§ 2. Право как диалог в историческом измерении.

Состояние современной историко-юридической науки.

История, которая дана нам исключительно как знание о прошлом, представляет собой диалог. Такой диалог, как справедливо утверждает один из интереснейших современных историков А.Я.Гуревич, - это вопрошание прошлого от имени современности.⁴³¹ Более того, этот диалог интенционально направлен в будущее.

именно из подобных представлений, из подобного опыта, социум как коллективная личность строит программу будущего, планирует свое дальнейшее поведение» ^4j2

C другой стороны, настоящее раскрывается лишь в интенциональной перспективе, направленной как в будущее, так и в прошлое. Только так. при сопоставлении с иным (принципиально нетождественным), возможно прояснение изучаемого. В этом, собственно говоря, и состоит наиболее важное, на наш взгляд, в методологии диалогического подхода.

Итак, чтобы прояснить «настоящее» права, необходимо сравнить (сопоставить) его с «прошлым». C этим, кстати, созвучен диалектический принцип восхождения от абстрактного к конкретному Г егеля

воспроизводимости мыслью фактического развития объекта (права) от зародышевой стадии (абстрактное) к стадии полного раскрытия всех заложенных в нем потенций (конкретное) ^{[179][180][181]}Мы не ставим перед собой задачу, которая невыполнима по определению, - представить историю права. Амбиции автора гораздо скромнее - наметить пути возможного исследования исторического развития права, исходя из состояния современной исторической науки. И помочь в этом, как представляется, может диалогический подход.

некоторым образом тотальность. Эту мысль считаю!’ своей программой представители ведущего направления в современной историографии - «школы Анналов». Поэтому «экономической и социальной истории (как и юридической, добавим от себя, - И.Ч.) не существует. Существует история как таковая, во всей своей целостности»/⁵⁴ Однако, осознавая невозможность охватить историю в ее целостности, вследствие неисчерпаемости прошлого (К. Гинцбург), адепты другого влиятельного течения в исторической науке - «микроистории» - отказались от бессмысленного, с их точки зрения, обобщения отдельных фактов в пользу выявления целого через гомологию/¹⁵ В этом, а также антнномичности бытия прошлого, состоит, на наш взгляд, методологический кризис современной исторической науки/⁵⁶ К этому следует добавить противоречие между «официальной» и «неофициальной» историями, между историей «героев» и историей масс.

Традиционная историческая наука всегда интересовалась теми, кто был заметен как личность, сыграл немаловажную роль в какой-либо политическом (в основном) событии. Основное внимание при этом сосредотачивалось на войнах, смене королевских династий, реформах, принятии юридических документов (конституций, хартий, биллей и т.п.). До самого последнего времени история культуры если и присутствует в учебниках, TO₃как чужеродное тело, которому отдают дань лишь по необходимости. Замечательно, что такие великие российские историки, как Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, ВО.

Лишь в конце X1X века историки открыли для себя значимость массовых и анонимных процессов. Широко распространилось убеждение, что истинная история - это история событий, в которых участвую массы. «Если в 1880-х годах обычно говорили о политике Ришелье и его роли в преобразовании политического. социального, религиозного устройства, налоговой системы и культуры Франции в первой половине ХУИ в._? то сегодня о становлении абсолютистского государства охотнее говорят в безличной форме», - замечает Ж. Ревель/¹⁷ То. что прежде приписывали величию, авторитету власти, таланту отдельной личности, теперь объясняют самоочевидным действием громоздких и анонимных механизмов, ля которых есть удобные названия, вроде государства, модернизации, прогресса; на уровне «большей дробности» объяснение находят в таких феноменах, как война, распространение письменной культуры, индустриализация, урбанизация и др.^43й

И в том, и в другом случае совершенно не принимается во внимание простой средний человек, с его ценностями, предпочтениями. - главный участник истории. Прав А.Я. Гуревич, который утверждает: «Великие люди действуют не в безвоздушном пространстве, и даже для того, чтобы понять их ¹ идеи и деяния, необходимо в полной мере принять в расчет общество в целом,

однако общество не в качестве некой отвлеченной величины, а как совокупность больших и малых групп, в которые организованы так 439 называемые простые люди».

C другой стороны, официальный историк (современник происходящего) не только отбирает исторические события с точки зрения политической конъюнктуры, но и своим описание (языком, культурой, политическими - пристрастиями, личностными биографическими характеристиками) неизбежно

⁴³⁷Ревель Ж Микроисторический анализ и конструирование социального // Одиссей, 1996 C IlS ^43£Там же

Гуревич А Я. Двоякая ответственность историка// Проблемы исторического познания Материалы международной конференции.

искажает их. Действительно, любой летописец изображает происходящее со свой точки зрения. Даже при всем желании отобразить какое-либо событие объективно, автор текста оставляет на нем следы своей уникальности: как своеобразия личности (ценностей, установок, определяемых принадлежностью к определенной социальной страте), так и конкретной жизненной ситуации. Так, до XlX века (а в некоторых регионах - и до второй половины XX века) - до формирования массового общества — система ценностей представителей привилегированных сословий принципиально отличалось от «низших» слоев общество. Поэтому экстраполировать представления Абеляра, Петрарки, Бодена и других выдающихся личностей на культуру эпохи в целом некорректно. Именно поэтому наиболее авторитетная историографическая школа XX века - «Новая историческая наука» Франции («школа Анналов») - основной акцент сделала на изучении хментальностей населения — народных масс. Эту же антиномию (высокая культура и массовая), безусловно, имели в виду И сторонники «МИKpOИСТОрИИ» ИГДЛИИ, НО ПОДХОДИЛИ К НЄЙ НССКОЛЬКО П0- другому.

Другая антиномия, непосредственно связанная с первой, - это противоречие макроистории и микроистории. Традиционная «социальная история», пытаясь соответствовать объективным критериям научности, стремится изучать регулярности, типичное, отбрасывая при этом всякое единичное. Так, последователи Э. Дюркгейма попытались объединить все гуманитарные дисциплины в единую социальную науку и подчинить правилам социологического подхода. «Историкам предлагалось отвернуться от единичного, случайного (индивид, событие, происшествие), дабы утлу биться в то, что только и может быть объектом научного исследования: повторяющиеся, регулярные процессы, которые можно вскрыть, чтобы из них выводить законы», - пишет Ж* Ревель,^[182] Следует заметить, что этим же - большими временными длительностями - злоупотреблял и один из лидеров «Школы Анналов» Ф, Бродель.^φπ

440

Представители микроистории считают, что основное внимание необходимо уделять локальным объектам, поскольку микроскопическое рассмотрение, по их мнению, дает возможность увидеть такие вещи (аспекты, характеристики), которые раньше не замечали.

Д. Леви вторит другой лидер этой школы - К. Гинцбург в своей самой известной книге «Сыр и черви. Образ мира у мельника ХУ1 века». В предисловии к ней он пишет: «Расширять историческое знание, изучая «индивида» из низов - немаловажная задача. Конечно, при этом существует опасность скатиться до уровня забавного исторического анекдота, до пресловутой событийной истории... Однако подобная опасность не представляется непреодолимой. Некоторые биографические исследования показали, что в заурядном, ничем не знаменитом человеке (именно поэтому репрезентативном) — можно, как в микрокосме, найти черты, характерные для й

целого социального слоя в определенный исторический период - будь то австрийская знать или английский низший клир семнадцатого века»⁴⁴¹

Итак, микроисторический подход, кажется, способен устранить недостатки макроистории.

обобщением и даже сравнением единичного по «принципиальным» соображениям. Действительно, особенное (единичное), рассматриваемое как уникальное, не может быть сравнимо по определению. Микроисторик «получает частный результат, который не может быть экстраполирован на все многосложное поле исторических феноменов, окружающих данный факт, но который дает возможность пролить на это общее поле некий дополнительный свет. .. Поэтому микроистория, строго говоря, вряд ли представляет собой оппозицию макроистории: она скорее экземплирует макроисторию на локальный уровень» ⁴⁴⁴

^w GinzburgC, Leformaggio е ivermi Il cosπιo di un mugnaio del* 500. Torino, 1975 Р. ЇХ.

^wГуревич А Я. Апории... С, 243.

Другая проблема микроистории, о которой, в частности, упоминает Б. Лепти, - проверка репрезентативности единичного случая ⁴⁴³Действительно., кто может быть экспертом при отнесении данного локального случая (феномена) к разряду «проливающих новый свет» на общую картину эпохи? Тем более что сравнивать его не с чем - это ведь уникальный случай! Насколько репрезентативны, например, политико-правовые взгляды отдельной личности - даже выдающегося представителя эпохи, предположим, Фомы Аквинского? Тем более что известно насколько отличалась в средние века культура «верхов» и «безмолвствующего большинства» (напомним, что признание к Фоме, несмотря на титул doctor universalⁱs, пришло после его смерти, как и, например, к Абеляру), Одновременно микроисторический подход не позволяет реализовать программу диалога эпох, на которой настаивают многие современные историки и философы. Такой «антикваризм» не может быть использован и для решения заявленной выше цели исторического познания - прояснения настоящего и даже будущего (Б,А. Успенский), Микронсторическая методика (сама по себе) не пригодна и для выяснения процесса изменения - то есть собственно истории (так как последняя - это не только статика, но и динамика, переход от одной эпохи к

446

другой/

Третья антиномия (апория) современной исторической науки, непосредственно связанная с предыдущими, - принципиальное различие, «непереводимость» понятии, принадлежащих к различным эпохам. Современный историк неизбежно использует такие, казалось бы, очевидные понятия, как «общество», «семья», «власть», «собственность», «свобода», «личность» и т.д,₅ и с их помощью изучает прошлое, перенося их на прошлые эпохи. В результате появляются утверждения, что античный полис был основан на договоре, что в нем функционировали капиталистические ⁿ⁵Лепти Б. Указ. Соч.₇ С. 155.

⁴⁴⁶См.. Гуренич А Я. Исторический синтез._:, С. 18

отношения, и различные партии боролись за государственную власть. Некритичность такого переноса тем более очевидна, что сам термин «государство» датируется ХУ1 веком.⁴⁴⁷ Поэтому прав А. Я. Гуревич, заявивший, что «самые расхожие, казалось бы, самые обыденные понятия, в содержании которых мы, как правило, к сожалению, не вдумываемся,.., нуждаются в том, чтобы историк, который ими пользуется и не может не пользоваться, постоянно, их обсуждал и проверял на «прочность», на применимость, когда он рассматривает другую эпоху, другую культуру, нежели его собственная.... Все понятия... не могут быть взяты нами в абстрактной форме, их надлежит рассматривать в контексте той системы, которая существовала в изучаемый исторический период» ⁴⁴⁸C точки зрения этой проблемы развернулась основная критика классической историографии со стороны постмодернистов - Ф.Р. Анкерсмита, X. Уайта, Д. Ла Капры и др. По их мнению (особым радикализмом здесь отличается Ф.Р. Анкерсмит), историк искажает историю («как это было на самом деле») не только по причине принадлежности к иной исторической эпохе, иной культуре с совершенно другой картиной мира, ценностными установками и тлг, но и по причине ¹ нарративности описания истории. В этом, по их мнению, суть

«лингвистического переворота» применительно к историографии. Язык историка отражает не только идеологические ценности современности, но и подчиняется (не . может не подчиняться) требованиям риторики, господствующей в его время. Выстраивая свой сюжет, повествуя, например, о каком-либо политическом деятеле, описывая создание юридического памятника, историк формирует повествование в соответствии с привычками мысли и языка своей культуры. Поскольку нельзя «объять необъятное», автор исторического сочинения вычленяет некий фрагмент, повествованию о котором он придает определенную фабулу, и в результате этого, по сути,

I ^wСм.: ИльинMB Слова и смыслы Опыт описания ключевых политических понятий M.,

1997, С. 187-203.

стирается грань между историческим повествованием и литературным произведением. Отсюда главный вопрос - как возможно (и возможно ли вообще) достоверное изображение прошлого? Литературный дискурс, по мнению Ф.Р. Анкерсмита, неизбежно превращает историю в вымысел автора. Поэтому история - не более чем интерпретация прошлого (причем интерпретация неизбежно конфликтная, так как само событие, доступное нашему восприятию через текст - словесную форму - результат интерпретации «первого историка» этого события) ^[185][186]

Единственно возможный выход, позволяющий как-то нивелировать эту проблему (хотя окончательного решения она, конечно же, не имеет) - рефлексия над историком. Причем это должна быть «двойная» рефлексия - над автором первоначального текста, над эпохой, в контексте которой этот текст появился, а также над личностными (биографическими) качествами сегодняшнего историка (саморефлексия) и над самой современностью. О такой объективации или историзации пишет крупнейший французский СОЦИОЛОГ П.Бурдье: «... я могу продвинуться в объективации моего объекта в той мере, в какой смогу объективировать мою собственную позицию в пространстве, отличном от пространства, где помещается мой объект, а следовательно, - в объективации моего бессознательного отношения к объекту, которое может продиктовать целиком все то, что я собираюсь сказать об объекте....Рефлексиейостъ - вот то средство, которое я рекомендую для преодоления, хотя бы частичного, социального давления, то есть объективации субъекта объективации..., Я ратую за идею, что для знания хотя бы немногого из того, что и как мы мыслим, нужно подвергнуть рассмотрению всю

21