Криминологическая классификация видов и форм терроризма

Значение любой классификации определяется тем, что она позволяет более объективно представить себе изучаемое явление, облегчает и делает более систем­ным анализ, упрощает понимание подчас довольно сложных вещей.

его классификации (по целям, по мотивам, по составу участников, по способу со­вершения преступных акций, источникам финансирования и т.д. и т.п.), во-вторых, разнообразием национальных его форм (так, например, терроризм европейский от­личается от своего ближневосточного аналога), и, в третьих, динамизмом, постоян­ной изменчивостью терроризма во времени (так, терроризм прошлого века отличает­ся от его современных форм, хотя, несомненно, имеет и много общего). В этом во­просе как ни в каком ином действует принцип: сколько авторов, столько и точек зрения. Поэтому вполне закономерно существует большое количество таких класси­фикаций, ни одна из которых, однако, не может претендовать на универсальность.

Наиболее продуктивным подходом при выработки классификации терроризма, видимо, является всесторонний учет именно национальных форм этого явления. То есть, речь может идти лишь о выработке классификации, отражающей специфику терроризма в какой-либо конкретной стране в определенный период времени. Пре­тензии на создание таковой в глобальном масштабе, для всех времен и народов, вряд ли обоснованны. Однако это не означает, что нужно в принципе отказаться от клас­сификации этого социально-правового явления, от приведения его к обоснованной системе.

В основе классификации лежит какой-либо признак, или группа признаков, характеризующих рассматриваемое явление. Существует большое количество раз­ных классификаций терроризма на основе различных критериев. Чаще всего говорят о политическом, религиозном, этническом или национальном, сепаратистском тер­роризме, много пишут о международном терроризме¹. В последнее время стали вес­ти речь о его современном, модернизированном облике, указывая на ядерный, тех­нологический, технотронный терроризм, а также о таких экзотических его видах как компьютерный или кибернетический и радиоэлектронный. Это вызвано тем, что специалисты обеспокоены возможностью актов терроризма, направленных против коммуникационных, прежде всего компьютерных сетей - банковских, биржевых, ар­хивных, исследовательских, управленческих - а также иных средств связи, что с не­избежностью приведет к хаосу и параличу производственной и социальной инфра­структуры¹’ Профессор Института криминологии Университета Париж - II Ксавье Рофе в связи с большой вероятностью такого развития событий, пишет: «Ведущие развитые страны не в полной мере осознают исключительную хрупкость виртуаль­ного мира, созданного совокупностью информационных средств. Разрозненные сети уязвимы. Вскоре на смену «пиратству» злоумышленников-дилетантов придут терро­ристические нападения «кибернетических боевиков», выполняющих заказ отвер­женных государств-партнеров, либо переродившихся партизанских отрядов. Это тем более вероятно, что большинство повстанцев - от мексиканских сапатистов до пале­стинцев, оппозиционных Арафату, - уже представлены в Интернете. Ныне «кибертеррористы» интересуются компьютерными центрами служб социального обеспечения, крупными информационными базами экономических и финансовых данных, автоматизированными системами энергетической отрасли. Некоторые пира­ты уже задумываются о том, как спровоцировать искусственный крах бирж и тем самым погрузить мировую экономику в состояние хаоса, как захватить (электронным путем, разумеется) космический спутник связи и добиться контроля над ситуацией или как совершить диверсию на одной из возникающих сейчас «информационных автодорог».»^[66] .

Следует в качестве примера привести некоторые конкретные классификации терроризма отечественных и зарубежных авторов. Это позволит убедиться, что все они во многом сходны, или, как минимум, имеют общие элементы. Так, в частности, С.А. Эфиров выделяет государственный террор; ультраправый, неофашистский; ультралевый а также сепаратистский терроризм^[68]. Г.М.Миньковский и В.П.Ревин, ссылаясь на международно-правовые документы и зарубежные нормативные акты, предлагают классифицировать терроризм на такие разновидности, как «государственный терроризм (организуемый или поддерживаемый одним государст­вом против другого), международный, системный внутригосударственный, иной внутригосударственный, религиозный, точечный. Следует учитывать и такие разно­видности, как терроризм в форме мятежа (захвата территории), массовых беспоряд­ков, диверсий, захвата заложников»^[69]. При этом авторами не расшифровывается, что такое системный внутригосударственный, иной внутригосударственный и точечный виды терроризма, а это не позволяет в полной мере оценить достоинства данной классификации. Важно другое - многие из выделенных в данном случае форм терро­ризма уже стали традиционными. Далее авторы описывают систему элементов ха­рактеристики терроризма: цель, мотив, содержание действий, намечаемые и реаль­ные последствия^[70]. Они указывают, что «терроризм может преследовать цели совер­шения действий серийных или разовых, осуществляться глобально или локально. Он может быть ориентирован на изменение политического строя, свержение руково­дства страны (региона), нарушение территориальной целостности, навязывание в качестве официальной идеологии определенных социальных, религиозных, этниче­ских стандартов и вытекающих из них государственных решений, иное существен­ное изменение политики государства, освобождение террористов, «расшатывание» стабильности и запугивание общества, отдельных групп населения, причинение ущерба межгосударственным отношениям и провоцирование боевых действий - все эти многочисленные, далеко не равноценные признаки, большинство из коих носит факультативный характер, могут и должны учитываться при анализе конкретных проявлений терроризма, в этом заключается чисто операционная значимость пред­ложенного.

Пытаются дать некоторую классификацию терроризма и сторонники предель­но широкого понимания этого явления, например, упоминавшиеся ранее Д.М. Фельдман и М.П. Одесский. Что касается классификации видов и форм терроризма, вернее, как пишут авторы - «террора», то они выделяют: 1) индивидуальный террор - политические убийства, совершаемые «террористами»-заговорщиками с целью за­хвата власти в условиях нагнетания «истерии неповиновения»; 2) террор толпы - «применение организованных групп по модели «преступной толпы» для захвата или же сохранения власти; 3) государственный террор - «государственные репрессии, проводимые как превентивное устрашение в условиях нагнетания «истерии соли­дарности» с правительством^[76].

Все эти классификации, количество которых весьма велико, заслуживают внимания и имеют право на существование, хотя некоторые из них сводятся всего лишь к простой его констатации признаков терроризма и перечислению на этой ос­нове различных его форм, что не приводит явление к логичной системе. Кроме того, почти все они в той или иной части совпадают или, по крайней мере, не имеют принципиальных различий.

. Как уже отмечалось в первом параграфе, российский дореволюционный тер­роризм носил по большей части ярко выраженный политический характер, то есть в основе мотивации его участников, лежали какие-либо политические идеи, связан­ные с радикальной ломкой существующего общества. Поэтому его классификация вписывается представляет собой дихотомию: леворадикальный терроризм (народовольцы, эсеры, анархисты, большевики) и терроризм ультраправых (черносотенцы).

, В современной России ситуация резко изменилась. На первое место вышел так называемый уголовный терроризм, в основе которого лежит чисто корыстная мотивация? Оформился и получил широкое распространение националистический терроризм, выдвигающий идею национального самоопределения (чеченские собы­тия). Чисто политический терроризм явно утратил свои доминирующие позиции и в структуре террористической активности на территории России занимает незначи­тельное место? Главная проблема классификации терроризма, и на это указывает сравнение хотя бы тех из них, которые приведены выше, состоит, видимо, в том, что авторы зачастую не разделяют на группы основания классификации, т.е. не выделя­ют главные и факультативные признаки. Вторая проблема заключается в необходи­мости выработки предельно простой схемы классификации (в этом нельзя не согла­ситься с Бояр-Созоновичем).

Поэтому за основу классификации современного российского терроризма следовало бы взять ценностно-целевой (идейный) критерий как наиболее важный в целостной совокупности таковых. То есть, рассматривать наличие ценностей, идей и целей, неразрывно между собой связанных, которыми руководствуются и которые преследуют террористы или отсутствие таковых как главный фактор, определяющий их место на террористической арене.'При этом иные критерии, такие, как способ со­вершения преступлений, виды используемого оружия, источники финансирования, социальная база и прочие (все то, что предлагают Г.М.Миньковский и В.П.Ревин) будут выступать в качестве факультативных, дополнительных критериев, позво­ляющих более точно и полно охарактеризовать рассматриваемый феномен. Таким образом, классифицировать терроризм следовало бы, прежде всего, отталкиваясь от ответа на вопрос «почему ?», а не «каким образом?». Ведь не одно явление, а тем более столь сложное, не может быть полноценно проанализировано без глубокого проникновения в его сущностное ядро, без четкого представления его основопола­гающих предпосылок, а именно таковымы и являются идейная подоплека, мотивы, побуждения и цель.’Подобная классификация, выделяющая различные типы, виды и формы, вероятно, позволит охватить терроризм во всем его многообразии в совре­менных российских условиях. При этом не следует пытаться втиснуть в нее все воз­можные разновидности и модификации, делая ее слишком сложной и громоздкой. Иными словами, эта классификация должна отвечать двум важным требованиям: 1) не быть суперсложной и 2) быть максимально полной. Не стоит пытаться классифи­цировать терроризм путем простого перечисления его многочисленных форм (а именно таким путем идут некоторые исследователи), тем более, что терроризм как динамичное явление постоянно трансформируется и видоизменяется, обретая все новые черты и лики, важно, чтобы подобная схема «работала».

_w Учитывая это обстоятельство наиболее целесообразной представляется сле­дующая классификация ныне существующего российского терроризма, которая под­разделяет его участников на три большие группы (виды) и которая, как представля­ется, способна достаточно полно охватить все имеющиеся в настоящее время, разно­видности и формы. Можно выделить такие типы терроризма: 1) идейный, вклю­чающий в себя различные формы политического и иного идеологически мотивиро­ванного терроризма; 2) терроризм одиночек, включая лиц с психическими анома­лиями; 3) так называемый криминальный терроризм, или, в отличие от первого типа, безидейный, в основе которого лежат сугубо корыстные мотивы и цели, и который сейчас является доминирующим. Строго говоря, по этим основаниям, идейность - безидейность, следовало бы разделить весь терроризм только на два вида, поскольку террористы-одиночки могут относиться к той или другой группе: например, одиноч­ка - религиозной фанатик или политически ангажированный субъект, и одиночка, не руководствующийся никакими идеями кроме субъективно-психологических мотивов - налицо примеры, иллюстрирующие первый и второй из обозначенных типов. Од­нако, по ряду обстоятельств, как будет показано ниже, терроризм одиночек следова­ло бы рассматривать отдельно как особое явление.

Первый тип (вид), наиболее многочисленный по формам своего проявления и идеологической окраске, вбирает в себя все разновидности и формы терроризма, в основе которых лежит какая-либо идея (светская или религиозная, политическая или не связанная с политикой, националистическая или интернационалитская, рацио­нальная или мистическая) концепция или доктрина. Это может воплощаться в дея­тельности экстремистов, направленной на изменение существующего конституци­онного строя, политического режима, формы правления и т.п. и т.п. В качестве при­мера можно упомянуть отечественных (народовольцы, эсеры, большевики, анархи­сты) и западноевропейских (РАФ, «Красные бригады», «Аксьон директ») террори­стов. Сюда же относятся и разного рода сепаратистские движения и группировки (ИРА, ЭТА, корсиканские сепаратисты). Также к этому типу принадлежат всевоз­можные религиозные и псевдорелигиозные группы и секты (секта сикариев в древ­ней Иудее, ассасинов в средневековом Ближнем Востоке, современная секта «Аум Сенрике» в Японии; исламские фундаменталисты в различных странах мира). По­мимо всего к первому типу (виду) принадлежат террористические организации и группы, которые нельзя четко обозначить с точки зрения чисто религиозных, чисто политических или чисто сепаратистских целей и в идеологии которых могут одно­временно присутствовать несколько мотивов. Например, палестинские террористы выдвигают не только цели национального освобождения, но и аппелируют к ценно­стям ислама, а в идеологическом коктейле баскских сепаратистов явно присутствуют марксистские обертоны. То же самое относится к деятельности чеченских боевиков, которые провозглашают своей главной целью не просто отделение от Российской Федерации и создание своего государства, но и построение исламского общества. Таким образом, во избежание бесплодных дискуссий об идеологической принадлеж­ности той или иной террористической группы, к первому типу может быть отнесено любое экстремистское формирование, преследующее идеологически мотивирован­ную цель (кроме чисто корыстной) вне зависимости от природы этой идеологии.

Выделение терроризма одиночек в отдельный вид представляется обоснован­ным рядом обстоятельств, связанных с его спецификой. Первое - это, вероятно, са­мая древняя форма подобной деятельности. Терроризм одиночек имел место во все времена и на всех континентах, существует сейчас и будет существовать в обозри­мой перспективе как извечная его форма. Происходят акты подобного рода и в со­временной России (захваты в Москве представительства «Финнэйр» в 1978 г., пас­сажирского автобуса с иностранными туристами в 1996 г., шведского дипломата в 1998 г., деятельность киллеров и т.д.) и, вероятнее всего, они будут происходить в будущем. Второе: в определенном смысле это наиболее опасный вид терроризма ввиду особой сложности борьбы с ним в плане пресечения, но, особенно, с точки зрения раннего предупреждения. Бессильными оказываются даже могущественные спецслужбы. Так, в прошлом жертвами убийц-одиночек стали президенты США А. Линкольн, Гарфильд, Мак-Кинли, а в новейшей истории - Джон Фицджеральд Кен­неди, премьер-министры Швеции Улоф Пальме, Индии - Раджив Ганди, Израиля - Ицхак Рабин, а также президент США Рональд Рейган, едва избежавший смерти от пули психически неполноценного, и Иоанн Павел II, чудом оставшийся в живых в результате покушения турецкого террориста Агджи. Иллюстрация из отечественного опыта - убийство С.М.Кирова. История дает множество примеров подобного рода. •Второе: специфичность данного вида терроризма связана также с особенностями личности лиц, совершающих подобные акты - зачастую это люди особого психиче­ского склада, либо лица с психическими аномалиями или просто невменяемые. При этом они, как и представители первого типа могут руководствоваться каким-либо идеологическими доктринами, а могут и не выдвигать каких-то оснований подобно­го свойства, и совершать преступления, преследуя сугубо корыстные цели - за плату (профессиональные киллеры), тем самым сближаясь с террористами третьего типа. Немало среди террористов-одиночек и людей с психическими отклонениями. • Как пишет бывший генерал КГБ Михаил Докучаев, «самыми опасными для сотрудников охраны высоких руководителей являются люди с шизофреническими задатками. От них всегда можно ожидать различных непредсказуемых действий. И нужно отдать им должное в этом отношении: у них весьма сильно развито воображение и способ­ность точно определить уязвимые места в системе охраны, а отсюда и методы и средства проведения террористического акта. Анализ действий такого рода лиц как раз свидетельствует об этом, поэтому сотрудникам охраны приходится тренировать себя, чтобы выявить таких людей по ряду признаков, особенно в ходе обеспечения безопасности массовых мероприятий»^[79].

. Третий тип. Так называемый криминальный (мафиозный, гангстерский, бандит­ский, уголовный и пр.) терроризм является основным типом террористической дея­тельности в России на современном этапе. Это условное, несколько отличающееся от чисто уголовно-правового, понятие под которым следует понимать деятельность организованных криминальных структур, преступную по содержанию, террористи­ческую по форме: взрывы, поджоги, перестрелки с применением автоматического оружия, заказные убийства, захваты заложников с целью получения выкупа и т.п.

(Необходимо отметить, что в зарубежной литературе по поводу справедливости вы­деления криминального терроризма в отдельную категорию нет единой точки зре­ния. Так, американский исследователь из Института по изучению войны и мира при Колумбийском университете Дж. Белл, руководствуясь «устремлениями» террори­стов и в соответствии с этим подразделяя терроризм на шесть видов, выделяет среди них так называемый преступный, наиболее частыми проявлениями которого являет­ся воздушное пиратство. Он преследует исключительно криминальные цели: полу­чение денег и убежища. Часто маскируется под революционный. В то же время П. Вилкинсон пишет, что при выработке типологии не нужно учитывать уголовный терроризм (наряду с физическим террором и террором на войне), который он опре­деляет как систематическое использование актов террора с целью получения личной материальной выгоды)^[80].

. Корни криминального терроризма в нынешней России уходят в революцион­ную эпоху, несмотря на то, что в целом российский терроризм начала века представ­лял собой чисто политическое явление. Однако деятельности эсеров, большевиков, анархистов, черносотенцев и иных идеологически ангажированных экстремистов в определенные моменты и в отдельных случаях принимала сугубо криминальный ха­рактер (почти все из них практиковали так называемые «экспроприации», например, «изъятие» в 1906 г. эсерами-максималистами 400 тыс. руб. у помощника казначея портовой таможни, знаменитое ограбление большевиками тифлисского казначейства в 1907 г., все подобные акции исполнялись с большой жестокостью и носили крова­вый характер). Наряду с этим, в рассматриваемый период широкое распространение получил так называемый "аграрный террор", рассматривавшийся экстремистскими эсеровскими группировками как средство борьбы крестьян с помещиками (потравы посевов, порубки, насильственный захват земель, поджоги, убийства помещиков и их управляющих). Это тоже ни что иное, как проявления уголовного терроризма.

Объективно все эти деяния, помимо воли и субъективных мотивов и целей их исполнителей вызывают огромный резонанс, несут огромную угрозу здоровью и жизни и имуществу неопределенного круга граждан, направлены против общест­венной безопасности и спокойствия, сеют панику и страх, формируя чувство перма­нентной тревоги за себя и своих близких, дестабилизируют социально-политическую ситуацию и порождают убеждение в бессилии властей и правоохранительных орга­нов поддерживать правопорядок. Специфика нынешнего российского терроризма как раз и состоит в его отнюдь не политической или религиозной, как это имеет ме­сто в ряде зарубежных стран, а в чисто криминальной природе, это криминальный феномен. Он «вырос» из организованной преступности, которая «предстает как сложная, самоорганизующаяся и управляемая система, функционирование и разви­тие которой имеет общественно опасный характер, создает реальные и наиболее серьезные внутренние угрозы государству и обществу»^[81]. Современный российский терроризм - это главным образом открытое проявление конфликтов внутри этой сис­темы, когда криминальным лидерам не удается решить свои проблемы мирным пу­тем. Истоки его следует искать в тотальной криминализации общества/ Так, соглас­но подготовленному летом 1997 г. для Конгресса США докладу Центра стратегиче­ских и международных исследований в Вашингтоне, со ссылкой на МВД России: «40% частного бизнеса, 60% госпредприятий и 50-85% банков контролируются ор­ганизованной преступностью. Иными словами, около 2/3 российской экономики на­ходится под властью преступных синдикатов. С времен коллапса коммунизма “охранный” рэкет стал нормой. Большинство частных предприятий и коммерческих банков вынуждены, и если необходимо, то принуждаются силой, платить “охранные” ОП в сумме от 10 до 30% от своей прибыли. “Охранный” рэкет также является причиной того, что в России появилось гораздо меньше предприятий мало­го бизнеса, чем в бывших коммунистических государствах Центральной Европы». Терроризм и организованная преступность настолько переплетены, что невозможно провести между ними четкий водораздел. Организованные преступные группировки из России выходят и на международную арену. Согласно цитировавшемуся выше докладу, в бывших советских республиках действуют около 8000 преступных банд. 200 самых крупных сейчас являются мировыми конгломератами, 26 главных устано­вили присутствие в США, где они договорились о разделении сферы деятельности с американскими, сицилийскими и колумбийскими преступными синдикатами. Их преступная деятельность выявлена в 17 городах США. Об этом же пишут и авторы сборника «Криминальная ситуация в России и ее изменение», анализируя данные 1995 года: «В 1995 году российские организованные формирования не только актив­но действовали в России, но и за рубежом, установив связи с преступными органи­зациями Польши, Венгрии, Германии, Италии, Израиля, США, Канады, Китая, Япо­нии, Афганистана и других, а также иных стран»¹.

Сегодняшнее положение нашего государства в большей степени напоминает ситуацию в США эпохи «великой депрессии» с разгулом преступности и гангсте­ризма, чем обстановку в самой России периода правления Александра II или рево­люции 1905 года, когда страну захлестнула волна политического терроризма. Терро­ризм наших дней - это в первую очередь продукт великого передела собственности и материальных ценностей периода первоначального накопления капитала, это итог логического развития и «высшая» форма деятельности организованной преступно­сти, следствие проникновения криминальных начал и криминальной субкультуры почти во все сферы жизни общества. Причем негативные тенденции в динамике пре­ступности, с которыми связан нынешний всплеск криминального терроризма, воз­никли не в одночасье, а отмечались уже в 60-70-е годы. Они были обусловлены уже в ту пору отмечавшимся ростом насилия и увеличением числа проявлений крайней жестокости, а также появлением относительно новых, внешне террористических форм преступлений такого характера. Например, уже в середине 70-х годов в сель­ской местности стали совершаться похищения людей с целью получения выкупа^{[82] [83]}, в 80-е годы констатировалось также изменение характера насилия над потерпевшими и степени тяжести телесных повреждений: в каждом третьем случае жертвам причи­нялись тяжкие и менее тяжкие телесные повреждения, в 5 % случаев они были уби­ты, «каждое пятое преступление было связано с пытками потерпевших, для чего преступники использовали электронагревающиеся приборы (паяльники, утюги), примусы; имитировалось повешение, вводилась под кожу вода, использовались нар­котические вещества»^[84]. Констатировался рост числа организованных преступных формирований, совершавших насильственные преступления с применением автома­тического стрелкового оружия. То есть, элементы того, что сейчас принято имено­вать феноменом криминального терроризма, обретшего ныне устойчивый характер, имели место и ранее, однако тогда это еще не называлось терроризмом.

В пользу криминальной природы нынешнего российского терроризма следует привести и тот аргумент, что в основе его целей в основном лежат чисто корыстные цели - требования денег и иных материальных благ. Это связано с условиями, в ко­торых он развивается - отечественный терроризм начала века или терроризм в За­падной Европе в 70-80-е годы был проявлением кризиса роста (и Россия в конце ми­нувшего - начале нынешнего столетия, и Италия, и ФРГ переживали в момент взры­ва насилия переживали экономический подъем), терроризм наших дней - следствие всестороннего кризиса, знак падения. В наши дни, в отличие от начала столетия, он в большей степени связан с экономической, а не с политической сферой жизни об­щества.* На это указывают и данные опроса сотрудников МВД: 24 % респондентов на вопрос о мотивах совершения актов терроризма и террористических актов назвали корыстные побуждения - получение материальных выгод, ценностей^[85]. Наряду с на­ведением страха на общество (24 %) это наиболее распространенный мотив. Эту же мысль подтверждает анализ наиболее характерные требования террористов - доми­нирующее положение занимает стремление получить материальные ценности (деньги) или материальные выгоды^[86]. Для сравнения требование предоставить неза­висимость народу (нации, региону и т.д.) или изменение политики государства на­зывались, соответственно, в 1 и в 5 % случаев^[87]. Подобные результаты убедительно подтверждают не политический, а в первую очередь криминальный характер терро­ризма. В пользу этого также свидетельствует тот факт, что захват заложников как форма терроризма с конца 80-х годов продуцировалась уголовной средой и активно «апробировалась» именно в ИТУ, после чего использовалась на свободе лицами, отбывавшими наказание. В 1990 г., (пик террористической активности), в учрежде­ниях уголовно-исполнительной системы было зафиксировано 14 случаев такого ро­да, в последующий период наметилось снижение: 1991 г. - 10, 1992 - 8, 1993 - 9, 1994 - 5, 1995 - 6, 1996 - 1. В то же время динамика этих преступлений вне пределов мест лишения свободы диаметрально противоположна: 1992 - 0, 1993 - 51, 1994 - 118, 1995 - 113^[88], 1997 - 114^[89] (резкий всплеск пришелся на 1994 г.).

Нынешний терроризм это наиболее откровенное, экстремистское выражение деятельности организованной преступности, крайняя форма криминальной активно­сти. Еще в 1993 г. в ходе проходивших под эгидой Криминологической Ассоциации научной дискуссии констатировалось, что «организованная преступность по своей сущности и внутренней логике развития объективно создает предпосылки для сти­мулирования терроризма. В то же время на организованную преступность оказывает воздействие терроризм, который инициирует ее развитие, расширяет возможности мафиозных сообществ в достижении политических и экономических целей»^[90]. Со­временные якобы политические террористы, преследующие благородные цели на­ционального освобождения и упорно опровергающие имидж бандитов, тем не ме­нее, вольно или невольно признают криминальный характер своей деятельности. Так, Радуев, командующий так называемой «армией генерала Дудаева», неизменно именующий себя борцом за свободу нации, однако на вопрос о перспективах рос­пуска его формирования заявляет: «А куда денем три тысячи человек - это ведь по­тенциальные преступники? И лавину неуправляемого оружия? России и всем от роспуска моей армии станет лишь хуже!...»^[91]. О том же свидетельствуют и результа­ты социологического исследования: по мнению 35 % опрошенных, террористы при­надлежат в основном к преступной организации, преступному сообществу^[92] . Поли­тическую группировку (партию) назвало лишь 3 % респондентов^[93]. Процесс «криминализации» терроризма характерен однако и для других стран, бывших неко­гда полем деятельности политических, религиозных и сепаратистских группировок. Так, профессор Франсуа О, консультант Парижского Института криминологии, в своей статье пишет о том что с крахом коммунистической системы многие некогда грозные левоэкстемистские организации 70-80-х годов, такие, как РАФ, Аксьон Ди- рект, Красные Бригады, исчезли с политической арены, а другие, например, Партия трудящихся Курдистана (ПТК) и ИРА в целях получения денежных средств пере­ключили часть своих ресурсов и усилий на наркобизнес^[94]. С другой стороны некото­рые чисто уголовные транснациональные преступные организации (Итальянская мафия, колумбийский кокаиновый картель) все более влияют на политику своих го­сударств. В этой связи не случайно появление термина «наркотерроризм». По мне­нию авторов исследования «Основы борьбы с организованной преступностью», не­смотря на различие средств и целей преступных и террористических организаций, «в настоящее время все больше проявляется тенденция к их слиянию, которая может стать необратимой»^[95] . Отмечается, что «одним из признаков этой тенденции являет­ся прямое использование преступными организациями тактики террора. Некоторые транснациональные преступные организации, например итальянская мафия или ко­лумбийские картели, использовали тактику террористических актов, направленных против государства и его представителей, пытаясь помешать расследованиям, вос­препятствовать введению или продолжению энергичной политики правительства в борьбе с ними, ликвидировать активных сотрудников правоохранительных органов, принудить судей к вынесению более легких приговоров, а также создать обстановку, которая была бы более благоприятной для преступной деятельности. Вторым при­знаком является готовность преступных организаций устанавливать прямые связи с теми группами, которые прибегают к тактике массового насилия в политических це­лях»^[96]. Еще одним фактором, способствующим их слиянию, становятся технологиче­ские интересы - хищения ядерных материалов а также производство химического оружия (как это делала секта Аум Сенрике) и возможность их использования с це­лью крупномасштабного вымогательства, шантажа и политических изменений. Грань между идейным и уголовным терроризмом в наши дни, как это видно из выше приведенных примеров, становится все более зыбкой. Это объективный процесс его развития.

Кроме того, выделение трех основных типов террористической деятельности на основе идеологии, мотивации и целей ее участников далеко не однозначно и в том смысле, что современные террористические организации, зачастую выдвигают одновременно различные по своему характеру требования и эта «диверсификация» затрудняет их точную квалификацию. В их духовном багаже присутствуют разноха­рактерные, порой противоречащие друг другу, идеи. Так, политическая или религи­озно-экстремистская организация при проведении преступной акции может помимо политических целей потребовать и денег, то есть преследовать корыстные цели. На­оборот, чисто криминальные группировки в современных условиях интенсивно по­литизируются, и это почти полностью стирает грань между идеологическим и кри­минальным терроризмом. То же касается и деятельности террористов-одиночек.

Та же степень условности характерна для классификации терроризма по фа­культативным признакам - по способам и методам совершения преступления, по ис­пользуемым орудиям и видам вооружений, по источникам получения средств, по степени связи с официальными структурами и т.д., поскольку, во-первых, все эти группы в конечном итоге входят в первые три категории, во-вторых, классификаци­онных признаков может быть обозначено слишком много. Однако в этом контексте следовало бы выделить три формы современного терроризма: психологический, тех­нологический и информационный. Они представляют собой терроризм XXI века. Так называемый психологический терроризм, который может относиться к любой из трех ранее выделенных больших категорий: идейно мотивированного, криминально­го или «одиночного», связан с использованием различных средств воздействия на волю, сознание и подсознание конкретных людей и больших масс, он связан с изма­тыванием нервной системы, созданием психологического дискомфорта то есть, в данном случае основанием выделения этой формы служит способ, к которому при­бегают преступники для достижения своих преступных целей. Пожалуй, наиболее ярким выражением психологического терроризма является деятельность так назы­ваемых тоталитарных псевдорелигиозных сект. По своей структуре большинство подобных сект, или как их еще именуют - орденов, по сути представляет собой хо­рошо законспирированную террористическую организацию^[97].

Россия в последние годы оказалась полем активной деятельности подобных организаций. Печально знаменитая «АУМ Сенрике» действовала здесь с 1992 г., ко­гда официально открылся Российский филиал этой организации, а в 1994 г. было об­разовано Московское религиозное объединение «Учение истины АУМ» с центрами в каждом районе столицы¹. Членами «АУМ» в России стали около 35 тысяч человек, причем анкета кандидата напоминала анкету поступающего в диверсионную группу: в ней требовалось указать даже группу крови, наличие водительских прав, область интересов (перечень из двадцати четырех пунктов, включая мореплавание, сельское хозяйство и металловедение) и особо: куда можно позвонить открыто, куда можно звонить не называя себя, и куда можно звонить в случае острой необходимости. Психологический терроризм, ставший в последнее время важным социальным фе­номеном, в ближайшие годы выйдет на первое место и станет доминирующей фор­мой, которая в целом будет определять лицо терроризма будущего.

Вторая специфически современная форма - так называемый технологический терроризм, также вышедший на лидирующие позиции в течение последних двадца­ти-тридцати лет. Он связан во-первых, с потенциальным применением террористами и террористическими группировками, средств массового поражения и уничтожения (химического, ядерного, бактериологического оружия), во-вторых, с актами терро­ризма, направленными против важнейших объектов промышленности (крупные предприятия), энергетики (атомные электростанции), коммуникаций (газо - и нефте­проводы, железные дороги, метрополитен и т.п.) и прочих элементов промышленной инфраструктуры, которые по своей разрушительности способны повлечь катастро­фические последствия/В России такие акты пока не увенчались успехом. Однако чеченские террористы, в частности Ш. Басаев, заявляли о наличии у них ядерного и бактериологического оружия и угрожали использовать его против мирного населе­ния, а также совершить диверсии на атомных электростанциях. С.Радуев утвержда­ет, что располагает несколькими ядерными боеголовками. «К сожалению, - как он утверждает - их практически невозможно применить в наших условиях. Используем в качестве военного шантажа»^{[98] [99]}. После распада СССР, по оценкам авторов «Доклада

Уэбстера», на І997 г. было зафиксировано 11 случаев хищения ядерных материалов (по данным ФСБ с 1991 по 1995 гг. таких фактов зафиксировано 25) и в нескольких из них предпринимались попытки продать малообогащенный материал (используемый в медицине и энергетике), выдав его за обогащенный. Например, имело место хищения 5,6 кг плутония 239 (обогащенного до степени чистоты 99,75%), который был обнаружен безо всякой защиты в гараже в Тенеге (Германия), в другом случае в Вильнюсе литовская полиция обнаружила в подвале банка боль­шое количество бериллия. К счастью преступным элементам России и СНГ пока не удалось получить доступ к боевому оружию массового поражения, однако хищения малообогащенных продуктов создают угрозу здоровью людей, которые по неведе­нию могут контактировать с ядерными материалами. Эта форма терроризма, связан­ная с высокими технологиями, также будет доминирующей в ближайшие годы.^-Са­мое страшное обстоятельство для граждан заключается в том, что, по опыту послед­них лет, технологический и психологический терроризм смыкаются и образуют со­бой заряд огромной разрушительной мощности, несущий угрозу всей планете. Яр­кий пример такой смычки - упоминавшаяся ранее японская секта «АУМ Сенрике», действовавшая на территории нескольких стран, и которая располагала собственным производством химического, бактериологического оружия а также всей необходи­мой документацией по ядерному оружию. Цель акций в токийском метро - посеять в Японии панику и создать обстановку страха в надежде вызвать цепную реакцию и в других странах, а сектанты должны были этому способствовать.

Успех деятельности таких групп во многом предопределяется информацион­ным и пропагандистским обеспечением, поэтому, исходя из этого основания выделя­ется третья современная форма - информационный терроризм, суть которого сводит­ся к массированному использованию всех видов СМИ с целью оказания влияния на общественное мнение в нужном террористам направлении и подготовить для себя благоприятную психологическую почву, посеять панику страх. Как пишет Г. Й. Шнайдер, «без современных средств массовой информации и всемирной сети ком­муникаций терроризм был бы немыслим»^[100]. Террористы всегда прибегали к услугам СМИ, в этом, собственно, заключается суть публичности результатов их деятельно­сти, расчет на психологический эффект. Однако террористы прошлого, даже три- четыре десятилетия тому назад, не располагали и небольшой долей тех возможно­стей, которые имеются у их нынешних последователей. Речь идет не о примитивных листовках, и даже не о газетах, а о достижениях в области высоких технологий (уже имели место факты распространения неонацистами своих пропагандистских мате­риалов в мировой компьютерной сети ИНТЕРНЕТ). Можно только представлять ка­ковы будут последствия, и какой эффект будет вызван, если к этому современному средству коммуникации в массовом порядке обратятся другие террористические формирования. Видимо, время для этого еще не пришло.

Нужно отметить, что четкой границы между психологическим, технологиче­ским и информационным терроризмом не существует. Так СМИ уже играют, а в бу­дущем эта функция станет более явной, активную роль психологического оружия. Конкретным выражением информационно-психологического терроризма является, такой вид преступления, предусмотренного УК РФ, как заведомо ложное сообщение об акте терроризма (ст. 207). В 1994 г. таких случаев было зарегистрировано 331, в 1995 уже 1035^[101] , а в 1996 - свыше 1500 - почти пятикратный рост за три года.

Поэтому уже давно назрела необходимость в разработке особых технических, психологических и юридических средств противостояния новейшим формам терро­ризма, порожденным современной цивилизацией.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы: 1) терроризм следо­вало бы разделить на три большие группы: идейный, терроризм одиночек и крими­нальный терроризм; 2) в современной России, в отличие от дореволюционного пе­риода, доминирует криминальный терроризм; 3) по факультативным признакам стоило бы выделить психологический, технологический и информационный виды терроризма, порожденные эпохой НТР и которые выйдут на лидирующие позиции в следующем столетии.