2. Становление и развитие идеи возмещения морального вреда в эпоху самодержания и абсолютизма в России

Важным, качественно новым этапом в развитии государственного строя в России явился период утверждения в ней самодержавия и абсолю­тизма (в XVI-XVII вв. в России было самодержавие - монархическая форма правления государством, осуществлявшегося царем вместе с боярской ду­мой; в XVIII - начале XX вв.

Основательно возросшая территория Российского государства в XVI-XVIIiвв. требовала упрочения централизованной системы власти, упорядочения управления страной. При этом не все мероприятия, связанные с устройством такой формы государственного правления, как абсолютная монархия, получали массовую поддержку у населения, что обусловливалось и тянувшимся за процессами утверждения полного единовластия царя (пер­вым российским царем стал в 1547 г. Иван IV, с начала 60-х гг. именовав­шийся как «Грозный» царь) и централизацией страны тираническим «шлей­фом» (в частности: системой экономических, политических и военных меро­приятий в 1565-1572 гг. - опричниной, сопровождавшейся репрессиями, опа­лами, конфискацией имущества и земель, казнями неугодных лиц, террором. В конечном счете, опричнина способствовала установлению деспотического самодержавия, привела к чрезмерно преувеличенной (гипертрофированной) роли государства и надолго задержало формирование демократических тра­диций. Такая политика и действия царя не могли не вызвать всеообщего не­довольства, возникновения уже к началу XVII в. Смуты в России, потрясшей

до основания российское «самодержавство»; реформами Петра I, осуществ­лявшимися главным образом за счет усиления гнета населения страны, что влекло за собой народные восстания - Астраханское 1705-1706 гг., в Повол­жье 1705-1711 гг., Булавинское 1707-1709 гг., жестоко подавленных кара­тельными войсками)^[218].

Проводившиеся преобразования в области государственного управле­ния вызывали необходимость осуществления соответствующих правовых реформ, которые повышали бы и авторитет верховной власти. Таковым ста­ло, по нашему мнению, законодательное регулирование вопросов возмеще­ния потерпевшим от преступлений вреда, в том числе морального. В рамках правового реформирования создавались общегосударственные юридические акты, в которых прямо предусматривались нормы, касающиеся компенсиро­вания потерпевшим морального вреда, причиненного преступлениями. Мож­но с уверенностью констатировать, что эпоха абсолютизма, несмотря на имевшие место негативные события в жизни государства и общества, явля­лась благоприятным промежутком времени для развития института компен­сации морального вреда в России. В этой связи обратимся к характеристике памятников права данной эпохи, положительно повлиявших на становление в нашей стране рассматриваемого правового института.

Судебник Ивана IV (1550 г.) утвержден Земским собором 1550 г. (впервые Земский собор - собрание «всякого чина людей» был созван в 1549 г., что свидетельствует о создании института сословного представительства в России, ее превращении в сословно-представительную монархию. На этом соборе была объявлена программа реформ в области центрального и местно­го управления, суда и вооруженных сил, составленная, как и Судебник, при участии царя его окружением, которое не являясь официальным государст­венным учреждением, фактически выполняла функции правительства от ли­ца «всей земли», получившее название «Избранная рада»).

Основное его отличие определяется установлением более централизо­ванной системы суда и управления. Основываясь на Судебнике 1497 г., он больше по объему и детальнее (содержит 100 статей вместо 68). Им регла­ментирован порядок судопроизводства, определены таксы на судебные по­шлины, отменены судебные привилегии удельных князей, усилена роль цен­тральных судебных органов, впервые введены санкции для бояр и дьяков- взяточников, ограничены права наместников (непременное участие выбор­ных земских властей-старост и «лучших людей» в наместничьем суде).

Судебником предусмотрены различные меры взыскания за бесчестье, причем с ярко выраженной сословной дифференциацией. Вместе с тем эти нормы закона характеризовали право на защиту интересов всех светских со­словий.

По данному поводу Н.И. Ланге пишет: «Лай, то есть оскорбление бранными словами, и побои считались нанесением бесчестья, которое опла­чивалось деньгами, смотря по человеку. Так, служивым людям, получавшим доходы с кормления или денежное жалованье, а также доводчикам и правед­никам назначалась, в удовлетворение за бесчестье, сумма, равная их годово­му содержанию, сколько считалось за ними такого содержания по книгам. Впрочем, дворцовые дьяки получали плату за бесчестье не по присвоенным им окладам, а по усмотрению государей; так, например, Василию Щелкало- ву, дьяку царя Иоанна Грозного, по его приговору, уплачено 200 рублей за нанесение ему, Щелкалову, оскорбления печатником Михайловым. Из не­служилых людей - большие гости, то есть первостатейное купцы, за лай, и

побои вознаграждались 50-ю рублями; средние торговые люди, посадские и лучшие боярские - 5-ю рублями, а крестьяне всех наименований - одним рублем» ^[220].

Названная особенность Судебника отражается, в частности в статье 26, которая гласит: «А безчестие детем боярским, за которыми кормленья, указа­ти против доходу, что на том кормленье доход по книгам, а жене его бесче­стья вдвое против того доходу. А которые дети боярские емлют денежное жалованье, и сколько которой жалованья имал, то ему и бесчестье, а жене его вдвое против его жалованья. А дьяком полатным и дворцовым бесчестье, что царь и великий князь укажет, а женам их вдвое против их бесчестья.

Следует отметить еще одну характерную черту данного законода­тельного акта. За оскорбление женщины в нем установлена вдвое большая мера материальной ответственности по сравнению с аналогичным наказа­нием за такую же обиду, нанесенную равному с ней по социальному поло­жению мужчине. Эта норма показывает, что, несмотря на относительно приниженное положение женщины в русском феодальном обществе, госу­

дарство строго охраняло ее честь и достоинство. Мужчинам выплачива­лась двойная сумма установленной таксы только в том случае, если оказы­валось, что их подвергали пытке по ложным показаниям на обысках и при этом бесчестили^[222].

Аналогичные дифференцированные нормы, связанные с возмеще­нием вреда потерпевшему, содержит и Судебник 1589 г. (составлен в царствование сына Ивана IV - Федора Ивановича, при правительстве боярина Бориса Годунова, выдвинувшегося во время опричнины, рус­ского царя с 1598 г. Проводил политику усиления самодержавия и кре­постной зависимости крестьян). Его особенностью являются содержа­щиеся в нем различные способы возмещения вреда имущественного и неимущественного характера, а также возможность их совмещения, пре­дусматривающего сочетание материального взыскания и тюремного за­ключения, назначаемого по приговору царя.

Хотя законодатель открыто не называет моральный вред в качестве преступного последствия, но признаки его причинения в Судебнике име­ются. Так, в нем есть нормы, которые за совершение в отношении потер­певшего убийства, бесчестия устанавливают повышенный размер ком­пенсации денежного возмещения вреда в зависимости от пола, возраста, социального положения и доброго имени человека, например, «А побьютца на поле в пожеге или в душеубийстве, разбое или татьбе и на убитом исце иск да праити да окольничему на убитом полтина, да за доспехи убитого 3 рубля, а дьяку 8 алтын 2 деньги, а надельщику полти­на, да ему же взявшего 4 алтына без двух денег» (ст. 17). И далее: «А без- честие детям боярским, за которыми кормчие, противо доходу, что на

кормление по ним вдвое» (ст. 41); «Боярскому человеку доброму безчес- тия пять рублев, опричь тиунов и доводчиков, а женам их вдвое» (ст. 48); «А доброму крестьянину, которой торгует, или деньги и рожь взаймы да­ет, или в волосте его назовут добрым человеком, бесчестия ему три руб­ля, а жене его вдвое» (ст. 52); «А судье бесчестия пять рублев, а жене его вдвое» (ст. 55)^[223].

Названные судебники появились во 2-й половине XVI века, однако путем обычая и частных приговоров содержащиеся в них правила, веро­ятнее всего, применялись на практике гораздо ранее и не составляли не­что новое^[224].

В 1645 г. при царе Михаиле Федоровиче (избран Земским собором рус­ским царем в 1613 г., первый из рода Романовых. В 1619 г. из-за болезни пре­доставил управление страной отцу - Федору Николаевичу Романову (патриарх с 1608-10 и с 1619) до 1633 г., затем боярам) постановления о бесчестии были изменены относительно торговых людей суконной сотни, а именно: лучшим из них за бесчестие назначалось 15 рублей, среднему человеку - 10, а молодчему - 5 рублей.

Весьма значимым для истории права XVI-XVII вв. являлось то обстоя­тельство, что названные правовые памятники содержали положения о сфор­мировавшемся праве потерпевшего по возмещению ему причиненного вреда, предусматривающие и различные способы его обеспечения в зависимости от вида преступления, тяжести наступивших последствий и способности пре­ступника возместить вред, нанесенный пострадавшей стороне.

По общему правилу, как отмечал Д.Г. Тальберг, право иска было лич­ное, принадлежащее потерпевшему от преступления, но в случаях неумыш­

ленного убийства крестьянина частное вознаграждение выплачивалось «то­му, у кого он человека убил», то есть помещику, выступавшему таким обра­зом гражданским истцом.

Частное вознаграждение потерпевших от преступления вообще явля­лось последствием обвинительного приговора по уголовному делу, но не все­гда. В некоторых случаях, например при побеге виновного, удовлетворение потерпевшего предшествовало суду и наказанию виновного. Все так назы­ваемые нерешительные приговоры, имевшие место в розыске в случае про­тиворечия доказательств и отсутствия собственного признания подозревае­мого, влекли за собой частное вознаграждение. Так, если обыск «лихует» об­виняемого, а с пытки последний не повинится, то он заключался пожизненно в тюрьму (до Государева указа) и платил выть.

Кроме «выти» (определенный вычет из имущества виновного для удов­летворения потерпевшего), в XVI-XVII вв. были известны и другие способы частных взысканий, которые всецело падали на личность виновного. Сюда прежде всего относится выдача головою до искупа, что было весьма распро­страненной формой гражданских взысканий в рассматриваемый период ис­тории нашего права. Суть ее заключалась во временной отдаче несостоятель­ного ответчика в работу истцу. Такое несвободное состояние продолжалось до тех пор, пока обвиняемый (ответчик) не отрабатывал определенного де­нежного взыскания. Выдача головою как одна из мер гражданских взысканий применялась только к лицам низших сословий. Перед выдачей истец давал письменное поручительство в том, что он не убьет и не изувечит переходив­шего к нему должника. Вместе с ним следовали его жена и дети. Заработная плата лицам, отрабатывавшим долг, таксировалась: мужчинам - 5 рублей, женщинам - 2,5, детям свыше 10 лет - 2 рубля в год.

По Судебнику 1589 года выдача головой имела место не только в делах гражданских, но и в уголовных, производившихся розыском: «А не будет у кото­рого татя столько остатков, чем истцово заплатити, ино его бив кнутьем, да истцу в его гибели выдати головою, на правеж, до искупа». Жена и дети виновного,

знавшие о хранении в доме похищенного имущества, в случае несостоятельности («а будет бедны и заплатите нечим») отдавались истцу головой, «покаместа от­работаются», причем работа женщины оплачивалась «по полутретья рубли».

По иску потерпевшей от преступления стороны убийца подлежал выдаче с женою и детьми, иногда и со всем имуществом, вместо убитого. Этот способ взыскания, применявшийся в случаях неумышленного убийства, касался исклю­чительно лиц несвободного состояния. Крестьянин или «боярский человек», со­вершивший неумышленное убийство (в драке, пьяным делом), выдавался, после наказания кнутом, с женою и детьми потерпевшему, то есть тому, «у кого он че­ловека убил». Потерпевший мог отказаться принять убийцу вместо убитого, и тогда он или получал пятьдесят рублей с того, «у кого тот убийца служит» (в случае убийства между боярскими людьми), или выбирал любого из числа кре­стьян, принадлежавших помещику убийцы, взамен убитого^[225].

По мнению Н.Д. Сергиевского, целью наказаний, влиявших на образо­вание карательных мер, являлось стремление дать удовлетворение постра­давшему, умиротворить его. Отсюда - испрошение прощения обидчиком у обиженного и система денежных штрафов в пользу пострадавшего, зани­мавшая видное место в праве XVII века, по наследию от древнейших эпох, когда эта цель была преобладающей перед всеми другими^[226].

В правовых актах этого периода содержалось множество штрафов раз­ных наименований в пользу пострадавшего, основанием которых служил как вред материальный - личный и имущественный, так и вред духовный. Разме­ры их определялись в некоторых случаях в цифровой величине или посред­ством общего критерия.

Обозначенные особенности нашли законодательное отражение в Со­борном уложении 1649 г., принятом во время царствования Алексея Михай­ловича (русского царя с 1645 г., известен в российской истории как «Тишай-

ший» - сын царя Михаила Федоровича. Осуществлял политику неуклонного усиления центральной власти) Земским собором 1648-49 гг. Уложение (юри­дически оформило крепостное право, самодержавный строй, установило по­рядок судебных процессов, систему наказаний и др.) завершало процесс ко­дификации российского права, так как являлось сводом всех действовавших правовых норм (967 статей, объединенных в 25 глав). Почти на два столетия оно определило параметры правовой системы государства и правового стату­са личности.

Помимо комплекса норм по государственному управлению, Уложение установило четкие нормы судебного (процессуального) права (гл. X «О су­де») и сложную классификацию преступлений (см., например, гл. II «О госу- дарьской чести и как его государъское здоровье оберегать», гл. IV «О под- пищикех, которые печати подделывают», гл. V «О денежных мастерех, кото­рые учнут делати воровские деньги»). В нем явно прослеживается не только сословный характер наказания по многим видам преступлений (например, гл. VII «О службе всяких ратных людей Московского государства»), но и его индивидуальность.

Уложение предусматривало, в частности, уголовное наказание в виде причинения вреда здоровью преступника по аналогии нанесенного вреда по­терпевшему. При этом наказание было смешанным, сочетавшим в себе и де­нежную компенсацию за физический вред потерпевшему, например: «...за та­кое его надругательство ему тоже учинити; да на нем же взять из вотчин его и из животов тому, над кем он такое надругательство учинит, будет за отсечен­ную руку - 50 руб.; а будет отсечена нога, и за ногу 50 рублей; а за нос и за ухо и за глаз по тому же за всякую рану по 50 руб.» (ст. 10, гл. 22)^[227].

Всякого рода преступные деяния против чести, совершаемые как сло­вом, так и действием, с включением «боя и ран» до нанесения тяжкого те­лесного повреждения, влекли за собою уплату так называемого «бесчестья» или «бесчестья и увечья». Размер бесчестья определялся весьма подробно,

сообразно общественному положению оскорбленного и отчасти самого ви­новного. Его величина устанавливалась от одного до 400 рублей или в сум­ме, соразмерной получаемому оскорбленным денежному жалованию - «против их окладов, что кому государева денежного жалования». Женам полагалось бесчестья «против мужа окладу вдвое», «дочерям девкам» - «против отцова оклада вчетверо», сыновьям не верстанным - «против отцо­ва оклада в половину». В тягчайших случаях размер бесчестья увеличивал­ся: вдвое, втрое и вчетверо. Хотя в Уложении четко обозначены случаи взы­скания такого умноженного бесчестья, на практике не всегда ими руково­дствовались. Например, в 1674 г. некто Александр Протасьев заплатил Ива­ну Хрущеву бесчестье вчетверо за то, что прошиб ему кирпичем голову, то­гда как на основании статьи 2 главы 3 Уложения ему полагалось уплатить бесчестье вдвое^[228].

При нанесении бесчестья обиженная сторона могла требовать нака­зания виновному батогами или в виде денежного штрафа по окладу содер­жания, получаемого оскорбленным от государя. Если обиженный был же­нат, то обидчик должен заплатить за поругание чести его жены двойную сумму оклада. Так, оскорбленному, имевшему в год 15 руб. содержания, обидчик выплачивал 15 руб. и 30 руб. - за оскорбление его жены, то есть 45 рублей^[229].

Проявлявшееся при самодержавии стремление монаршей власти к наивысшей степени централизации государственного управления в Рос­сии - абсолютизму, осуществлено Петром I (русский царь с 1682 г., са­мостоятельно правил с 1689 г. Как империя Россия оформилась к началу 20-х годов XVIII в., что официально было зафиксировано присвоением Сенатом в октябре 1721 г. Петру I титула «Император»), Абсолютная власть монарха (обосновывалась им «всенародными пользой и нужда­ми»), закрепленная законодательно, прежде всего в Воинском уставе

(1716 г.), поддерживалась мощным госаппаратом, регулярной армией, подчиненной государству церковью. Реформирование им всех областей государственной и частной жизни осуществлялось с учетом военных принципов. На страже исполнения его законов и регламентов, имевших силу и значение военных уставов, стояли разветвленные сыскные и ка­рательные органы, система фискалитета (тайного доносительства), воен­но-уголовные законы. На этом этапе абсолютизм был неразделим с по­лицейским государством.

Законодательная и судебная система была существенно преобразова­на. При этом Петр I выступал, как и ранее, верховным законодателем. Се­нату (высший орган государства с 1711 г., наделенный полномочиями по управлению центральными учреждениями, губерниями, высшими судеб­ными и административными функциями, и др.) были приданы только зако­носовещательные функции. Положения Соборного уложения 1649 г. и дру­гих правовых актов, изданных предшественниками Петра I, были им зна­чительно дополнены и изменены введением в действие целого ряда кодек­сов в различных областях деятельности, военных уставов, системы актов, касающихся государственного строя, правового статуса населения (в частности, Табель о рангах 1722 г.), гражданского, уголовного, процес­суального права^[230].

Правила о взыскании за бесчестье в общих чертах действовали и в XVIII в., дополненные при Петре I нормами об оскорблении чести в воин­ских и Морском уставах и в манифесте Екатерины II «О поединках», а затем в большинстве перешли в отдел «О вознаграждении за обиды личные иму­ществом» Свода законов Российской империи^[231].

Морской устав от 13 января 1720 г. включает охранительные нормы, связанные с защитой нарушенных нематериальных прав при осуществлении

морской службы. Однако направленность защиты была различной в зависи­мости от должности и воинского звания: императорского величества, выс­ших начальников, офицеров, унтер-офицеров. Так, книга V «О штрафах» имеет главу I «О злоумышленных против его императорского высочества, и о противящихся командирам своим, или кто оных поносить будет», в ст. 2 которой «Кто против Его Величества хулительными словами или препятст­вием Его намерению или презрением указа погрешит» содержится такая санкция за оскорбления императорского величества: «Кто против Его Вели­чества Особы хулительными словами погрешит, Его действа и намерение препятствовать или указ презирать или непристойным образом о том разсу- ждать будет: оный имеет быть живота лишен». В ст. 5 «Кто вышним на­чальника предосудительными словами их чести говорить будет» преду­сматривается ответственность за совершения преступления против чести вышестоящего начальника: «Когда Адмирала и прочих вышних начальни­ков бранными словами поносить и предосудительные слова, их чести ка­сающиеся, говорить будет: тот имеет телесным наказанием наказан быть, или живота лишен, по силе вины»^[232].

Глава XIII «О возмущении, бунте и драке» содержит нормы, устанав­ливающие дифференцированные денежные санкции при нарушении немате­риальных благ потерпевшего. Размер денежной компенсации зависел от офицерского звания и денежного довольствия. Например, положения ст. 99 «Ежели Офицер офицера будет бить руками, или тростию» называют сле­дующие условия совершения преступления, при наступлении которых пола­галась выплата потерпевшему: «Ежели Офицер товарища своего дерзнет бить руками, или тростию на берегу: тот будет лишен чина на время, и пови­нен будет заплатить тому обидимому, против его жалованья на полгода, больше или меньше, по разсмотрению воинскаго суда. А ежели кто на кораб­ле сие учинит: тот лишен будет чина, и написан в матрозы на такое время, как в суде определено будет, и столькож повинен будет тому обидимому за­

платить, как выше писано». Положения ст. 100 «Ежели унтер-офицер унтер- офицера ударит» наряду с денежной компенсацией предусматривают и те­лесные наказания: «Ежели унтер-офицер унтер-офицера ударит палкою или иным чем, кроме какого ружья или ножа: тот посажен будет в железа на 3 дни, и тому обидимому заплатит вычетом из его жалованья, по силе вины и разсмотрению Командирскому; а ежели рядовой: тот будет наказан кошками у шпиля»^[233].

Нормами главы XIV «О поносительных письмах, браны и ругательных словах» предусмотрена ответственность за нарушение чести и достоинства по­средством компроментирующих писем и брани, в частности: ст. 103 «Кто какой пасквиль сделает» предписывает - «Кто пасквили или ругательные письма тай­но сочинит, и тако тем кому безчестие учинит, оному надлежит наказание такое учинить, что было довелось тому, про кого он писал, ежелиб он в том виноват был»; ст. 104 «Кто про кого станет говорить к повреждению чести» устанавли­вает денежную компенсацию из жалования обидчика - «Ежели Офицер о дру­гом чести касающияся, или поносныя слова будет говорить, дабы тем его чест­ное имя обругать и уничтожить: оный имеет перед обиженным и перед судом обличать свои слова и сказать, что он солгал, и сверх того лишен будет полуго- доваго жалованья, из которого половина обидимому, другая в гошпиталь, и тож время служить в рядовых. Ежели же виноватой по суду прощения просить не захочет: то лишен будет своего чина вовсе»; ст. 105 «Кто кого с сердца выбра­нит» наряду с христианским прощением предусматривает компенсацию - «Ежели кто другаго не одумавшись с сердца или не опамятовясь бранными сло­вами выбранит: оный перед судом у обиженного христианского прощения име­ет просить; и ежели гораздо жестоко бранил: то сверх того наказанием денеж­ным наказан будет»^[234].

Артикул (устав) воинский от 26 апреля 1715 г. включает в себя право­вые нормы, гарантирующие государственную защиту личных неимущест­

венных прав потерпевшего. При этом не дается общеправовая характеристи­ка потерпевшего лица, однако, исходя из текста различных статей им могли быть государь, вышестоящий офицер и обычный солдат.

Глава третья Артикула «О команде, предпочтении и почитании выш­них и нижних офицеров, и о послушании рядовых» содержит ст. 19, в кото­рой определено наказание в виде четвертования в случаях совершения не только насильственных действий против монарха, но и его оскорбления - «Есть ли кто подданный войско вооружит или оружие предпримет против его величества, или умышлять будет помянутое величество полонить или убить, или учинит ему какое насильство, тогда имеют тот и все оныя, которыя в том вспомогали, или совет свой подавали, яко оскорбители величества, четверто­ваны быть, и их пожитки забраны».

В то же время ст. 20 предусматривает отдельную санкцию в виде смерт­ной казни посредством отсечения головы за оскорбление государя хулительны­ми словами и непристойным рассуждением - «Кто против его величества особы хулительными словами погрешит, его действо и намерение презирать и непри­стойным образом о том разсуждать будеть, оный имеет живота лишен быть, и отсечением главы казнен».

Санкция ст. 22 содержит охранительную норму о защите нематериаль­ного права при посягательстве на честь и достоинство фельдмаршала или ге­нерала, закрепляет альтернативную санкцию в виде телесного наказания или смерти: «Кто фельтмаршила или генерала бранными словами поносить, или в компаниях и собраниях протчих предосудительные слова их чести касаю­щиеся, говорить будет, тот имеет телесным наказанием наказан быть, или и живота лишен» ^[235].

Наряду с законодательными санкциями за совершение преступлений, посягающих на нематериальные блага, правовые акты Петра I содержали нормы, направленные на предупреждение совершения в армии обиды. Так,

еще до принятия воинского Артикула, в 1706 г. был издан Указ «О порядке принесения жалоб военнослужащими и запрещении коллективных челоби- тий». Положения ст. 64 Указа предусматривают норму, запрещающую нане­сение обиды в отношении офицеров и солдат: «Который офицер драгуну или солдату иной роты какую обиду учинит и тому бить челом о том капитану своей роты, чтоб он за него об ево обиде донес полковнику, а мимо капитана отнюдь полковнику не бить челом. А буде капитан о том полковнику не до­несет, тогда мочно и полковнику бить челом своего офицера, что он об обиде его не донес полковнику. Ежели кто из драгун или солдат в обиде похочет бить челом на полковника своего или в протчих вышних офицерах на кого, и те бы писали и подавали челобитные всякой своим именем в своей обиде, а не от своего полку, и про иных своих братьи обид и тех челобитных не при­писывать, и не токмо от всего, но и по два человека и более в одних челобит­ных о разных обидах не писатца»^[236].

Манифест «О поединках», изданный 21 апреля 1787 г. Екатериной II Алексеевной (российская императрица с 1762 по 1796 гг. Урожденная Со­фья Фредерика Августа, немецкая принцесса Анхальт-Ц,ербстская. Пришла к власти, свергнув Петра III с помощью гвардии. При ее правлении: значи­тельно окрепло русское абсолютистское государство; усилилось угнетение крестьян; проведены реформы центрального и местного управления, су­дебной системы; законодательно закреплены сословный строй, привилегии дворян, частная собственность; принимались меры по расширению систе­мы образования; введены бумажные деньги - ассигнации, и др. В преобра­зовательной деятельности придерживалась положений философии фран­цузских просветителей), явился универсальным правовым актом, соче­тающим в себе материальное и процессуальное законодательство при ре­гулировании вопросов, связанных с защитой чести и достоинства потер­певшей стороны. В его преамбуле сказано, что издается он в отношении дворянства с целью охраны чести родов и лиц на времена настоящие и бу­

дущие, соразмерно прежним заслугам, нынешним и «впредь от потомства их надежно ожидаемым».

В положениях статей 1-5 Манифеста установлены запреты на совершение поединка при наличии умысла в собственном деле сделаться судьей, при выну­том оружии. Запрещено вызывать на драку (поединок) словом, письмом или пе­ресылкою; давать согласие на вызов. Не допустимы брань или попреки в отно­шении лица, повиновавшегося закону, не вышедшему на поединок. Помимо то­го, предусмотрены нравственные правила, которыми следует руководствоваться в жизни: «1. Не делай другому, что не хочешь, чтоб тебе сделано было. 2. Спра­ведливый человек не оскорбляет, не обижает. 3. Благородная душа не поносит, не поклепит. 4. Великодушный человек прощает и самым поведением своим оправ­дается»^[237].

Статьи 8-16 дают юридические толкования терминов «оскорбление», «обида» и называют различные виды и роды последней. Так, «оскорбление или обида есть: буде кто кого вредит в праве или по совести, как то: порочит, поклепит, пренебрежет, уничижит или задерет» (ст. 8). При этом выделены виды обиды: с намерением (ст. 9), словами (ст. 12), письмом (ст. 13), дейст­вием (ст. 14), тяжкая, то есть причиненная: в общенародном месте - храме Божием, Дворце Императорского Величества; в присутственном месте, когда обиженному нанесена обида во время отправления своей должности, при ли­цах, власть имеющих, во многолюдном собрании или обществе; при нанесе­нии обиды отцу или матери чадом; хозяину или хозяйке служащим; началь­нику подначальным; власть имеющего подвластному; ударом рукою или орудием в опасное место, по лицу или голове (ст. 16). Наряду с видовой ква­лификацией обиды приведена и родовая: словом, письмом, действием^[238].

Кроме материальных норм, Манифест содержит и процессуальные, направленные, в частности, на защиту прав посредством предъявления в суде гражданского или уголовного иска в случаях нанесения обиды. Так,

при тяжкой обиде потерпевшим мог быть подан иск уголовный, при дру­гой - гражданский (ст. 18). Вместе с тем приводятся и альтернативы ис­ковой форме восполнения нарушенного нематериального права - прими­рение сторон (ст. 21, 26), лишение права на иск при нанесении обидчику равной обиды (ст. 24). В документе обозначены также ограничивающие нормы, например: ст. 30 запрещает подчиненному вызывать на драку сво­его начальника; ст. 31 не допускает выход начальника на драку; ст. 32 не позволяет подданным и в России живущим, прежде всего благородному дворянству, военнослужащим или служившим, самовластно дракою брать удовлетворение; ст. 33 исключает возможность самовольного нахождения подданных и в России живущих, прежде всего благородного дворянства, военнослужащих или служивших, при драке (поединке) или способство­вания этому^[239].

Статья 46 указывает условие применения наказания к лицам, обоюдно решившим окончить ссору скрытной дракой: «Буде кто с кем согласится ссо­ру кончить дракою или поединком, не выбрав посредников, то за пренебри- жение посредничья примирения в чести и безчестии, обоих выгнать из служ­бы, из общества дворянства исключить и не терпеть в беседах и собраниях, разве добровольно отдадутся суду под стражу и в суде докажут, что не суть зло деятели или ослушники закона»^[240].

В ст. 51 Манифеста (предпоследней) дается наставление поддан­ным России и лицам, находящимся на ее территории: «Увещеваем и по­велеваем подданным нашим и всем в Российской империи находящим­ся и живущим людям всякого чина и состояния: 1. Жить мирно. 2. Поч­тение отдавать каждому принадлежащее и повиноваться начальству и власти, над ним поставленной. 3. Каждому стараться предупредить не­доразумения, ссоры, споры и прения, кои могут довести до огорчения. 4. Буде кто кому окажет неудовольствие или принесет жалобу за его

слова или поступки, то сие чинить без вспыльчивости и огорчения при посредниках; ответчик же жалобщику имеет дать при тех же посредни­ках все нужныя объяснения без вспыльчивости и огорчения, чтоб C обеих сторон оказано было законное послушание и почтение к власти законодательной» ^[241].

В юридической теории и судебной практике XIX в. созрели необходи­мые предпосылки для легализации термина и правового института «мораль­ный вред» в нормах российского права. Определение термина «бесчестье», сформулированное в действовавших Законах гражданских, уже не удовле­творяло ни теоретиков права, ни практикующих юристов. Редакционная ко­миссия по составлению Гражданского уложения в первоначальном издании Законов гражданских (1832) дала следующее определение: «Денежное возна­граждение, определяемое судом гражданским в удовлетворение за обиду, ко­гда она не есть беда тяжкая, подлежащая суду уголовному, называется бесче­стьем» (ст. 380)^[242].

Данная формулировка в общем виде повторяет ст. 16 и 18 Манифеста «О поединках»^[243]. Отсылочный характер нормы ст. 380 и ее неконкретность послужили основанием для Редакционной комиссии при издании Законов гражданских (1841) к разъяснению основного понятия этой статьи (в издании 1841 г. - ст. 556). Бесчестье раскрывалось как вознаграждение или творение пострадавшего за обиду, включающую также вред, хотя и не имуществен­ный, а нравственный^[244]. Тем самым в российском гражданском законодатель­стве впервые появился термин «нравственный вред». Однако такое толкова­

ние бесчестья уже являлось существенной новацией для российского граж­данского законодательства, что не входило в задачи, поставленные перед Ре­дакционной комиссией императором Николаем I. В последующих редакциях закон определял бесчестье как платеж за обиду (ст. 667 в более поздних из­даниях Законов гражданских)^[245].

Позиция Редакционной комиссии, выраженная в издании Законов граж­данских 1841 г., тем не менее пользовалась поддержкой судебной практики. Например, Комиссия по составлению проекта Гражданского уложения отмеча­ла, что еще в 1842 году в одном из решений Уголовного кассационного депар­тамента указывалось, что под бесчестьем следует понимать вместе с обидой и неимущественный вред, производимый ею^[246]. Такое объяснение термина закре­пилось не только в судебной практике, но и в теории российского гражданского права. В частности, В.И. Синайский рассматривал бесчестье как причинение вреда потерпевшему посредством нанесения личной обиды или оскорбления^[247].

В дальнейшем возмещение вреда стало регулироваться Гражданским уложением от 21 марта 1851 г.^[248] В нем встречаются лишь отдельные аналоги института компенсации морального вреда, которые не охватывают все слу­чаи его причинения. Так, ст. 667-670 предусматривают взыскание платежа в пользу потерпевшего от обиды или оскорбления от 1 до 50 рублей взамен уголовного наказания. Однако в Уложении нет норм, устанавливающих компенсацию морального вреда за причинение ущерба здоровью, соверше­ние убийства, что, видимо, ставило потерпевшего или его родственников в

затруднительное положение ввиду недопустимости денежных выплат за на­несенные им страдания.

С.М. Моносзон отмечал, что учение о непосредственном причинении вреда и убытков, заложенное в основу Закона от 21 марта 1851 г. «О возна­граждении за вред и убытки, причиненные преступлением или проступком», в рамках действующего Гражданского уложения сыграло весьма большую роль в русском праве. В нем предусматривалась градация ответственности по степени вины и последствий преступления.

Например, в случаях причинения кому-либо телесного повреждения или смертоубийства виновный должен был возместить, во-первых, все непо­средственно вызванные его деянием особые расходы (на лечение, уход за больным, погребение убитого), во-вторых, расходы на содержание семейства больного во время болезни. Кроме того, если в результате преступного дея­ния наступала инвалидность или смерть потерпевшего, виновный обязывал­ся: при инвалидности - обеспечить существование потерпевшего и его се­мейства «сколько это позволяет ему собственное состояние» (по решению суда), в случае смерти - предоставить семье погибшего (родителям, жене и детям) «достаточное и, по возможности, приличное по состоянию его семей­ства содержание» (по усмотрению суда и соразмерно с имуществом виновно­го), но только тогда, «если убитый содержал собственными трудами своих родителей, жену и детей» и они не имеют других средств содержания или же эти средства недостаточны (ст. 657-871)^[249].

В связи с этим представляется, что установление законодательством середины XIX в. компенсации за моральный вред, причиненный постра­давшему преступлением, которая предусматривалась не всеми уголовно наказуемыми статьями, обусловливалось частичным недоверием общест­ва в лице законодателя к развитию данного института в России. Приня­тию этого Закона способствовала деятельность М.М. Сперанского, кото­рый впервые в российском законодательстве выделил гражданское право

в отдельную отрасль, отграничив обязательства от причинения вреда пре­ступлением.

В Уложении «О наказаниях уголовных и исправительных» (1845 г.) со­держится ряд норм, касающихся вопросов вознаграждения за вред, причинен­ный потерпевшему. В частности, в ст. 59 говорится о том, что виновные в пре­ступлении, причинившем кому-либо убытки или вред, сверх наказания, к ко­торому присуждаются, обязаны вознаградить за этот вред или убыток из соб­ственного имущества, в точном соответствии с постановлением суда^[250]. Такое положение было сохранено и в Уложении 1903 г.^[251], но в нем, как и в предыду­щем, не указывалось, за какие именно уголовные преступления назначается вознаграждение за вред. Данный вопрос решал суд, назначавший постановле­ние о выплате потерпевшему вознаграждения виновным лицом. При этом не было разделения вреда на виды, а его дифференциация заменялась одним тер­мином - вред от преступления. В целом уголовное законодательство конца ХІХ-начала XX в. было справедливым по отношению к потерпевшему. В нем хотя и были определенные недостатки, отмеченные выше, но оно напрямую касалось вопросов вознаграждения за вред, причиненный от преступления, в отличие от действующего в настоящее время уголовного законодательства России.

Помимо уголовно-правового установления компенсации вреда, при­чиненного преступлением, в 1900 г. в России был опубликован проект Гра­жданского уложения, в котором предусматривалось право суда по своему усмотрению назначать денежную сумму за нравственный вред, причинен­ный телесным повреждением, в случаях лишения свободы или нанесения оскорбления, а также при изнасиловании «девицы, обольщенной обещанием на ней жениться». Однако этот документ был подвергнут активной критике со стороны юристов (Г. Верболовский, Я.К. Городский, П.Н. Гуссаковский,

К.П. Змирлов и др.) по причине неохваченности многих видов правонаруше­ний, совершение которых также причиняло моральный вред потерпевшему. При этом высказывались негативные мнения по поводу возмещения мораль­ного вреда, в частности, денежными средствами из-за невозможности объек­тивного установления размера его компенсации^[252].

Одним из противников материальной компенсации морального вреда был Г.Ф. Шершеневич, считавший, что «нужно проникнуться глубоким пре­зрением к личности человека, чтобы внушить ему, что деньги способны дать удовлетворение всяким нравственным страданиям. Переложение морального вреда на деньги есть результат буржуазного духа, который оценивает все на деньги, который считает все продажным»^[253].

По большому счету, дореволюционный законодатель не препятствовал возмещению неимущественного вреда о чем свидетельствует, в частности ст. 4 проекта Гражданского уложения 1910 г., в которой подчеркивается, что каж­дое лицо охраняется законом от насилий, обид и всяких иных противозакон­ных посягательств на личную его неприкосновенность, честь, свободу, имя или имущество^[254]. В связи с этим С.А. Беляцкин отмечает: «Пусть даже законо­датель не задавался серьезно мыслью о нематериальном вреде, а сосредоточивал внимание, главным образом, на имущественном ущербе ввиду большинства слу­чаев именно такого ущерба. Но раз закон не выразил категорического веления по этому предмету, он, по меньшей мере, развязал руки практике»^[255].

Впоследствии Сенат развил теорию возмещения нематериального вре­да в связи с увечьем, истолковывая понятие такого вреда, как всякий вред,

всякое зло, которым подвергся потерпевший. Из этого следует, что законода­тель автоматически относил категорию морального вреда к общей трактовке вреда, видимо, исходя из того, что «... в сущности, механизм психических по­трясений имеет такой же соматический характер, как и непосредственные физические повреждения на организм человека»^[256].

И.Я. Фойницкий полагал, что «обида, нанесенная человеку, чувству­ется им как вторжение в сферу его личности, как оскорбление его полно­правия, и это чувство вызывает рефлекс в виде оплаты за обиду в период мести. Мало-помалу грубые первоначальные формы смягчаются, и оплата перестает быть делом непосредственного рефлекса, подчиняясь указаниям совести, которая как продукт чувственный стороны человеческой природы, умеренной общежитием, создает для человека правила деятельности; отсю­да - нравственность, справедливость. Таким образом, грубое чувство боли от обиды сменяется моральными правилами совести, требующими пропор­циональности между обидой и оплатой»^[257]. По этому поводу А.О. Кистяков- ский писал: «Независимо от общественного вреда преступление причиняет вред частному лицу. Нравственная часть вреда и нередко часть его материальная бы­вают невознаградимы. Преступление нередко причиняет такой вред и такие убытки, которые вполне могут быть материально вознаграждены, если же нет, то, во всяком случае, материальное вознаграждение за вред и убытки может хо­тя бы отчасти уменьшить бедствия и несчастье, причиненные преступлением»^[258].

По мнению А.А. Жижиленко, говоря о возмещении вреда, как об инсти­туте, выполняющем определенные отличные от других институтов функции, необходимо иметь в виду следующее. Этот институт может быть использован в качестве одного из средств борьбы с преступностью, что иногда и бывает, поскольку имеются указания на возмещение вреда в уголовных кодексах, где,

однако, речь идет лишь о вреде, причиняемом преступным деянием. Некото­рые уголовные кодексы отводят в своей структуре известное место и возна­граждению за вред и убытки, причиненные преступлением, например Уложе­ние о наказаниях уголовных и исправительных (ст. 59-64), другие, в частно­сти, Уголовное уложение 1903 г., - не вносят в текст своих определений, упо­миная лишь о возмещении вреда, происходящего от преступного деяния. В целом идея общего предупреждения, несомненно, присуща возмещению вре­да, так как сознание человека о том, что он, в случае неправильного обогаще­ния, обязан будет возместить вред, причиненный его действиями, должно яв­ляться для него побудительной причиной отказа от совершения противоправ­ных поступков. В связи с этим наказание и возмещение вреда не должны про­тивопоставляться друг другу, поскольку одно из этих понятий лишь дополняет другое, образуя вместе с ним одно целое^[259].

Обязательства, возникающие вследствие правонарушения, а также обяза­тельства по вознаграждению за причиненный вред и убытки, принадлежат, с одной стороны, к обязательствам имущественным и определяются началами юридических отношений об имуществе и ценностях, с другой - к области уго­ловного права и устанавливаются в соответствии с его положениями. Вопрос, в чем может состоять нарушение имущественных интересов и в чем должно со­стоять вознаграждение за их нарушение, решается по началам имущественных юридических отношений; вопрос же о том, кто должен возмещать нанесенный вред и убытки и в какой мере, разрешается по самому существу дела или на ос­новании начал тех же имущественных юридических отношений, когда наруше­ние признается проступком или преступлением. Если нарушение не является преступлением или проступком, то и в этом случае обязательство вознаградить

за вред и убытки ничем не отличается от обыкновенных обязательств, кроме способа своего происхождения или установления^[260].

При этом нельзя игнорировать нравственный элемент в том вреде и убыт­ках, которые причинены преступным посягательством. Отрицание его значения привело бы судебную практику к результатам, не согласующимся с интересами потерпевшего, для обслуживания которого и создан институт гражданского иска в уголовном судопроизводстве. Но нельзя также предполагать, что субъективные моменты, заключающиеся в чувствах и ощущениях, могут быть переводимы на деньги, или иную материальную мерку. Поэтому ввиду невозможности их игно­рирования, необходимо признать, что суды должны принимать этот вред во вни­мание при оценке вреда материального, и во взаимном сочетании того и другого искать основания для определения той меры, в которой, по обстоятельствам дан­ного дела, надлежит вознаградить потерпевшего в пределах свободы действий, предоставленных законом суду^[261].

Таким образом, проводимые в Российской империи научные исследо­вания в различных областях юридической науки с конца XVII до начала XX в. свидетельствуют о существовании института морального вреда, праве пострадавшей от преступления стороны на его возмещение и необратимости преступных последствий этого вида вреда, что обусловило разработку зако­нодательных актов, касающихся вопросов компенсации морального вреда, причиненного потерпевшему преступником. Кроме того, мировое сообщест­во в конце XIX в. обращало повышенное внимание на недостаточную защиту государством потерпевшего от преступления. Так, на состоявшемся в 1895 г. в Париже международном тюремном конгрессе констатировалась необходи­мость применения более действенных мер для вознаграждения потерпевшего

за причиненные ему преступлением вред и убытки^[262]. Однако реализация пла­нов по дальнейшему развитию института компенсации морального вреда в России еще долгое время была невозможной вследствие произошедших кар­динальных политико-правовых изменений, обусловивших нецелесообраз­ность его юридического существования в стране.