Сущность правовых стратегий

Для уяснения сущности правовой стратегии необходимо вначале обра­титься к самому понятию «стратегия». Существует множество подходов к определению названного понятия, что связано, прежде всего, с многоаспект- ностью и сложностью того явления, которое им обозначается.

Понятие «стратегия» имеет греческое происхождение, и в буквальном смысле в переводе с древнегреческого «strategos» оно означает «войско ве­ду». Этимологически термин «стратегия» первоначально использовался ис­ключительно в военном деле и военной науке, когда речь шла об осуществ­лении военных действий. В силу этого стратегию часто определяют как ис­кусство наиболее действенного применения всей мощи государства для дос­тижения общегосударственной цели. При этом предполагается, что она включает применение дипломатии, экономического давления, заключение выгодных договоров с союзниками, мобилизацию промышленности, распре­деление наличных человеческих ресурсов, использование вооруженных сил^[30]. В этой же связи стратегия предстает как наука о ведении войны, искусство ведения войны; общий план ведения войны, боевых операций^[31].

По истечении определенного времени, стратегия получила более широ­кое теоретическое осмысление, и помимо связи с военной наукой обнаружи­лась связь рассматриваемого термина с политической наукой. Постепенно сложилась традиция говорить о «военно-политической стратегии». Назначе­ние последней состоит в том, чтобы определить в широком плане возможно-

сти и способы использования военной силы как инструмента политики не только в условиях войны, но и в мирный период, а также обеспечить коорди­нацию в применении военной силы и невоенных средств при достижении по­литических целей^[32].

В том контексте, в котором традиционно ведется речь о стратегии, ее рассматривают как искусство достижения намеченных целей (делая акцент на выдвижение первоочередных проблем), которое базируется на рациональ­ном выборе и использовании оптимальных средств и способов достижения наилучшего результата с наименьшими потерями и минимальными затрата­ми.

Издревле элементы стратегического управления использовались не только при ведении боевых действий, но и при постройке крупных сооруже­ний, создании крупных промышленных производств, в борьбе за государст­венную власть. Постепенное укрупнение и усложнение задач хозяйственной жизни привело к необходимости отслеживать целостность и последователь­ность управленческих решений в экономической сфере, т.е. формировать и реализовывать стратегии в названной сфере^[33].

Постепенное расширение сферы стратегического управления с законо­мерностью предопределило расширение сферы применения рассматриваемо­го термина. Его связь с другими терминами военной науки ослабла, и он стал использоваться во многих науках для обозначения скоординированных дей­ствий, осуществляемых под единым руководством, направленных на дости­жение существенных результатов, ориентированных на долговременные це­ли и задачи, решение которых обеспечивает достижение этих целей.

Широкое использование термина «стратегия», помимо военной науки стало характерным для экономических наук.

Так, например, А. Чандлер, труды которого оказали ощутимое влияние на развитие стратегического менеджмента, высказывал мнение, что стратегия - это определение основных долгосрочных целей и задач предприятия и ут­верждение курса действий, распределение ресурсов, необходимых для дос­тижения этих целей^[34].

Родоначальник концепции стратегического менеджмента И. Ансофф указывал, что сущность стратегии состоит в том, что она представляет собой набор правил для принятия решений, которыми организация руководствуется в своей деятельности. Им было выделено несколько отличительных призна­ков стратегии:

1.

2. Сформулированная стратегия должна быть использована для разра­ботки стратегических проектов методом поиска. Роль стратегии в поиске со­стоит в том, чтобы, во-первых, помочь сосредоточить внимание на опреде­ленных участках и возможностях; во-вторых, отбросить все остальные воз­можности как несовместимые со стратегией.

3. Необходимость в стратегии отпадает, как только реальный ход собы­тий выведет организацию на желательное развитие.

4. В ходе формулирования стратегии нельзя предвидеть все возможно­сти, которые откроются при составлении проекта конкретных мероприятий. Поэтому приходится пользоваться сильно обобщенной, неполной и неточной информацией о различных альтернативах.

5. Как только в процессе поиска открываются конкретные альтернати­вы, появляется и более точная информация. Однако она может поставить под

сомнение обоснованность первоначального стратегического выбора. Поэто­му успешное использование стратегии невозможно без обратной связи.

6. Поскольку для отбора проектов применяются как стратегии, так и ориентиры, может показаться, что это одно и то же. Но это разные вещи. Ориентир представляет собой цель, которую стремится достичь фирма, а стратегия - средство для достижения цели. Ориентиры - это более высокий уровень принятия решений. Стратегия, оправданная при одном наборе ори­ентиров, не будет таковой, если ориентиры организации изменятся.

7. Наконец, стратегия и ориентиры взаимозаменяемы как в отдельные моменты, так и на различных уровнях организации. Некоторые параметры эффективности (например, доля рынка) в один момент могут служить фирме ориентирами, а в другой - станут ее стратегией. Далее, поскольку ориентиры и стратегии вырабатываются внутри организации, возникает типичная иерар­хия: то, что на верхних уровнях управления является элементами стратегии, на нижних превращается в ориентиры^[35].

По мнению О.С. Виханского, стратегия представляет собой долгосроч­ное качественно определенное направление развития организации, а также позиции организации, касающиеся сферы, средств и формы ее деятельности, системы взаимоотношений внутри организации, а также позиции организа­ции в окружающей среде, приводящие организацию к ее цели^[36].

Э.М. Коротков определяет стратегию как направление развития орга­низации в соответствии с поставленной целью, а также как совокупность ориентиров и ограничений, которые определяют направления развития фир-

3

мы в соответствии с поставленной целью^[37].

Позиция З.П. Румянцевой состоит в том, что стратегия представляет собой набор правил, которыми руководствуется организация при принятии управленческих решений. Она может рассматриваться как общий комплекс­

ный план, предназначенный для того, чтобы обеспечить осуществление мис­сии и достижение стратегических целей организации^[38].

Обозначенные подходы к пониманию стратегии показывают, что наи­более распространенными являются две точки зрения по рассматриваемому вопросу. Первая состоит в том, что стратегия - это рассчитанный на долго­срочную перспективу комплексный недетализированный план достижения цели. Вторая заключается в понимании стратегии как направления, опреде­ляющего развитие организации в долгосрочной перспективе.

В тех случаях, когда стратегию определяют как «направление», стано­вится очевидным, что из всех значений слова «направление» подразумевает­ся путь, по которому кто-либо действует или что-либо развивается, в котором «направление» синонимично линии, курсу. В данном случае «направление» можно рассматривать как то, что тождественно недетализированному плану, но лишь с определенной долей условности. Во-первых, план может быть не только стратегическим, но и тактическим. Стратегия - это не просто любой план, а именно план недетализированный, содержащий общую линию пове­дения, определяющий общий курс на достижение поставленной цели.

Стратегию (ее реализацию), прежде всего, связывают со стратегиче­ским планированием, которое, в свою очередь, признается инструментом, с помощью которого организация способна принять определенные управлен­ческие решения в определенной сфере деятельности. Потребность в выработ­ке стратегии обусловлена, прежде всего, возникновением неустойчивого со­стояния фирмы, которое вызвано внезапными изменениями, как во внешней, так и во внутренней среде. В качестве примера таких изменений может рас­

сматриваться обильный рост конкурентоспособных организаций, занимаю­щихся схожим видом деятельности. В этой связи то значение термина «стра­тегия», которое связано с пониманием стратегии как плана достижения цели следует рассматривать в качестве основного, а значение, в котором стратегия отождествляется с направлением развития - дополнительным.

Термин «стратегия» органично включен в аппарат юридической науки.

Рассмотрим наиболее распространенные подходы к определению поня­тия «стратегия», на которые ученые-юристы опираются, строя теоретические рассуждения о сущности и функциональной характеристике стратегий в об­ласти права.

Под стратегией, прежде всего, понимается искусство руководства, об­щий план ведения работы, исходя из сложившейся действительности на дан­ном этапе развития^[39]. Необходимо признать, что приведенное определение стратегии предполагает рассмотрение ее в качестве элемента управления, ко­торое способствует упорядочиванию, регулированию общественных процес­сов, но при этом осуществляется в соответствии с объективными требова­ниями, продиктованными временем. В рамках рассматриваемого подхода к пониманию стратегии первичным, определяющим ее содержание признается субъективный фактор, а объективными - лишь условия, задающие параметры стратегического управления.

Р. Дворкин в своем труде «О правах всерьез» также употребляет тер­мин «стратегия». Под стратегией он понимает стандарт, формулирующий не­обходимость достижения некоторой цели, обычно связанной с улучшением каких-то экономических, политических или социальных условий в обществе (хотя некоторые цели являются негативными - в том смысле, что они требу­ют защиты существующего положения от неблагоприятных изменений)^[40]. Та­ким образом, стандарт, гласящий, что количество автомобильных аварий должно уменьшаться, с точки зрения автора является стратегией, которая может быть положена в основание правовой нормы^[41]. Улучшение исключи­тельно экономических, политических и социальных условий не в полной ме­ре отражает потенциал стратегии (стратегии в юридическом смысле).

Другой подход к пониманию стратегии предлагает использовать А.М. Голощапов. По его мнению, стратегия есть создаваемая и переживаемая ре­альность, выражающаяся в жизненной взаимосвязи и взаимообусловленности стратегии государства, стратегии права и стратегии общества^[42]. Анализируя предложенное определение «стратегии», невозможно понять, что автор под­разумевает под созидаемой и переживаемой реальностью: то ли речь идет о государстве, которое создает и переживает созданную им реальность, то ли созданную государством реальность переживает общество. Имеющаяся в приведенном определении иносказательная часть роднит его с описанием субъективно переживаемых событий, характерным для «квантовой психоло- гии»^[43]. В целом определение, предложенное А.М. Голощаповым, является аб­страктным, не универсальным в том смысле, что оно не позволяет описать любую без исключения стратегию. К тому же смысл, заложенный в первой

части определения, настолько иносказателен, что, если бы отсутствовала вторая часть определения, трудно было бы понять, что речь идет о стратегии.

К.А. Стрельников полагает, что в общих чертах стратегию можно оп­ределить как основополагающий курс, обозначающий важнейшие и долго­временные интересы общества и государства^[44]. Здесь речь идёт о мировоз­зренческой установке, о совокупности идей, о координации усилий государ­ства, направленных на решение первоочередных задач, которые находят своё отражение в форме доктрин и программных документов. Государству при­надлежит прерогатива определения механизма целеполагания, определения ценностных и нормативных ориентиров в обществе, а также концептуальных и ресурсных аспектов выработки стратегии.

Предложенное К.А. Стрельниковым понимание стратегии шире того, которое предлагает А.М. Голощапов, однако и оно является неоправданно узким, так как сформулировано без учета того, что стратегии могут отражать интересы не только общества и государства, но и социальной группы или от­дельной личности.

В последнее время термин «стратегия» довольно часто употребляется в работах по криминологии, соответственно специалистами в области крими­нологии предпринимаются попытки сформулировать точное определение понятия стратегии. Так, например, А.И. Долгова высказывает мнение, что стратегия - это искусство борьбы с преступностью не только в целом, но и с отдельными ее видами (с учетом их места в общей системе преступности)^[45]. В.Н. Кудрявцев отмечает, что термин «стратегия» носит более содержатель­ный характер, чем «борьба» или «преодоление», потому что стратегия пред­полагает наличие общей концепции, определение не только ближайших, но и отдаленных целей и способов их достижения, разнообразных мер, пригодных для применения в различных условиях. Также В.Н. Кудрявцев отмечает, что

любая стратегия явно или неявно исходит из определенной идеологии - вер­ной или ошибочной, что, в конечном счете, обеспечивает ее успех или, на­против, неудачу^[46].

На наш взгляд, приведенные определения понятия «стратегия» являют­ся неоправданно широкими в том смысле, что предполагают включение в со­держание стратегии того, что в действительности к ней не относится. По сво­ему содержанию стратегия борьбы с преступностью гораздо уже, чем «ис­кусство борьбы с преступностью», и вряд ли можно говорить о том, что тер­мин «стратегия» носит более содержательный характер, чем «борьба» или «преодоление». Здесь важен следующий момент: «борьба с преступностью» как стратегия и «борьба с преступностью» как задача правоохранительных органов и государства не совпадают. Различного рода превентивные меры, осуществляемые как на общесоциальном, так и индивидуальном уровне, пре­сечение преступлений до момента задержания преступника могут быть отне­сены к основным мероприятиям, которые правоохранительные органы осу­ществляют в своей повседневной деятельности. Будучи составляющими борьбы с преступностью как специфического вида деятельности, названные мероприятия сами по себе не являются элементами стратегии борьбы с пре­ступностью, могут рассматриваться лишь в качестве возможных средств ее реализации.

Необходимо также отметить, что определение, предложенное А.И. Долговой, сформулировано без учета того, что термин «стратегия» имеет го­раздо более широкую сферу применения, чем сфера борьбы с преступностью. И, кроме того, стратегия не связана с реализацией ближайших, оперативных задач, она носит долгосрочный характер.

В тех случаях, когда о стратегии говорят в применении к поведению конкретного субъекта права, она фактически отождествляется с линией пове­дения. Так, например, А.С. Князьков высказывает мнение, что «фактически

понятие «линия поведения» является синонимом понятия «стратегия поведе­ния» субъекта доказывания»^[47], М.В. Шедий, рассматривая модели коррупци­онных стратегий поведения, фактически отождествляет их с избранными субъектами линиями коррупционного поведения^[48].

Итак, проведенный анализ свидетельствует о двух обстоятельствах. Во- первых, понятие «стратегия» является многозначным. Во-вторых, о какой бы сфере научного знания мы ни говорили, нередко существующие в ней подхо­ды к пониманию стратегии оказываются не отражающими адекватно сущно­стные признаки стратегии и формируются исходя из специфики видов дея­тельности, в связи с изучением которых появляется потребность в использо­вании термина «стратегия». При этом зачастую без внимания остаются уни­версальные свойства, присущие любой стратегии.

По нашему мнению, основным значением понятия «стратегия», в кото­ром оно чаще всего используется, является то, в котором стратегия понима­ется как недетализированный план деятельности или воздействия, осуществ­ляемого с целью изменения естественного хода событий, регуляции социаль­ных процессов, координации деятельности в соответствии с заранее сконст­руированной (определенной, выбранной) идеальной моделью.

О какой бы сфере мы ни говорили применительно к стратегии, будь то военная, экономическая, правовая или иная, можно обнаружить универсаль­ные сущностные признаки, которые характерны для любой стратегии как не- детализированного плана деятельности:

1) стратегия - это явление в некотором роде абстрактное, не имеющее строгих форм. Она может существовать в виде каких-либо концептуальных общих установок или идей, реализация которых позволяет добиться актору конструктивного воздействия на определенную сферу общественных отно­шений, либо достижения поставленных перед собой целей;

2) построение стратегии есть творческая деятельность, и актуальна она тогда, когда нет заранее разработанных или апробированных практикой мо­делей поведения, позволяющих решить сформулированные актором задачи, либо когда реализация этих моделей представляется актору не вполне эффек­тивным в заданных условиях способом решения этих задач;

3) потребность в выработке и реализации стратегии существует тогда, когда преследуемая цель представляется настолько сложной, что необходимо множество усилий и действий, чтобы ее достигнуть. То есть тогда, когда дол­госрочное планирование, координация, согласование усилий, учет множества внешних и внутренних факторов являются необходимыми условиями дости­жения цели;

4) стратегия рассчитана на долгосрочный период, ее построение неце­лесообразно тогда, когда речь идет о решении сиюминутных задач или задач, разрешаемых в течение непродолжительного, короткого срока. Потребность в стратегии возникает тогда, когда цель не может быть достигнута прямо сейчас, так как налицо нехватка ресурсов или возникли какие-либо препятст­вия, которые необходимо устранить;

5) стратегия не представляет собой что-либо раз и навсегда утвержден­ное, так как динамичность процессов, протекающих в той среде, в которой происходит ее реализация, неизбежно может привести к изменению страте­гического плана;

6) при построении стратегии, для того чтобы она была успешной, необ­ходимо учитывать объективно существующие условия (исторические, соци­альные, политические и пр.). Таким образом, при формировании стратегии должны учитываться все факторы среды, в которых существует объект, на приведение которого в соответствии с идеальной моделью нацелена страте­гия.

Рассматривая в различных аспектах значимые с правовой точки зрения вопросы организации общественной жизни, о стратегиях исследователи го­ворят достаточно много. Однако четкого понимания того, что собой пред­

ставляет правовая стратегия, нет. Кроме того, не решается вопрос о том, вся­кая ли стратегия, о которой говорят в контексте рассмотрения значимых для теории права или отраслевых юридических наук проблем, является правовой. В этой связи необходимо определить, что же собой представляют правовые стратегии и чем они отличаются от иных.

Ш.Х. Нургалеев и Г.Б. Чинчикова считают, что правовая стратегия, как и правовая тактика - явление государственное, форма защиты государствен­ных интересов. Правовая стратегия и правовая тактика объективны, по сути, отвечают (должны отвечать) интересам социокультурной целостности, не за­висящей от каких-либо или чьих-либо властных усмотрений, и всегда имеют (должны иметь) цивилизационное и национально-этническое прочтение. По­зитивистские и разного рода этатистские представления правовой стратегии и тактики, сводящие последние исключительно к одному из разнообразных продуктов «мыследеятельности» государственного аппарата, выхолащивают суть права. Также авторы указывают на то, что сознание человека удиви­тельно легко и прочно привыкает к тому, что закон «обусловлен» временем и местом, интересом и силой, настойчивой волей и слепым случаем. То, что «здесь и сейчас», - правовая тактика, то, что «завтра» и «не здесь» или «не сейчас» и «там», - уже правовая стратегия. Содержание правовой стратегии всегда достаточно «неопределенно» и «условно», а значение ее всегда «вре­менно» и «относительно»^[49].

Ориентируясь на приведенное определение правовой стратегии, ска­зать что-то значимое и существенное об отличительных свойствах названной стратегии не представляется возможным, за исключением того, что ей при­суща объективность, выступающая одним из признаков любой стратегии, и что она имеет государственный «окрас».

Ш.Х. Нургалеевым и Г.Б. Чинчиковой была сделана попытка выработ­ки и применения подхода к исследованию правовой стратегии, учитывающе­

го разные аспекты в ее характеристике, но лишь в применении к одной сфере действия права - государственной (юридической). Достоинство данного под­хода заключается в том, что он позволяет рассмотреть правовую стратегию и как структурный элемент правовой политики, и как результат творческого процесса законодателя, включающего в себя юридическое воображение, как необходимый элемент правовой стратегии. Однако в данном случае речь о правовой стратегии ведется в контексте анализа юридической действитель­ности, она рассматривается в применении к законотворческому процессу, как следствие, авторам не удается полно и всесторонне рассмотреть правовые стратегии во всем их многообразии.

Е.А. Никчемная полагает, что стратегию в праве можно определить как науку «войны» за социальной порядок, упорядоченное, стабильное состояние общественных отношений, ученье о лучшем расположении и употреблении ради озвученных целей всего многообразия юридических средств^[50]. Позиция автора вызывает неоднозначное к ней отношение.

С одной стороны, в приведенном суждении делается акцент на важном сущностном моменте в характеристике правовой стратегии, а именно на том, что цель стратегии всегда правовая, связана с правом, с его совершенствова­нием и с совершенствованием правовой практики, и, значит, с установлением и поддержанием определенного правового порядка. Как нам видится, именно идея правового порядка, обусловленная социальной необходимостью, зада­ваемая социальной реальностью посредством складывающихся обществен­ных отношений, является индикатором правовой жизни общества. Результа­том реализации стратегии также является качественно определенный поря­док. Таким образом, действительно существует возможность рассмотрения правовой стратегии в контексте ее связи с социально-правовым порядком, и реализация данной возможности позволяет нам абстрагироваться от тех мо­

ментов в содержании стратегии, которые связаны с формализмом государст­ва, искусственно создаваемого им публично-правового порядка.

С другой стороны, все же мы не можем не отметить, что приведенное выше определение - иносказательное, образное и что использование данного определения - не лучший для науки путь описания того, что она изучает.

Р.С. Саркисов считает, что правовая стратегия представляет собой ре­зультаты и сам процесс деятельности по целенаправленному и целесообраз­ному воздействию на правовую действительность путем оптимизации юри­дических средств и механизмов, регулирующих общественные отношения, при этом подчеркивает, что правовая стратегия определяет закономерности правового развития общества и государства, цели и задачи как правовой сис­темы в целом, так и отдельных ее элементов, распределяет правовые ресурсы по направлениям функционирования и развития правовой системы^[51].

Приведенное определение является, по нашему мнению, неточным. В определении нет указания на специфические отличительные признаки, по ко­торым правовую стратегию можно отличить от процессов и результатов дру­гих видов деятельности. Если не знать, что автор говорит именно о правовой стратегии, по содержанию самого определения можно предположить, что речь идет об осуществляемом государством правовом воздействии либо о правовом регулировании, но никак не о правовой стратегии.

Еще одним недостатком приведенного выше определения является то, что в нем правовая стратегия отождествляется одновременно и с результата­ми, и самой деятельностью. По нашему мнению, одна и та же характеристика не может быть и статической, и динамической, значит, такое понимание пра­вовой стратегии, в рамках которого она предстает и целенаправленной ак­тивностью, и следствием, итогом этой активности, нельзя признать удачным.

По мнению О.Ю. Рыбакова, «правовые стратегии» или «стратегии пра­вового развития» - основные, перспективные формы (а также способы и

средства) достижения определенных важнейших правовых целей, основан­ные на потребностях в осуществлении социальной справедливости, дости­гаемой с помощью и на основе права, эффективной защите прав и свобод личности и ее партнерских отношений с государством^[52].

Данное определение, несмотря на его очевидные достоинства, на наш взгляд, также не лишено некоторых недостатков. В частности, в нем обнару­живаются некоторые внутренние противоречия.

Во-первых, вряд ли можно согласиться с акцентированием внимания на том, что правовая стратегия предстает именно в качестве «формы достиже­ния определенных правовых целей». Предложенное понимание правовой стратегии, скорее всего, предопределено тем, что О.Ю. Рыбаков стремится подчеркнуть те моменты в характеристике правовой стратегии, которые ока­зываются значимыми с точки зрения философского осмысления реальности. А именно, то, что стратегия - это форма организации человеческих взаимо­действий, максимально учитывающая возможности, перспективы, средства деятельности субъектов, проблемы, трудности, конфликты, которые препят­ствуют осуществлению взаимодействий^[53]. Стремясь к выработке наиболее точного теоретико-правового определения правовой стратегии, вряд ли сле­дует ориентироваться, прежде всего, на философское понимание стратегии.

Во-вторых, автор указывает на потребность в правовой справедливо­сти, эффективной защите прав и свобод, партнерских отношениях с государ­ством, но правовые стратегии могут быть нацелены на достижение иных эф­фектов, поэтому с данной точки зрения вышеизложенное определение можно считать излишне узким.

Ю.Е. Пермяков под правовой стратегией предлагает понимать «не дея­тельность как таковую, а особый тип коммуникации, в котором субъект пра­ва реагирует, т.е. вступает во взаимодействие в ситуации неопределенности.

Правовая стратегия предназначена для формирования условий правового общения, первоначально она заявляет о себе в акте правовой артикуляции и выборе юридических конструкций»^[54]. Данное определение правовой страте­гии сформулировано в контексте идей и установок коммуникативной теории права, поэтому его содержание носит весьма специфичный характер. Рас­сматривать правовую стратегию исключительно как тип коммуникации в рамках нашего исследования вряд ли возможно, однако сама идея о возмож­ности коммуникативного подхода к пониманию правовой стратегии может стать отправным моментом построения характеристики правовой стратегии в индивидуальном праве.

К сожалению, иных, помимо рассмотренных, мнений относительно то­го, что следует понимать под правовыми стратегиями, обнаружить не уда­лось. В остальных случаях авторы используют понятие «правовая стратегия», не делая каких-либо пояснений относительно его содержания, как общеизве­стное, несмотря на то, что в действительности оно таковым не является^[55].

Для того чтобы понять, что собой представляет правовая стратегия, принципиально важно установить, каково соотношение понятия «правовая стратегия» со смежными понятиями.

Ключевым моментом для понимания стратегии является определение ее соотношения с концепцией. Нам важно решить, стоит ли ставить между понятиями «правовая стратегия» и «правовая концепция» знак равенства.

Так, например, в рамках Концепции внешней политики Российской Федерации от 12 февраля 2013 года, под Концепцией внешней политики Рос­сийской Федерации понимается система взглядов на базовые принципы, при­

оритетные направления, цели и задачи внешнеполитической деятельности^[56]. В соответствии с Указом Президента РФ от 20 апреля 2014 года № 259 «Об ут­верждении Концепции государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному развитию» Концепция государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному раз­витию представляет собой систему взглядов на цели, задачи, принципы и ос­новные направления государственной политики Российской Федерации в сфере содействия международному развитию, а также на приоритеты и фор­мы оказания иностранным государствам технической, финансовой, гумани­тарной и иной помощи, направленной на устойчивое социально­экономическое развитие государств - получателей помощи, урегулирование кризисных ситуаций, возникающих вследствие стихийных бедствий, техно­генных катастроф и других чрезвычайных ситуаций, внутренних и (или) ме­ждународных конфликтов^[57].

А.П. Коробова предлагает, по ее словам, аналогичный подход к опре­делению правовой концепции, представляя ее как разработанную на общего­сударственном уровне систему представлений о перспективах совершенство­вания правовой жизни общества, о целях, задачах, основных направлениях, приоритетах, принципах и средствах правовой политики государства. Иными словами, по ее мнению, правовая концепция - это совокупность правовых идей стратегического характера^[58]. Исходя из этого, можно предположить, что правовая концепция может содержать в себе описание правовой стратегии, основываться на ней, описывать тактику ее реализации. Если вести речь о концепции как о нормативном документе, то, скорее всего, ее можно рас­сматривать в качестве одной из форм, в которых правовая стратегия может существовать, а, значит, может быть оформлена или закреплена. Точно так

же, как нормативно-правовой акт является формой существования правовых норм, возможно, и правовая концепция является одной из форм существова­ния правовых стратегий.

Еще одной важной проблемой в данном случае является вопрос о том, можно ли утверждать, что, например, «Стратегия национальной безопасно­сти Российской Федерации» или «Стратегия государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» являются право­выми стратегиями. Если принимать за правовую стратегию любую страте­гию, оформленную посредством юридического права, то, безусловно, на­званные стратегии таковыми являются. «Стратегия национальной безопасно­сти Российской Федерации», утвержденная Указом Президента РФ от 31 де­кабря 2015 г. № 683, безусловно, является базовым документом стратегиче­ского планирования, определяющим национальные интересы и стратегиче­ские национальные приоритеты Российской Федерации, цели, задачи и меры в области внутренней и внешней политики, направленные на укрепление на­циональной безопасности Российской Федерации и обеспечение устойчивого развития страны на долгосрочную перспективу.

Национальными интересами на долгосрочную перспективу являются: укрепление обороны страны, обеспечение незыблемости конституционного строя, суверенитета, независимости, государственной и территориальной це­лостности Российской Федерации; укрепление национального согласия, по­литической и социальной стабильности, развитие демократических институ­тов, совершенствование механизмов взаимодействия государства и граждан­ского общества; повышение качества жизни, укрепление здоровья населения, обеспечение стабильного демографического развития страны; сохранение и развитие культуры, традиционных российских духовно-нравственных ценно­стей; повышение конкурентоспособности национальной экономики; закреп­ление за Российской Федерацией статуса одной из лидирующих мировых держав, деятельность которой направлена на поддержание стратегической стабильности и взаимовыгодных партнерских отношений в условиях поли­

центричного мира. Обеспечение национальных интересов осуществляется посредством реализации следующих стратегических национальных приори­тетов: оборона страны; государственная и общественная безопасность; по­вышение качества жизни российских граждан; экономический рост; наука, технологии и образование; здравоохранение; культура; экология живых сис­тем и рациональное природопользование; стратегическая стабильность и равноправное стратегическое партнерство^[59].

Правовая стратегия - это все же стратегия, определяющая направления изменения права и правовой практики, пути его совершенствования. Поэто­му, говорить о том, что в вышеназванном документе нашла свое концентри­рованное воплощение именно правовая стратегия, не представляется воз­можным.

Как видно, существует достаточно большое количество нормативных документов, закрепляющих различные стратегии, порой даже включающих в свое название термин «стратегия»^[60], однако, сам факт нормативного закреп­ления той или иной стратегии еще не делает ее правовой. В рамках большин­ства нормативно-закрепленных стратегий доминирующая роль отведена дос­тижению в основном не правовых, а, например, социальных, политических, экономических целей. Это находит свое подтверждение в высказывании Ю.Е. Пермякова о том, что политические стратегии могут сопровождаться мерами правового обеспечения, что не придает им принципиально нового ка­чества, поскольку субъект политической жизни мыслится за рамками самого права, он аксиоматично задан самой конструкцией повествования^[61].

Определяя, является ли стратегия правовой, следует исходить из того, что, в отличие от иных видов стратегий, правовая стратегия преследует ис­ключительно правовые цели. Если цели, для реализации которых создается стратегия, связаны с изменением права, правовой практики, то данная страте­гия является правовой. Если право - только средство (одно из средств) дос­тижения цели, то стратегия - неправовая. Если содержание документа в оп­ределенной степени носит правовой характер (например, когда речь идет об укреплении правопорядка, обеспечении конституционных прав и свобод че­ловека и гражданина, обеспечении прав коренных малочисленных народов и национальных меньшинств, обеспечении равноправия), то в таком случае це­лесообразно вести речь о комплексной стратегии, которая консолидирует в себе политическую, социальную, экономическую и правовую стратегии.

Изучая правовые стратегии, мы сталкиваемся с таким понятием, как «правовая политика», и оно, на первый взгляд, может показаться идентичным понятию «правовая стратегия». Попробуем разобраться в вопросе о соотно­шении названных понятий.

В свете многочисленных научных разработок интересующей нас про­блематики из множества подходов к определению правовой политики наибо­лее обоснованным представляется тот, который был предложен А.В. Малько. В рамках данного подхода под правовой политикой предлагается понимать научно-обоснованную, последовательную и системную деятельность госу­дарственных органов и институтов гражданского общества по созданию эф­фективного механизма правового регулирования, по цивилизованному ис­пользованию юридических средств и достижению таких целей, как наиболее полное обеспечение прав и свобод человека и гражданина, формирование правовой государственности и высокого уровня правовой культуры и право­вой жизни общества и личности^[62]. Следует подчеркнуть, что правовая поли­тика не является исключительной прерогативой государственного аппарата,

наряду с ним она может осуществляться негосударственными институтами, например, органами местного самоуправления, гражданского общества.

Большинство авторов, которые посвятили свои труды проблемам пра­вовой политики, так или иначе затрагивают в них вопрос об исследуемых нами правовых стратегиях^[63].

В.С. Нерсесянц полагает, что правовая политика в общем виде - это го­сударственная политика в области развития права (внутреннего и междуна­родного), стратегия и тактика правового пути развития общества, государст­ва, страны; система идей, принципов, норм, форм и процедур признания, осуществления и развития начал и требований господства права в общест­венной и государственной жизни. Ведущая цель и главный ориентир россий­ской правовой политики - полная и последовательная реализация идей и по­ложений Конституции Российской Федерации. В концентрированном виде это означает стратегическую ориентацию на построение в стране современ­ного развитого гражданского общества, эффективно действующего правово­го государства и единого и твердого правопорядка на всей территории стра- ны^[64]. Стратегия и тактика в контексте обозначенного понимания правовой по­литики предстают как ее слагаемые, неотъемлемые компоненты, при этом ведущая роль в определении основных направлений российской правовой политики отводится действующей Конституции РФ 1993 года.

Р.С. Саркисов предлагает под правовой политикой понимать стратегию и тактику правового развития общества, которая должна учитывать качест­венные изменения в экономической, социально-политической, правовой и

духовной сферах социальной жизни, обусловленные интенсивным развитием и использованием юридических средств и механизмов регулирования обще­ственных отношений. В рамках единой стратегической и тактической модели правовой политики возможна более эффективная координация усилий госу­дарства и гражданского общества в области правового обеспечения надле­жащего и оптимального функционирования общественных отношений и пра­вового развития общества. Стратегия правового развития, по мнению Р.С. Саркисова, может рассматриваться как необходимая основа подготовки кон­цептуальных, доктринальных, программных и иных документов, опреде­ляющих конкретные тактические цели, принципы и направления деятельно­сти государственных органов и негосударственных организаций по совер­шенствованию правовой системы российского общества^[65].

В.А. Рудковский предлагает разграничивать государственно-правовой и социально-политический аспекты в трактовке правовой политики. В госу­дарственно-правовом измерении правовая политика выступает в виде обу­словленной общим политическим курсом стратегии (тактики) деятельности государства в правовой сфере, выражающей его официальную позицию по ключевым вопросам правового регулирования, направленной на совершенст­вование и развитие действующего права в соответствии с определенной ие­рархией социальных ценностей. В социально-политическом контексте право­вая политика предстает в виде системы общественных отношений, склады­вающихся между различными субъектами политической системы (государст­вом, социальными классами, профессиональными и иными стратами, пар­тиями и т. д.) по поводу государственного признания и официального обес­печения тех или иных социальных интересов в качестве юридически значи­мых. В государственно-правовом смысле содержание правовой политики представлено государственно-правовой стратегией и тактикой. Стратегия, в свою очередь, понимается как ядро правовой политики, определяющий и

наиболее устойчивый элемент ее содержания. Основу стратегии составляют исходные цели и принципы деятельности государства в правовой сфере, пра­вового регулирования и правового развития общества, вопросы долгосрочно­го прогнозирования основных тенденций социально-правового развития об­щества; перспективного планирования деятельности государства в сфере правотворчества, правоприменения, правового воспитания и пр.^[66].

Таким образом, правовая политика (если положить в основу ее опреде­ления деятельностный подход) носит публичный, властно-императивный, плановый, динамично-развивающий характер; она, главным образом, может рассматриваться как деятельность, направленная на изменение права, право­сознания и правовой практики для достижения значимых для ее субъекта це­лей. Правовая стратегия представляет собой план, составляемый в рамках на­званной деятельности, определяющий ее базовые, основные векторы. Такой план позволяет придать правовой политике организованный характер, а, зна­чит, повысить ее эффективность.

Правовая стратегия, если рассматривать ее в соотношении с правовой политикой, может выступать в качестве неотъемлемого компонента послед­ней, но, тем не менее, это не является исключительной характеристикой пра­вовой стратегии.

Субъектами, формирующими стратегию, могут быть признаны не только государственные органы, институты местного самоуправления или гражданского общества, но и субъекты права, не являющиеся субъектами правовой политики. Поэтому, если правовая стратегия характеризуется в ка­честве элемента правовой политики, то она может содержательно опреде­ляться приоритетами этой политики, так как приоритеты правовой политики - это, в сущности, те цели, которые необходимо достичь посредством реали­зации стратегии. Однако стратегичными могут быть и другие, помимо право­вой политики, виды деятельности субъектов права.

Также необходимо отметить, что понятие «правовая политика» шире, чем понятие «правовая стратегия», потому что последняя, наряду с правовой тактикой, органично вписываются в правовую политику. Как полагал В. Адоратский, «идея, говорящая о материальной вещи, сама собой еще не ста­новится от этого материальной. Необходима человеческая деятельность для того, чтобы идея перестала быть отвлеченностью»^[67]. По сути, генерированные идеи, носящие правовой и стратегический характер, являются правовыми стратегиями, а планомерная, продуманная деятельность, направленная на выработку средств, приемов и методов их реализации, есть тактическая со­ставляющая правовой политики. И правовая стратегия, и правовая тактика являются динамическими характеристиками правовой политики, единствен­ное, что их отличает, - это разный «уровень расположения». В самом про­стом виде стратегия - это более общий план, план достижения цели, а такти­ка - это детальный план, план решения отдельно стоящих задач.

Принимая во внимание изложенное, можно утверждать, что чаще всего под правовой стратегией подразумевается недетализированный план дея­тельности (воздействия), осуществляемого с целью изменения существующе­го права и происходящих в правовой жизни процессов в соответствии с зара­нее сконструированной идеальной моделью, отражающей определенное со­стояние действующего права и правовой практики.

Вместе с тем, помимо указанного основного - понятие «правовая стра­тегия» имеет и другие значения. Во-первых, признание того, что, с одной стороны, право стратегично по природе, а, с другой стороны, помимо «орга­низуемых», существуют «самоорганизованные» формы права, в которых «социальная практика выступает источником правоотношений и определяю­щим основанием норм»^[68], предопределяет возможность понимания правовой стратегии как долгосрочного качественно-определенного направления разви­

тия права - по крайней мере, тогда, когда речь идет о формах права, в разви­тии которых момент самоорганизации является определяющим. Во-вторых, тем, где речь идет о правовом поведении субъектов права, под правовой стратегией может пониматься линия поведения, которую избирает и которой придерживается субъект в соответствии с собственными представлениями о правовом.

Важно понимать, что указанные значения являются дополнительными. В этих значениях понятие «правовая стратегия» используется в строго огра­ниченном числе контекстов. В отрыве от этих контекстов, причем достаточно узких, правовые стратегии не ассоциируются ни с долгосрочными качествен­но определенными направлениями развития права, ни с линиями поведения, избираемыми субъектами права. Это свидетельствует о том, что о тех допол­нительных значениях понятия правовой стратегии, в которых оно использу­ется, можно говорить лишь как о переносных.

В своих дополнительных, переносных значениях понятие «правовая стратегия» используется тогда, когда возникает необходимость выразить мысль о стратегичности права, изменения в котором не ассоциируются непо­средственно с осуществляемой его субъектами правовой политикой, т.е. пра­ва, для которого нехарактерны правовые стратегии как недетализированные планы воздействия, осуществляемого с целью изменения существующего права и происходящих в правовой жизни процессов. Это, прежде всего, право в тех формах, для развития которых моменты самоорганизации более значи­мы, чем моменты целенаправленной организации (например, право граждан­ского общества). Кроме того, это индивидуальное право, в котором также обнаруживаются элементы стратегичности, но в отношении которого гово­рить о правовой политике как о средстве его организации и оптимизации вряд ли возможно.

Говоря о правовой стратегии, мы употребляем ряд категорий, нераз­рывно связанных с данным феноменом. К таким категориям можно отнести «ценность» (как нечто социально значимое), «цель» (как идеальную модель

будущего, то, к чему необходимо стремиться), «результат» (достижения, к которым стремится актор), «мотив» (как осознанную потребность в измене­нии сущего), «интерес» (продукт, который определен результатом взаимо­связи цели и потребности), «средства» (те инструменты, с помощью которых субъект воздействует на объект для достижения поставленной цели), «по­требность» (то необходимое, в чем человек испытывает нужду и что получа­ет через достижение цели).

Г.В.Ф. Гегель в своём сочинении указывал, что «цель есть ближайшим образом нечто сущее внутри меня, субъективное, но она должна стать также и объективной, сбросить с себя свой недостаток, перестать быть только субъ- ективной»^[69]. Таким образом, если цель представляет собой стремление субъ­екта к некому результату, то правовая стратегия - идеальное видение наибо­лее оптимального пути достижения цели.

Интересной представляется позиция, которой придерживаются А.Г. Здравомыслов и В.Г. Нестеров, которые под интересом понимают явление общественное, представляющее собой единство объективного и субъектив­ного, поскольку, с одной стороны, он имеет материальную основу (объектив­но существующие потребности личности, группы и общества в целом), а с другой стороны - всегда так или иначе, более или менее глубоко, правильно или неправильно отражается в сознании и оформляется в нем в виде опреде­ленных целей^[70]. В свою очередь А.Г. Здравомыслов отмечает, что интерес, с одной стороны, это переход объективного в субъективное, так как всякий ин­терес имеет определенную основу в окружающих обстоятельствах. С другой стороны, это переход субъективного в объективное, так как интерес пред­ставляет собой мотив деятельности, благодаря которому претворяются в дей­ствительность субъективные цели, желания, намерения и т.д^[71].

Наличие у субъекта права интереса к каким-либо правовым процессам и явлениям при оценке им окружающей действительности побуждает его к определенному целеполаганию, к активизации его сознательной деятельно­сти в сфере права. Интерес представлен как побудительный мотив в форми­ровании программы, в основе которой лежит сознательно-активная деятель­ность субъекта права, переживающего ту или иную реальность, направленная на достижение поставленных целей и удовлетворение существующих по­требностей. Таким образом, для формирования правозначимой программы необходимо, чтобы объективные условия, составляющие интерес, были осоз­наны субъектом. В качестве таких интересов могут быть представлены, на­пример, интерес в развитии конкретных правовых институтов, в обеспечении соблюдения принципа законности в деятельности органов государственной власти, в нахождении наиболее оптимальных способов и средств противо­действия преступности и т.д.

Отражение реальности в цели всегда сопряжено с субъективным спе­цифическим отношением актора к окружающей действительности (среде). Таким образом, если цель - это всегда должное, а реальность - сущее, то це­леполагание - это всегда противопоставление необходимого насущному. Це­леполагание представляет собой ту необходимость, то неотъемлемое, что за­ложено в сущности самой правовой стратегии. Целеполагание - это отраже­ние смоделированного, спрогнозированного будущего.

Отмечая, что ключевым моментом в правовой стратегии является цель как то, без чего она не мыслима и что дает начало правовой стратегии, мы понимаем, что говорить об универсальности каких-либо целей для права в целом, наверно, не совсем правильно. Мы можем говорить о политико­правовых целях, которые преследует государственная власть (в применении к государственному праву), о целях личностного, индивидуального характера (в рамках индивидуального права), об общесоциальных целях (в отношении общественного негосударственного права).

Сущность стратегического подхода может быть выражена в опреде­ленном целеполагании, представляющем собой то необходимое, что способ­ствует модернизации всей существующей системы. Современное право стра- тегично по своей природе, поэтому правовой стратегии отводится созида­тельная роль в модернизации современного права. Цель такой модернизации состоит в приближении к такому праву, которое стоит на платформе спра­ведливых и целесообразных решений, праву, которое не растворяется в хаосе некомпетентных решений, праву, которое не будет отождествляться с систе­мой принуждения и административного воздействия.

Ранее уже отмечалось, что правовые стратегии отличаются от иных ви­дов стратегий (политических, социальных, управленческих) прежде всего своей особой целью. Эта цель всегда является правовой, а достижение право­вой цели всегда осуществляется с помощью исключительно или преимуще­ственно правовых средств.

В реализации политических, экономических и иных стратегий, не отно­сящихся к числу правовых, могут применяться правовые средства, но только в качестве вспомогательных. Само по себе использование правовых средств в реализации указанных стратегий не обеспечивает достижения поставленных целей. Но применение в качестве вспомогательных правовых средств, как и придание стратегии правовой формы путем описания ее в нормативном пра­вовом документе, еще не делает ее правовой. Тогда, когда речь идет о страте­гии, не являющейся правовой, правовые средства в ее реализации применя­ются лишь наряду с экономическими, политическими, идеологическими и иными инструментами.

Рассмотрим в качестве примера борьбу трудящихся с «эксплуататор­скими классами» в Советской России. Данный политический лозунг, выдви­гаемый большевиками в Советской России после социалистической револю­ции 1917 года, был обличен в правовую форму в Декларации прав трудяще­гося и эксплуатируемого народа, принятой 12 января 1918 года третьим Все­российским съездом Советов.

Согласно названному документу основной задачей нового советского государства было уничтожение всякой эксплуатации человека человеком, устранение деления общества на классы и подавление сопротивления экс­плуататоров. Однако, в силу крайней сложности и запутанности социальных отношений в России XX века, тесном переплетении различных социальных групп, представителей бывших эксплуататорских классов и связанных с ни­ми социальных слоев, было невозможно установить четкой грани между «эксплуататорами» и средними социальными слоями общества. Это под­тверждает отсутствие четкого и однозначного понимания социальных рамок категории «эксплуататоров» у тех, кто на практике осуществлял политику «ликвидации».

Несмотря на безусловное наличие в первые месяцы после революции тенденций к демократическому развитию, попыток реально воплощать в жизнь провозглашенные принципы, разрыв между обещаниями и действи­тельностью проявился уже в первые дни власти большевиков. Этот разрыв углублялся по мере укрепления и расширения большевистской власти, со­провождаясь в то же время сужением круга сторонников советского строя и расширением круга социальных групп и слоев, подвергающихся в качестве «эксплуататоров» политике ликвидации^[72].

Принимая во внимание изложенное, можно утверждать, что стратегия борьбы с «эксплуататорскими классами», изначально являясь лишь орудием политической борьбы большевиков, осталась политической стратегией и по­сле ее правового оформления.

Еще одним примером приравнивания политической стратегии к праву, которое, однако, не приводит к трансформации политической стратегии в правовую, является попытка некоторых организаций тоталитарного типа ХХ века навязать свою групповую волю, которая порой ставилась выше права. Так, решениями вождя национал-социалистической партии Германии опре­

делялись и право, и политика «III империи», а нормы и приказы Генерально­го секретаря или Политбюро ВКП (б) КПСС были обязательны для всех чле­нов партии, беспартийных, для государства и общества в целом^[73].

В названных случаях политические партии, являясь неотъемлемой ча­стью государственного аппарата, претворяли в жизнь свою политическую волю. В данной ситуации был очевиден неправовой характер стратегии, ко­гда, облекаясь в правовую форму, в содержательном плане она оставалась наполненной политико-идеологическими установками, а ссылка на непрере­каемый и безусловный авторитет, определяя целесообразность самой страте­гии, тем не менее, не придавала ей легитимности.

Также отдельного нашего внимания заслуживает стратегия насилия со стороны государства по отношению к обществу. Следует подчеркнуть, что речь в данном случае идет не о прямом физическом насилии, насильственном принуждении, а о так называемом символическом насилии. Данному поня­тию мы обязаны великому французскому социологу ХХ века Пьеру Бурдье, который рассматривает символическое насилие в качестве того неотъемле­мого, что характеризует власть.

П. Бурдье утверждает, что всякая власть символического насилия - т.е. всякая власть, которой удается навязать значения и заставить признать их ле­гитимными, скрывая силовые отношения, лежащие в ее основании, - добав­ляет свою собственную, т.е. чисто символическую, силу к этим отношениям^[74]. Субъектами символического насилия могут выступать представители госу­дарственно-властных структур, тогда мы говорим о том, что определенная социальная группа со своей системой ценностей, своими установками и по­зициями «навязывает», «внушает» народным массам удобную ей ценностную систему, взгляды, идеи, в том числе неправового характера. При этом пре­следуется цель установления властного произвола и закрепления в обществе

отношений господства и подчинения, которые в данном обществе приобре­тают вполне легитимный характер.

Принятие обществом навязываемых ценностных установок, властного произвола происходит благодаря их бессознательному восприятию, т.е., как полагает П. Бурдье, в условиях «незнания». В таких условиях общество спо­собно поверить во всеисцеляющую силу власти, поэтому не противится ей, а охотно принимает мифически сконструированное сущее и должное, пребы­вая при этом в неправовом пространстве, скрывающемся под маской права. Поэтому все попытки к возрождению естественного права, созданию систе­мы правовой защиты частных интересов, а также попытки к преодолению дефицита свободы превращаются лишь в иллюзию.

Рассматриваемая стратегия не предполагает построения гражданского общества и создания условий для его функционирования как сферы, лишен­ной произвольной регламентации и вмешательства со стороны государствен­ной власти, сферы проявления частными лицами своей активности, исполь­зования ими реальной возможности осуществлять свои действия согласно своим намерениям, по своей воле, подчиняясь предписаниям собственного разума, сферы, в которой лицо предстает в роли гражданина, а не подданно­го, где каждый индивид сознает собственное «я» в праве, свою самоценность.

Механизм реализации стратегии символического насилия свидетельст­вует о том, что основные средства ее реализации - идеологические. Идеоло­гические средства могут быть дополнены правовыми, но лишь постольку, поскольку право само по себе представляет источник развития всех сфер об­щественной жизни, влияет на выбор целей и ценностные установки общест­ва. Таким образом, на примере рассмотренной стратегии мы видим, что стра­тегия, не являющаяся правовой, действительно по средствам своей реализа­ции принципиальным образом отличается от правовой.

Завершая рассмотрение вопроса, можно сделать следующие выводы:

- понятие «стратегия» является многозначным;

- в основном его значении понятие «правовая стратегия» можно опре­делить как недетализированный план деятельности (воздействия), осуществ­ляемого с целью изменения существующего права и происходящих в право­вой жизни процессов в соответствии с заранее сконструированной идеальной моделью, отражающей определенное состояние действующего права и пра­вовой практики;

- в приведенном определении выражены сущностные признаки любой стратегии, а также основной сущностный признак, по которому правовая стратегия может быть отличена от стратегий, не являющихся правовыми - правовой характер цели, для достижения которой формулируется и осущест­вляется стратегия;

- под правовой стратегией также может пониматься долгосрочное каче­ственно определенное направление развития права, либо линия поведения, которую избирает и которой придерживается субъект в соответствии с собст­венными представлениями о правовом. Названные значения понятия «право­вая стратегия» являются дополнительными, переносными и имеют достаточ­но узкую сферу использования;

- в своих дополнительных значениях понятие «правовая стратегия» ис­пользуется в тех случаях, когда существует потребность выразить мысль о стратегичности права в тех формах, для развития которых их организация посредством правовой политики не является значимым фактором;

- придание юридической формы экономической, политической или иной стратегии не приводит к трансформации данной стратегии в правовую по своей сущности стратегию.

1.3