако ч. 2 ст. 447 УПК РФ прямо указывает, что, с учетом предусмотренных изъятий, общий порядок производства по уголовным делам в отношении этих лиц устанавливается УПК РФ. То есть данные лица не подлежат изъятию из действия уголовно-процессуального закона, они лишь наделяются определенными преимуществами, что обеспечивает их исключительное правовое положение в специально оговоренных уголовно-процессуальных отношениях. Очевидно, что даже без предоставления правовых преимуществ совокупность статутных прав и обязанностей указанных лиц, во взаимосвязи с соответствующими полномочиями органов предварительного расследования, позволяют в полной мере обеспечить их общую уголовно­процессуальную правосубъектность, т.е. способность участвовать в уголовно-процессуальных отношениях, регламентированных общими предписаниями УПК РФ. Единственным основанием предоставления им правовых преимуществ в данном случае является усмотрение государственной власти о социально-политической целесообразности улучшения их правового положения в отношениях, возникающих в связи с возбуждением и расследованием уголовных дел.

Изложенное позволяет нам утверждать, что совокупность уголовно­процессуальных норм, регулирующих особенности производства по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц, следует рассматривать в качестве института, объединяющего уголовно­процессуальные привилегии, под которыми, в свою очередь, понимаются правовые преимущества, регулирующие особые основания, условия и порядок производства процессуальных действии и принятия процессуальных решений в целях обеспечения преимущественного правового положения лиц, априори обладающих праводееспособностью, позволяющей им в полной мере реализовать общую уголовно-процессуальную (отраслевую) правосубъектность в отношениях, возникающих в связи с возбуждением и в процессе расследования уголовного дела.

В этой связи, социально-правовые основания особого порядка уголовного судопроизводства, предусмотренного гл. 52 УПК РФ должны быть оценены с точки зрения их соответствия общесоциальным интересам и с учетом ограничений, связанных с неправовым, по своей сути, характером привилегий. В противном случае нам придется в очередной раз довольствоваться общими ссылками на необходимость оградить, например, депутата «от неправомерного вмешательства в его деятельность по осуществлению мандата» или «от попыток оказать на него давление».^[115] Думается, что данные основания должны быть оценены критически. Обеспечение независимой деятельности и ограждение, в частности, парламентария от неправомерного вмешательства в его профессиональную деятельность, тем более со стороны органов исполнительной власти, несомненно, должно являться одной из приоритетных задач, решаемых в процессе создания и поддержания режима законности и обеспечении правопорядка в государстве. Практическая реализация данной задачи может и должна быть возложена на соответствующие органы власти в качестве обязанности. Вместе с тем, государство должно создать эффективную систему контролирующих и правоохранительных органов, профессионально и качественно выполняющих свои обязанности при помощи методов и

средств, регламентированных общими правовыми нормами. Применение же исключительных правовых средств - привилегий - в данном случае, как представляется, не имеет под собой достаточного основания. Данный вывод подтверждается также позицией практических работников правоохранительных органов. Только 65 (26 %) из 250 опрошенных нами сотрудников следственных аппаратов органов внутренних дел и прокуратуры считают установление специальных гарантий неприкосновенности единственно возможным средством обеспечения независимой профессиональной деятельности отдельных категорий лиц. На наш взгляд, осуществление предусмотренных законодательством «специальных» полномочий лицами, указанными в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, а так же «особый режим» и «повышенный профессиональный риск», на которые, в частности, ссылается Конституционный Суд в Постановлении от 7 марта 1996 г. № 6- П,^[116] обосновывая необходимость дополнительных гарантий их деятельности, также не могут рассматриваться в качестве обстоятельств, обусловливающих единственно возможное решение - предоставление им уголовно-процессуальных привилегий. Представляется, что общие гарантии прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства, реализуемые в рамках различных форм ведомственного, процессуального и судебного контроля соответствующего уровня, могут в достаточной мере обеспечить независимую профессиональную деятельность лиц, перечисленных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ.

Несмотря на очевидную социальную и государственную значимость профессиональной деятельности рассматриваемого крута лиц, она сама и ее результаты пока еще не воспринимаются обществом как факт, обстоятельство или явление, требующее исключительной позитивной оценки и общего признания. Предоставление уголовно-процессуальных привилегий в данном случае не персонифицируется, а, следовательно, не может быть оценено в качестве формы специфичного правового поощрения.

И последнее. Считать неприкосновенность этих лиц, в форме, регламентированной современными нормативно-правовыми актами,

исторически сформировавшейся и устоявшейся традицией урегулирования соответствующих социальных отношений можно только с очень большой «натяжкой». Полагаю, что в данном аспекте социально-политическое, правовое и, в какой-то степени, морально-нравственное основание можно подвести лишь под индемнитет представителей законодательной и судебной власти и запрет на их процессуальное задержание непосредственно во время исполнения профессиональных обязанностей. Кроме того, в данном аспекте, можно обосновать наложение запрета на проведение личного обыска в отношении указанных категорий лиц, а так же на досмотр их личных вещей, багажа и т. д. Исключение обязанности нести какую-либо ответственность за собственное мнение, позицию, высказанную при парламентском голосовании, или принятое правомерное судебное решение, на наш взгляд, является одной из основных, наиболее значимых гарантий независимой деятельности народных избранников и представителей судейского корпуса. Что же касается запрета на их процессуальное задержание, то он должен исполняться исключительно в целях, однозначно сформулированных еще И.Я. Фойницким - «обеспечить собранию (законодательному органу - А.К.) возможность располагать трудом депутата».¹¹⁷

Подводя итог сказанному можно констатировать, что совокупность уголовно-процессуальных норм, регулирующих особенности производства по уголовным делам в отношении отдельных категорий лиц, следует рассматривать в качестве правового института, объединяющего уголовно­процессуальные привилегии. Фактически, указанные категории лиц изъяты из-под действия целого ряда общих предписаний уголовно-процессуального закона вопреки требованиям правового равенства, т.е. носят, в целом, неправовой характер.

Однако, принимая во внимание, что задача обеспечения независимой профессиональной деятельности лиц, перечень которых содержится в ч. 1 ст. 447 УПК РФ, в настоящее время имеет общегосударственное значение, ее решение должно стать приоритетным направлением деятельности системы государственных и общественных органов контроля и надзора в сфере уголовного судопроизводства.

117

Там же. - С. 315,