§2 Аксиология Рональда Дворкина

Для того чтобы доказать возможность единого правильного ответа Дворкин «переворачивает» многие идеи и концепции, изложенные в работах Берлина, не просто опровергая многие его аргументы, но ставя их себе на службу.

Во-первых, это политически

верный ход: оспаривая учение наиболее знаменитого апологета плюрализма в XX веке, он

Монизм

Плюрализм

Объективизм

Субъективизм

оспаривает плюрализм в целом.

Во-вторых, главный недостаток теории Берлина,

Рисунок 8: Взаимосвязь аксиологии и гносеологии

который ставился критиками ему в вину, это невозможность отличить его плюрализм от субъективизма. То есть, критикуя Берлина, Дворкин одновременно доказывает не только единство, но и объективность ценностей, оба постулата, которые необходимы ему для того, чтобы показать возможность единого (монизм) правильного (объективизм) ответа в праве (см. рисунок 6).

Дворкин довольно скрупулезно в своей работе следует за логикой философии Берлина (хотя это и незаметно с первого взгляда). Он практически слово в слово пересказывает принципы разделения гуманитарных и естественных наук, а также вспоминает тезис Юма о причинности. Только Дворкин все это использует для доказательства тезисов, прямо противоположных тем, которые выдвигал Берлин.

Чтобы доказать постулат о возможности единого правильного ответа Рональд Дворкин защищает четыре основных тезиса о ценностях и ценностных суждениях (в число которых, с его точки зрения, входят суждения морального, политического и правового характера):

1.

2. Объективность ценностей и ценностных суждений. С точки зрения Дворкина, вопрос выбора ценностей носит не субъективный, но объективный характер.

3. Интерпретивный характер ценностей и ценностных суждений. Дворкин подчеркивает необходимость толкования для установления подлинного значения той или иной ценности в конкретной ситуации (в конкретном судебном деле).

4. Единство ценностей и ценностных суждений. Дворкин полагает, что ценности не противостоят, но дополняют друг друга.

Итак, что же представляет собой тезис Дворкина о независимости (безосновности) ценностей и ценностных суждений? Дворкин весьма скептически относится к любой попытке обратиться к моральным, политическим или правовым вопросам извне, а не изнутри соответствующего дискурса²⁴⁶.

Для Дворкина подобная попытка будет проявлением так называемой

ошибки Архимеда. Существует легенда, что, когда Архимед открыл принцип рычага, он воскликнул: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!». Однако подобную точку опоры безуспешно искал не только Архимед. Можно сказать, что это тщетное стремление является определяющим для всей философии в целом. На протяжении всей истории человечества философы, начиная с Платона и заканчивая Хабермасом, постоянно искали за пределами обыденного мышления некую отправную точку, основание, принцип или постулат, исходя из которого, мы смогли бы раз и навсегда

²⁴⁶ Ripstein A. Introduction: anti-archimedeanism. - in Ronald Dworkin // Contemporary philosophy in focus, ed. Ripstein A., 2007, Cambridge university press, p. 5

положить конец всем спорам, а также бы дать объективную оценку нашим практикам.

Заманчивость теорий сторонников Архимеда в том, что нахождение подобной трансцендентной точки зрения позволило бы раз и навсегда избавить философию от скептицизма декартовского толка. Однако ее привлекательность этим не исчерпывается, найдя такую точку опоры, мы смогли бы разрешить также и споры нормативного характера. Дворкин писал, что теоретики, вдохновленные словами Архимеда, «стремятся встать за пределами корпуса убеждений, чтобы иметь возможность судить о них, исходя из посылок, которые от них не зависят²⁴⁷». С точки зрения Дворкина, любая форма «архимедовой» философии неприемлема. Ценностные суждения не имеют и не могут иметь оснований вне обычных способов рассуждения о них. Однако остается неясным, о чем идет речь. От чего

должны быть «независимы» наши ценностные суждения? Для Дворкина, речь, прежде всего идет об эмпирических фактах или фактах естественно- научного характера.

Давайте представим, что физика опытным путем доказала существование магнитного поля, которое оказывает влияние на моральные суждения людей. Люди, находящиеся под воздействием данного излучения, полагают что аборт – это плохо, с моральной точки зрения. Как только воздействие прекращается, они кардинально меняют свою позицию. Конечно же, это всего лишь предположение, но, как утверждает Дворкин, даже если бы это было правдой, это не изменило бы то, как мы обосновываем собственные моральные убеждения. Мы никогда не скажем: «Я подвергся излучению магнитного поля, а значит аборт - это плохо». Напротив, мы будем приводить аргументы морального же порядка, как например, право каждого на жизнь. Дворкин утверждает, что «единственная причина

²⁴⁷ Dworkin R. Objectivity and truth: you'd better believe it. // Philosophy and public affairs. - 1996. – 2: Vol. 25, p. 88

полагать, что некая истина лежит в основании ваших моральных суждений, - это самостоятельная вера в то, что ваши суждения истинны²⁴⁸».

Теперь давайте представим себе, что неврология достигла таких высот, что может с высокой точностью предсказать, что нарисует художник, вплоть до последовательности мазков кисти и оттенков цвета. Затем, при помощи робототехники и мощных компьютеров, создать картину прежде, чем она будет завершена самим автором. Внимание, вопрос: понижается ли ценность произведения от того, что мы заранее узнали, что собирается нарисовать художник. Дворкин полагает, что научный прорыв в неврологии никоим образом не влияет на ценность картины, имеет значение лишь сам творческий порыв. Дворкин провозглашает независимость ценностных суждений от любых суждений иного рода. Он считает неверным предположение Берлина, будто некие внешние факторы способны привести к конфликту моральных ценностей (таких как равенство и свобода).

Тезис о независимом, то есть самостоятельном, а не производном характере ценностей и ценностных суждений можно идеально проиллюстрировать на примере применения норм Уголовного кодекса Российской Федерации.

Предположим, что вследствие действий «А» умер «Б». Достаточно ли этого для того, чтобы осудить «А» за убийство «Б»? Любой, кто хоть что- нибудь знает о современном уголовном праве, ответит, что нет. Простого эмпирического факта недостаточно, помимо него необходима еще масса факторов, далеко не последним из которых, является вина «А». Ведь статья 5, часть 1 УК РФ утверждает: «Лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его

вина²⁴⁹».

²⁴⁸ Dworkin R. Justice for hedgehogs. - London: Belknap Press, 2011, p. 78

²⁴⁹ Уголовный кодекс Российской Федерации от13.06.1996 N 63-ФЗ, в редакции от 15.02.2014, URL http://www.consultant.ru/popular/ukrf/#info

Конечно же, это не значит, что эмпирическим фактам в частности и науке в целом нет места в вопросах права.

Ведь, если «А», который страдает хроническим психическим расстройством, убил «Б», то он не подлежит уголовной ответственности не просто в силу самого факта своей болезни, а потому, что «А» невменяем. То есть эмпирический факт наличия у него расстройства важен именно потому, что свидетельствует о его моральной неспособности «осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими²⁵⁰», но не наоборот.

Теперь предположим, что «А» не убил «Б». Означает ли это, что «А» не

несет уголовную ответственность за свои действия? Нет, не означает. «А» мог стрелять в одеяло, под которым как он предполагал, спит «Б», и которого к несчастью «А» там не оказалось. Если бы для права имела значение лишь причинно-следственная связь, уголовная ответственность в отношении «А» в данном случае никогда бы не наступила. А так как смерть «Б» не наступила по причинам, которые не зависят от воли «А», то последнему будет вменено покушение на убийство.

Таким образом, Дворкин подчеркивает тот факт, что казуальная причинность, когда мы имеем дело с вопросами ответственности (то есть, вопросами права или этики), постоянно корректируется соображениями правового или этического характера. Научные факты имеют значения только тогда, когда они свидетельствуют о том, что важно в этическом плане, а именно, осознание, желание и предвиденье.

Дворкин идет дальше и полностью отрицает необходимую связь эмпирического с ценностным и нормативным. Он возвращает из полузабытья критику причинности Дэвида Юма, согласно которой «отношение между причиной и действием не может быть выведено ни интуитивно, ни путем

²⁵⁰ Ibid., ст. 21

логического доказательства. В том, что в единичном случае одно явление предшествует другому, нет оснований для необходимого заключения, будто предшествующее явление – причина, а последующее – ее действие.

Тезис Юма очень часто истолковывают с критической точки зрения (как это делал Берлин), так как из него следует, что мы не можем установить, истинны или нет наши моральные суждения. Дворкин реинтерпретировал идею Юма, но уже не как скептическую, а как очередное доказательство независимости морально-этических (ценностных) суждений от науки:

«Принято считать, что шотландский философ Дэвид Юм утверждал, будто ни какие открытия эмпирического толка о мире, истории, природе материи или человеке не могут указывать на то, что должно без допущения о должном²⁵²».

Дворкин признает, что предлагаемый им принцип независимости

ценностей требует того, чтобы ценности выводились из других ценностей, что, в свою очередь, приводит к порочному кругу в доказательстве (idem per idem). Однако, по его мнению, в данном случае это не является проблемой, так как всего лишь указывает на тот факт, что ценности существуют, причем независимо от философии или науки. И действительно, ведь одни суждения научного характера также вытекают из других суждений научного характера, и все считают это не недостатком, но одним из главных достоинств научной мысли в целом. Проблема, по мнению Дворкина, заключается в том, что

²⁵¹ Мальцева С.А. Антисери Д. и Реале Дж.:Западная философия от истоков до наших дней. - Санкт-Петербург: Пневма, 2008, том 3, стр. 514

²⁵² Dworkin R. Justice for hedgehogs. - London: Belknap Press, 2011, p. 17

наша аксиология развита в гораздо меньшей степени, нежели наука. Поэтому нет ничего удивительного, что, когда разговор заходит об истине, наука гораздо быстрее приходит на ум, нежели аксиология, что в свою очередь приводит к тому, что «наука, подобно метрополии, создает колонии и возводит гарнизоны на территории дискурса ценностей, чтобы лучше им управлять²⁵³».

Все вышеперечисленное позволяет Дворкину считать, что ценности и

ценностные суждения (а к их числу, как известно, он относит вопросы морального, политического и правового характера) самостоятельны и безосновны, то есть не зависят ни от чего, кроме других ценностных суждений. Но, возникает закономерный вопрос, если мораль, право и политика сами по себе, а наука сама по себе, то, как же мы можем определить, когда наши моральные, политические и правовые суждения истинны, а когда – нет? Это подводит нас ко второму тезису объективности ценностей и ценностных суждений.

Если бы ценностные суждения не были бы объективными, они не могли бы быть истинными или ложными. Стало бы невозможно говорить об их единстве. Этические убеждения являлись бы лишь делом вкуса. Тем не менее, мы говорим и действуем так, как будто истины этического порядка существуют. Так, мы полагаем, что пытать маленьких детей плохо, независимо от того, что думают другие. И если возникнет в том необходимость, доводим свое мнение, иногда посредством принуждения, до тех, кто считает иначе. Таким образом, чтобы утвердить мораль, как самодостаточную сферу, доказать независимость ценностных суждений от фактов науки, Дворкину необходимо, во-первых, убедить нас в том, что наши моральные суждения могут быть истинными или ложными, и, во-вторых, опровергнуть скептиков, которые в этом сомневаются.

Как уже было сказано, Дворкин отстаивает точку зрения, согласно которой суждения о ценности могут быть истинными или ложными. Для того

²⁵³ Ibid.,p. 9

чтобы понять в чем нестандартность данного подхода, нужно вспомнить, что большинство полагает, будто ценности субъективны и их выбор зависит от предпочтений каждого человека. Соответственно, если нет «объективных» ценностей, то не может быть и истинных или ложных ценностных суждений.

Многие полагают, будто субъективизм в данном случае признак толерантности и либерализма, тогда как объективизм – мнимой непогрешимости и нетерпимости к мнению других. Найджел Симмондс, один из комментаторов Дворкина, утверждает, что все как раз наоборот:

«Либерализм, в основе которого лежит субъективизм, опровергает сам себя. Либерализм стремится отстоять точку зрения, согласно которой терпимость и свобода – это хорошо, тогда как нетерпимость и угнетение – это плохо. Если для защиты подобной позиции необходимо заявить, что все моральные суждения субъективны (и, как следствие, не могут быть истинными или ложными), то подобный взгляд должен распространяется и в отношении самого либерализма. Утверждение, согласно которому терпимость – это хорошо, будет само являться не более чем субъективным мнением, которое ничем не лучше мнения ему противоположного (нетерпимость – это хорошо). Становится очевидным, что приверженность субъективизму –

плохой способ защиты либерализма как и вообще любой теории²⁵⁴».

Таким образом, мы имеет дело с классическим парадоксом, который был известен еще греческим софистам. Ведь, если «человек есть мера всех вещей: существующих в том, что они существуют, и несуществующих в том, что они не существую²⁵⁵т», то получается, что мнение мудреца может быть лучше, но не «истиннее» мнения глупца.

²⁵⁴ Simmonds N. Central issues to jurisprudence: justice, law and rights. London, Sweet&Mazwell, 2008, p. 12

²⁵⁵ Мальцева С.А. Антисери Д. и Реале Дж.:Западная философия от истоков до наших дней. - Санкт-Петербург: Пневма, 2008, том 1, стр. 83

Моральный скептицизм

(Moral skepticism)

Внутренний (Internal) Внешний (External)

Скептицизм частичной ошибки (Partial Error Skepticism)

Глобальный Скептицизм (Global Skepticism)

Скептицизм ошибки (Error Skepticism)

Статусный скептицизм (Status Skepticism)

Рисунок 9 Виды морального скептицизма по Дворкину

Дворкин утверждает, что скептицизм в отношении морали либо сам себе противоречит, либо же является еще одним способом делать моральные суждения. Первый он называет «внешним скептицизмом», а второй –

«внутренним». Каждый из них также, в свою очередь, делится на два вида (смотри рисунок 7).

Скептики внутреннего порядка используют одни моральные суждения для того, чтобы показать несостоятельность других, иными словами они используют одни ценности для критики других. Внутренний скептицизм бывает двух видов: скептицизм частичной ошибки и глобальный скептицизм.

Скептики первого вида судят о целом по его части. Они используют частный случай реализации некой ценности или принципа (добровольные гомосексуальные отношения) для доказательства состоятельности или несостоятельности этой ценности или принципа в целом (свобода выбора).

Скептики второго вида используют вторичные моральные суждения для опровержения первичных как класса. Наиболее распространенным примером подобной точки зрения будет отрицание универсального характера моральных принципов вследствие существования различий культурного и цивилизационного толка.

Дворкин утверждает, что он не против внутреннего скептицизма, так как в его основании по-прежнему лежат другие моральные убеждения. Основной целью его критики является внешний скептицизм.

Принципиально отличие скептиков внешнего толка от скептиков внутреннего толка в том, что первые, для того чтобы показать несостоятельность моральных суждений в целом, как бы выносят себя за их границы. Внешний скептицизм бывает двух видов: скептицизм ошибки и скептицизм статуса.

Согласно первому, для того чтобы моральные суждения были истинны, необходимо существование моральных фактов. Без фактов не может быть и истин. Дворкин доказывает несостоятельность данного подхода на примере абортов. Скептицизм ошибки утверждает, что аборт это и не хорошо и не плохо, так как мы не располагаем эмпирическими фактами, которые бы склонили чашу весов в одну или в другую сторону. Однако если аборт это и не хорошо, и не плохо, то единственное, что нам остается, это сказать, что аборт это допустимо, с моральной точки зрения.

Второй вид скептицизма, статусный, наиболее распространен среди философов. В его основе лежит разграничение между первичными и вторичными моральными суждениями. Первичными являются обычные моральные суждения, а вторичными – суждения о моральных суждениях. Можно привести параллель с математикой: «2 + 2 = 4» является алгебраическим суждением, то есть первичным суждением; тогда как

«алгебру преподают в школе» будет вторичным суждением.

Первичные моральные суждения являются экспрессивными, а вторичные – дескриптивными. Соответственно, только вторичные суждения объективны (то есть, могут быть истинными или ложными), тогда как первичные не описывают нечто, а лишь являются выражением чьих-то желаний или предпочтений, и, как следствие, субъективны. Популярность подобного подхода обусловлена тем, что в отличие от первого, он позволяет нам сохранить наши моральные суждения, пусть и в форме субъективных предпочтений, а не объективных истин.

Доводы Дворкина против статусного скептицизма сводятся к утверждению, согласно которому нет никакой разницы между суждением

«рабство это плохо» и «это правда, что рабство плохо». Таким образом, с точки зрения Дворкина, разграничение моральных суждений на первичные и вторичные эфемерно. Чтобы лучше понять мысль Дворкина, давайте представим себе нижеследующий диалог профессора и студента на семинаре.

Профессор: …рабство несправедливо.

Студент: Вы так говорите, как будто это истина в последней инстанции, тогда как это не более чем Ваше субъективное мнение. Нет никаких фактов, которые бы подтверждали, что рабство это плохо.

Профессор: То есть Вы, молодой человек, не считаете институт рабства несправедливым?

Студент: Безусловно, я считаю, что рабство несправедливо, однако я не думаю, что это – правда, будто оно несправедливо.

Может показаться, что студент противоречит сам себе, и это действительно так, если суждения «рабство несправедливо» и «это правда, что рабство несправедливо» означают одно и то же. Следовательно, мы не можем сколь-нибудь серьезно судить о морали, отрицая при этом истинность своих же суждений. Более того, доводы, которые мы можем использовать, чтобы доказать «это правда, что рабство несправедливо», полностью совпадают с доводами, которые мы будем использовать, чтобы доказать, что

«рабство несправедливо».

В данном случае Дворкин использует так называемую «избыточную теорию истины» (redundancy theory of truth). Согласно данной концепции, такие слова как «факт», «истина» и «правда» являются избыточными понятиями, их принято использовать в определенном контексте, но они не несут дополнительной смысловой нагрузки. С точки зрения одного из авторов этой теории Франка Расея предикат «это правда, что…» - всего лишь

риторический прием, один из способов придания утвердительному суждению дополнительной убедительности²⁵⁶.

Для Дворкина абсурдна сама мысль, что наши моральные убеждения могут быть всего лишь выражением наших желаний, предпочтений или эмоций. Ему кажется невероятным даже то, что кто-то может думать подобным образом. Ведь, если скептики правы, то тогда не было бы ничего удивительно в том, чтобы выступать против абортов, но, при этом, советовать подруге досрочно прервать беременность.

Возникает очередной вопрос, как могут ценности и ценностные суждения быть одновременно самостоятельны (независимы от эмпирических суждений) и объективны (истинны или ложны)? Казалось бы, возможен лишь один из двух вариантов, они либо независимы и субъективны или зависимы и объективны. Разрешить это затруднение Дворкину позволяет его третий тезис об интерпретивном характере ценностей и ценностных суждений.

Во-первых, Дворкин утверждает, что целью акта толкования является установление правды относительно объекта толкования (например, тот, кто дает толкование стихотворения, стремится сказать, каково же, на самом деле, значение этой поэмы).

Во-вторых, он полагает, что любое толкование одновременно является оценивающим суждением. Причем, с одной стороны, дается оценка объекта толкования, а с другой, оценка самого акта толкования. То есть, если я интерпретирую поэму, я должен объяснить не только, что делает эту поэму ценной, но также, что делает ценным сам акт толкования. Таким образом, акт толкования предполагает некую традицию толкования, которая, в свою очередь, предписывает определенные цели и стандарты толкования.

Дворкин проводит черту между толкованием и методами научного познания. Первое является ценностно-ориентированным, - то есть толкование считается успешным (и верным) тогда, когда оно наилучшим

²⁵⁶ Le Morvan P. Ramsey on Truth and Truth on Ramsey. // British Journal for the History of Philosophy. - 2004- Т. 12(4). - стр. 704 - 718

образом воплощает некую ценность или стандарт, который заложен в традицию, к которой принадлежит данное толкование. Наука, с точки зрения Дворкина, ценностно-нейтральна, а потому успех и истинность ее теорий не зависят от того, насколько они отвечают стандартам той или иной традиции научной мысли.

Соответственно, в основе морального познания, в отличие от научного познания лежит толкование, что служит еще одним способом разграничения сфер науки и морали. Это стало возможно благодаря тому, что большинство центральных понятий в морали (такие как долг, ответственность и справедливость) являются интепретивными («interpretive concepts»). Понятия, противоположные интепретивным, Дворкин называет

«критериальными» - «criterial concepts»²⁵⁷.

Как можно догадаться, в основе критериальных понятий лежит строго определенный критерий. Он позволяет отличить случаи, которые подпадают под данное понятие, от тех, которые не подпадают. Примерами критериальных понятий являются такие слова, как «треуголник», «банк» и

«книга». Если зайдет спор о том, является ли данная геометрическая фигура треугольником, то нам достаточно рассчитать сумму его углов (или просто их количество), чтобы дать однозначный ответ. В отличие от критериальных интепретивные понятия не имеют такого четкого критерия, а потому их природа и круг применения можно оспорить.

Дворкин полагает абсурдным любую попытку дать ценностно- нейтральное объяснение интерпретивных понятий. Для него любая дефиниция добра, блага или справедливости является на самом деле не определением того, что они собой представляют, но моральной интерпретацией того, какими они должны быть²⁵⁸. Для Дворкина, нейтральный анализ морали невозможен в принципе. Любой анализ моральных суждений, не может являться ничем иным, кроме как моральным

²⁵⁷ Dworkin R. Justice for hedgehogs. - London: Belknap Press, 2011, p. 166

²⁵⁸ Ibid., p. 170

суждением, то есть будет иметь место интерпретация интерпретации или оценка ценности.

Однако все это по-прежнему не отвечает на вопрос, как возможен единый правильный ответ. Ведь когда мы говорим о толковании, мы подспудно подразумеваем, что их может быть больше, чем одно. Однако Дворкина это не останавливает. Он полагает, что такие понятия как правда, истина и интерпретация также являются интепретивными, а не критериальными. Соответственно, любое их толкование должно показать ее значение и ценность. Дворкин предлагает также свое интепретивное понимание концепции истины. Истинным будет являться такое суждение, которое представляет собой наилучшее решение центральной проблемы той

или иной сфера познания²⁵⁹. Таким образом, получается, что интерпретация

истинна, если она не противоречит содержащимся в ней же стандартам, то есть целостна и внутренне не противоречива.

Подобный подход Дворкина к пониманию толкования вызвал сильную критику. Так, например, Стэнли Фиш полагал, что не может быть единого объективного толкования норм права. С его точки зрения, любое толкование зависит от того, что он называл «интерпретивным сообществом²⁶⁰», которое, в свою очередь, образовалось под действием причин социально- исторического характера.

Соответственно, какие закономерности и связи замечают люди, какие из них им могут показаться убедительными, зависит от того, где и как они росли и воспитывались. Если бы процесс социализации проходил для них иначе, то и предложенное ими толкование было бы иным. Таким образом, бессмысленно говорить о неком объективном смысле суждения, текста или нормы вне позиции конкретного «интерпретивного сообщества».

²⁵⁹ Ibid., p. 180

²⁶⁰ Fish S. Dennis Martinez and the Uses of Theory. // Doing what comes naturally: change, rhetoric and practice of theory in literary and legal studies.- Durham: NC: Duke University Press, 1989, p. 392

Например, интерпретивному сообществу филологов присуще постоянное разрастание количества конкурирующих толкований, тогда как в среде юристов господствует относительно большее единодушие. Фиш полагает, что данное различие является следствием разницы в образовании, а не отражением особенностей свойств литературных и юридических текстов.

В праве факторы, оказывающие влияние на толкование, обеспечивают конвергенцию взглядов. Так, например, продвижение по карьерной лестницы может зависеть от того, насколько хорошо тот или иной человек может подчиняться требованиям вышестоящих. А желание судей, чтобы их решения не были пересмотрены в апелляционном порядке, может негативно сказаться на широте их взглядов на закон. В среде филологов, наоборот, карьерный рост связан с новаторством, а потому налицо гораздо больший разброс предлагаемых интерпретаций.

Позиция Фиша приведена здесь, не потому что его аргументы против Дворкина столь неотразимы, а потому они хорошо иллюстрируют то, что Дворкин полагал неверным пониманием феномена толкования и называл ошибкой Архимеда – предположение, что вещи имеют основание вне их самих. Интерпретация тоже должна быть интерптивной. Сказать иначе (например, что толкование должно отражать некие намерения автора текста) означало бы, точно также искать некую точку опоры во вне. Аргумент Фиша

– это неинтерпретивный аргумент об интерпретации. Теория Дворкина – интерпретивная теория интерпретации. Таким образом, теория Дворкина не только объясняется, как работает толкование, когда оно успешно, а когда – нет, но и саму себя.

Именно интерпретация является тем, что позволяет людям исполнять свои обязанности. Логика Дворкина в данном случае довольно проста. Человек обязан действовать в соответствии со своими моральными убеждениями. Толкование позволяет определить, что же на самом деле требуют абстрактные и зачастую бессистемные этические нормы в конкретной жизненной ситуации. Понять произведение искусства, означает

дать такое ему толкование, которое объяснит, как отдельные его части повышают его общую ценность. Толковать закон, значит объяснить значение отдельных его статей с точки зрения ценностей, присущих системе права в целом.

Значение чего бы то ни было не зафиксировано раз и навсегда, оно рождается каждый раз заново в процессе толкования. Следовательно, ценности не могут вступать между собой в конфликт потому, что у них нет раз и навсегда заданной природы, которая могла бы у одних ценностей быть несовместима с другими. Их «суть» постоянно истолковывается так, как мы считаем нужным. В этом они подобны пустым коробкам, содержание которых меняется в зависимости от наших потребностей.

Это еще одно проявление идеи «конструктивного толкования». Как писал Стефан Гест: «Это идея, согласно которой обязанность сконструировать ответ, а не обнаружить уже существующий, требует, чтобы логика определенного дискурса требовала правильный ответ²⁶¹». Право и есть такой дискурс, в котором должны быть правильные ответы, а потому, даже если их нет, мы должны их создать!

Требования различных этических норм в одной и той же ситуации могут быть различны, поэтому «человек обязан привести все свои моральные убеждения к единству, тем самым себя как целостную и принципиальную натуру. Таким образом, акт толкования занимает центральное место в этической жизни людей²⁶²».

Назначение акта толкования – поиск истинных моральных суждений.

Однако ни о какой истинности речи и быть не может, если эти суждения друг другу противоречат. Это побуждает Дворкина отстаивать «холизм ценностей или иными словами тезис единства ценностей. Этот принцип означает, что все наши моральные убеждения и ценности образуют единое когерентное

²⁶¹ Guest Stephan Ronald Dworkin // Jurists: profiles in legal theory. - [б.м.]: Edinburgh University Press, 1997, p. 116

²⁶² Doppelt G. Ronald Dworkin // Justice for hedgehogs // Review URL

http://ndpr.nd.edu/news/25427-justice-for-hedgehogs/.

целое, самоподдерживающуюся систему, в которой каждая «истинная» ценность предполагает и предполагается каждой другой, а не, как полагал Берлин, конфликтует с ними.

Однако эта когерентность не статична. Мы ее не находим уже существующей, но создаем в процессе интерпретации. Соответственно, наилучшее толкование – это такое, которое обеспечивает взаимную обусловленность или единство ценностей. Получается, что истинность морального суждения зависит от того, насколько убедительно его можно вписать в систему других моральных суждений, истинность которых уже не подвергается сомнению.

Стоит заметить, что все это очень хорошо звучит в теории, но совершенно не объясняет того, как Дворкин умудряется отрицать очевидное, то есть конфликт ценностей. Ведь, казалось бы, это то, свидетелями чего мы являемся постоянно, причем на самых разных уровнях. Свобода и равенство, суверенитет и самоопределение, труд и капитал, эгоизм и альтруизм ежедневно сталкиваются на наших глазах, подчас в самых причудливых формах. Ведь не может же Дворкин, как Полишинель в комедии Мольера, не замечать того, что знают все.

Дворкин стремится предложить нам такое толкование основных этических, моральных и политических понятий, которое позволило бы продемонстрировать иллюзорность якобы существующих между ними противоречий и на конкретных примерах доказать тезис единства ценностей.

Одним из важнейших понятий в этике является идея достойной жизни. Жить достойно означает жить так, чтобы то, что ты желаешь, стоило того, чтобы его желать, то есть обладало объективной ценностью, которая независима от предпочтений или удовольствия, которое эта вещь может доставить. Однако жить достойно не означает быть успешным, ведь можно поступать правильно и при этом терпеть неудачи в делах и работе. И наоборот, быть успешным, не означает, что ты живешь достойно, ведь твой успех может быть результатом подлости, обмана или предательства.

Жить с достоинством, в свою очередь, означает иметь самоуважение и быть искренним. Под искренностью или аутентичностью, в данном случае, понимается принятие ответственности за собственные моральные убеждения и готовность понести наказание за свои поступки, которые совершены в соответствии с ними. Дворкин использует термин «authentic», что можно перевести как подлинный или достоверный – термин употребляется как антоним слов «двуличный», «коварный» или «лицемерный». Самоуважение означает, что я признаю объективную ценность собственной жизни и необходимости жить достойно. В свою очередь, так как ценность достойной жизни объективна, признание важности достойной жизни для себя, означает признание важности достойной жизни для других.

Однако собственная достойная жизнь для меня будет субъективно важнее достойной жизни других. Я просто не проявляю столько же интереса к чужой жизни, сколько проявляю к собственной. Прожить жизнь достойно – этическая обязанность каждого человека. Тем не менее, тем человеком, у которого больше всего возможностей повлиять на мою жизнь, являюсь я сам. Следовательно, прежде всего я, а не кто-то другой, несу ответственность за то, чтобы прожить свою жизнь достойно (искренность).

Таким образом, центральный вопрос можно сформулировать в следующей форме: какие обязанности по отношению к другим вытекают из моего к ним уважения, которое является условием моей достойной жизни, при том условии, что каждый сам несет ответственность за свою жизнь. Дворкин говорит, что в данном случае мы имеем дело с мнимым конфликтом двух принципов: принципом одинаковой важности (равная объективная важность жизни каждого человека) и принципом ответственности (каждый несет преимущественную ответственность за собственную жизнь).

Так первый принцип будет требовать того, чтобы я разделил все свои ресурсы с другими людьми на равных, так как их жизнь столь же важна, как и моя собственная. Второй – оставил все себе, так как мое благополучие – моя прямая обязанность. Дворкин утверждает, что конфликт принципов

решается не посредством компромисса, но посредством нахождения такого их толкования, которое будет означать одновременное полное выполнение требований обоих на практике. Понятия, о которых идет речь в данном случае, с точки зрения, Дворкина, являются не критериальными, но интерпретивными. Следовательно, говорить о каком-либо конфликте в их отношении глупо, ведь они не обладают четким значением, до самого акта толкования

Единство ценностей становится реальностью в тот момент, когда человек находит способ действовать так, чтобы, с одной стороны, отдавать должное важности жизни других людей, а, с другой, не забывать об ответственности за свою собственную жизнь. Когда агент действует подобным образом, то он утверждает собственное достоинство и самоуважение через уважение к жизни других, а через уважение к жизни других, в свою очередь, - уважение к собственной жизни.

Предложенные выше теоретические выкладки можно проиллюстрировать на следующем примере. Предположим, коллега попросила высказать свое мнение относительно ее новой статьи. С одной стороны, Вы можете дать предельно честный ответ, а с другой – ответ, который она хочет услышать. В данном случае, может показаться, что противостоят искренность и доброта. Для Дворкина же, никакого конфликта на самом деле нет и в помине, есть лишь проблема интерпретации.

Он полагает, что тот, перед кем стоит подобный выбор, должен не предпочесть одно из двух, но найти способ быть честным, оставаясь добрым, и быть добрым, оставаясь при этом честным. Так как любой другой выбор будет внутренне противоречивым: ложная доброта превратится в лесть иди снисхождение, а жестокая правда станет способом унизить или оскорбить. Правильный выбор (корректное этическое суждение) в данной ситуации должно быть воплощением единства. Выбрав одно из двух, мы потеряем оба. Подобное же решение Дворкин предлагает и для решения конфликта равенства и свободы, о чем будет подробно рассказано в следующей главе.

Это чем-то напоминает концепцию золотой середины или добродетели как точной меры у Аристотеля: «…О совершенно выполненных делах говорят: ни убавить, не прибавить. При этом имеют в виду, что избыток и недостаток гибельны для совершенства, а обладание серединой благотворно, причем искусные мастера, как мы утверждаем, работают с оглядкой на это правило. Так добродетель, как и природа, будучи искусностью мастера, стремится попадать в середину. Я имею в виду нравственную добродетель, именно она сказывается в страстях и поступках, где и возникает избыток, недостаток и середина²⁶³».

И действительно, мужество является срединой между дерзостью и

трусостью, щедрость – между жадностью и расточительностью, скромность – между застенчивостью и бесстыдством. Но «из всех добродетелей самая прекрасная и высокая – справедливость. Как путеводная звезда – на восходе и закате жизни – она светит нам и ведет за собой. Оценить все блага и достоинства можно только по справедливости²⁶⁴». Представляется, что под этими словами подписался бы не только Аристотель, но и Дворкин.

Выводы:

1. Для доказательства возможности единого правильного ответа при отправлении правосудия, Дворкин вынужден опровергать учение Берлина о ценностном плюрализме, выдвигая тезис о независимости, объективности, интерпретивности и единстве ценностей и ценностных (этических) суждений, что ставит его на сторону монизма.

2. Независимость ценностей и ценностных суждений от фактов и суждений эмпирического или естественно-научного характера Дворкин доказывает с помощью опровержения «архимедовой философии», а также предложенной Юмом критики причинности.

²⁶³ Аристотель Никомахова этика. - Москва: Мысль, 1984, том 4, стр. 85 – 85, 1106а

²⁶⁴ Мальцева С.А. Антисери Д. и Реале Дж.:Западная философия от истоков до наших дней. - Санкт-Петербург: Пневма, 2008, том 1, стр. 214

3. Объективность ценностей и ценностных суждений Дворкин обосновывает через критику субъективизма при помощи теории избыточности истины. Дворкин доказывает, что нет разницы между ценностными суждениями и суждениями о ценностных суждениях.

4. С точки зрения Дворкина, ценности и ценностные суждения оценочны, а значит интерпретивны. Они не имеют строгих критериев, которые бы позволили отличить правильное их применение от неправильного.

5. По Дворкину любой потенциальный конфликт между ценностями не может стоять на пути их единства, так как иллюзорен и является всего лишь проблемой корректной интерпретации.