Глава 1 Биография и методология Рональда Дворкина

14 февраля 2013 года в возрасте восьмидесяти одного года в Лондоне от лейкемии скончался член Британской Академии Наук, Королевский адвокат, лауреат премии Хольберга за передовые достижения в области гуманитарных наук, человек, в разное время занимавший должности профессора права, философии и юриспруденции в Йеле, Оксфорде и Нью- Йоркском университете, а также один из самых цитируемых американских юристов современности, Рональд Майлз Дворкин.

Однако, пожалуй, самым важным являются не эти громкие титулы, но то идейное наследие, которое оставил нам ученый. А это десятки книг и сотни статей по самым разным темам, начиная от вопросов права и равенства и заканчивая проблемами эвтаназии, аборта и дискриминации. Такая многогранность сама по себе удивительна в наш век специализации. Но еще более удивителен тот факт, что все разнообразные исследования связаны в единую общую концепцию, подчинены единым принципам, чьему изложению, а также критической оценке, и посвящена настоящая работа.

Если бы кто-то задался целью дать краткое описание политико- правовой теории Рональда Дворкина, то этот кто-то мог бы вслед за профессором Стефаном Гестом, человеком, который долгое время был коллегой Дворкина в Великобритании, а также одним из его главных апологетов, высказаться следующим образом: «Суть теории права Дворкина сводится к утверждению о том, что природа правового аргумента состоит в наилучшем моральном толковании существующих социальных обыкновений. Суть же его политической теории сводится к тому, что политические суждения должны исходить из максимы, согласно которой все люди равны по своей природе, независимо от обстоятельств, в которых они

рождены⁹».

⁹ Guest, S. “Ronald Dworkin // Jurists: profiles in legal theory”, Edinburgh university press, 1997, 2^nd ed., p.

Или же можно воспользоваться строками из некролога Рональду Дворкину в газете «Guardian»: «Если кто-то все же осмелится дать обобщающую характеристику всему тому богатству мыслей, которое содержаться в работах Рональда Дворкина, то он, скорее всего, скажет, что Дворкин отрицал как традиционный взгляд, согласно которому судьи должны во всем слепо следовать за властью и авторитетными мнениями своих предшественников, так и позицию американских либералов, полагающих, будто предназначение судей – исправлять недостатки общества. С точки зрения Дворкина, задача суда заключается в поддержании как

индивидуальных, так и коллективных моральных ценностей¹⁰».

Данные цитаты скорее вводят нас в заблуждение, нежели проливают свет на проблему, стоящую перед нами. В настоящей работе предпринимается попытка критически оценить не отдельные стороны концепции профессора Дворкина, но его теорию в целом. На этом пути пришлось столкнуться с рядом трудностей. Ведь, несмотря на кажущуюся доступность и простоту языка, которым написано большинство его книг и статей, далеко не всегда ясно, на что направлен или какое место занимает тот или иной аргумент в общей картине. Отчасти, как уже было упомянуто, это связано с небывалым разнообразием его интересов, отчасти же с тем, что различные его работы написаны для разных аудиторий: что-то для профессиональных юристов, что-то для теоретиков права, что-то для философов или даже экономистов. Частично в этом поможет нам разобраться краткая справка о времени и обстоятельствах его жизни.

Рональд Дворкин родился в 1931 году в городе Вустер (Worcester), штат Массачусетс, США. Его отец ушел из семьи, когда Рональд был еще ребенком. Мать была вынуждена растить троих детей в одиночку на доходы учителя игры на пианино. Благодаря своим блестящим оценкам Дворкин смог получить стипендию и поступить в Гарвард. Там он изучал философию.

¹⁰ Hodgson, G. “Ronald Dworkin obituary”, Guardian, URL http://www.theguardian.com/law/2013/feb/14/ronald-dworkin

Правом же он всерьез увлекся лишь в Оксфорде.

Свое обучение юриспруденции Дворкин продолжил в Гарвардской правовой школе. После блестящего окончания оной он пошел на работу помощником к одному из самых известных и уважаемых судей США в двадцатом веке – Биллингсу Лернеду Хэнду (Billings Lerned Hand). С ним Дворкин проработал с 1957 по 1958 год. В это же время Дворкин знакомится с женщиной по имени Бетси Росс, которая вскоре вышла за него замуж.

В том же году он становится членом Нью-Йоркской коллегии адвокатов, а также одним из партнеров юридической фирмы «Салливан и Кромвель» («Sullivan and Cromwell»). На новом для себя поприще Дворкин оказался успешен. Однако после четырех лет работы, в 1962 году, он по настоянию жены сменил адвокатскую деятельность на место профессора Йельского университета. В 1969 году Дворкин был назначен на почетную должность главы кафедры юриспруденции в Оксфорде, сменив на ней вышеупомянутого Герберта Харта. В разные годы он занимал должность профессора в университетах Нью-Йорка, Гарварда и Корнуэла. Но еще интереснее, нежели факты биографии Рональда Дворкина, были события, на фоне которых эти факты происходили.

Рождение Рональда Дворкина пришлось на момент разгара экономического кризиса, который войдет в учебники истории как “Великая депрессия”. А формирование и становление характера будущего теоретика права происходило на фоне развертывания мер по борьбе с этим кризисом,

его причинами и последствиями, мер, которые стали известны как “новый курс президента Рузвельта” (“New deal”).

О причинах, вызвавших экономический кризис в тридцатых годах двадцатого века в США, лучше всего сказал сам Рузвельт: «Целый народ, о котором позабыли философы в своих рассуждениях о правительстве, молит нас о помощи, о возможности наравне участвовать в распределении достояния нации...¹¹».

Можно с уверенностью утверждать, что последствия депрессии были

столь разрушительны именно вследствие колоссального неравенства между богатыми и бедными, отсутствия систематического регулирования экономики со стороны государства (государство выступало как ночной сторож, предоставляя субъектам экономических отношений практически полную, ничем не ограниченную свободу), а также отсутствия системы социального страхования. Именно путем устранения этих трех факторов правительство Рузвельта стремилось решить проблемы, стоящие перед экономикой страны. И именно социальную справедливость, или, точнее, равную заботу правительства обо всех гражданах, положит Рональд Дворкин в основу своей теории.

Вторым событием, радикально повлиявшим на формирование характера философа, стала Вторая Мировая война, а если точнее, то биполярная система, сложившаяся на мировой арене по ее итогам. Весь мир был разделен на сферы влияния между двумя сверхдержавами: США и СССР. Ни для кого не является секретом тот факт, что помимо экономической и политической роли, два государства играли еще и важную идеологическую роль. Каждая из этих стран стала символом определенного образа жизни, который воплощал в себе соответствующие ценности. Если СССР, провозглашая всеобщую свободу, ставил во главу угла равенство, то в

¹¹ Roosevelt “Address accepting the presidential nomination at the democratic national convention in Chicago // The American presidency project”, URL http://www.presidency.ucsb.edu/ws?pid=75174

США была противоположная ситуация, провозглашая равенство, они ставили во главу угла свободу.

И хотя на протяжении человеческой истории большинство философов и политологов строили свои теории, исходя из взаимной обусловленности равенства и свободы, то вскоре после окончания войны стало модным говорить о несоизмеримости (incommensurability) этих двух ценностей в рамках единой системы. Распространенные философские учения, такие как гегельянство, кантианство или марксизм, старающиеся дать ответ на любой из возможных вопросов и создать единую картину мира, подпали под подозрения как идеологически обусловленные.

Третьим, и, пожалуй, оказавшим наибольшее влияние на творчество Рональда Дворкина, событием, стало развернувшееся в шестидесятых годах в США движение в защиту гражданских прав (Civil rights movement). Безусловно, в этом можно увидеть еще одну причину заинтересованности Рональда Дворкина вопросами равенства и справедливости. Однако у данного события был и другой аспект.

Середина двадцатого века стала как временем величайшего триумфа, так и порой глубочайшего кризиса, как для права, так и для дисциплин, занимающихся его изучением. Парадокс заключается в том, что причиной данного кризиса послужило именно вышеупомянутое движение в защиту гражданских прав, то есть наша собственная чрезмерная открытость новым идеям и веяньям.

Верховный суд США пересматривал свои же собственные решения. Классическим случаям давалось новое толкование. То, что всегда было неизменным, претерпевало изменения, а то, что ранее представлялось незыблемым, было поставлено под сомнение. Одним из ярчайших символов

происходящих со страной изменений стало знаменитое дело “Браун против Комиссии по образованию¹²”.

Несмотря на положения Декларации независимости о всеобщем равенстве, а также XIII поправку к Конституции США напрямую запретившую рабство, практика дискриминации процветала благодаря расовой сегрегации. В 1896 году Верховный суд США признал данную практику непротиворечащей Конституции при условии, что предоставляются услуги равного качества, пусть и на раздельной основе¹³. И только в 1954 году в деле “Браун против Комиссии по образованию” Верховный суд единогласно постановил, что поддержание разделенных школ, как для белых, так и для черных, которые бы поддерживали равные стандарты обучения, невозможно, а, следовательно, практика сегрегации неконституционна.

На фоне глобальных социальных изменений стало трудно видеть в праве гарант стабильности, а не шелковую перчатку на стальном кулаке политического интереса; в судьях – мудрых арбитров, стоящих над схваткой, а не таких же агентов политического влияния, как и остальные чиновники; в основополагающих для права принципах (e.g. свободе, равенстве и справедливости) – вечные и неизменные ценности, а не идеологические лозунги.

Перед Рональдом Дворкином стояла трудная теоретическая задача: с одной стороны, было необходимо опровергнуть так называемых правовых реалистов и показать, что все привнесенные изменения не представляют собой лишь судебный произвол, но уже являются частью системы; с другой стороны, доказать неправоту позитивистов, показав ограниченность понимания ими такого явления, как право. Иными словами, Дворкин должен был показать, как право может изменяться, оставаясь при этом неизменным. И как возможно дать два противоположных ответа на один и тот же вопрос, будучи правым в каждом из случаев.

¹² Oliver Brown et al. v. Board of Education of Topeka et al. 347 U.S. 483, 1954

¹³ Plessy v. Ferguson, 163 U.S. 537, 1896

Стоит отметить, что каждое из вышеперечисленных событий повлияло на творчество профессора Дворкина не только напрямую, но также и опосредованно, через труды других выдающихся теоретиков и ученых того времени. По этой причине важно знать и исторический, и литературный контекст того времени. Невозможно перечислить всех авторов, которые, так или иначе, оказали влияние на взгляды Рональда Дворкина. Тем не менее, можно с уверенностью заявить, что следующие три философа занимают лидирующие позиции в этом списке.

Первым, несомненно, является уже упоминавшийся английский философ и теоретик, представитель аналитической теории права и юридического позитивизма Герберт Харт. В своей работе «Понятие права¹⁴», впервые опубликованной в 1961 году, он сформулировал самую влиятельную, на тот момент, версию правового позитивизма. Именно на критике теории профессора Харта и была построена академическая карьера Рональда Дворкина.

Вторым по значимости для понимания концепции Рональда Дворкина, но не по значению в политической теории двадцатого века, является американский философ и политолог Джон Ролз. Его работа, «Теория справедливости¹⁵», опубликованная в 1971 году, задала направление развития либеральной мысли на десятилетия вперед. И именно в попытке разрешить ряд проблем, стоящих перед теорией Ролза, Рональд Дворкин и выстроил свое учение о справедливости.

Третьим теоретиком, значение работ которого для развития учения Рональда Дворкина трудно переоценить, является английский философ и историк политических учений Исайя Берлин. Если быть совершенно точным, то речь идет скорее об идеях последнего в изложении английского моралиста и теоретика права, одного из наиболее влиятельных современных апологетов юридического позитивизма Джозефа Раза. Раз, как и Берлин, полагал, что

¹⁴ Hart H.L.A. The Concept of Law. - [б.м.]: Oxford University Press, 1961, 2^nd ed.

¹⁵ Rawls J. A theory of justice. - London: Belknap Press, 1999

некоторые ценности и идеи невозможно примирить между собой, о чем и написал в своей книге «Мораль свободы¹⁶», опубликованная в 1986 году. Дворкин же, в свою очередь, был убежден в идее единства, независимости и объективности ценностей, и, как следствие, в том, что и в зале суда, и в политике, возможны правильные ответы, которые учитывают все возможные переменные.

Таковы три кита, на которых строится учение Рональд Дворкина: концепция права, учение о справедливости (равенства) и теория ценности (правильных ответов). Важно отметить, что выделенные знаковые события, которые пришлись на годы жизни Дворкина, примерно соответствуют темам, которым были посвящены труды лиц, оказавших наибольшее влияние на творчество философа. Дворкин не обходил своим вниманием многие животрепещущие вопросы своего времени. Он много писал и о проблеме абортов, и о гражданском неповиновении. Однако факт совпадения говорит о том, что выделенные темы действительно являются основополагающими, и именно на них следует акцентировать внимание при изучении теории Рональда Дворкина.

При изучении творчества Рональда Дворкина необходимо иметь в виду следующее. Во-первых, большинство из нижеперечисленных работ не задумывались изначально как самостоятельные произведения, но были составлены из ранее опубликованных журнальных статей. Во-вторых, мысль Дворкина последовательно возвращалась к изучению ряда вопросов, поэтому нет ничего удивительного в том, что ряд ранее предложенных им аргументов мог вновь быть повторен уже на новом уровне. В-третьих, его интересы не были ограничены лишь рамками права, он полагал абсурдным саму возможность судить о праве, не затрагивая при этом вопросы политики и морали.

¹⁶ Raz J. The morality of freedom. - Oxford: Clarendon Press, 2009

Первой значительной работой Дворкина, вышедшей в 1977 году, стала книга «О правах всерьез», «Taking Rights Seriously¹⁷». Главы книги ранее публиковались в качестве статей. Русскоязычное издание появилось лишь спустя двадцать семь лет, в 2004 году¹⁸. Оно и по сей день остается единственной работой Рональда Дворкина, переведенной на русский язык. Значительная часть книги посвящены критике воззрений сторонников позитивизма и прежде всего теории Герберта Харта. Дворкин утверждал, что субъективные права существуют еще до того как они зафиксированы в законе, а судьи в сложных делах не создают новые нормы, как полагают позитивисты, но, ориентируясь на эти права, дают единственный правильный ответ. Он полагал, что закон, чтобы называться правом, должен быть оправдан, что, в свою очередь, требует моральных аргументов. В другой части книги Дворкин доказывает, что субъективные права – лекарство от недостатков политического мышления, ориентированного на постановку целей и задач, то есть, утилитарно по своей сути. Для Дворкина, по соображениям политики у человека нельзя забрать то, чем он обладает по праву.

В 1985 году была опубликована книга под заголовком «Вопрос принципа», «A Matter of Principle¹⁹». В ней Дворкин встает в оппозицию идее, согласно которой задача судьи состоит в достижении всеобщего блага и приумножении общественного богатства. Он полагает, что кажущиеся безграничными дискреционные полномочия судей, на самом деле, таким не являются. И в сложных случаях всегда можно найти «правильный ответ». Но, прежде всего, эта книга посвящена взаимодействию двух уровней политического сознания: практического и теоретического. Иными словами, речь идет о том, что важнее, сиюминутная необходимость и дело принципа. Эту дилемму Дворкин разрешает в пользу принципа, жертва которым не может быть оправдана ни какими соображениями политической выгоды.

¹⁷ Dworkin R. Taking Rights Seriously. - London: Duckworth, 1977

¹⁸ Дворкин Р. О правах всерьез. М., 2004

¹⁹ Dworkin R. A matter of principle. – Oxford: Oxford University Press, 1985

Уже через год, в 1986, в печать вышла книга Дворкина под названием

«Империя права», «Law's Empire²⁰», получившая впоследствии наибольшую известность из всех работ Дворкина. С ней принято связывать новый этап в его теории, который являлся следствием замены феноменологического метода познания герменевтическим. Дворкин утверждает, что любое правовое суждение носит интерпретивный характер. Он полагает, что различные толкования не равны – единственным верным является такое, которое представит свой объект как закономерную часть целого.

В 1990 году вышла первая книга Дворкина, имеющая чисто политическую направленность, «Билль о правах для Британии», «A Bill of Rights for Britain²¹». В ней читателю предлагается радикально иной взгляд на состояние прав человека в одной из самых либеральных стран в мире. Дворкин утверждает, что за последние десять лет жизнь людей в Великобритании становилась все менее и менее свободной как следствие усиленных мер по борьбе с терроризмом, принятия ряда актов, расширяющих полномочия охранительных органов, а также повсеместной политической цензуры. По мнению Дворкина, это приводит к повсеместному попранию самых базовых прав человека и свидетельствует о необходимости принятия писаной конституции и большей степени интеграции с

Европейским союзом.

Следующая книга Рональда Дворкина, «Сфера жизни: к спору об аборте, эвтаназии и индивидуальной свободе, «Life's Dominion: An Argument About Abortion, Euthanasia, and Individual Freedom²²», опубликованная в 1993 году, была посвящена праву на жизнь, а также тому, какое оно имеет значение для таким вопросов как аборт и эвтаназия. Дворкин подробно

²⁰ Dworkin R. Law's Empire. - London: Fontana, 1986

²¹ Dworkin R. A Bill of Rights for Britain: Why British Liberty Needs Protecting. -London: Chatto & Windus, 1990

²² Dworkin R. Life’s Dominion: An Argument About Abortion, Euthanasia and Individual Freedom. - New York: Alfred Knopf, 1993

излагает, какое значение право на жизнь, а также тщательно исследует аргументы, приводимые обеими сторонами спора.

Еще через три года, в 1996, увидела свет книга Дворкина, которая называлась «Закон свободы: моральное прочтение американской конституции», «Freedom's Law: The Moral Reading of the American Constitution²³». В ней Дворкин утверждает, что американцы были введены в заблуждение своей же собственной конституции. Ее слова слишком абстрактны и обретают конкретный смысл лишь тога, когда истолковываются судьями применительно к конкретному делу. Дворкин пытается дать ответы на такие вопросы, как, например, что значит равенство перед законом или свобода слова, когда речь идет, например, о смертной казни, аборте, эвтаназии, гомосексуализме и порнографии. Дворкин утверждает, что единственный способ решения сложных дел для судьи, это

рассматривать вопросы о смысле статей конституции как вопросы этики и морали. Те же, кто считают иначе, лишь вносят ненужное заблуждение в то, что и без них запутано.

На заре нового тысячелетия, в 2000 году, вышла знаковая работа Дворкина «Добродетель суверенов или теория и практика равенства»,

«Sovereign Virtue: The Theory and Practice of Equality²⁴». Впервые взгляды

Дворкина были системно им изложен под одной обложкой. В ней также были затронуты проблемы права и интерпретации, а также эвтаназии и аборта, но, все же, главное в ней – теория справедливости, которую Дворкин разработал на базе теории Ролза. В его теории равенство и свобода не антагонистичны, но естественным образом друг друга дополняют.

²³ Dworkin R. Freedom’s Law: The Moral Reading of the American Constitution. - Cambridge, MA: Harvard University Press, 1996; Oxford: Oxford University Press, 1996; Bridgewater, NJ: Replica Books, 1997

²⁴ Dworkin R. Sovereign Virtue: The Theory and Practice of Equality. -Cambridge, MA: Harvard University Press, 2000

Следующей значительной книгой Дворкина стала вышедшее в 2006 году «Правосудие в мантиях», «Justice in Robes²⁵». В нем Дворкин возвращается к своей излюбленной теме, а именно, должны ли моральные воззрения судей оказывать влияния на принимаемые ими решения, и, если да, то в какой степени. Дворкин еще раз подчеркивает важность моральных принципов для юридического толкования. Он рассматривает конкурирующие теории права, доказывая их несостоятельность, одновременно давая ответы и пояснения своих теорий многочисленным критикам.

В том же году вышла очередная работа Дворкина, которая называлась

«О возможности демократии: новые принципы политической аргументации»,

«Is Democracy Possible Here? Principles for a new political debate²⁶». В ней Дворкин пытается предложить решение классического вопроса: как общество может оставаться единым, являясь при этом многополярным. Он полагает, что такое единство может быть достигнуто благодаря единым морально-правовым принципам, а именно принципу равной ценности жизни каждого для всех и принципу особой значимости жизни каждого для него самого. Дворкин утверждает, что с подобными принципами может согласиться любой, независимо от его пола, расы, национальности или религиозных убеждений.

В своей книге 2008 года «непобедимая фаланга Верховного суда: блок правых сил («The Supreme Court Phalanx: The Court's New Right-Wing Bloc²⁷») Дворкин анализирует последствия назначения Джорджем Бушем двух новых членов Верховного суда консервативной ориентации, а также принятые ими решения. Он утверждает, что их действия несут опасность для демократии в США, так как игнорируют устоявшиеся принципы права, а также многие мудрые решения своих предшественников.

²⁵ Dworkin R. Justice in robes. - London: The Belknap University Press, 2006

²⁶ Dworkin R. Is Democracy Possible Here? Principles For a New Political Debate. Princeton: Oxford, 2006

²⁷ Dworkin R. The Supreme Court Phalanx: The Court's New Right-Wing Bloc. London: Belknap Press, 2008

Вершиной творчества Дворкина, его magnum opus, стала опубликованная незадолго до его смерти, в 2011 году, книга «Правосудие для ёжиков» или «Правосудие для ежей», «Justice for Hedgehogs²⁸». Это поистине монументальный труд, который содержит систематически изложенные взгляды Дворкина, начиная с его теории ценностей, концепцией права и толкования и заканчивая проблемами справедливости, аборта, эвтаназии и гражданского неповиновения. Все, о чем он писал ранее, в том или ином виде можно найти в данной работе.

Под конец своей жизни Дворкин задался вопросами религии и религиозности, свои ответы он изложил в работе «Религия без господа» («Religion Without God²⁹»), которая вышла уже после его смерти. В ней Дворкин вновь красноречиво выступает в защиту тезиса единства, независимости и объективности всех существующих ценностей. Он отвергает и натурализм естественных наук, и Бога как гаранта и источник всего ценного и прекрасного на земле. Ведь не все то, что мы считаем ценным доступно измерению, и не все то, что мы считаем прекрасным нуждается в ком-то или чем-то, чтобы быть прекрасным.

Вслед за профессором Разом можно разделить творчество Дворкина на четыре этапа³⁰. Первый этап приходится на шестидесятые годы. В этот период Дворкин закладывает фундамент своей теории. Он начинает с критики доктрины Герберта Харта (и всего юридического позитивизма в его лице). Дворкин утверждал, что теория Харта несостоятельна, так как не учитывает роль принципов права (в противовес нормам права) при разрешении сложных дел в суде.

Следующий этап приходится на семидесятые годы. В этот период Дворкин окончательно сформулировал один из самых противоречивых и спорных тезисов своей теории. С его точки зрения, говорить о каких-либо дискреционных полномочиях судей (так называемом судебном усмотрении)

²⁸ Dworkin R. Justice for hedgehogs. - London: Belknap Press, 2011

²⁹ Dworkin R. Religion Without God. Cambridge, Ma.: London, 2013

³⁰ Raz J. Dworkin: A New Link in the Chain. // 74 California Law Review. - 1986. – Р. 1105

при разрешении дел некорректно. Даже в тех случаях, когда требования закона не определены нормативно, существует правильный, с точки зрения права, ответ на вопрос, стоящий перед судом. По мнению Дворкина, судья, решающий дело, подобен философу, рассуждающему о том, что справедливо с моральной и политической точки зрения. В эти же года Дворкин вводит в своих работах фигуру судьи Геракла (Hercules), наделенного неограниченными ресурсами (информацией и временем), чей метод решения дел должен был послужить эталоном для судей в реальности.

Третий этап приходится на восьмидесятые годы. В ответ на сокрушительную критику его работ профессором Разом Дворкин был вынужден усовершенствовать, или скорее существенно модифицировать свою доктрину. Случившееся принято называть «герменевтическим поворотом» (“interpretative turn”) в творчестве Рональда Дворкина³¹. Трудно оспорить тот факт, что значительная часть работы адвокатов, судей и теоретиков права связана в том или ином виде с интерпретацией. Все, так или иначе, является объектом толкования, начиная с конституции и заканчивая судебными актами. Во многом, решения судей зависят от того, как был истолкован тот или иной акт. Именно данный аспект работы юристов и сделал основополагающим в своей новой теории Рональд Дворкин. С его точки зрения, толкование юридических и художественных текстов подчиняется одним и тем же закономерностям. В частности, он отмечает, что целью юридического толкования является показать некий закон как наилучший в своем роде. Так же как целью художественного толкования является показать свой объект как наилучший в своем жанре. Следуя духу своей новой доктрины, Дворкин уподобляет судью, которому предстоит решить «сложное дело» (дело, допускающее широкое применение судебного усмотрения), литературному критику, а само решение – очередной

³¹ Penner J., Schiff D. and Nobles R. Introduction to jurisprudence and legal theory // Commentary and materials. // Jurisprudence and Legal Theory. - [б.м.]: Oxford University Press, 2005, p. 336

главе в книге, предыдущие главы которой были написаны предшественниками этого судьи.

Четвертый этап начался в девяностых годах и закончился со смертью ученого. Этот период связан с повышенным интересом Дворкина к проблемам скорее политического, нежели правового толка, а именно вопросам справедливости и соотношения свободы и равенства. Ученый не только предполагал, но доказывал возможность существования единой интеграционной теории, в которой бы органично уживались враждебные друг другу ценности, понятия и интересы.

Ни одно исследование концепции права Рональда Дворкина не будет полным без анализа его методологии. Предложить подобный анализ, в свою очередь, представляется затруднительным без рассказа о философской традиции, к которой применяемые Дворкиным методы познания принадлежат. В начале своей карьеры Дворкин пользуется преимущественно арсеналом феноменологии, а, начиная 80-х годов, он все чаще и чаще прибегает к инструментарию герменевтики.

Дворкин писал: «В своей работе ‘О правах всерьез’ я критиковал взгляды позитивистов по вопросу отправления правосудия с точки зрения феноменологии: я утверждал, что судьи чувствуют себя обязанными придавать ‘весомое значение’ предшествующим решениям, и это их чувство противоречит позитивистской доктрине судейского усмотрения. В [«Империи права»] … я подчеркиваю герменевтические, а не феноменологические дефекты позитивизма, которые, в конечном счете, сводятся к одному и тому же. Я также утверждаю, как делал на протяжении многих лет, что позитивисты неправы в том, что на дискуссионные вопросы права нет верного ответа, а лишь разные мнения… Вопрос о том, есть ли у нас причина считать, что ответ верен, отличается от вопроса, может ли быть

доказано, что наш ответ верен³²».

³² Dworkin R. Law's Empire. - London: Fontana, 1986, pp. viii - ix

Тем, кто непосредственно знаком с проблематикой соответствующих направлений в философии, может показаться, что они взаимно исключают друг друга, тогда как Дворкин пишет о них так, как будто они дополняют друг друга и свидетельствуют об одном и том же дефекте юридического позитивизма. Действительно, эти две дисциплины, в определенном смысле, антагонистичны, однако, как это ни парадоксально, у истоков современных нам феноменологии и герменевтики стоял один и тот же человек, а именно немецкий философ Вильгельм Дильтей.

К середине XIX века, во многом благодаря позитивизму Огюста Конта, естественные науки считались идеалом общенаучного знания, а выработанные ими критерии научности многие стремились распространить также и на гуманитарные науки. Дильтей был не согласен с «позитивистской редукцией исторического мира к природе при помощи казуально- детерминистской схемы³³». Свою задачу он видел в том, чтобы объективное отличие наук о духе (то, что сейчас принято называть социально- гуманитарными науками) от наук о природе (то, что сейчас принято называть естественными науками) и установить источник значимости первых.

Дильтей исходит из того, что он называл «принципом феноменальности»: все предметы, наши собственные волевые акты, Я и внешний мир даны нам, прежде всего, как переживание, как «факты сознания»³⁴. Однако между социально-историческими фактами и фактами естественных наук есть принципиальная разница. Дильтей писал: «Мы понимаем социальные факты изнутри, они воспроизводимы до известной степени внутри нас на основе самонаблюдения и интуиции. Мы окрашиваем наши представления о мире любовью и ненавистью благодаря игре наших

³³ Антисери Д., Реале Дж., Мальцева С. А. Западная философия от истоков до наших дней. Санкт-Петербург, Пневма, 2008, том 4, стр. 288

³⁴ Михайлов И. А. Вильгельм Дильтей. Философы двадцатого века // книга 1 // Философские тетради. Москва, Искусство XXI века, 2004, стр. 64

аффектов. Природа, напротив, молчит, словно чужая… Она для нас – нечто внешнее. Наш мир – общество³⁵».

Из этого Дильтей выводит различие между науками о духе и науками о природе по предмету их изучения. Предмет первых – человеческие отношения, которые даются непосредственно, тогда как предмет вторых – внешние, по отношению к человеку явления. Науки о природе заняты изучением казуальных связей, а науки о духе изучают то, что Дильтей называл «динамическими связями», то есть связи на основе ценностей и целей, а не причин и следствий.

Дильтей полагает, что все течение жизни реализуется в объективациях.

«Состояния сознания непрерывно отражаются в звуках, жестах, словах, они объективируются в институтах государства, церкви, науки³⁶», - жизнь можно представить как постоянное наделение смыслом, превращение субъективного в объекты окружающего мира, перенесение субъекта на объект.

Таким образом, если науки о природе изучают реальность в ее внешней стороне, то науки о духе ищут «следы духа» в объективном мире, то есть, дух стремится познать дух, «душа бродит по тем дорогам, которые однажды уже были пройдены, где страдали и наслаждались в сходных ситуациях³⁷». Следовательно, в гуманитарных науках, в отличие от естественных наук, субъект исследования тождественен с его объектом.

Различие в предмете ведет к различию в способе изучения. Науки о природе свой предмет наблюдают, а науки о духе – переживают. Соответственно, методом познания для первых будет объяснение (подведение единичного случая под общий закон), а для вторых – понимание и истолкование. Ведь интерпретация и есть придание значения или смысла, осмысление или «означивание».

³⁵ Дильтей В. Введение в науки о духе. - Москва: Дом интеллектуальной книги, 2000, том 1, стр. 275

³⁶ Дильтей В. Построение исторического мира в науках о духе. - Москва: Три квадрата, 2004б том 3, стр. 20

³⁷ Ibid., стр. 125

Помимо предмета, отличается также объект изучения. Если науки о природе стремятся к единообразию и типичности своего объекта, то каждый объект наук о духе индивидуален и неповторим. Дильтей называл свойство объекта наук о духе «историчностью». Этот термин был призван подчеркнуть, с одной стороны, единичность каждого объекта, а, с другой, его осмысленность, место в жизни людей (см. таблицу 1).

Таблица 1: Соотношение наук о природе и наук о духе по Дильтею и Дворкину

В философии Дильтея феноменология и герменевтика неразрывно связаны. Однако его последователи и ученики обращали внимание на различные моменты его учения. Так младший современник и ученик Дильтея, Эдмунд Гуссерль сделал акцент на принципе феноменальности, положив начало современной феноменологии. Ученик самого Гуссерля Мартин Хайдеггер вместе с одним из последователей и комментаторов

Дильтея, Гансом Георгом Гадамером, встали у истоков современной герменевтики.

Для Гуссерля был неприемлем «историцизм» философии Дильтея, ведь для историцизма истина есть порождение времени, а говорить об истине на все времена бессмысленно. Историцизм не приемлет таких понятий как

«истина» и «ложь». Однако, как пишет Гуссерль, «что истинно, то абсолютно истинно само по себе: истина тождественно едина, воспринимают ли ее в суждениях люди или чудовища, ангелы или боги. Истина – идеальное единство [смысла] в противовес реальному многообразию рас, индивидов и переживаний³⁸». Таким образом, по мнению Гуссерля, историцизм ведет к релятивизму, а тем самым к отрицанию истины. Истина же не есть факт, обусловленный другими фактами и протекающий во времени. Во времени совершается акт познания, которым усматривается истина, но идеальное единство смысла не зависит от акта познания. Истина постигается только путем непосредственного усмотрения, интуиции.

Несмотря на обозначенную критику Гуссерль в целом разделял скептицизм Дильтея в отношении естественных наук. Он полагает, что естественнонаучное познание всегда ограничено. Гуссерль писал:

«Естественные науки не разгадали для нас ни в одном пункте загадочность актуальной действительности, в которой мы живем, действуем, существуем. Общая вера в то, что это их дело и что они принципиально в силах это сделать, признана более прозорливыми людьми не чем иным, как суеверием³⁹».

Гуманитарные и естественные науки не совпадают ни по предмету, ни

по методу. Естественные науки принимают то, что Гуссерль и его последователи называли «естественной установкой», по отношению к миру, то есть рассматривают все существующее как налично данное, объективное, независимое от нашего сознания. Они отвлекаются от того, что предлагаемая

³⁸ Цит. по Руткевич А. М. Эдмунд Гуссерль. Философы двадцатого века // книга 1 // Философские тетради. Москва, Искусство XXI века, 2004, стр. 48

³⁹ Там же, стр. 49

ими картина мира есть не что иное, как результат познавательных актов. Так как естественнонаучное знание работает на «естественной установке», то оно не является непосредственным усмотрением истины: любые данные естественных наук могут быть поставлены под сомнение в силу предпосылочности и индуктивного характера такого познания.

Путь к абсолютной истине, которую нельзя поставить под сомнение, открывается в особой установке сознания, которую Гуссерль называет

«феноменологической». Феноменология имеет дело не с фактами как таковыми, а с подлинным источником всякого познания, с самим сознанием

– чистой субъективностью. Феноменология оперирует не объяснениями, а описаниеями непосредственного опыта. Это интуитивное знание, отличаемое от чувственного созерцания, восприятия. В феноменологии сознание обращается к исследованию самого себя.

В основе подлинного познания могут лежать только такие акты сознания, в которых объект познания переживался бы нами с полной очевидностью. Однако, как в повседневном опыте, так и в естественнонаучном познании схватываемое смешивается с тем, что нами примысливается, то есть различными интерпретациями и объяснениями. Это довольно легко заметить. Например, в темноте мы часто принимаем нечеткий силуэт вещи за человека или животное. Наш мозг интерпретирует зрительные данные еще до того, как мы разглядели нечто полностью. Когда мы смотрим на слона, то мы заранее предполагаем, что у него есть обратная сторона. Но, на самом деле, ее может и не быть, но, тем не менее, она заранее примысливается нами.

Интерпретации могут быть (и зачастую оказываются) ложными, но это не отрицает того факта, что нечто совершенно очевидное имелось уже в самом акте восприятия слона. Речь идет о нацеленности моего сознания: направленности на восприятие слона как слона, а не тигра, удава или попугая. То есть, всякий предмет мне дан так, что я не могу быть уверен в том, что с изменением точки зрения, он не станет чем-то иным, но мне

совершенно очевидно, что в данный конкретный момент я полагаю этот предмет именно так, а не иначе. По мнению Гуссерля, это и есть та изначальная истина, которая дана нам со всей очевидностью.

То, что открыто моему сознанию так, как оно ему открывается, Гуссерль называет феноменом (от греческого слова «φαινόμενον» — наблюдаемое явление, видимость). Соответственно дисциплина, которая занимается изучением феноменов получила именуется феноменология. Феномен и сознание являются коррелятивными понятиями: сознание – это всегда сознание о чем-то, и это что-то и есть феномен. Это свойство сознания Гуссерль называл его интенциональностью. Как раз этот вектор, направленность сознания, отношение к предмету и является областью феноменологического исследования. При этом совершенно не важно, насколько реален сам предмет, в нашем сознании единорог не менее реален, чем лошадь.

Чтобы прийти к описанию чистых феноменов, необходимо избавиться от всех интерпретаций. Этот процесс получил в работах Гуссерля название

«феноменологической редукции». Ее суть состоит в том, чтобы последовательно искоренить «естественную установку» сознания и направить все внимание на само же сознание, то есть на его чистую, свободную от всего эмпирического, структуру. Это происходит в два этапа. Первый этап – «эйдетическая редукция». Мы как бы «заключаем в скобки» весь реальный мир, а также все знание о нем. То есть феноменолог должен воздержаться от всех утверждений в духе естественной установки. Тем самым мы выделяем сознание как единственный объект анализа. Второй этап

– собственно феноменологическая редукция. На этом этапе сознание должно быть очищено от мыслей о самом сознании.

Только после этого становится возможным приступить к феноменологическому анализу. В его ходе мы сосредотачиваемся не на существовании, но на идеальной сущности объекта. Как полагал Гуссерль, любая наука нуждается в феноменологическом прояснении исходного

предмета своего исследования. Биология не способна самостоятельно, не прибегая к феноменологическому методу, определить, что такое жизнь, а юриспруденция – что собой представляет право.

Мартин Хайдеггер и его собственный ученик Ганс Георг Гадамер пошли по пути отличному от пути Гуссерля, а именно по пути герменевтики. У герменевтики как теории интерпретации длинная история. Термин

«герменевтика» является латинизированной версией греческого слова

«ἑρμηνευτική», которое можно перевести как «искусство толкования». Толчок к развитию данной дисциплины дала идея, согласно которой простого прочтения священного текста не достаточно для его понимания. За первым буквальным, поверхностным смыслом спрятан глубинный смысл, который можно раскрыть лишь посредством систематической интерпретации текста.

Со временем претензии герменевтики становились все более и более универсалистскими по своему характеру, а скромная прикладная дисциплина начала обретать фундаментальный, самостоятельный характер. Простое истолкование текста превращается в способ понять себя и мир вокруг. К началу двадцатого века объектом изучения герменевтики стала сама возможность коммуникации и понимания человеком самого себя и других людей.

На сегоднешний день, под герменевтикой принято понимать

искусство понимания, толкования,

Школы интерпретации

Объективная (Бетти)

Субъект "дарует" смысл объекту

Субъект обнаруживает смысл объекта

интерпретации или осмысления чего

Рисунок 1: Школы герменевтики

бы то ни было. Однако необходимо отметить, что существует две традиции герменевтики: субъективная и объективная (см. рисунок №1). Уже упоминавшиеся Дильтей, Хайдеггер и Гадамер относятся к субъективной традиции герменевтики. Они полагали, что смысл объекта заключен не столько в самом объекте интерпретации, сколько в так называемом

предпонимании субъекта толкования. То есть субъект не пассивный приемник смыслов, но активно их реконструирует.

Так Дильтей полагал, что состояния сознания постоянно объективируются, то есть субъект переносит себя на объект, а герменевтика как раз и позволяет обнаружить и понять эти следы субъективного смысла в объективной реальности. Для Хайдеггера важность герменевтики вытекает из того, что понимание вплетено в структуру человеческого бытия: человек – это бытие, которое стремится понять смысл бытия. Гадамер же утверждал, что читающий текст всегда имеет неких роект, определенные ожидания в его отношении. Толкователь стремится понять текст, но его сознание никогда не является tabula rasa, у него всегда есть предпонимание объекта интерпретации. Итальянский философ Эмилио Бетти (один из основоположников объективной герменевтики), отдавая дань предпониманию субъекта, полагал, что смыл – это дар объекта субъекту, а

«смысл следует не вносить, а выносить» («sensus non est inferendus, sed efferendus⁴⁰»). Помимо этого Эмилио Бетти также сформулировал три другие принципа толкования⁴¹ (см. таблицу 2)

Таблица 2: Принципы интерпретации

⁴⁰ Антисери Д., Реале Дж., Мальцева С. А. Западная философия от истоков до наших дней. Санкт-Петербург, Пневма, 2008, том 4, стр. 434

⁴¹ Там же, стр. 435

Части текста могут быть поняты в свете целого, а текст – лишь в континууме с его частями.

только находясь с ним на одном уровне, обладая определенной перспективой, преодолев собственные предрассудки.

Как можно заметить, феноменология и герменевтика, с определенной точки зрения, выступают как методологии-анатгонисты. Феноменология требует «редуцировать» все интерпретации, а герменевтика предполагает возможность множества толкований, отрицая некую единую общую суть. Несмотря на это, как для феноменологии, так и для герменевтики характерно прямое, интуитивное усмотрение истины, которое не требует доказательства или обоснования фактами. Помимо этого, и феноменология, и герменевтика особое внимание уделяют сознанию и предрассудкам познающего субъекта, а также их влиянию на процесс познания. Именно эти точки соприкосновения и позволяют Дворкину говорить о сходстве его феноменологической и герменевтической критики юридического позитивизма.

В работах Дворкина не приводится подробный анализ феноменологических начал его доктрины. Однако это не делает их менее значимыми в масштабе его творчества. Даже в поздних работах взгляд юриста (судьи) на ту или иную проблему остается отправной точкой его анализа. Для него, очевидно, что если судьи говорят или думают о праве определенным образом, то право является именно таким, каким оно видится судьям. Герберт Харт критиковал подобную позицию Дворкина, полагая, что судьи (возможно, сами того не осознавая) скрывают истинное положение дел в праве за «ритуальным языком», призванным ввести в заблуждение всех

остальных⁴².

В противовес феноменологии Дворкин написал довольно много по проблемам герменевтики. Свою концепцию интерпретации он называл

⁴² Hart H. L. A. The concept of law. Oxford, Oxford university press, 2^nd ed., p. 274

«конструктивным толкованием», суть которого представляет собой нечто среднее между объективной герменевтикой Бетти и субъективной герменевтикой Гадамера. С одной стороны, толкование, по мнению Дворкина, ограничено объектом интерпретации («критерий соответствия»), а с другой субъект должен сконструировать свое толкование так, чтобы объект толкования был представлен в наилучшем свете («критерий привлекательности»). Дворкин также вводит новый принцип герменевтики, согласно которому интерпретация должна быть интерпретивной. Более подробно о теории толкования и ее значении в теории права и аксиологии Дворкина будет идти речь во второй главе.

Отдельно стоит отметить такой широко применяемый Дворкиным метод как мысленное равновесие. Данный прием был разработан Джоном Ролзом для его теории справедливости. Можно сказать, что данный метод представляет собой феноменологически обоснованный способ выработки корректного толкования. О методе мысленного равновесия будет подробно рассказано в третьей главе.

Прежде чем перейти непосредственно к обсуждению самой правовой доктрины Рональда Дворкина необходимо сделать несколько предварительных замечаний.

Во-первых, сама манера изложения Рональдом Дворкиным может поразить читателя, привыкшего к сухому академическому стилю. Дворкин излагает свои мысли так, как будто он выступает перед судом присяжных. За внешним лоском великолепной риторики иногда трудно разглядеть логические несоответствия и просчеты. С одной стороны, он пытается привести даже самые сложные доводы в такую форму, которая была бы понятна рядовому читателю, то есть потенциальному присяжному. Этим он популяризирует теорию права, делая ее интересной для более широкого круга лиц. С другой стороны, он подспудно ставит задачу убедить, а не доказать, тем самым жертвуя строгостью анализа в пользу риторических приемов и уловок.

Во-вторых, далеко не всегда можно с абсолютной точностью сказать, каково, в действительности, мнение Рональда Дворкина по тому или иному вопросу теории. В силу специфического способа изложения материала Дворкин может часто возвращаться к определенной теме, каждый раз предлагая похожее, но не идентичное первоначальному объяснение.

В-третьих, несмотря на то, что выработанная Рональдом Дворкиным теория затрагивает вопросы, имеющие мировое значение, такие как равенство и справедливость, и не принадлежащие отдельно взятой нации, она остается тесно связанной с англо-американской правовой традицией. Дворкин активно использует понятия и теоретические конструкции, которые широко известны в англо-говорящем мире, но не получили признания в континентальной Европе и Азии. Отсюда необходимость «перевода» его доктрины на понятный нам язык и выделения в ней тех моментов, которые могут быть применены в наших условиях.

В-четвертых, в доктрине Дворкина прослеживается сильное влияние философии прагматизма, наиболее «американского» философского течения из всех существующих. Как писал один из основателей данного направления Вильям Джемс: «Прагматический метод [при наличии противоречия] пытается истолковать каждое мнение, указывая на его практические следствия. Какая получится для кого-нибудь практическая разница, если принять за истинное именно это мнение, а не другое? Если мы не в состоянии найти никакой практической разницы, то оба противоположных мнения означают по существу одно и то же, и всякие дальнейшие споры здесь

бесполезны⁴³».

Подобный подход может вызвать раздражение у многих маститых теоретиков права, ведь он сразу же позволяет отмахнуться от многих вопросов теории как от никому не ненужных и неинтересных. Как-то Дворкину поставили в упрек, будто он полагает, что философия права

⁴³ Джемс У. Прагматизм: новое название для некоторых старых методов мышления // Популярные лекции по философии. - Москва: URSS, 2010, стр. 32

должна быть интересной, он же с готовностью признал себя виновным⁴⁴. Она действительно интересна, этого у нее не отнять. Только интерес в данном случае будет означать игнорирование тех вопросов, ответы на которые не выливаются в изменение политического курса или принятие судом принципиального иного решения.

В-пятых, доктрина Рональда Дворкина, в целом, носит либеральный характер. Он всю жизнь, несмотря ни на что, оставался верным и последовательным сторонником идей «Нового курса» Рузвельта. Дворкин – демократ до мозга костей, что, возможно, помешало ему занять более значительное место на политическом олимпе, ведь пик его творчества пришелся как раз на период господства Республиканской партии. Он последовательно выступал против консерватизма и либертаризма республиканцев, как двух неприемлемых, на его взгляд крайностей. Ведь углубление неравенства приведет лишь к потере той свободы, которую республиканцы столь страстно пытаются защищать. Стефан Гест писал:

«Теория права Рональда Дворкина по своей сути либеральна, ведь в ее основе лежит либеральная идея об обязанности государства защищать автономию личности⁴⁵». Однако это не стоит понимать в том смысле, что его он сторонник свободного рынка и невмешательства государства в экономику. Его теории либеральны, но не либертарны. Для него свобода и равенство – это две стороны одной и той же монеты, одна не мыслима без другой. Его свобода всегда предполагает право каждого на то, чтобы с ним обращались с равной с другими долей заботы и уважения, а его равенство – специальную ответственность каждого за свою жизнь. По мнению Дворкина, свободы не может быть без равенства, а равенства без свободы. Вместе с тем, Дворкин был против полного уравнения социалистов – у каждого должна сохраняться

возможность выбора своего собственного плана на жизнь, каким бы абсурдным он ни был. Ответ Дворкина – это не или равенство, или свобода,

⁴⁴ Dworkin R. Justice in robes. - London: The Belknap University Press, 2006, p. 185

⁴⁵ Guest S. Ronald Dworkin // Jurists: profiles in legal theory Edinburgh university press, 1997, 2^nd ed., p. 12

но и то, и другое. Таким образом, концепцию Дворкина можно назвать

«либеральным эгалитаризмом».

Выводы:

1. Теории Рональда Дворкина присущи три основные направления исследования: теория права, теория справедливости, теория ценностей.

2. Интерес Дворкина к данным конкретным направлениям исследования можно связать с крупными социально-культурными потрясениями, которые пришлись на период его жизни.

3. Свою теорию в каждой из обозначенных областей Рональд Дворкин строил чаще всего на базе контр-аргументации в отношении других теоретиков (Герберт Харт, Джон Ролз, Иеремия Берлин).

4. Творчество Дворкина можно условно разделить на две части, каждой из которых присуща особая методологическая установка. Для 60-70-хх годов – это феноменология, для 80-90-хх – герменевтика.