§2. Право, государство, закон

Относительно широкая палитра мнений в области понимания права, существовавшая в первые годы советской власти, уже к середине 1930-х годов постепенно сменяется жестким унифицированным подходом.

В качестве «единственно верных» Совещание предложило следующие формулировки

408 См.: Стучка П. 13 лет борьбы за революционно-марксистскую теорию права. Сб. статей 1917–1930. М., 1931. С. 3, 4.

216

права: «Право — совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, установленных в законодательном порядке, а также обычаев и правил общения, санкционированных государственной властью, применение которых обеспечивается прину-дительной силой государства в целях охраны, закрепления и развития общественных отно-шений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу». А также: «Советское право есть совокупность правил поведения, установленных в законодательном порядке вла-стью трудящихся, выражающих их волю и применение которых обеспечивается всей прину-дительной силой социалистического государства в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгодных и угодных трудящимся, полного и окончательного унич-тожения капитализма и его пережитков в экономике, быту и сознании людей, построения коммунистического общества»409. Новое правопонимание основывалось на двух принципах: классовом и нормативном. Рассмотрение права как «совокупности правил поведения» (т.е. норм), установленных госу-дарством и обеспеченных его принудительной силой, есть не что иное, как главный признак юридического позитивизма — «буржуазной» теории, которую критиковал сам Вышинский. Но прикладной характер нормативизма как нельзя лучше отвечал потребностям укрепления тоталитарного режима, поскольку позволял использовать право в качестве инструмента осу-ществления государственной воли. Определение права, предложенное Вышинским, в полной мере отвечало духу време-ни. В условиях революции и гражданской войны, когда главной задачей было завоевание и удержание государственной власти, создание нового советского государства, понимать право как средство реализации велений пролетарской власти, выглядело вполне естественно, праг-матично. Декреты советской власти воспринимались в качестве ведущей формы права, а пролетарское государство – как всемогущий законодатель, выступающий главным орудием строительства социализма.

Однако в 20-е годы дискуссии были еще возможны, юристы демонстрировали широ-кий разброс мнений в понимании права. Плюрализм обеспечивался в основном благодаря социологическому подходу, который требовал выхода за юридические рамки в сферу соци-

409 Основные задачи науки советского социалистического права. М., 1938. С. 183.

217

альной жизни и соответственно влек за собой безбрежное расширение понятия права. Совет-ские марксисты, связывая право и государство с экономикой и классовым интересом, рас-сматривали право, как правило, в трех аспектах: как правовое отношение, как правовую идеологию и как закон. Если Ленин понимал право в основном как функцию государства, как средство реализации его воли, то многие советские юристы не усматривали такой пря-мой связи между правом и государством. Наиболее распространенной среди них была другая позиция: государство и право, вырастая из отношений производства и обмена, проходя через призму классового сознания, взаимодействуют между собой очень опосредованно, с исполь-зованием сложной цепи социальных взаимосвязей. В этом случае обоснование диктатуры советской власти получалось не очень убедительным, на что к концу 20-х годов и обратили внимание партийные функционеры.

Обычно советские юристы-социологи начинали разворачивать свою аргументацию с традиционного для русской дореволюционной юридической науки противопоставления дог-матической юриспруденции и социологии права. Не отрицая ее прикладной значимости, они указывали на ограниченность юридико-догматического подхода и подлинную научность только исторического и социологического.

Если дореволюционный юрист-позитивист (например, С.А. Муромцев или Ю.С. Гам-

410 Пашуканис Е.Б. Общая теория права и марксизм // Пашуканис Е.Б. Избр. произв. по общей теории права и государства. М.: Наука, 1980. С. 78, 79.

218

баров), сделав подобный вывод, вполне мог бы этим ограничиться, не впадая в противоречие со своими исходными теоретико-методологическими посылками, то юрист-марксист вынуж-ден был делать соответствующие оговорки. Социалистическая революция и диктатура про-летариата, как известно, начинают длительный переходный период движения к коммунизму, где воля класса, оформленная в соответствующие директивы и нормы, призвана рождать но-вые общественные отношения.

Марксистская ориентация советских юристов вела к тому, что соотношение нормы права и правоотношения, как правило, перерастало в три другие коллизии: политической надстройки и правовой, объективного права и субъективного, публичного права и частного. Вот как их разрешает Пашуканис, предложивший одну из наиболее четких концепций права. Рассматривая соотношение политической надстройки и правовой (иначе, государства и пра-ва), юрист обращается к Марксу, который, с его точки зрения, считал, что индивидов связы-вает в общество не государство, не политика, а материальный интерес и обслуживающие его нормы права. Государство вырастает из гражданского общества, а оно, в свою очередь, бази-руется на производственных отношениях и праве, порожденным ими. В схеме, предложен-ной Пашуканисом, между экономикой и правом нет опосредующего звена в лице государст-ва.

411 Там же. С. 80. 412 Там же. С. 86.

219

тельство вторичности государства для права юрист усматривает в исторической роли суда: «Именно спор, столкновение интересов вызывают к жизни форму права, юридическую над-стройку. В споре, т.е. в процессе, хозяйствующие субъекты выступают уже как стороны, т.е. участники юридической надстройки. Суд, даже в самой примитивной его форме, – это юри-дическая надстройка по преимуществу. Через судебный процесс юридическое абстрагирует-ся от экономического и выступает как самостоятельный момент. Право исторически начина-лось со спора, т.е. с иска, и лишь затем охватывало предшествующие чисто экономические или фактические отношения, которые, таким образом, уже с самого начала приобретали двойственный аспект – экономическо-юридический»413. Юрист-догматик, подчеркивает Па-шуканис, забывает об этой исторической последовательности, воспринимая право как гото-вый результат, исходящий от государства.

Второй аспект дилеммы «норма – правоотношение» предстает как соотношение объ-ективного и субъективного права. «Перед нами какая-то странная двойственность понятия, – рассуждает Пашуканис, – причем оба его аспекта хотя и находятся в различных плоскостях, но несомненно обусловливают друг друга. В то же время в одном аспекте право есть форма внешнего авторитарного регулирования, в другом оно – форма субъективной частной авто-номии. В одном случае основным и существенным является признак безусловной обязатель-ности и внешней принудительности, в другом – признак свободы, обеспеченной и признан-ной в известных границах. Право выступает то как начало социальной организации, то как средство для индивидов ―разъединяться, находясь в обществе‖. В одном случае право как бы целиком сливается с внешним авторитетом, в другом – оно также целиком противопоставля-ет себя всякому внешнему авторитету, его не признающему. Право – синоним официальной государственности и право как лозунг революционной борьбы – вот поле для бесконечных контроверз и самой невозможной путаницы»414.

Решение проблемы соотношения политической и правовой надстройки в пользу по-следней предопределяет конфликт объективного и субъективного права. В догматической юриспруденции, разъясняет Пашуканис, субъективное право подается как производное от объективной нормы, установленной государством. Государство, создавая норму и устанав-ливая юридическую обязанность, как бы порождает тем самым субъективное право. При та-ком подходе может возникнуть впечатление, будто класс собственников и его права появля-ются благодаря решению государства, что противоречит исторической истине. На самом де-ле, утверждает юрист, субъект и его права первичны, как первично хозяйственное отношение перед политикой. «Обязанность не исчерпывает собой логического содержания правовой

413 Там же. С. 85. 414 Там же. С. 89.

220

формы. Она не является даже самостоятельным его элементом. Обязанность всегда выступа-ет как отражение или коррелят собственного права. Долг одной стороны – это нечто, причи-тающееся другой и за ней закрепленное. То, что на стороне кредитора выступает как право, является обязанностью дебитора. Категория права становится логически законченной только там, где она включает в себя носителя и собственника прав, права которого суть не что иное, как закрепленные за ним обязанности других»415. Объективное право как совокупность норм, как предписание должного может служить признаком морали, эстетики, техники, и только наличие субъекта и субъективного права, делает вывод Пашуканис, является настоящим признаком права и правопорядка.

И наконец, третий аспект дилеммы «право – правоотношение» – соотношение пуб-личного и частного права, что, очевидно, также решается в пользу последнего. Логика здесь все та же: отношения производства и обмена рождают субъективные права, которые закреп-ляются актами государства. Государство, создавая нормы в целях регулирования властных отношений, значительно отрывается от хозяйства, что делает публично право искусствен-ным, лишает его собственно юридических свойств. Если частное право, надстраиваясь над имущественными отношениями, имеет внутреннюю логику, стройность и простоту, то пуб-личное право, обусловленное политическим интересом, приобретает неадекватную, уродли-вую форму. Публичное право, стремясь приспособить к своей сфере частноправовые конст-рукции, выглядит нелепо, как бы зависает в воздухе. Если субъективные права в экономике, отражающие частный интерес, вырастают на твердой почве действительности, то субъектив-ные публичные права выглядят «как нечто эфемерное, лишенное подлинных корней, посто-янно находящееся под сомнением. А вместе с тем государство не является юридической над-стройкой, но лишь может мыслиться как таковая. Юридическая теория не может отожест-вить ―права парламента‖, ―права исполнительной власти‖ и т.д. с правом, например, креди-тора на получение долга, ибо это значило бы поставить обособленный частный интерес там, где буржуазная идеология презюмирует господство общего безличного государственного интереса»416. Противоречие публичного права состоит в том, что оно создается как прообраз частного, но провозглашается как его противоположность. Эгоизм индивида, отраженный в частном праве, снимается, согласно логике буржуазных идеологов, в общем интересе пуб-личного права. Несмотря на искусственность публичного права, подчеркивает Пашуканис, его сосуществование наряду с частным – объективная реальность, поскольку буржуазия пы-тается выдать свой частный интерес за общественный, стремится замаскировать свое эконо-мическое господство провозглашением так называемого правового государства.

415 Там же. С. 91. 416 Там же. С. 94.

221

Как видим, Пашуканис, развивая марксистскую идею о базисе и надстройке, доказы-вая историческую ограниченность буржуазного права, предстает как типичный социолог, расширяющий понятие права. Примерно та же метаморфоза наблюдается при рассмотрении им буржуазного государства: исполняя роль правоверного большевика-ленинца, борца с буржуазной идеологией, он становится социологом. Критика им публичного права потребо-вала от него расширения понятия государства, обоснования необходимости перехода от юридико-догматической к социологической его трактовке.

Пашуканис различает теологическое, юридическое и социологическое (т.е. марксист-ское, подлинно научное) понимание государства. Теологическое восприятие государствен-ной власти было распространено в эпоху феодализма, когда товарное производство было в зародыше, а гарантом мира и стабильности в сфере торговли выступал феодальный владелец. В силу неразвитости рынка практически не было разделения права на частное и публичное: «Публичные права феодала по отношению к вилланам были в то же самое время его правами частного владельца. Наоборот, его частные права при желании можно истолковать как поли-тические, т.е. публичные права»417. Прямое внеэкономическое принуждение феодала над крестьянами и вассалами вуалировалось только идеологически, в форме обожествления вла-сти. Маскировать господство класса феодалов с помощью хозяйственных форм было невоз-можно, эту роль брала на себя религия.

В эпоху капитализма ситуация кардинально меняется. В условиях рынка товаровла-дельцы выступают как равноправные субъекты, что полностью исключает властную иерар-хию в их отношениях. «Принуждение как приказание одного человека, обращенное к друго-му и подкрепленное силой, противоречит основной предпосылке общения товаровладельцев. Поэтому в обществе товаровладельцев и в пределах менового акта функция принуждения не может выступать как функция социальная, не будучи абстрактной и безличной. Подчинение человеку как таковому, как конкретному индивиду означает для товаропроизводящего обще-ства подчинение произволу, ибо совпадает для него с подчинением одного товаровладельца другому. Поэтому и принуждение не может здесь выступить в своей незамаскированной форме, как акт простой целесообразности. Оно должно выступать как принуждение, исходя-щее от некоторого абстрактного общего лица, как принуждение, осуществляемое не в инте-ресах того индивида, от которого оно исходит, – ибо каждый человек в товарном обществе – это эгоистический человек, – но в интересах всех участников правового общения. Власть че-ловека над человеком осуществляется как власть самого права, т. е. как власть объективной беспристрастной нормы»418. Юридический анализ государства, подводит нас к выводу

417 Там же. С. 129. 418 Там же. С. 135, 136.

222

юрист, рождается условиями рынка. Безличный характер государственной власти, доказывает Пашуканис, зафиксировала еще теория естественного права, господствовавшая в период буржуазных революций. Идео-логи данного направления воспринимали буржуазные отношения как извечную данность, установленную природой или Богом. Товаровладельцев и созданный ими рынок было приня-то считать первичной основой социальной жизни, а власть – производной от них функцией, призванной поддерживать существующий правопорядок. Принуждение рассматривалось как средство поддержания мира и соблюдение условий общественного договора, а власть соот-ветственно – как орудие права. Теория общей воли становилась результатом сложной транс-формации представлений о единых требованиях рынка. Юридический позитивизм, к которо-му буржуазия прибегла в XIX в., отказался от революционного элемента естественно-правовой теории, наследовав, согласно Пашуканису, ее идею о безличном, надклассовом ха-рактере государственной власти. В конечном счете рынок породил теорию правового госу-дарства – мираж, удобный для буржуазии, стремящейся скрыть факт своего господства. При формально-юридическом подходе, возведенном в исследовательский принцип, государство оказывается материализованной организацией права, обеспечивающей свободу и равенство товаровладельцев.

Только марксизм, утверждает Пашуканис, рассматривая государство с точки зрения истории и социологии, способен вскрыть подлинную его природу. Он различает государство как организацию классового господства буржуазии и как государственный аппарат. Государ-ство в первом значении никак с правом не связано, его деятельность основана на голой целе-сообразности. Во втором значении государство выступает как гарант рыночного обмена и в этом качестве «не только может быть выражена в терминах права, но и сама представляется как право, и только право, т.е. сливается целиком с отвлеченной объективной нормой»419. Система капиталистической эксплуатации требует использования силы государства и в каче-стве организации классового господства и как выделенный из общества государственный аппарат. В первом случае буржуазия осуществляет свою власть благодаря экономическому господству, во втором – с помощью законодательства, исходящего от парламента и прави-тельства. Если юридико-догматический подход, используемый буржуазными юристами, представляет государство как организацию права и маскирует его классовую природу, то за-дача марксистской социологии права – показать обе стороны государства, их диалектическое взаимодействие. За юридическими процедурами, разделением властей, независимостью суда и верховенством закона, заключает Пашуканис, следует видеть материальные интересы и классовую борьбу. Таким образом, правовой организации буржуазного государства дается

419 Там же. С. 131.

223

марксистская социологическая трактовка.

Несколько иную, хотя также типично социологическую, интерпретацию соотношения права, государства и закона предлагает И.П. Разумовский. Подобно другим советским юри-стам он отталкивается от основоположников марксизма, трансформируя их политико-экономическое учение в социолого-правовое. Энгельс, как известно, в своем знаменитом произведении связал возникновение государства со становлением собственности и классов, оставив в тени тему права. Разумовский, следуя за Энгельсом, распространяет его логику и на право: в бесклассовом обществе права не было, оно возникает в связи с появлением соб-ственности, классов и государства. Процессы обособления политических функций и абстра-гирования правовых отношений от отношений производственных протекают параллельно. Специально оговаривается опосредованная роль государства: производственные отношения, отражающие интересы господствующих классов, требуют охраны; государство, реализуя данные требования, формализует право, нормы которого задаются логикой экономического развития. Соответственно, при коммунизме, когда частная собственность, товарное произ-водство и классы исчезнут, отомрет и право. При этом отмирание права ставится в причин-ную зависимость не от факта исчезновения государства, а от изменения экономических от-ношений и социальной структуры420. В качестве другой опоры берется положение Маркса, согласно которому право имеет две стороны: во-первых, это формально-юридический способ фиксации правовых отношений, во-вторых, оно есть проявление принудительной силы госу-дарства421.

На основании указанных теоретических посылок Разумовский твердо заявляет, что право и закон не совпадают, правовые отношения могут существовать до закона и вне зако-на. «Государственная власть путем ―санкций‖, ―нормирования‖, законодательства вовсе не порождает юридических отношений, и последние вовсе не являются ―применением‖ законов к частным случаям. Совершенно наоборот по словам Энгельса: ―Чтобы получить санкцию закона, экономические факты должны в каждом отдельном случае принять вид юридических отношений‖ (―Людв. Фейербах‖). Иными словами, экономическое отношение сначала при-нимает вид, предстает в качестве правового отношения, а потом уже их, как таковые, выра-жает и санкционирует в законодательстве государственная власть»422. Закон – понятие более узкое, чем норма: если закон есть проявление политической надстройки, то норма – это от-ражение нормальных, типичных для данной формации экономических отношений. Норма содержит два момента: сущего (сами экономические отношения) и должного (принцип, от-

420 См.: Разумовский И.П. Курс теории исторического материализма. М., 1928. С. 369. 421 См.: Разумовский И. Проблемы марксистской теории права. М., 1925. С. 56. 422 Там же. С. 74.

224

ражающий экономические отношения и выступающий в виде правовой нормы). Экономика воздействует на право по двум каналам: непосредственно и с помощью государства. Прину-дительность – одно из важнейших свойств права, включает в себя два компонента: 1) внут-реннее принуждение, т.е. сознание должного, возникающее в результате преломления требо-ваний экономики в сознании (идеологии); 2) внешнее принуждение, осуществляемое госу-дарством в виде закона. Принудительность со стороны государства осуществляется опосре-дованным образом, с использованием идеологии. Благодаря сложной трансформации созна-ния, переводящего императивы экономических отношений в требования права, общество воспринимает волю государства в категориях формальной логики, в качестве абстрактной «общей воли». Закон, исходящий от государства, предстает как акт его общего признания, как публичный интерес, противостоящий интересу частному. В этом случае государство вы-ступает здесь «не как внешний принудительный авторитет, а как ―идеологическая сила‖, подчиняющая себе людей». Закон, подчеркивает Разумовский, не прошедший такую легали-зацию в общественном сознании, не получает в глазах общества статус права и отождествля-ется с голым насилием. Таким образом, в праве совпадают три его составляющих: правовое отношение, правовая идеология, правовая норма (закон), что знаменует собой функциональ-ную связь экономики, государства и права423.

Заметно отличаются взгляды Разумовского и Пашуканиса на соотношение частного и публичного права. Для последнего, напомним, публичное право есть в основном средство, с помощью которого буржуазия маскирует свое классовое господство. Оторванное от эконо-мики и подчиненное политике, публичное право выглядит искусственным, лишенным собст-венно юридических свойств и только внешне напоминает право. Занимая такую позицию, Пашуканис намеренно резко снижал статус публичного права, а с ним вольно или невольно – роль политики и государства. Исподволь читалось, что государство (хотя бы и в форме Сове-тов) находит предел своих возможностей в экономике, отношения производства и обмена диктуют власти императивы поведения, а не наоборот. Публичное право, в контексте такой логики, только подчеркивало вторичное, зависимое положение государства от экономики. Разумовский в значительной мере реабилитирует публичное право, заметно смещая акценты в пользу политики и государства. «Публичное право и важнейшая его область, – государст-венное право развиваются не как позднейший, отдаленный отблеск частноправовой идеоло-гии, но вместе с этой последней, – в качестве ее необходимого дополнения и завершения развития правовых отношений вообще. Если ―субъект права‖ представляет из себя персони-фикацию капиталистической собственности, то в государственном суверенитете персонифи-цируется весь общественный класс капиталистических собственников; в нем происходит ос-

423 См.: там же. С. 56, 57, 60, 62, 63.

225

вящение якобы ―извне‖, со стороны ―общей воли‖, их прав и обязанностей, поскольку сама политическая форма является не чем иным, как рациональным и концентрированным выра-жением буржуазного общества. Развитие частного права не может быть понято потому без государственного права. Формальное опосредствование буржуазной экономики, отношений капиталистической собственности мы имеем поэтому не только в частном праве, но и в до-полняющем его государственном праве: почему государственное право не в меньшей мере, чем частное, является правом»424. Товарное производство, убежден Разумовский, формирует одновременно и частное и публичное право, а в праве собственника в зародыше уже сущест-вуют элементы государственного, административного, судебного и уголовного права. Так, например, идея возмездия, применяемая в уголовном праве, развивается только с обменом. Сначала возмещение причиненного вреда или убытка относится к частноправовой сфере, за-тем, в условиях классового общества, когда данные отношения начинает защищать государ-ство, уголовные правоотношения становятся публично-правовыми425.

Стремление разделить право и закон во многом было вызвано левацкими установка-ми, широко распространенными в партийной среде начала 20-х гг. Многие партийные идео-логи восприняли новую экономическую политику и последовавшую за ней кодификацию как реставрацию капитализма, а само право предпочитали рассматривать как рудимент классо-вого общества, как буржуазный институт. Одним из наиболее категоричных в этом отноше-нии был М.А. Рейснер, который с самого начала предостерегал от излишней юридизации со-ветской власти. В качестве примера приводилась Конституция СССР 1924 г., где, с его точки зрения, вуалировалась идея диктатуры пролетариата. Его пугало, что советское государство начнет перерождаться в буржуазное, и один из признаков такого процесса уже налицо: воз-врат к использованию буржуазного права. Он критикует новую советскую теорию права, по-скольку она, подобно буржуазной теории, отождествляет право с приказами советской вла-сти, с диктатурой класса. «Мы положительно захлебываемся в праве и правовой идеологии... И невольно возникает вопрос, оправдано ли такое стремление к воскрешению права? Не сле-дует ли нам несколько ближе присмотреться к самой его природе и оценить, поскольку эта надстройка представляет для нас сейчас необходимость, а если да, то в какой форме. Быть может, в самой правовой жизни советского строя мы найдем такие моменты правовой орга-низации, которые укажут нам на то здоровое из области права, что, при данных обстоятель-ствах и условиях, могло бы нам принести не вред, а пользу. Слишком уже мы неоглядно бро-сились в плавание по юридическому морю»426.

424 Там же. С. 130. 425 См.: там же. С. 132, 133. 426 Рейснер М.А. Право. Наше право. Чужое право. Общее право. Л., 1925. С. 36.

226

В качестве образца правильного понимания права в условиях пролетарской револю-ции Рейснер приводит Декрет о суде, где обосновывается идея революционного правосозна-ния как источника права. Он ставит себе в заслугу, что сумел переработать учение Петра-жицкого в марксистском духе и создать теорию интуитивного классового права (оно выраба-тывалось вне официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируемой массы). Только благодаря открытому им подходу, указывает он, «впоследствии мы могли использовать ―ре-волюционное правосознание пролетариата‖ для обоснования деятельности нашей революци-онной юстиции, лишенной вначале каких бы то ни было позитивных норм»427.

Оставляя в стороне историческую и политическую роль Декрета, здесь мы наблюдаем типично социологическое расширение права до рамок правосознания. Последнее берется не столько как идеал, как право будущего, а в качестве стереотипов поведения, сложившихся в социальной среде. В соответствии с теорией Петражицкого утверждается, что помимо офи-циального права складывается система норм и правоотношений, существующих как факт жизни, с которым невозможно не считаться. Рейснер предостерегает, что отождествление советского законодательства с правом и игнорирование интуитивного права пролетариата может привести к возникновению правового дуализма, противоречащего природе советской власти и способного ее разрушить. Глубинный смысл советской власти, полагает он, как раз и состоит в том, чтобы обращаться к «правовому творчеству масс» и на этой основе строить социализм. Всякий крен в сторону бюрократического декретирования чреват изменением природы советского государства428.