1. Прототипы института компенсации морального вреда в источ­никах права Древней Руси

История развития института компенсации морального вреда в России уходит в далекое прошлое. Эволюция этого правового института связана с раз­личными периодами развития нашего государства и права.

По мнению А.С. Максимовича, «...в жизни славяно-русского народа, на разных степенях его общежития, наказание являлось в трех различных видах, или системах. Древнейшую систему наказаний в России составляли частная месть за преступление и нанесенное оскорбление, и плата вознаграждения, или выкуп за оставление мести; следующую за нею систему наказаний составляли смертная казнь и тяжкие телесные наказания (она может быть названа системой устрашения или публичной мести); наконец, третью систему составляли наказа­ния юридические в тесном значении этого слова»^[154]. Этому способствовало отсут­ствие четко построенной и выработанной государственной правовой системы.

В Киевском государстве не было разницы между гражданским и уго­ловным правом, поэтому не имелось различия и в процессе. Более того, в пе­

риод раннего феодализма (IX-XI вв.) не существовало и судебных органов как особых государственных учреждений, в связи с чем судебные функции выполняли органы власти как в центре, так и на местах. Суд не отделялся от органов управления исполнительной власти, вследствие чего судьями высту­пали князья, посадники, волостели^[155]. Такое положение оставалось вплоть до XIX в. в силу отсутствия разграничения системы права на уголовное и граж­данское, что не позволяло выделить компенсацию морального вреда в само­стоятельный правовой институт.

Первым способом возмещения морального вреда потерпевшей стороне была частная месть, период которой, по мнению Г.Е. Колоколова, преимуще­ственно приходился на догосударственную стадию устройства общества. В целом, безотносительно к России, первичной формой общественной жизни являлся патриархальный род. И только много позже, когда люди освободи­лись от этой тяготеющей над ними «нравственной юридической единицы», они могли вступать в более широкие объединения, основанные на началах взаимной помощи и круговой поруки^[156].

Однако необходимо учитывать мнение и других ученых, полагавших, что первобытное (дорюриковское) устройство общественной жизни славян на Руси было общинное, а не родовое. Так, один из авторитетнейших исследова­телей истории государства и права древней Руси Б.Д. Греков считал, что все народы, в том числе восточнославянская группа, в своем развитии прошли од­ни и те же этапы. Последняя также пережила период родового бесклассового строя, когда община родовая сменилась «общиной соседской, рядом с которой существовала и большая семья», что происходило в VIII-IX вв., а уже к XI в. остатки этой эпохи практически исчезли^[157].

Изначально князья не имели склонности и возможности вмешиваться в общественную жизнь и поддерживать порядок, если к ним не обращалось

с такими просьбами само население. Преступление в то время считалось «обидою», за которую должен был отплатить (отомстить) сам обиженный или его род. Человека защищал не князь, а близкие обиженному люди; за убитого мстили отец, братья, дяди, племянники. Обычай «кровной мести» и вообще «мести» был так широко распространен, что признавался законом как нормальное правило. Иначе и быть не могло в обществе, в котором княжеская власть только что возникла, где князь был иноплеменником, ок­руженным дружиной таких же иноземцев-варягов. Наподобие того, как ва­ряжская дружина со своим конунгом-князем составляла особое сообщество среди славян, последние и сами имели такие же обособленные объединения.

В языческое время на Руси было лишь одно сословное различие: деление людей на свободных и несвободных (рабов). Свободные имено­вались мужами, а рабы носили название челядь (в единственном числе холоп, раб). Положение последних, очень многочисленных, было тяжко: они рассматривались как «рабочий скот» в хозяйстве своего господина. Помимо этого, они не могли иметь собственного имущества, быть сви­детелями в суде и самостоятельно отвечать за совершенные ими деяния. За них ответствовал господин, имевший право на жизнь и смерть при­надлежавших ему холопов, которых наказывал по своему усмотрению. Свободный человек находил себе защиту в своем сообществе, холоп - только у своего господина; когда же тот отпускал его на волю или про­

гонял, он становился изгоем, лишаясь всякого покровительства и при­станища^[158].

После крушения цементирующей власти родового коллектива необхо­димое ограничение свободы личности могло обеспечить только иерархиче­ское строение общества, что обусловило зарождение государственности. Формирование государства являлось не насилием над обществом, а осозна­ваемой им самим жизненной необходимостью^[159].

Исторически сложилось так, что Россия как государственно-территори­альное образование находится в месте пересечения двух культур - Востока и За­пада. Тем самым территориальная обособленность могла прямым образом влиять на распространение (имплементацию) в Древнерусском государстве иностранно­го права, обычаев и культуры сопряженных государств, несмотря на существо­вание самостоятельного этноса с устоявшимися традициями и культами в сфере религии.

Языческие верования наших предков вообще малоизвестны. Как и все арийцы (народы, принадлежащие к восточной ветви индоевропейской языковой общности), русские славяне поклонялись силам видимой природы и почитали дух предков. Силы природы воплощались у них в личные божества, такие как: Дажьбог - бог солнца и небесного огня (одно из названий бога солнца - Хоре); Сварог - бог неба и небесного огня, отец Дажьбога и Сварожича - бога земного огня; Стрибог - бог воздушных стихий (ветра, бурь и т. д.); Велес - «скотий» бог, покровитель стад и пастбищ; Мать-Земля сырая - божество земли (почитая землю как свою мать, славяне чтили Дажьбога и Велеса, как дедов человече­ских); женское божество Мокошь - богиня плодородия.

Названные образы богов не получили у славян той ясности и опреде­ленности, как, например, в более развитой греческой мифологии. Внешний культ у славян также был не вполне сложившимся: не было ни храмов, ни

особого сословия жрецов. Кое-где на открытых местах ставились грубые языческие изображения божеств (идолов), которым приносились в дар жерт­вы - предметы или живые существа (убиваемые), чем и ограничивалось идо- лослужение^[160].

Восточнославянские боги требовали почитания, как всякие уважающие себя боги, но не человеческих жертв. Совсем другим был балто - скандинав­ский культ Перуна (по-литовски Перкунаса), бога обновленной языческой религии. C возвеличеванием Перуна, бога войны и громовержца, земля обаг­рилась кровью человеческих жертв. Этот культ насаждался на Руси только некоторыми киевскими князьями, ориентировавшимися на балтийское язы­чество. Владимир, будучи также ему привержен, допускал даже убийство своих сограждан в жертву Перуну, не являвшемуся исконно древнерусским богом^[161].

Однако древних русов нельзя в полной мере считать язычниками. На­стоящее язычество - это политеистические верования и обряды, тогда как древние русы верили в бога солнца. Язычниками ими назывались чужестран­цы (иноплеменники), говорившие не на их языке, имевшие чуждые им веро­вания, традиции и культуру.

C учетом отмеченных религиозных особенностей общества, обуслов­ленных идолопоклонством богам и жертвоприношением в честь их почита­ния, можно предположить, что культ языческого верования косвенно повли­ял на возникновение кровной мести.

В X в. восточные славяне были вовлечены авантюристическими дру­жинами варягов в столкновение с отдаленными странами - Византией и за­падноевропейским миром. Это нарушило спокойное состояние обычного права двояким образом: усилило разнообразие в понимании юридических норм и принудило привести свои отечественные нормы в соответствие с чу­жеземными. Отсюда возникли первые приемы законодательства: договоры с иноземцами и рецепция (принятие) чужих законов^[163].

При всем многообразии культур Древняя Русь воплотила в себе визан­тийскую концепцию развития власти - «симфонию властей», строящуюся по формуле «православие, самодержавие, народность». Впервые эта концепция сформулирована императором Юстинианом в VI в., а была переработана в IX в. Ее смысл заключался в гармоничном воздействии «священства и царст­ва», то есть Церкви и государства. В Русском государстве концепция «сим­фонии властей» была воспринята после крещения Руси в 988 г. и ее форми­рование проявлялось в двух взаимосвязанных аспектах.

Исторические условия Византии и Древнерусского государства имели существенные различия. Русь не была централизованным государством, в связи с чем политический идеал Византии не мог быть в полной мере вос­принят в Киевской Руси, поэтому «русская симфония» отличалась от «визан­тийской» большей самостоятельностью духовной власти.

Постепенно гармония «священства» и «царства» на Руси наруши­лась, так как государство стремилось подчинить себе Церковь, что при­вело к конфликту во второй половине XVII в.

В.Н. Грибовский отмечал, что при составлении договоров принимались в соображения и русские обычаи, но лишь постольку, поскольку они не противоречили стремлению греков наложить узду на первобытные нра­вы русских^[165].

Наличие договорных отношений было необходимо для государства, потому как это приводило и к постепенному уменьшению политического воздействия Византии на Русь, что укрепляло стабильность. C юридической точки зрения возникновение договорных отношений способствовало появле­нию первых законодательных (правовых) источников, которые впоследствии стали памятниками отечественного права. В течение X в. киевскими князья­ми были заключены 4 договора с греками: в 907 и 911 гг. - Олегом, в 945 г. - Игорем, в 971 г. - Святославом. В связи с этим обратимся к характеристике обозначенных договоров с целью выявления правовых норм, обусловленных возмещением причиненного вреда потерпевшему.

Мирный договор Олега 907 г., заключенный им после взятия Констан­тинополя, в подлинном виде не сохранился, а дошел до нас в виде пересказа. Отсюда можно предположить, что это не отдельный договор, а ряд статей до­говора 911 г., выхваченных и занесенных летописцем ошибочно^[166].

Договор 911г. заключался послами князя Олега для поддержания мир­ных отношений с греками. Этот договор, считавшийся первым по времени писаным условием между русскими и греками до договора 945 г., кроме ста­тей политического характера включал в себя положения из области частного уголовного и гражданского права. На содержание частного права оказали ви­димое влияние византийские правовые воззрения, которые дали русичам но­вое право, проникнутое греческими понятиями^[167].

Заключаемые договоры с Византией предопределили на уровне согла­шений одну из первых правовых систем защиты нарушенных прав славян

путем установления договорных гарантий. Так, в тексте договора 911 г. ска­зано: «По первому ибо слову, да умиримся с вами, Греками, да любим друг друга от всеа души и изволениа... написанием и клятвою извещаемую лю­бовь непревратну и непостежиму. Тако же и вы Греки, да храните таку же любовь ко князям нашим светлым Русским и ко всем, иже суть под рукою светлаго князя нашего, несоблазну и неприложну воину и во вся лета»^[168].

Соглашения, установленные на уровне договоров, содержали правовые нормы, связанные с возмещением славянам вреда, причиненного греческой стороной, посредством применения мести к виновному лицу: «Аще кто убьеть Христиана Русин или Христьян Русина, да умреть, идеже аще сотворить убий­ство. Аще ли убежить сотворивыи убийство, аще есть имовит, да часть его, сиречь, иже его будеть по закону, да возметь ближний убьенаго, а и жена убившаго да имееть, толицем же, пребудеть по закону. Аще ли есть неимовит сотворивыи убой и убежав, да держиться тяжи, дондеже обрящеться, яко да умреть». Так же применялось имущественное возмещение вреда потерпевше­му: «Аще ли ударить мечем или бьеть кацем либо сосудом, за то ударение или бьенье да вдасть литр 5 сребра по закону Русскому»^[169].

Обязанность по возмещению причиненного вреда славянам вызывалась безусловностью выполнения двухсторонних договоров, так как государства брали на себя обязательства по их соблюдению и обеспечению действия. На­ряду с правом на возмещение вреда, в договорах указывались основания для этого и его размеры.

Возмещение вреда строилось на принципе дифференциации ответствен­ности виновного, а также зависело от социального положения заинтересован­ных сторон, участвующих в процедуре возмещения вреда. Такая процедура имела, по всей видимости, публичный характер ввиду принадлежности участ­ников к определенному государственному и религиозному сословию. Обозна­ченная особенность способствовала установлению государственного механиз­

ма возмещения вреда, а впоследствии - трансформации аналогичных норм в кодифицированные источники права.

После неудачного похода в 944 г. князя Игоря на Византию им был в 945 г. заключен с нею третий договор, включавший в себя положения дого­воров 907 и 911 гг. В нем предусматривались статьи по возмещению причи­ненного вреда потерпевшему, совмещавшие применение к преступнику как личной расправы, так и имущественные санкции: «Если же убьет христианин русского или русский христианина и будет схвачен убийца родичами (убито­го), то да будет он убит. Если же убийца убежит, а окажется имущим, то пусть его имущество возьмут родичи убитого. Если же он окажется неиму­щим и (при этом) он убежал, то пусть его разыскивают, пока не будет най­ден; если же будет найден, то да будет он убит»^[170].

В 971 г. князь Святослав был побежден греками, что вынудило его заключить с Византией четвертый мирный договор. Дошедший до нас в полном виде, этот договор не отличается большим объемом своего содер­жания, так как ограничивается только клятвой князя быть в вечном мире с греками^[171].

Установление в договорах с греками санкции в виде применения к пре­ступнику мести свидетельствовало о том, что на Руси она была обязательна и воспринималась как должное. Тем самым применение мести, на наш взгляд, является первоначальным способом возмещения морального вреда в разви­вающемся обществе.

Обратимся к другим историческим фактам, доказывающим существование на Руси мести как способа возмещения морального вреда. Свидетельством этому является летописный рассказ о том, как княгиня Ольга отомстила древлянам за убийство своего мужа князя Игоря. Применение мести за убийство близкого че­ловека считалось священной обязанностью. Месть за родича была по преимуще­ству подвигом. Тот, кто свято исполнял обязанность мести, являлся героем прав­

ды, и чем жестче была месть, тем больше удовлетворения находило себе тогдаш­нее общество, которое чтило мстителя как достойного родича. Вот почему в пре­дании говорится, что месть Ольги была достойной, а она - мудрейшая из людей, прославляется именно за то, что сумела изобрести достойную месть.

В русской летописи отмечено несколько случаев, когда месть вызывала новую месть, что могло влечь за собой и убийство невинных, которые, одна­ко, так или иначе были связаны с виновным.

Древляне, мстя князю Игорю за притеснения, казнили его в 944 г. За смерть мужа княгиня Ольга сурово им отомстила четырежды, не отличая ви­новных от невиновных: в первый раз жертвами ее мести стали 20 человек; в третий - погибло 500 человек; сколько их было убито во второй и четвертый раз, летописец не указывает.

Рогнеда, дочь Полоцкого князя Рогвольда, не пожелала выйти замуж за Владимира, тогда он отомстил: убил ее отца и двух братьев, а Рогнеду на­сильно сделал своей женой. Она пыталась отомстить ему - убить его во сне. За это Владимир хотел ее казнить, но их сын Изяслав заявил ему, что убийст­во Рогнеды будет им отомщено.

В княжестве Ярослава в Новгороде находящиеся у него на службе ва­ряги сотворили насилие над новгородцами. Последние избили варягов, за что разгневанный князь иссек новгородцев, не различая правых от виновных.

Киевляне, освободив из неволи князя Всеслава, заставили князя Изя- слава бежать из Киева, а двор его разграбили. Мстислав, сын Изяслава, отом­стил киевлянам - убил 70 человек, освобождавших Всеслава, некоторых ос­лепил, других, по словам летописца, без вины погубил.

Князь Олег в 1284 г. убил князя Святослава, брат убитого отомстил убийце и его невинным детям: «После же Александр брат Святослава убил Олега и двух сыновей его малых»^[172].

Примером существования кровной мести в древней Руси можно считать также историю с Яном, сыном Вышаты, сборщиком дани князя

Святослава. В Повести 1071 г. говорится, что в районе Белоозера объяви­лись два волхва с тремястами своими людьми «убивашета многы жены и именье ихъ отъимашета собе». Белоозерцы жаловались Яну Вышатичу на эти беззакония, который, предварительно выяснив, кто у кого погиб (се­стра, мать, дочь), для восстановления справедливости поучал их: «мьсти- те своихъ». В результате белоозерцы «поимше, убиша я и повесиша я на дубе: отмьсте»^[173].

По мнению П.А. Кошеля, право мести возникло у древних славян в связи с тем, что любое человеческое действие, причиняющее вред, должно было рассматриваться через призму ответственности частного лица именно перед частным лицом^[174]. Согласно точке зрения В.В. Есипова, вся система древнерусского права была буквально пронизана духом мщения за причи­ненную обиду или вознаграждением за обиду понесенную^[175].

Летописец рассказывает, как при князе Владимире I языческая ки­евская чернь, по наущению бояр и старцев решив отметить человеческим жертвоприношением военные победы княжеского войска, в том числе на западе, в 983 г. убила двух варягов-христиан, отца и сына, за отказ отца отдать своего сына в жертву «богам». Эти свв. Феодор и Иоанн стали первыми и последними мучениками языческой Руси. Но, несмотря ни на что, основные истины христианской веры продолжали распространяться в Киеве. Владимир, имея возможность уяснить смысл христианского культа и его преимущества в сравнении с другими, решил стать христианином и принять святое крещение. О том, где совершалось над ним это таинство приобщения к церкви, как он крестил свой народ, говорится, в частности, в ряде преданий. В одних - указывается, что он крестился в Киеве, в дру­

гих - местом его крещения называется город Василев (в 35 верстах от Киева); в третьих - утверждается, что он принял крещение в Крыму, в греческом городе Корсуне (Херсонесе).

Спустя сто лет после крещения Руси летописец повествует об этом следующее: пришли к Владимиру сначала волжские болгары, похваляя свое магометанство, затем немцы от римского папы, потом хазарские ев­реи (иудеи) с проповедью своего закона и, наконец, греческий философ с православным учением. Все они хотели обратить Владимира в свою веру. Он же, выслушав их, всех отослал прочь, кроме грека, с которым долго бе­седовал и отпустил с дарами и почестями, но пока не крестился. Владимир, созвав своих советников, рассказал им о приходе к нему проповедников, прибавив, что более всего его поразили рассказы греческого философа о православной вере. Те предложили князю отправить в разные страны сво­их посланцев, чтобы посмотреть: «кто как служит Богу?» Побывав на вос­токе, на западе, послы попали в Царьград, где были поражены несказан­ным благолепием греческого богослужения. Об этом они рассказали Вла­димиру, добавив, что сами не хотят оставаться более в язычестве, познав православие. Это испытание вер через послов решило дело. Владимир прямо спросил своих советников: «Где крещение примем?» А они согласно ответили: «Где тебе любо». В 988 г. он пошел с войском на Корсунь и оса­дил этот упорно сопротивлявшийся город. Владимир дал обет креститься, если возьмет его, который действительно взял. Не крестясь еще, он напра­вил своих людей в Царьград к царям-братьям Василию и Константину, грозя идти на них и требуя за себя замуж их сестру Анну. Цари ответили, что не могут выдать царевну за «поганого», то есть за язычника. На это Владимир заявил, что готов креститься. Тогда цари прислали в Корсунь сестру свою и с ней духовенство, которое крестило князя вместе с дружи­ной и обвенчало его с царевной. Перед крещением Владимир заболел пос-

леп, но чудесно исцелился во время самого таинства крещения^[176]. Оставив византийцам город, по возвращении на Русь он крестил киевлян в Днепре в 988 г. и новгородцев в Волхове в 989 г.^[177]

В летописи, как видно, объединены в одну повесть ряд преданий, расска­зывающих о том, что: во-первых, князю Владимиру предлагали принять свою веру болгары, хазарские евреи, немцы и греки, пришедшие в Киев и жившие в нем, во-вторых, Владимир, не только пребывавший во тьме язычества, но и по­раженный физической слепотой, чудесно во время крещения прозрел сразу и духовно, и телесно; в-третьих, для принятия греческой веры Владимир счел нужным осадить греческий город Корсунь, чтобы вместе с ним как бы завое­вать и греческую веру, приняв ее рукою победителя (в трудах по истории Древ­нерусского государства называются иные причины этого похода Владимира - скрепление мира и союза с Византией, в том числе посредством брака с царев­ной Анной, а также время и место его крещения - 987 г. в Киеве^[178]).

В конце X в. (988 г.) отношения Руси с Византией привели к приня­тию русичами христианства (к тому же обращение Владимира в правосла­вие было весьма значимым для всех киевлян, поскольку висевшая над ка­ждым из них угроза бессмысленной смерти отпала. За совершенный им поступок, превратившийся в «деяние», его отблагодарили церковь и на­род), что произвело настоящий переворот во всех сферах их правовой жиз­ни: обычное русское право во многом прямо противоречило учению о хри­стианской морали и церковного права; с христианством явилась церковь как учреждение внешнее, имевшее свои канонические законы, во многом не приемлемые обычаями русских; наконец, с церковью прибыло множе­ство людей из Византии, образованных и влиятельных, привыкших к сво­ему праву и считавших непригодными для регулирования межличностных и имущественных отношений действовавшие нормы русского права. Такой

всеобъемлющий переворот мог бы вызвать полную замену местного права чужим, но благодаря устойчивости русского обычного права он привел только к необходимому усвоению церковного права, к частичной и сво­бодной рецепции некоторых кодексов византийского светского права. Од­ними из важных заимствованных источников славянского и православного церковного права явились Эклога (законодательный свод) Льва Исавряни- на и Константина Копронима (739-741 гг.) и Прохирон (практическое ру­ководство для судей) Василия Македонянина (870-878 гг.).

Сфера действия рецепированного права простиралась в ряде отноше­ний на все гражданское общество (право семейное и некоторые части уго­ловного) и во всех отношениях на некоторые классы общества («людей цер­ковных»). Для указания пределов непосредственного действия рецепирован­ного права возникли церковные уставы русских князей^[179]. Митрополит и во­обще духовенство управляли и судили подчиненных им людей так, как это делалось в греческой церкви, на основании особого сборника законов Номо­канона, получившего на Руси в болгарском переводе название Кормчей кни­ги. В этом сборнике заключались церковные правила Апостольские и вселен­ских соборов, а также гражданские законодательные акты православных ви­зантийских императоров^[180].

Так, в 530 г. византийский император Юстиниан издал закон, по кото­рому все каноны христианской веры признавались одновременно и законами государства, отчего правопорядок только укрепился. В 131-й новелле закона императора недвусмысленно сказано, что теряет силу всякий государственный закон, противоречащий канонам. Проницательные правители понимали, что Священное Писание и решения церковных соборов опережают государствен­ное законодательство и составляют его живую, нравственную основу. В Древ­ней Руси наряду с княжескими уставами и грамотами самое широкое распро­странение получили номоканоны - сборники права, содержащие в себе как

церковные канонические правила, так и постановления светской власти. В ре­зультате русское право вбирало в себя чистоту христианских догматов и осо­бенности отечественного русского национального быта^[181]. Тем самым древне­русские источники права подверглись влиянию распространенной в Визан­тии по традиции, шедшей от римской юриспруденции синоптической коди­фикации, образец, которой был дан Институциями Юстиниана. Начало ре­цепции римского права в Византии было связано со смертью в III в. римского императора Александра Севера и великого римского юриста Геренния Моде- стина (345 фрагментов из его произведений, в основном по вопросам частно­го права, были включены в Дигесты - часть Кодификации Юстиниана).

И.А. Покровский отмечал, что «рецепция римского права была и исто­рической необходимостью, и фактором прогресса, ибо позволила удовлетво­рить общеевропейскую потребность в универсальном, общем праве, осно­ванном на индивидуалистических (частноправовых) началах и позволяющем оформлять имущественные взаимосвязи различных лиц независимо от их на­циональной и государственной принадлежности»^[182].

На рецепцию римского права в нашей стране оказала влияние ино­странная правовая культура, что, по мнению В.А. Летяева, носило в России волновой характер: сначала - византийское (греко-римское) влияние, затем русское правосознание было проникнуто идеей «Москва - третий Рим», в XVIII в. произошла «петровская рецепция западного права». В этом же веке на русское правосознание оказывалось воздействие и теории естественного права. В соответствии с доктриной этого права о просвещенном монархе как субъекте правосознания в русское законодательство попадает содержание и институтов зарубежного права, и целых нормативных актов, то есть возника­ет явление «культурно-правового космополитизма». В России, как и в других европейских странах, стало уделяться особое внимание кодификационной

работе, посредством которой закреплялись не только буржуазные государст­венно-правовые, но и гражданско-правовые принципы, основанные на мно­говековой истории естественного права, а также осуществлялось политико­правовое объединение. Долговременное воздействие названных факторов на русское правосознание способствовало удержанию в России интереса к рим­скому праву как одной из сторон иностранного влияния^[183].

Однако церковные уставы в правоприменительной практике появились не сразу. Как полагал известный русский историк В.О. Ключевский, «...до поло­вины XI столетия княжескому судье едва ли был и нужен писаный свод зако­нов. Княжеский судья мог обходиться без такого свода по причинам: 1) были еще крепки древние юридические обычаи, которыми руководствовались в су­дебной практике князь и его судьи; 2) тогда господствовал состязательный про­цесс, пря, и если бы судья забыл или не захотел вспомнить юридический обы­чай, то ему настойчиво напомнили бы о нем сами тяжущиеся стороны, которые, собственно, и вели дело и при которых судья присутствовал более безучастным зрителем или пассивным председателем, чем руководителем дела; наконец, 3) князь всегда мог в случае нужды своей законодательной властью восполнить юридическую память или разрешить казуальное недоумение судьи»^[184].

Светская власть находилась в прямой зависимости от церкви в силу того, что великие князья были сановниками божьими. В связи с этим инте­ресен рассказ летописца о проведении князем Владимиром Святославичем судебной реформы, которая должна была стать ответом государства на разбои. Владимир, следуя нормам русского права, брал с убийц виры - штрафы. Епископы (греки) посоветовали Владимиру наказывать убийц смертью, усилив предварительное расследование («со испытом»), Вели­кий князь последовал их совету, но в результате этого государство ли-

шилось некоторой части доходов. Тогда русские старцы и епископы (те же или другие - неясно) посоветовали ему вернуться к прежней вире и употреблять ее на приобретение коней и оружия. Владимир согласился с этим и стал придерживаться русского обычая отцов и дедов^[185]. Однако он вновь отверг виры и начал казнить разбойников, но вскоре был вынуж­ден прекратить казни и вернуться к вирам. Вызвано это было тем, что те же «епископы и старцы» опять убедили Владимира в том, что «ожа вира, то на оружьи и на конихъ буди»^[186].

Согласно исследованиям Р.Л. Хачатурова применение кровной мести начинает уменьшаться вместе с ослаблением кровных связей в разлагающем­ся первобытном обществе. Считаясь религиозным долгом, месть соответст­вовала определенному виду религии: в догосударственной Руси - языческой, в государственной Руси - христианской^[187].

По мнению Г.Е. Колоколова, постоянное истребление целых родов и се­мейств («и воссташа род на род»), являвшееся последовательным результатом кровной мести, все-таки вызывало в обществе осознание того, что месть необ­ходимо заменять какими-либо другими средствами. Большинство исследовате­лей абсолютно единодушны в том, что в древних обществах отношение к кров­ной мести было неоднозначным. Наряду с ее безусловными достоинствами - «процессом обуздания правонарушителей», существовали и достаточно серьез­ные недостатки - отсутствие спокойствия и чувства безопасности ни в чем не­повинных людей.

«И вот мы видим, - пишет Г.Е. Колоколов, - что в случае нанесения вреда, требующего мщения, обиженный уже отказывается от мести, вступая с обидчиком в мировые сделки, по которым последний должен уплатить за

обиду известную денежную пеню. Такие сделки - - входят постепенно во всеобщее употребление, и месть-самоуправство заменяется, таким образом, системой выкупов или композиций»^[188].

Почему же церковь продолжала диктовать правителям свои условия, при которых признавалась месть как способ возмещения вреда. На этот во­прос пытался ответить профессор Гейдельберсгкого университета К.Ю. Мит- термайер, который полагал, что в уголовном праве древних народов, считая германских, наряду с представлением о возмездии и верованиями в необхо­димость устрашения, существовало устойчивое представление о некоем не­годующем божестве и необходимости примирения с ним посредством нака­зания виновного лица^[189].

Церковь имела и твердо очерченную в законодательстве судебную юрисдикцию. Она добилась от киевских князей Владимира I и Ярослава подтверждения тех судебных прав, которыми обладала в Византии, и вме­сте с тем стремилась к тому, чтобы в круг ее правомочий вошел ряд дел, рассматривавшихся византийскими светскими судами. Следовательно, речь шла о большем расширении церковной юрисдикции, даже по сравне­нию с Византией. По имеющимся данным, названные князья пошли на­встречу церкви. Устав великого киевского князя Владимира II Мономаха содержал более широкий перечень дел, переданных церкви для судебного разрешения (в том числе дела, отданные ей его предшественниками), а именно: Росруст (самостоятельное расторжение брака), Пошибанье (изна­силование), Умыкание (похищение женщин), Урекание (оскорбление сло­вом), Зелейничество (церковная татьба), Пря (спор между мужем и женой о «животе» (имуществе) и пр.^[190]

В целом со времени принятия Русью христианства русской Церкви бы­ла предоставлена двоякая юрисдикция. Она, во-первых, судила всех христи­

ан, духовных и мирян, по некоторым делам духовно-нравственного характе­ра, во-вторых, судила некоторых христиан, духовных и мирян, по всем делам церковным и внецерковным, гражданским и уголовным^[191].

Представляется, что необходимость дополнительного принятия вла­стью самостоятельных законодательных актов по многим вопросам народно­го быта вплоть до царствования Петра I отсутствовала. Даже светские суды, а не только церковные, старались применять в своей практике номоканоны. Применение христианских начал в юридической практике вело к сокраще­нию удельного веса официального насилия и расширению сферы «саморегу­лирования» общества посредством совестных актов нравственности (Прав­ды), что и было действием настоящего права^[192].

Впоследствии обозначенные способы возмещения вреда потерпевшей стороне нашли свое отражение в различных редакциях Русской Правды. Термин «правда» был заимствован из византийского права, так как в Визан­тии считалось, что закон получил свое название от «правды». Значит, логи­чески рассуждая, можно прийти к выводу о том, что Русская Правда означала Русский закон. Принятие этого источника было связано с укреплением на Ру­си централизованной власти и объединением договорных положений в еди­ный законодательный акт.

Одним из древнейших правовых актов является Краткая Правда (20-70-е годы XI в.), которая являет собой кодекс норм прецедентного права. Всеми этими нормами, видимо, регламентировались отношения в пределах княжеско­го (позднее и боярского) хозяйства, вынесенного за пределы официальной сто­лицы государства. Возможно, что это и определило название самого памятни­ка - «Правда роськая» (от раннего значения слова «русь» - дружинники). Кос­венным подтверждением такого предположения может служить то, что в ряде списков Русскую Правду продолжает Закон Судный людей («людьми» в Древ­ней Руси называли подданных). Не исключено, что именно в княжеско-

дружинной среде начали складываться новые социальные отношения, не рег­ламентируемые традицией: между самими дружинниками, между дружинника­ми и «служебной организацией», между князем и слугами, князем и свободны­ми крестьянами-общинниками. Все остальное население Киевской Руси в обы­денной жизни, скорее всего, продолжало руководствоваться нормами обычного права, нигде не записанными. О них можно судить лишь по косвенным следам, сохранившимся в Русской Правде. Самым ярким из них является, несомненно, обычай кровной мести, об ограничении которого говорится уже в первой статье Краткой Правды^[193].

Русская Правда как юридический акт в пространной редакции, включа­ет в себя два самостоятельных памятника, которые объединяют две ее части. Первая часть написана при великом князе киевском Ярославе Мудром в пер­вой половине XI в., а вторая - во второй половине XI в., составленная в пе­риод княжения Ярославичей.

Источниками Русской Правды явились древнерусские обычаи, княже­ские уставы и косвенно византийское право. В Правде содержатся положения княжеских уставов: Изяслава - о вире, Владимира Мономаха - о процентах; из византийского права, вероятно, наличествует статья об ответственности господина за преступления, совершенные его рабом.

Между тем имелись различные теории о происхождении Русской Правды путем заимствования из скандинавского, германского или римского права, которые представляют собой лишь догадки, не имеющие прочной ос­новы и опирающиеся на подобия некоторых правовых положений. Однако такое сходство объясняется не заимствованием, а общностью условий перво­бытной жизни различных народов^[194]. Но, как бы то ни было, Русская Правда является одним из первых кодифицированных источников древнерусского права, который содержит целый ряд статей, направленных на защиту жизни,

здоровья, чести и имущества человека. При воровстве, незаконном пользо­вании чужой вещью, помимо возмещения имущественного ущерба, уста­навливалось особое денежное возмещение «за обиду». Например, в статье 34 пространной редакции Русской Правды говорится, что в случае кражи ко­ня, оружия или одежды, возвращая похищенное, виновный платит собствен­нику еще 3 гривны за обиду^[195].

В первом списке Русской Правды (1016 г.) убийца отдавался в полное распоряжение родственников убитого по праву кровной мести^[196]. Постепенно круг родственников сужался. Князь же являлся мстителем безродных, пред­почитая за убийство плату (деньги), которая именовалась вирой (системой вир), с заранее установленной шкалой ценностей: голова свободного горожа­нина или семьянина оценивалась в 40 гривен, за убийство боярина или дру­гого господина взыскание увеличивалось в 2 раза, за убийство раба - умень­шалось до 12 гривен^[197].

Отсюда видно, что кровная месть теряла свое первоначальное свойство. Прежде всего это выражалось в ограничении круга возможных мстителей, что связано с превращением родовой общины в соседскую, распадом кров­нородственных связей. Таким образом, кровная месть по Русской Правде но­сила характер переходный - от непосредственной расправы рода к наказа­нию, налагаемому государственным органом^[198].

Согласно Русской Правде мстить можно было не только за убийство, но и за другие преступления: нанесение ран, побоев. Потерпевший имел право мстить за себя и близких ему родственников. В первой статье перечисляются мстители родственников при совершении убийства, но список этот примерный, а не ис­

черпывающий. В этом случае мстили мужчины: нисходящие за восходящих и обратно, в боковых - племянники за дядей и теток, дяди за племянников и пле­мянниц. Кроме того, месть соединялась с судебным разбирательством, предше­ствовавшим или последующим за актом мщения. Русская Правда упоминает о судебной мести. В статье 2 академической редакции Русской Правды говорится, что окровавленный должен являться в суд ддя удостоверения преступления и уже только после этого, при желании, он мог мстить^[199].

Однако месть как способ возмещения вреда, закрепленная в Русской Правде, не являлась ни досудебной, ни послесудебной расправой. Она была уже не самосуд, но и не наказание, являясь внесудебной, но законодательно закрепленной мерой воздействия на преступника, «неким компромиссом официального закона со слишком еще живым обычаем, существующим аль­тернативно наряду с возможностью выкупа»^[200].

И.Д. Беляев так пишет по поводу смягчения кровной мести у славян, скандинавов и вестготов: «...убийца мог вступить в договор о выкупе с родственниками убитого, но прежде этого он должен был бежать в пусты­ню, в дикие леса и только по прошествии 40 дней после убийства мог вступать в переговоры через своих родственников. Если родственники убитого не соглашались на выкуп, то убийца мог снова возобновить свое предложение через год; если и второй раз его предложение отвергалось, то по прошествии года он мог вступить еще раз в переговоры. Но если и на этот раз не было согласия, то убийца лишался всякой надежды выкупить свое преступление»^[201].

Необходимо отметить и то, что кровная месть постепенно ограничива­лась не только ее заменой системой выкупов в принципе, но и сужением круга лиц, как мстящих, так и тех, в отношении которых она осуществлялась. Со­кращалось также количество преступных деяний, могущих вызвать реакцию

мести (таким деянием оставалось только убийство, причем убийство лишь умышленное), и ответных мер мстящего лица (только убийство). Применение мести ограничивалось в пространстве и во времени^[202].

Французский антрополог-исследователь Р. Вердье полагает, что месть представляет собой двусторонний обмен, вытекающий из возврата оскорбле­ния и перемены ролей оскорбителя и оскорбленного. Отсюда месть перестает быть желанием, которое подавляет и обуздывает закон, а становится нормою, закрепляемой обществом^[203].

Как считает Н.А. Шелкопляс, существует еще ряд причин, в соответствии с которыми отмирает кровная месть. Одна из них заключается, как уже отмеча­лось, в появлении имущественного неравенства и расколе монолитного дотоле общества. Класс имущих перестает быть удовлетворенным ставящей всех в равное положение кровной местью, предпочитая выкупать себя^[204]. Эту точку зрения подтверждает и Р.Л. Хачатуров, уточняющий, что такое становится воз­можным лишь тогда, когда вещи приобретают характер имущества, который можно использовать как эквивалент нанесенному вреду^[205]. Другой причиной яв­ляется распад родового строя, место которого занимает семья, круг кровных родственников существенно сужается, и, как следствие, месть перестает отве­чать требованиям новых общественных отношений. Таким образом, кровная месть исчезает в результате закономерного, объективного процесса обществен­но-экономического развития^[206]. Однако в ряде государств, например в Чехии и Польше, кровная месть существовала вплоть до XV-XVI вв.^[207]

Интересна точка зрения Михалона Литвина на факт отмены кровной мести в Древней Руси, который еще в середине XVI в. отмечал, что за совер­шение убийства у московитян выносился приговор не по божьему закону (отмщение кровью за кровь), а в виде денежного штрафа («головщины», в белорусских и украинских землях, входящих в состав Великого княжества литовского - «головщизны»), Именно поэтому, как он утверждал, там часто совершались убийства^[208].

На смену кровной мести, по мнению Ф.Ф. Деппа, на Руси приходит обы­чай выкупать у обиженного свою вину, имевший следующие особенности:

во-первых, обиженный вследствие сделанного обидчиком предложения соглашается продать принадлежавшее ему право мести, причем продажа за­висит только от произвола (своеволия) обиженного, потому как он может и не согласиться на предложение обидчика. Однако пока этот обычай еще не касается обид жестоких, так называемых кровных, за которыми месть про­должает считаться обязанностью обиженного;

во-вторых, данный обычай является общим, беспрерывное примене­ние которого исключает ранний произвол, а также обусловливает установ­ление целого ряда выкупных цен за совершение преступлений не кровных. В свою очередь, обиды кровные признаются выкупаемыми, но выбор меж­ду продажей мести и действительным мщением предоставлен еще воле обиженного;

в-третьих, в конечном итоге произвол, существовавший ранее для обид кровных, совершенно теряется в окончательно утвердившейся системе выку­пов или в развивавшейся карательной власти государства^[209].

В целом Русская Правда закрепила четыре вида денежных наказаний за причинение вреда потерпевшему, которые явились прототипами современ­ной его компенсации: а) головничество, или головщина, б) вира, разделяю­

щаяся на обыкновенную и дикую, в) продажа, г) урок. Одна часть таких де­нежных взысканий поступала в пользу лиц, которым нанесены были престу­плением обиды или вред, а другая - обращалась в княжескую казну. Доказать достоверно, что и сколько именно из этих выкупов шло в пользу обиженного и в казну князя, пока невозможно.

Головщина, заменившая собою право частной мести, полностью принад­лежала истцу, потерявшему через преступление близкого родственника, как следствие выигранного им гражданского иска, и никогда не передавалась князю никакой своею частью. Количество головщины не было определено законом и, вероятно, зависело сначала от взаимного соглашения обиженного с обидчиком, а впоследствии - устанавливалось судом по жалобе обиженной стороны.

Вира, введенная первоначально на тот случай убийства, когда после уби­того не оставалось родственников, имевших право преследовать убийцу по­средством частной мести, поступала в казну князя как выморочное имущество. Она раз и навсегда определена была законом: за убийство людина (простого свободного человека), будет ли это русин, гридин, купчина, ябетник, мечник, изгой, или словенин, - 40 гривен; за убийство мужа (боярина) двойная вира - 80 гривен. Общество, составляющее округ (вервь), ручалось за каждого из сво­их членов в сохранении между ними мира, тишины и спокойствия, и потому, если бы падало на них подозрение в убийстве, то есть когда труп убитого най­ден в пределах округа и неизвестен был убийца, оно платило так называемую дикую виру по состоянию убитого, а если личность последнего не установле­на - 40 гривен. Позднее, когда совсем прекратило действовать право частной мести, вира начала применяться наряду с головничеством, так как не стало лиц, имевших право мстить. С этого времени вира и головничество были взыски­ваемы в каждом случае убийства: вира как наказание за преступление поступа­ла в княжескую казну; головничество (частное вознаграждение) отходило в пользу близких родственников или наследников убитого.

Продажа (равнозначное ей выражение: «столько-то за обиду») - это также определенное законом денежное взыскание, которое оплачивалось ви-

новным за нарушение личных чужих прав (кроме убийства) в виде сего­дняшних денежных штрафов. Продажа отличалась от виры тем, что послед­няя взыскивалась лишь за убийство, а она - за все другие нарушения прав. Количество продажи определялось законом различно, исходя из степени пре­ступления или вины: 1,3, 12 и 20 гривен (20 гривен считались полувирой).

Урок выплачивался только за материальный убыток, понесенный гос­подином какой-нибудь вещи через преступление. Такое же взыскание назна­чалось и за убийство несвободных лиц (рабов, холопов). В пользу князя к уроку прибавлялась еще продажа, если повредитель чужой вещи или убийца раба был человек свободный^[210].

Помимо жесткого установления штрафа в пользу пострадавшего ли­ца, Русская Правда предусматривала возможность частных поединков как способа защиты чести и достоинства человека. Место поединка - «поле» назначали окольничий и наделыцик, которые, равно как судья (боярин) и писец, получали определенную пошлину. Перед началом боя наделыцик обозначал выбранное пространство, обнося его веревкою, за что получал плату, носившую название «вязчее» (независимо от пошлины она состав­ляла 4 алтына). Если поединок совершался по причине пожара, убийства друга, похищения или кражи, обвинитель, в случае его победы, мог полу­чить то, о чем просил; окольничему отдавались полтина (50 копеек) и ору­жие побежденного, писцу - 50 денег (25 копеек), наделыцику - полтина. Все оставшееся у побежденного следовало продать, а вырученную плату - отдать судьям, самого же побежденного подвергали телесному наказанию по мере преступления^[211].

Русская Правда, являясь одним из первых правовых актов, урегулиро­вавших вопросы о способах защиты нематериальных благ потерпевшей сто­роны, на протяжении нескольких веков (в ее пространной редакции) остава­

лась общим законом, определявшим и принципы отечественного судопроиз­водства. Даже в XV и XVI вв. суды нередко назначали стародавние виры и «продажи», а также «поток и разграбление» (отобрание всего имущества осужденного и «выбития его вон из земли»). Так, в Двинской уставной гра­моте 1398 года одним из основных видов наказания является денежный штраф в пользу пострадавшего или его родственников^[212].

В сокращенной редакции Русской Правды (Краткая Правда) предусмат­риваются различные способы возмещения вреда, в том числе применение кров­ной мести, например: «Аще убиет муж мужа, то мстити брату брата, либо отцу, либо сыну; оже ли не будет кто его мстя, то положити за голову 80 гривен, либо разсудити по муже смотря». Вместе с тем этот вариант редакции Русской Прав­ды содержал и ряд имущественных наказаний, в частности, связанных с денеж­ной компенсацией, потоком и разграблением преступника: «Аще убиет кого у клети или у которой татбы, то убит во пса место; аще его до света удержит, то вести его на княжь двор; а буди люди видели связана, а убиют, то платити 12 гривен»; «Будет стал на разбои, то разбойника люди не платят, то выдадят его всего со женою и детьми на разграбление»^[213].

Таким образом, проанализировав статьи Русской Правды в аспекте развития института возмещения вреда, можно сделать вывод о том, что этим законом компенсация вреда уже рассматривалась как особый право­вой институт. При этом она практически всегда сочеталась с выплатой виры или продажи, то есть являлась не только самостоятельным институ­том, но и средством восстановления справедливости со стороны государ­ства для потерпевшего.

В то же время нам импонирует позиция А.С. Смыкалина, который считает, что названная система наказаний носила элементарный характер (поток и разграбление, вира, продажа, урок, головничество), а отсюда и сис­

тема исполнения этих наказаний сводилось в основном к получению денеж­ного или натурального эквивалента нанесенного ущерба, что указывает на ее меркантильность^[214].

Значимым законодательным актом, включающим в себя различные ви­ды возмещения причиненного вреда потерпевшему, является Судебник вели­кого князя «всея Руси» Ивана III (1497 г.) - сборник законов Русского госу­дарства, кодифицировавший нормы обычного права, уставные грамоты, кня­жеские указы (в том числе Ярослава Мудрого) и т. д. Он сохранился в двух редакциях: в первой - восточно-русской, во второй - западно-русской, из­вестной по списку 1499 г., которая основывается на его первой редакции.

Создание этого свода законов стало важной вехой в развитии госу­дарственности в России. Судебником, введшим единые правовые нормы для всей страны, запрещались взятки («посулы») за судопроизводство и ходатайство («печалование»), устанавливались круг компетенции должно­стных лиц и единообразные судебные пошлины, что было необходимо для создания общегосударственного судебного аппарата. По Судебнику на территории государства могли действовать только суды: великого князя и его детей как высшая судебная инстанция; бояр и окольничих; наместни­ков. Уголовные преступления (разбой, душегубство, повторное воровство, святотатство, поджог) карались смертной казнью, которая вводилась и для заговорщиков.

Вместе с этим Судебником ограничивалась свобода крестьянских пере­ходов от одного землевладельца к другому (с 1497 г. крестьянин мог «отка­заться» от хозяина, лишь уплатив все долги и «пожилое» - плату за прожива­ние на земле последнего, и только один раз в году: за неделю до Юрьего дня (26 ноября) и в течение недели после него), что явилось первым шагом к ус­тановлению крепостничества в России^[215].

Данный правовой акт предусматривает характерные для феодального общества права-привилегии (дифференциация наказания в зависимости от сословного положения потерпевшего). В нем также отражены попытки церк­ви добиться эффективных результатов в борьбе с пережитками язычества, прежде всего в семейно-брачных отношениях. Церковь стремилась сосредо­точить в своих руках всю полноту репрессивных мероприятий по борьбе с нарушениями нравственности, пользуясь поддержкой княжеской власти. Од­нако некоторые преступления, караемые, например, в Византии, только чисто церковными наказаниями (покаяние и пр.), в Русском государстве влекли за собой светские уголовные меры воздействия на лиц, совершивших противо­правные деяния (денежные пени и т. п.). Наряду с этим за довольно немалую часть имущественных наказаний, назначавшихся преступникам, предусмат­ривалась и выплата в пользу церкви (в основном за преступления в области брачно-семейных отношений), например: «Аже кто умчить девку или наси- лить, аже боярьская дочь, за срам ей 5 гривен золота, а епископу 5 гривен зо­лота; а меньших бояр гривна золота, а епископу гривна золота; добрых лю­дей за срам 5 гривен серебра, а епископу 5 гривен серебра, а на умычницех по гривне серебра епископу, а князь казнить».

Большинство статей содержат различные наказания по степени тяже­сти. Наказания, используемые церковью, носили имущественный характер, а наказания, назначаемые князем, связаны с применением казни и, по- видимому, были публичны. Причем законодатель не указывает вид казни и порядок ее применения, например, «Аже кто зажьжеть двор, или гумно, или что, иное, епископу 100 гривен, а князь казнить»; «Аже пострижеть голову или бороду, епископу 12 гривен, а князь казнить». Кроме того, в Судебнике имеется всего лишь одна статья, предусматривающая такой вид имуществен­ного наказания, как вира: «Свадебные и заговорные бои и убийство, аже что чинится, и душегубство, платять виру князю со владыкою на полы»^[216].

Дифференцированный подход к применению наказаний прослеживает­ся и в отношении преступлений, совершенных против женского пола. Так, при определении взысканий за обиду женщины различаются сословия: «Аще кто пошибает боярскую дочку или боярскую жену: за сором ей 5 гривен зо­лота, а меньших бояр - гривна золота, а нарочитых людей три рубля; а про­стой чади - 15 гривен». Аналогичное отличие в наказаниях наблюдается и при оскорблении замужней женщины: за жену великих бояр - 5 гривен золо­та, меньших бояр - 3 гривны золота, городских людей - 3 гривны серебра, сельских людей - гривна серебра»^[217].

В Судебнике содержится запрет на выдачу истцу головою вора или разбойника, душегубца, ведомо лихого человека, если он не в состоянии был вознаградить его. В таком случае преступник подвергался казни, из чего вид­но, что до этого предписания частное удовлетворение потерпевшего занима­ло первенствующее положение по отношению к наказанию.

Отличительной особенностью этого правового акта является наличие в нем множества статей, направленных против преступлений, посягающих на нравственность.

В целом институт возмещения морального вреда на ранних этапах раз­вития Древней Руси имел самобытный характер, допускавший применение своих правовых способов его восполнения, таких как вира, урок, поток и раз­грабление. Однако, несмотря на данное обстоятельство, формирование рас­сматриваемого института было напрямую связано с рецепцией в отечествен­ную правовую систему и культуру римского и византийского права, а также с распространением идей христианства на Руси. Впоследствии это привело к кодификации многих положений, касающихся денежной формы компенса­ции морального вреда, величина которой обусловливалась сословным поло­жением потерпевшей стороны.