§ 3.2. Проблема использования судебных механизмов защиты права на охрану здоровья

Проблема юридической силы социально-экономических прав человека, рас­смотренная в предыдущих главах, наиболее отчетливо проявляется в условиях не­достаточно серьезного отношения к ним со стороны международных и националь­ных судебных учреждений.

- по­прав. В случае экономических, социальных и культурных прав подход является противоположным. Между тем, возможность реализации международных согла­шений путем отстаивания своих прав в судебном порядке является важным усло­вием эффективности норм международного права.

Вопрос о возможности судебной защиты права на охрану здоровья связан с проблемой прямого действия норм международного права об экономических, со­циальных и культурных правах, т.с. самоисполнимости международных договоров, под которой понимается непосредственное действие их норм, в отличие от несамо- исполнимых договоров, для действия которых требуется издание внутригосудар­ственного акта^{[297] [298]. В зарубежной и отечественной науке проблема прямого дейст­вия международных норм о правах человека не решена, тем более это касается со-}

384

циально-экономических прав .

Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах является обязательным документом в том смысле, что он порождает юридические обязанности для государств, подписавших его, однако судебным механизмом за­щиты провозглашеїшьіх в нем прав он не обеспечен. Большинство исследователей утверждают, что невозможно апеллировать к правам, гарантированным Междуна­родным пактом об экономических, социальных и культурных правах, в судебном порядке, что связано с самим характером данных прав^[299]. Так, утверждается, что такие обязательства являются политическими по своей природе в контексте суще­ствующих международно-правовых документов по социально-экономическим правам.

Даниленко указывает на их программный, направленный на будущее, неконкрет- - 386

ныи характер , что, с учетом отсылки к национальному законодательству как способу их осуществления, по мнению автора, «исключает самоисполнимость со­держащихся в Пакте норм»^[300].

Такие точки зрения фактически уравнивают Международный пакт об эконо­мических, социальных и культурных правах с нормами международного «мягкого» права, не порождающими конкретных правовых обязательств^[301]. По нашему мне­нию, такой подход является необоснованным упрощением понимания междуна­родных обязательств в области социально-экономических прав, включая право на охрану здоровья.

В доктрине господствует мнение, согласно которому прямое действие между­народного договора зависит от его содержания, которое должно быть «достаточно конкретным и способным порождать права и обязанности субъектов национально­го права и, следовательно, служить основанием для индивидуальных правоприме­нительных актов судебных органов»^[302]. По нашему мнению, следует признать обоснованной позицию В.А. Толстнка, предложившего в качестве основного при­знака, позволяющего отдифференцировать самоисполнимые и несамоисполнимые договоры, использовать указание в договоре на то, что для реализации постановле­ний несамоисполнимых договоров требуется издание внутригосударственных ак­тов, как это сформулировано в ч. 2 ст. 7 Гражданского кодекса РФ^[303]. Такая пози­ция согласуется и с мнением Верховного Суда РФ^[304]. Следовательно, если в дого­воре отсутствует указание на необходимость принятия внутригосударственного акта для реализации его положений, то такой договор должен признаваться самоиполни-

мым.

В конституциях государств обычно не содержится общего правила, позво­ляющего ответить на вопрос о самоисполнимости международного договора. В Конституции Германии самоисполни.мые нормы квалифицируются как общие нормы международного права, имеющие "преимущество перед законом и непо­средственно порождающие права и обязанности для жителей территории" (ст. 25). Конституция Нидерландов определяет самоисполнимые нормы как положения до­говоров и резолюций международных организаций, которые могут быть обяза­тельными для любых лиц в силу их содержания (ст. 93)^{[305] [306] [307]. Особый интерес пред­ставляет новая конституция Венесуэлы 1999 г., ст. 23 которой гласит: «Договоры, пакты и конвенции, относящиеся к правам человека, подписаїшьіе и ратифициро­ванные Венесуэлой, обладают конституционной иерархией и приоритетом во внутренней правовой системе в той степени, в которой они содержат нормы, уста­навливающие правила более благоприятные, чем закрепленные в Конституции.}

Такие нормы подлежат немедленному применению судами и всеми органами госу- 393

дарственного управления» .

Проблема прямого действия актуальна для стран, использующих систему ре­цепции⁵⁹⁴ норм международного права, там же где для придания юридической си­лы правилу, установленному международно-правовой нормой, используется трансформация, необходимо предварительное издание внутригосударственного акта и именно его нормы будут обладать юридической силой^[308]. Разница в подхо­дах к имплементации норм международного права отражается и на признании юридической силы права на охрану здоровья. В государствах с системой рецепции (инкорпорации) международно-правовых норм право на охрану здоровья может быть признано судом в качестве нормы прямого действия.

В странах с системой трансформации прямое действие положений о праве на охрану здоровья может быть признано судом, если спор основан на внутригосу­дарственных нормах, изданных для придания юридической силы международным соглашениям^[309].

Кроме того, нужно учитывать, что сдерживающее влияние на применение са- моисполнимых договоров оказывают и национальные суды, традиционно привер­женные внутригосударственной правовой системе, а иногда не способные выявить самоисполнимые нормы в силу недостаточной квалификации в области междуна­родного права^[310].

Государства-участники Пакта по-разному высказываются относительно юри­дической силы гарантированных в нем прав. Так, в докладе Бельгии Комитету по экономическим, социальным и культурным правам указывается, что «положения должны быть достаточно четкими и обязательными для применения в националь­ных судах ... программный характер положений Международного пакта об эконо­мических, социальных и культурных правах не позволяет заявителям непосредст­венно ссылаться на них в бельгийских судебных органах»^[311]. Аналогичным обра­зом Высший апелляционный суд Нидерландов указал, что положения Пакта не мо­гут быть истолкованы как самореализующиеся, т.с. обязательные для исполнения всеми лицами, так как они направлены на решения стратегических социальных проблем, а не предоставляет гражданам возможность привлекать это общепри­знанное право в судебной практике отдельных стран^[312]. «Каждое положение Пакта, обладающее прямым действием, является несомненным исключением по отноше­нию к общей природе этого документа»^[313].

Заместитель Председателя Верховного Суда Российской Федерации справед­ливо отмечает, что до настоящего времени практика непосредственного примене­

ния норм международного права в судах фактически отсутствует^[314]. Между тем, федеральный конституционный закон «О судебной системе Российской Федера­ции» предусматривает возможность и обязанность применения российскими суда­ми общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации^[315].

Комитет ООН по экономическим, социальным и культурным правам не раз отмечал, что имеющие обязательную юридическую силу международные стандар­ты в области прав человека должны иметь прямое и непосредственное применение во внутренней правовой системе каждого государства-участника, «позволяя, тем самым, лицам добиваться обеспечения осуществления своих прав через нацио­нальные суды и другие органы правосудия»^[317]. Более того, по мнению Комитета, многие из положений Пакта имеют формулировки, которые «по меньшей мере так же ясны и конкретны, как и формулировки других договоров в области прав чело­века, положения которых регулярно толкуются судами в качестве прямопримсняе- мых». Комитет также напомнил, что в период подготовки Пакта попытки вклю­чить в него конкретное положение о «невозможности его прямого применения»

были решительно отвергнуты^[318].

Конституция Российской Федерации гарантирует право на судебную защиту всех без исключения прав и свобод человека и гражданина (ст. 46)^[319], однако в ли­тературе высказываются различные мнения на этот счет. Так, по мнению М.В. Баг­лая, защищенность социальных, экономических и культурных прав по своей юри­дической силе не может быть такой же, как личных и политических прав, так как «в обществе с рыночной экономикой механизм распределения благ находится не только в руках государства. Отсюда вытекает, что прямое действие этих прав объ­ективно оказывается весьма относительным, ибо ни один суд не примет граждан­ский иск о реализации такого права только на основании его конституциошюго за­крепления.

Подобного мнения придерживаются и авторы комментария к Конституции РФ, называя категорию экономических, социальных и культурных прав человека «юридически бессмысленными декларациями о правах человека и гражданина»^[322]. По мнению авторов, в эту категорию включается сложный конгломерат прав, сво­бод, деклараций и благих пожеланий, не имеющих юридического содержания, мо­ральных требоваїпій ит.п. «Сюда включаются ... некие «права», например, на бес­платное получение от общества неких социальных благ (жилище, образование, ме­дицинское обслуживание)»^[323]. Далее делается аналогичный вывод о том, что это «право... остается декларацией о намерениях» и органы государства несут только

политическуіо ответственность, за то как именно они поощряют охрану здоровья.

Признавая юридическую силу права на благоприятную окружающую среду, Л.Б. Алексеева не идет в своих рассуждениях дальше установления обязанности «всех государственных и иных органов, организаций, должностных и частных лиц действовать в рамках программной задачи по обеспечению благоприятной окру­жающей среды и не допускать совершения действий, противоречащих ей»^[324].

Отметим, что, отвечая на вопросы членов Комитета ООН по экономическим, социальным и культурным правам в связи с рассмотрением третьего периодиче­ского доклада Российской Федерации, М. Лебедев заявил, что Конституционный Суд все больше и больше основывает свои решения на положениях Международ­ного пакта об экономических, социальных и культурных правах^[325]. Однако ника­ких конкретных примеров апеллирования к правам, гарантированным Пактом, приведено не было^[326].

Длительное время ведутся дискуссии в защиту права на охрану здоровья, од­нако очевидно, что совершенное здоровье не может быть гарантировано каждому, что дало основание некоторым исследователям отрицать возможность судебной защиты права на охрану здоровья ^[327]. Более того, Лимбургские принципы осущест­вления Международного пакта об экономических, социальных и культурных пра­вах также придерживаются весьма осторожной формулировки относительно воз­можности судебной защиты прав, гарантированных данным Пактом: «Хотя полная реализация признаваемых в Пакте прав достигается постепенно, применение неко­торых прав может стать предметом защиты в судебном порядке немедленно, в то время, как другие права могут быть обеспечены такой защитой позднее»^[328]. Ответ на вопрос о том, какие права относятся, по мнению Комитета ООН по экономиче­ским, социальным и культурным правам, к самоисполнимым, дается в Общем

комментарии № 3 1990 г., где Комитет пояснил, что «всякий тезис о том, что ука­занные положения органически не поддаются самореализации, было бы, пожалуй, трудно доказать» ^{[329] [330]}. К числу указанных положений Комитет отнес статьи 2 (2), 3, 7 а), і), 8,10 (3), 13 (2) а), 13 (3), 13 (4) и 15 (3). Статья 12 (право на охрану здоро­вья) среди них не называется. Между тем, в своем более позднем комментарии,

специально посвященном праву на охрану здоровья, Комитет признал, что «любое 417

лицо или группа лиц, ставшие жертвами нарушения права на охрану здоровья, должны иметь доступ к эффективным судебным или иным надлежащим средствам правовой зашиты как на национальном, так и на международном уровнях»^[331]. Да­лее Комитет рекомендовал включить в национальное законодательство междуна­родные договоры, закрепляющие право на охрану здоровья, поскольку это позво­лит «судам бороться с нарушениями права на охрану здоровья или, по крайней ме­ре, его основного содержания, непосредственно ссылаясь на вытекающие из Пакта обязательства»^[332].

Представляется, что проблема понимания правовой природы социальных и экономических прав связана не столько с отрицанием юридической силы данных прав, а скорее с определением применимости данных норм к регулированию пра­воотношений. Попытаемся выяснить, с чем связана проблема защиты дашюй кате­гории прав и проанализировать имеющуюся судебную практику.

Конвенция Совета Европы о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее Европейская конвенция), обеспеченная уникальным по своей эффективно­сти механизмом реализации, распространяет свое действие практически исключи­тельно на гражданские и политические права^[333]. Следовательно, возможность от­стаивания права на охрану здоровья в Европейском суде по правам человека не­

возможна, однако возможна апелляция к иным основополагающим правам, гаран­тированным Европейской конвенцией, и так или иначе связанным с правом на ох­рану здоровья. В практике Суда имеется немало решений, иллюстрирующих воз­можность опосредованной защиты социально-экономических прав, включая право на охрану здоровья.

По сравнению со ст. 26 Международного пакта о гражданских и политических правах, Европейская конвенция содержит более мягкие положения относительно неднекриминации. Статья 14 Европейской конвенции не гарантирует право не подвергаться дискриминации как таковое, а запрещает дискриминацию в пользо­вании правами, изложенными в Европейской конвенции. Следовательно, наруше­ние самой ст. 14 установлено быть не может, однако Европейский Суд по правам человека привлекает данную статью в связи с рассмотрением вопроса о нарушении другого (материального) права^{[334] [335] [336].}

В отличие от практики Комитета по правам человека, использовавшего поло­жение Международного пакта о гражданских и политических правах о запрете дискриминации для защиты некоторых аспектов социально-экономических прав, в рамках Европейской конвенции в качестве такого положения выступает, прежде всего, ст. 6(1), гарантирующая право на справедливое судебное разбирательство. Ниже рассматриваются прецеденты, в которых Европейский суд по правам чело­века затронул так называемое «социально-экономическое измерение» гражданских и политических прав, гарантированных Конвенцией (прежде всего, права на спра­ведливое судебное разбирательство).

Так, в деле Эйри (1979), Суд высказался относительно взаимосвязи между классическими (гражданскими и политическими) и социально-экономическими правами следующим образом: «Хотя Конвенция формулирует, в сущности, граж­

данские и политические права, многие из них имеют подразумеваемые последст­вия социального и экономического характера... Сам по себе тот факт, что толкова­ние Конвенции может охватывать сферу социальных и экономических прав не должен признаваться решающим аргументом против такого толкования; не суще­ствует непроницаемой грани, отделяющей данную сферу от предмета регулирова­ния Конвенции»⁴²².

В делах Фельдбрюгге™ и Доймланд^{[337] [338] Суп сделал первый шаг в направлении распространения защиты, гарантированной статьей 6(1) Европейской конвенции, на пособия по социальному обеспечению, а именно в отношении доступа к систе­ме здравоохранения. В обоих делах решающим критерием явилось то, что частно­правовые аспекты рассматриваемых социальных гарантий преобладали над пуб­лично-правовыми и, таким образом, право на социальные гарантии расс.матрива-}

425

лось как «гражданское право» .

В связи с рассмотрением Европейской конвенции, необходимо также упомя­нуть о делах, в которых Страсбургский суд, подобно Комитету' по правам человека в упомянутом деле Сатклифф против Ямайки^[339], приравнял прекращение меди­цинского лечения в отношении того или иного человека к бесчеловечному обра­щению, которое также запрещено статьей 3 Европейской конвенции по правам че­ловека. Например, в деле D. против Соединенного Королевства Европейский суд по правам человека признал, что освобождение из тюрьмы наркокурьера, больного СПИДом, будет являться нарушением статьи 3 Европейской конвенции по правам человека ^[340]. Суд пояснил, что в принципе иностранцы, отбывшие свой срок и под-

лежащне освобождению, не имеют права требовать от государства, на территории которого они находятся, какой-либо медицинской или социальной помощи. Одна­ко в данных, исключительных обстоятельствах (болезнь вступила в свою послед­нюю стадию развития), суд признал, что отказ в предоставлении лечения и депор­тация будут являться нарушением статьи З^[341].

Прецеденты Страсбургского суда в отношении статьи 5 Европейской конвен­ции (право на свободу и личную неприкосновенность) также свидетельствуют о том, что в толковании Суда данная статья не предусматривает права на лечение^[342], либо права на больничное обслуживание, подходящее для пациента^[343]. Однако Суд указал, что принудительное содержание в связи с наличием у лица душевной бо­лезни будет законным в соответствии с п. «е» ч. 1 статьи 5 только в случае содер­жания лица в больнице или ином надлежащем лечебном учреждении. Учреждение уголовно-исправительной системы не является приемлемым местом принудитель­ного содержания по основаниям наличия психического заболевания^[344]. Аналогич­ный вывод был сделан судом в рамках рассмотрения права на жизнь (ст. 2 Евро­пейской конвенции): необоснованная задержка в предоставлении медицинской

помощи арестованному лицу, повлекшая его смерть, является нарушением права 432

на жизнь .

Другим примером того, как международно-правовые гарантии гражданских и политических прав человека могут быть использованы для усиления юридической защиты социально-экономических прав, является апелляция к праву на жизнь или праву на уважение частной и семейной жизни. В аспекте права на охрану здоровья и «социальной интерпретации» указанных прав наибольшую известность получи­

ли следующие дела.

В деле Лопез Остра против Испании Европейский Суд по правам человека признал факт нарушения ст. 8 Европейской конвенции в результате серьезного ущерба окружающей среде и возникших в этой связи нарушений здоровья заяви­теля^[345]. Суд посчитал, что «серьезное загрязнение окружающей среды может ока­зать негативное влияние на благополучие людей и помешать им пользоваться сво­им жилищем, так что будет нанесен уровень их частной и семейной жизни». Со­гласно мнению Суда, власти должны поддерживать разумное равновесие между конфликтующими интересами отдельного человека и всего общества. В соответ­ствии с заключением суда, государство нс предприняло необходимых шагов для реализации права заявителя на неприкосновенность своего жилища и уважение к личной жизни его дочери. Таким образом, суд признал нарушение статьи 8 Евро­пейской конвенции^{[346] [347]. Аналогичный вывод о нарушении ст. 8 Конвенции был сде­лан Европейским Судом и в недавнем российском деле Фадеевой, которое каса­лось негативных последствий деятельности завода «Северсталь» в отношении здо-}

435

ровья заявительницы

В деле Макгинли и Иган против Соединенного Королевства недовольство истцов было вызвано сокрытием документов о риске радиационного заражения в связи с испытаниями ядерного оружия с 1952 по 1967 год в Тихом океане^[348]. Истцы настаивали на том, *σo испытания проводились с умышленной целью изучить на военнослужащих воздействие радиации. Они заявляли, среди прочего, что сокры­

тие документов, которые могли бы подтвердить связь между их ухудшением их здоровья и этими испытаниями, является нарушением статьи 8 Европейской кон­венции. Суд постановил, что любое государство, предпринимающее действия, ко­торые могут иметь скрытые негативные последствия для здоровья людей, должно, в соответствии со ст. 8, предусмотреть эффективную процедуру ознакомления этих людей с необходимой и точной информацией. Суд, однако, счел, что Соединенное Королевство исполнило такое обязательство по отношению к участникам этих ис­пытаний.

Аналогичным образом Страсбургский суд неоднократно высказывался в сво­их решениях о том, что уважение частной и семейной жизни (ст. 8 Европейской конвенции) не означает того, что семья вправе деспотично контролировать жизнь

ребенка таким образом, что это повлекло бы вред здоровью и развитию несовер- 437

шеннолстнего .

Наконец, следует упомянуть о решении Суда, в соответствии с которым был признан неправомерным запрет распространения информации об аборте, как «на­рушающий свободу получать и распространять информацию касательно услуг, ко­торые являются законными в других государствах-участниках Европейской кон­венции и которые могут иметь важное значение для здоровья и благополучия

438

женщины»

Говоря о возможности судебной защиты права на охрану здоровья на между­народном уровне, следует упомянуть о деятельности .международных трибуналов. Состав преступлений, за которые предусмотрена уголовная ответственность инди­видов в рамках таких международных процедур, включает в себя важные элемен­ты, относящиеся к здоровью. Данные элементы концептуализированы в Римском

^w Eur. Court H.R., Case of Buchberger v. Austria, Judgment of 20 December 2001, para. 40; Eur. Court H R., Case of Scosari and Giunta v. Italy, Judgment of 11 July 2000, para. 169; and Eur. Court H.R., Case of Elskotz v. Germany, Judgment of 13 July 2000, para. 50; and Case of Johansen v. Korvay, Judgment of 7 August 1996, Reports 1996-1V, para. 78.

^,,* Open Door and Dublin Well Woman v. the United Kingdom, judgment of 29 October 1992, Publications of the European Court of Human Rights, Series A, No. 246∙A, Cm.: Hendriks, A. T)ιe close connection between classical rights and the right to health, with special reference to sexual and reproductive health// Med Law (1999) 18:225-242.

статуте Международного уголовного Суда^[349]: преступление геноцида (ст. 6), пре­ступления против человечности (ст. 7) и военные преступления (ст. 8). Реализация международной уголовной ответственности за деяния, предусмотренные Римским статутом, а также уставами иных международных трибуналов (Нюрнбергского, Токийского, по бывшей Югославии, Руанде и Сьерра-Леоне) представляет собой важную гарантию косвенной защиты права на охрану здоровье, а именно - состав­ляющего его обязательства уважать данное право.

Неразвитость института судебной защиты социальных и экономических прав во многом обусловлена не только относительно слабыми международными кон­трольными механизмами в отношении соблюдения данных прав, но и самим язы­ком текста этих обязательств.

Использование более четкого и точного языка при формулировании конвен­ционных положений о социальных и экономических правах могло бы стать одним из методов повышения эффективности таких гарантий в отношении их юридиче­ской защиты. В качестве примера такого подхода можно привести Конвенцию о правах работников-мигрантов и членах их семей 1990 г. Между тем тот факт, что конвенция длительное время не смогла получить достаточного для вступления в силу ратификаций, иллюстрирует сложность такого подхода для укрепления юри­дической защиты социально-экономических прав^[350].

Отсутствие международных прецедентов, непосредственно затрагивающих право на охрану здоровья, подчеркивает важность дел, рассматриваемых нацио­нальными судебными органами. Решения национальных судов могут быть исполь­зованы для юридического анализа права на охрану здоровья на международном уровне поскольку, во-первых, в случае привлечения соответствующих положений международных договоров (Международного пакта об экономических, социаль­ных и культурных правах) такие решения способствуют интерпретации договор­ных положений, а также могут служить вспомогательным средством для толкова­ния международно-правовых норм в соответствии с п. 1(d) ст. 38 Статута Между­

народного суда ООН^[351]. Во-вторых, решения национальных судов могут рассмат­риваться как доказательство соответствующей практики государств и opinio juris для установления норм международного обычного права.

Доступные и эффективные национальные средства являются основным спо­собом защиты экономических и социальных прав. Комитет ООН по экономиче­ским, социальным и культурным правам отметил: «Правило, требующее исчерпа­ния национальных средств защиты подчеркивает приоритет национальных средств защиты в этом отношении. Существование и дальнейшее развитие международ­ных процедур предъявления индивидуальных жалоб является важным, но такие процедуры, конечно, только дополняют эффективные национальные средства»^[352]. Многие исследователи подчеркивают важность реализации экономических, соци­альных и культурных прав человека в правовых системах конкретных стран, по­скольку для каждого отдельного человека гораздо более важным является то, в ка­кой степени международные соглашения отражаются на деятельности правовой

W 445

системы в его родной стране .

Рассмотренная выше трехчленная структура обязательств государств относи­тельно реализации права на охрану здоровья (обязательства уважать, защищать и обеспечивать) может быть использована и для анализа вопроса о судебной защите данного права. Все эти взаимосвязанные аспекты в той или иной мере затрагива­лись в решениях национальных и международных (судебных и несудебных) кон­трольных органов, формулируя тем самым соответствующие обязательства госу-

444

дарств .

Так, очевидно, что обязательство уважать право на охрану здоровья будет обеспечено судебной защитой, например, если речь идет об обязанности воздер­

живаться от опасной для здоровья деятельности (загрязнение окружающей среды). Показательным является дело, рассмотренное Трибуналом Эквадора по конститу­ционным гарантиям, который постановил, что намерения правительства Эквадора и государственной нефтяной компании по добыче нефти на территории нацио­нального парка нарушают ст. 19(2) Конституции Эквадора, гараіпирующсй «право на свободную от загрязнения окружающую среду»^[353].

Обязанность постепенной реализации может также являться предметом су­дебного рассмотрения. Например, путем возложения на государство обязанности обосновать любые предпринятые им регрессивные меры в отношении какого-либо социально-экономического права. Комментируя понятие «постепенной реализа­ции», Комитет по экономическим, социальным и культурным правам отметил, что «любые целенаправленные регрессивные меры ... потребовали бы наиболее тща­тельного обдумывания и должны были бы быть оправданы указанием на единство (totality) закрепленных в Пакте прав и в контексте полного использования макси­мально имеющихся ресурсов»^[354]. В этой связи можно упомянуть дело, рассмотрен­ное Конституционным судом Португалии, в котором суд постановил, что «отмена законодательства, создающего национальный департамент здоровья нарушало конституционные положения права на охрану здоровья. С того момента, когда за­конодатель предпринял шаги для придания эффекта конституционным обязатель­ствам, созданные в этой связи структуры и институты пользуются конституцион­ной защитой. Отмена соответствующего законодательства нарушила бы право, га­рантированное Конституцией»^[355].

Примером того, как право на охрану здоровья было признано юридически значимым в контексте более широкого права на здоровую окружающую среду, яв­ляется филиппинское дело Minors Oposd^μi. Верховный суд Филиппин пришел к

ВЫВОДУ, что право на гармоничную и здоровую окружающую среду, записанное в Декларации о принципах государственной политики, а не в Билле о правах^{[356] [357], яв­ляется не менее важным, чем другие (гражданские и политические) права, эти ос­новополагающие права человека не нуждаются в занесении в конституцию, так}

450

как предполагается, что они существует с момента возникновения человечества . Фактически, Верховный суд Филиппин признал таким образом неделимость и взаимосвязь гражданских и политических прав человека с экономическими и со­циальными правами в Конституции этой страны.

Суд не согласился с тем, что вопрос о прекращении выдачи лицензий на вы­рубку леса является скорее политическим, нежели правовым и, таким образом, не может быть решен в суде. Он заявил, что «отрицание или нарушение права на здо­ровую окружающую среду кем-либо, кто связан обязательством его уважать и за­щищать, создает основание для возбуждения дела»^[358]. В итоге суд постановил от­менить все выданные лицензии в принудительном порядке, признав, таким обра­зом, что государство было «обязано защищать право истцов на здоровую окру­жающую сред)'»^[359].

В российской правоприменительной практике прецеденты рассмотрения пра­ва на охрану здоровья отсутствуют. Косвенно право на охрану здоровья стало предметом рассмотрения в Конституционном суде РФ в деле Е.З. Мартыновой.^[360] В своей жалобе в Конституционный Суд РФ Мартынова утверждала, что пункт 2 статьи 779 и пункт 2 статьи 782 Гражданского кодекса РФ, как закрепляющие пра­во медицинского учреждения в любое время отказаться от исполнения взятых на себя обязательств по договору об оказании платных медицинских услуг и ограни­чивающие при этом право заказчика (пациента) на возмещение расходов при об­ращении за оказанием соответствующих медицинских услуг и третьим лицам, не соответствуют статье 41 (часть 1) Конституции РФ, гарантирующей право на ох­рану здоровья и медицинскую помощь, а также противоречат положениям иных

⁴⁵¹ Определение Копсппуцпонного Суда РФ от 6 июня 2002 г. N 115-0 *06 отказе в принятии к рассмотрению жа­лобы гражданки Мартыновой Евгении Захаровны на нарушение ее конституционных прав пунктом 2 статьи 779 и пунктом 2 статьи 782 Гражданского кодекса РФ".

законов.

Конституционный Суд указал, что «пункт 2 статьи 782 Гражданского кодекса РФ во взаимосвязи с положениями его статей 426 и 445 не может рассматриваться как допускающий односторонний отказ медицинского учреждения от исполнения своих обязательств по договору об оказании платных медицинских услуг при на­личии у него возможности предоставить соответствующие услуги и, следователь­но, как нарушающий конституционное право заявительницы на охрану здоровья и медицинскую помощь». Тем самым была признана потенциальная возможность нарушения конституционного права на охрану здоровья и, следовательно, его юридическая сила.

В целом, как справедливо отмечает судья Конституционного Суда РФ Э. Аме­тистов, потребуется определенный, вероятно долгий период времени, пока все су­ды сумеют преодолеть психологический барьер тоталитарного сознания и окажут­ся готовыми к достаточно квалифицированному и ответственному рассмотрению

„ 454

исков граждан против государства в связи с защитой социальных прав человека .

Анализ немногочисленных дел, в которых перед судом ставился вопрос о признании права на охрану здоровья позволяет сделать общий вывод о том, что су­ды в целом неохотно высказываются о юридической значимости данного права. К примеру, в Нидерландах из четырех дел, в которых перед судами ставился вопрос о нарушении статьи 12 Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах, суд ни разу нс высказался о прямом действии нормы Пакта о праве на охрану здоровья ^[361]. Между тем, важно понимать, что возможность апел­

лирования к экономическим, социальным и культурным правам человека (и их признание судебными органами) зависит, прежде всего, от наличия процедур, по­зволяющих подавать жалобы на нарушение данных прав, а также от отношения к этим правам со стороны судебных органов. Думается, можно согласиться с мнени­ем тех исследователей, которые утверждают, что «в конечном итоге значение эко­номических, социальных и культурных прав для суда зависит от решимости су­дебных и квазисудебных органов воплощать эти права в жизнь»^[362].

Таким образом, несмотря на то, что ряд международных договоров гарантиру­ет право на охрану здоровья, возможность защиты индивидуального здоровья на основе данного права крайне ограничены. Между тем, слабость механизмов кон­троля и судебной защиты права на охрану здоровья (равно как и других социально- экономических прав) подчеркивает значение и большую эффективность их непря­мой защиты посредством обращения к некоторым классическим правам человека, создавая тем самым возможность для реализации права на охрану здоровья и, в ко­нечном итоге, находясь в зависимости от данного права.

Проведенный обзор международной и зарубежной судебной практики позво­ляет сделать следующие выводы.

1. В настоящее время отсутствуют прецеденты признания судами права на охрану здоровья на международном уровне, прежде всего потому, что не сущест­вует судебных органов, распространяющих свою юрисдикцию на социально- экономические права. Возможность защиты права на охрану здоровья как таково­го ограниченно признается национальными судами небольшого числа госу­дарств.

2. Право на охрану здоровья в общем виде (т.е. как абстрактное право), не может подлежать судебной защите. Возможность судебной защиты данного пра­ва проявляется при выделении его отдельных компонентов. Таким образом, пра­во на охрану здоровья, насколько это право фигурирует в судебной практике, со­держит два основных аспекта: медицинская помощь и основополагающие усло­

вия здоровья.

3. Положения международных договоров, закрепляющие право на охрану здоровья, должны быть признаны самоисполнимыми с учетом того, что рассмат­риваемое право включает в себя сложный комплекс обязательств государств, большинство из которых могут быть предметом судебной защиты.

4. Большая часть судебных решений, затрагивающих право на охрану здо­ровья, связана с негативными компонентами данного права и правом на равный доступ к услугам здравоохранения. Наиболее проблематичной представляется возможность защиты права на благоприятные условия здоровья.

5. Достаточно часто в решениях судов находит отражение минимальное со­держание права на охрану здоровья: судами признается, что государство несет обя­занность гарантировать минимальный уровень охраны здоровья. Поэтому до тех пор, пока государство соблюдает это обязательство в таком объеме, маловероятно, что судебные органы признают наруиіеіпіе права на охрану здоровья.

6. На международном уровне возможность использования юридических ме­ханизмов для защиты права на охрану здоровья развивалась преимущественно за счет обращения к процедурам подачи жалоб на основе договоров, касающихся гражданских и политических прав. Это подтверждает сделанный в предыдущей главе вывод о том, что на сегодняшний день юридическая защита права на охра­ну здоровья более эффективна через обращение к гражданским и политическим правам, а также, как будет показано ниже, к экономическим свободам в рамках Европейского Союза^[363].

7. В связи со сложностью судебной защиты права на охрану здоровья важно подчеркнуть роль несудебных процедур, которые в существующих условиях мо­гут представлять более важное средство правовой защиты экономических, соци­альных и культурных прав^[364].

8. Предоставление средств судебной защиты в отношении прав, которые, в соответствии с национальной правовой системой, могут быть предметом рас­смотрения в суде, является одной из мер осуществления гарантированных Пак­том прав всеми надлежащими способами. В связи с этим Комитет по экономиче­ским, социальным и культурным правам рекомендовал государствам предостав­лять информацию о том, предусматривают ли законы, пріпіятьіе в развитие по­ложений Пакта, возможность их судебной защиты и можно ли на них ссылаться в

459

суде .

9. Право на охрану здоровья, как и другие права, эволюционирует и сущест­вующая практика доказывает возрастающее признание юридической силы данно­го права международными и национальными судебными органами.