1.1. Понятие «системы» в теории права: прошлое и настоящее

К концу советского периода в науке теории права устоявшимся можно считать мнение о том, что право, являясь нормативно-регулирующей системой, «…обладая внутренним единством, в то же время распадается на автономные области в зависимости от предмета, а также метода правового регулирования»^[7].

Нормы права и их различные совокупности существуют в двух системных блоках – системе права и системе законодательства, которые соотносятся друг с другом как форма и содержание^[8]. В таких же отношениях находятся понятия «закон» и «право»^[9]. Система права имеет объективный характер и складывается в зависимости от системы существующих в государстве общественных отношений. Структурные характеристики системы права задаются структурными свойствами системы этих общественных отношений. Система же законодательства – это уже результат деятельности определенных государственных органов, не всегда рациональных и имеющих субъективный характер. Система права «существует независимо от того, систематизировано ли законодательство той или иной отрасли права и в какой степени, в какой форме эта систематизация проводится»^[10].

Системой в советской теории права называли «…целое, составленное из взаимосвязанных и расположенных в определенном порядке частей, именуемых компонентами или элементами данной системы»^[11]. Такими составными частями системы права объявлялись норма права, институт права, подотрасль права и отрасль права. Выделение и определение набора отраслей и институтов права чаще всего производили по материальному критерию – предмету правового регулирования, т.е.

Структура системы права, таким образом, имела четыре уровня: структуру нормативного предписания (сочетание гипотезы, диспозиции, санкции); структуру правового института (сочетание норм разных видов, объединение их в единые юридические конструкции); структуру отрасли права (подразделение отрасли на разнообразные институты, части, подотрасли); структуру права в целом, т.е. состав и соотношение его отраслей^[13].

Структура системы законодательства производна от структуры права, призвана соответствовать ей. При этом система законодательства не обязательно должна совпадать с системой права, ибо еще одно ее назначение – удобство пользования и изучения^[14].

Изложенная концепция, нормативистская по своей сути, выглядела вполне логичной. В своей основе она имела определение права, данное еще в 1938 году А.Вышинским: «Право - … сумма или … совокупность законов»^[15]. Однако когда от общей теории переходили к действующей системе права (т.е. к действующему законодательству), возникали вопросы, ответить на которые было непросто. Скажем, изложенная концепция предполагала модель «один предмет регулирования – одна отрасль права». В действительности же совершенно явственно обнаруживалось, что один и тот же вид общественных отношений регулируется разными отраслями права (законодательства). И наоборот, в одной отрасли права (законодательства) обнаруживались общественные отношения разных видов.

Мало что дает, когда в определение отрасли права включают и указание на метод правового регулирования. Дело в том, что по большому счету право знает лишь два метода регулирования: диспозитивный и императивный. В каждой отрасли права используются оба эти метода в разных сочетаниях.

Вообще в теории права особенно скверно было именно с количественными критериями. Большинству исследователей трудно было назвать даже общее количество отраслей права, не говоря уж об институтах права. Обычно указывалось, что некоторые отрасли права являются главными (ведущими, профилирующими), а другие такими свойствами не обладают и находятся в сфере действия первых. Некоторые отрасли объявлялись комплексными, т.е. сочетающими в себе нормы и институты других отраслей права. Читателю в общем-то становилось ясным, что число отраслей колеблется в пределах от одного до трех десятков, но практически никогда не называлось точное их количество.

Такие же сложности существовали с определением состава или хотя бы общего количества институтов, составляющих отрасль. Еще сложнее было определить количество и состав правовых норм, образующих хотя бы институт права, не говоря уже об отрасли или всей системе права.

Вероятно, по этим причинам с конца 50-х годов стало складываться так называемое широкое понимание права. В понятие права (и, следовательно, его систему) стали включать наряду с нормами и правоотношения (С.Ф.Кечекьян, А.А.Пионтковский), затем правосознание (Я.Ф.Миколенко), субъективное право (Л.С.Явич). В конце концов пришли к понятию правовой системы, отличной от системы права, включающей в себя все многообразие правовых явлений.

Об этом мы можем судить по работам правоведов последних лет, уже постсоветского периода. Часть исследователей осталась на прежних позициях и структурные элементы системы права определяют предметом и методом правового регулирования, по-прежнему затрудняясь даже назвать их состав и точное количество^[16]. Другие вводят новые критерии, пересматривают общие представления о систематике права и законодательства.

Прежде всего это касается новых критериев различения понятий «право» и «закон». Раньше их соотношение, как уже говорилось, определялось как форма и содержание. Сейчас подавляющее, пожалуй, большинство теоретиков права различают понятие «неправовой закон». Из одного этого факта вытекает потребность сформулировать принципиально иные критерии разграничения понятий системы права и системы законодательства. Пионерскими в этом плане были работы В.С.Нерсесянца^[17], Е.А.Лукашевой^[18], а также Д.А.Керимова, Э.Л.Розина, Г.В.Мальцева, Л.С.Мамута, В.А.Туманова^[19].

Этой же концепции придерживается и известный теоретик права Р.З.Лившиц. Для его взглядов характерно и так называемое широкое понимание права. Он считает, что «право включает три компонента, три составные части: идеи, нормы, общественные отношения»^[20]. Понятие системы права у него, таким образом, растворилось в понятии правовой системы. Причем, структура последней определяется только указанием на эти три ее компонента. С позицией автора можно спорить или соглашаться, но и такое правопонимание едва ли предполагает, что совокупность правовых

норм (не совпадающая, напомним, с совокупностью норм права, содержащейся в нормативных актах) нечто аморфное и не имеющее собственной структуры. Р.З.Лившиц же отрицает деление системы права на отрасли, которые он оставляет только за системой законодательства, и не предлагает ничего взамен.

Исходя из своей концепции, Р.З.Лившиц предложил свое определение и отрасли законодательства: «Критериями отрасли законодательства следует признать: во-первых, предмет регулирования; во-вторых, метод регулирования; в-третьих, степень регулирования, наличие кодификационных актов. Все три критерия должны присутствовать одновременно»^[21]. При этом автор подчеркивает, что хотя предметы отраслей законодательства индивидуально определены, они в то же время, во-1-х, тесно связаны друг с другом, во-2-х, взаимно пересекаются, переплетаются. Состоятельность этой концепции представляется сомнительной: заявив, что «совокупность отраслей законодательства, сформированных по трем факторам (предмету – что регулируется, методу – как регулируется и наличию кодификационных актов – чем регулируется), охватывается все многообразие действующих правовых норм»^[22], автор общий перечень отраслей законодательства оставил открытым^[23].

Много и плодотворно проблемами системы права занимался С.С.Алексеев^[24]. Позитивное (или, в терминологии автора, объективное) право С.С.Алексеевым понимается в виде нормативного образования, где «…его исходные элементарные частицы (нормы) характеризуются строгой формальной определенностью»^[25]. Совокупность норм права автору «…предстает в качестве логической системы, соответствующей нормам и требованиям формальной логики. Оно как нормативное образование призвано выступать в общественной жизни в виде логически стройной и законченной, непротиворечивой и последовательной системы норм, принципов, институтов и отраслей»^[26].

Все разнообразие правовых явлений (правовую систему) С.С.Алексеев распределяет по трем плоскостям: «нормы права и правоотношения (внутреннее строение права); законы, иные нормативные акты, юридическая техника (внешняя форма права); акты реализации, применения, толкования (действие права)»^[27].

Уже отсюда видно, что автор развивает свою прежнюю концепцию о праве как содержании и законе как форме одного и того же правового явления. Право – это совокупность норм, принципов, «…“говорящих” о правах (а отсюда и об отсутствии прав, о недозволенном, о юридической ответственности и т.д.)»^[28], закон же – «…источник этого самого позитивного права, место его бытия, пребывания»^[29].

Право, в единстве формы и содержания, обладает жесткой многоуровневой, иерархической структурой, и это главный показатель высокой степени его иституционности. Наряду с традиционными для российской теории права такими структурными единицами, как правовой институт и правовая отрасль, автор называет и другие компоненты структуры права – ассоциации, группы, объединения, которые могут проявляться во вторичных структурах. Классифицирующий признак этих структурных подразделений права автор решительно перенес с предмета на метод правового регулирования^[30].

Пожалуй, главное в работах С.С.Алексеева последних лет - системность правопонимания. Структурные компоненты правовой действительности для него уже не части, расположенные в определенном порядке для удобства изучения и применения, а нечто связанное в единое целое в силу объективно существующих закономерностей, в силу разнообразных связей друг с другом. В этих работах очевидно удачное применение в теории права системологии, исследований в области общей теории систем.

Нельзя сказать, что С.С.Алексеев одинок в попытках применить в теории права достижений системологии. Системный характер права подчеркивается едва ли не во всех современных учебниках по теории права, уже один этот факт говорит о том, что такое правопонимание уже устоялось, стало общепризнанным. Обращает на себя внимание другое – декларативный характер утверждений о системных свойствах права, присущий этим учебникам и учебным пособиям. О целостном характере совокупности правовых норм и других явления правовой действительности, наличии связей между ними, структурированности права говорится как-то вскользь, как о чем-то общеизвестном и не требующем обоснования.

Между тем, применение системного подхода к анализу права предполагает, как минимум, установление точного числа систем, составляющих правовую действительность (правовая система, система права, система законодательства, система правоотношений и т.д.), определение их структуры, иерархии, связей между собой, места в системе социальных норм и в совокупности других социальных систем, наличия и характера связей между их структурными компонентами, особенностей управления ими и многого, многого другого. Наконец, системный подход к теории права должен же дать что-то и для практического применения. Для самого-самого начала установить хотя бы количество самых крупных структурных единиц системы права – отраслей.

Поскольку в учебниках теории права ничего этого нет, можно предположить одно из двух: а) специальные исследования, посвященные этому вопросу, весьма и весьма разнятся в своих выводах, и ни одна точка зрения еще не приобрела статуса общепризнанной; б) таких специальных исследований еще мало, а их результаты ненамного отличаются от тех, которые приводятся в учебниках. Изучение показывает, что верным является второе предположение. Работы по теории права, в которых используются элементы системного подхода, можно обозначить не более чем трехзначным числом. Конечно же, этого очень мало. Другая характерная их черта – использование лишь самых общих возможностей системного подхода.

Тем не менее будущий исследователь системных свойств права (а автор диссертационной работы тем более) не может пройти мимо произведений, методологической базой которых являлся системный подход^[31]. Отдельные элементы системного подхода можно обнаружить и в работах по теории права, предметом которых были другие проблемы^[32].

Детальный анализ результатов этих исследований не входит в наши задачи. Тем более, что удачное обобщение, а также результаты собственных наблюдений мы найдем в последних работах того же С.С.Алексеева. Некоторые из этих наблюдений для целей нашей работы являются чрезвычайно важными.

Прежде всего это относится к выводу о глубоком единстве системы права с формальной (более всего – с символической) логикой: «позитивное право по своему юридическом содержанию может быть охарактеризовано в качестве обители формальной логики. Самая элементарная, первичная клеточка бытия позитивного права, целеустремленного ... на решение жизненной ситуации (дела), в практической жизни людей уже представляет собой логический силлогизм, в котором большой посылкой является юридическая норма (формально конституированная или субъективно представляемая), малой - данный жизненный случай, заключением - властное, юридически значимое решение»^[33].

Это наблюдение, сделанное в общем-то достаточно давно^[34], влечет за собой совершенно правильный, по нашему мнению, вывод о том, что по меньшей мере феномен системы права представляет собой не что иное, как практическую реализацию законов формальной логики. «С этой точки зрения аналитическое правоведение является своего рода формальной логикой и математикой в области права, практической деятельности юристов»^[35]. Этот вывод, подкрепленный ссылкой на авторитетное мнение О.Шпенглера^[36], имеет, как нам представляется, важнейшее методологическое значение: совершенствование законодательства и практики его применения возможно главным образом средствами, присущими формальной логике.^[37]

Характер компонентов системы действующих норм права, их соотношение, иерархия обусловлены логической природой нормативных обобщений разных уровней, теми ее элементами, которые правоведы привыкли называть нормами-принципами. Системообразующая, интеграционная роль этих норм тем важнее, чем выше их положение в иерархии системы. С.С.Алексеев подчеркивает, что они «…по самой своей природе таковы, что могут существовать и функционировать только во внутренне согласованном, скоординированном виде»^[38].

Регулятивная функция системы права осуществляется не суммой регуляционного воздействия составляющих ее первичных элементов (право-вых норм), а в результате воздействия на общественные отношения комплекса правовых средств, имеющего целостный, системный характер. Такого рода комплексы правовых средств складываются при помощи нормативных документов. Наиболее эффективны в этом плане кодифицированные нормативные акты^[39].

Изложенное – квинтэссенция системных представлений современных российских правоведов. Следует признать, что за последние 10-15 лет сделано немало в освоении возможностей системного подхода при исследовании правовых явлений. Но все это – лишь самые первые шаги, впереди если и не terra incognita, то территория малоизвестная, осваивать которую по-настоящему только еще предстоит.

При этом очень важно выбрать направление движения. Известные нам исследования правовой материи специфическими средствами системного подхода представляли собой движение от теории права к теории систем. Нам же более продуктивным представляется обратный путь – от системологии к правоведению: при таком подходе на самых же первых шагах становятся очевидными пути решения многих правовых проблем.

Возьмем проблему отраслей права, других ее структурных единиц. С позиций системного освоения правовой действительности определять отрасль права через специфику предмета или метода правового регулирования едва ли правомерно. Правильней бы было сказать, что субстанциональным фактором выделения отраслей является наличие интегрирующих связей и отношений между нормами внутри системы права, объединяющих их в разные совокупности норм, тоже имеющие системные свойства. Совершенно естественно при этом, что у этих совокупностей оказываются разные предметы правового регулирования и разные качественные свойства, характеризующие метод правового регулирования. Так из однородных строительных материалов возводят разные сооружения, которые, в свою очередь, могут составлять единый комплекс (систему). Разные квартиры одного дома отличаются между собой и местоположением, и размерами, и внутренним убранством, но все они в совокупности составляют один дом. Разные отрасли системы права – это просто разные элементы одной конструкции, имеющие ценность только при наличии всех других. Пытаться определить, чем одна отрасль отличается от другой, это тщиться установить, чем одна квартира отличается от другой. Да всем! Один институт права, одна отрасль права отличаются от других главным образом тем, что они состоят из норм, связанных друг с другом. Все другие отличия обусловлены именно этим обстоятельством. Строительные элементы разных квартир одного дома однородны, но из них состоят разные квартиры. Впрочем, это не исключает того факта, что один и тот же элемент (или более сложный структурный компонент) может входить в разные институты или отрасли. И, разумеется, все они являются элементами единой системы. Часть этих элементов играют интегрирующую роль для всех элементов системы: фундамент, наружные стены, крыша и т.д.

С позиций теории систем интеграционная роль общих принципов права, которую С.С.Алексеев считает уникальной, представляется вполне закономерной, обычной, свойственной для всех целостных систем.

С.С.Алексеев высказывает предположение (в общем-то уже давно, еще с советских времен)^[40], что регулятивную функцию права выполняют не столько нормы права, сколько их ассоциации, составляющие сложный регулирующий комплекс, включающий в себя «…и компоненты правосознания, и объективированные положения практики»^[41], что первичными единицами системы права являются именно эти регулирующие нормативные комплексы, а «...структура таких комплексов на микроуровне воспроизводит структуру правовой системы в целом»^[42]. С позиции же теории систем это наблюдение является не предположением, а достаточно очевидной истиной: система права – лишь структурный элемент того регулятивного механизма, который с недавнего времени называется правовой системой, находится в разнообразных и сложных отношениях с другими ее компонентами и практическую ценность имеет только в этом своем качестве. Более того, система права является структурным элементом более общих систем социальных норм и социальной системы, и это обстоятельство тоже влияет на эффективность ее регулятивной функции. Большое значение имеет еще одно обстоятельство – как субъекты, так и объекты права тоже имеют системный характер.

С.С.Алексеев пишет: «…возможно, рассмотрение явлений правовой действительности сквозь призму первичных частиц права, имеющих комплексный характер, а отсюда - свою особую логику, позволит поднять осмысление логики права на новый, более высокий теоретический уровень»^[43]. Автор диссертационного исследования склонен этому суждению придать утвердительный характер.

Нам трудно судить, насколько развиты представления о системах права и законодательства в теории права других стран, однако даже такой крупный специалист в области сравнительного правоведения как Рене Давид, последовательно характеризуя право как систему, обосновывает это понятие без обычной для него научной основательности:

"Было бы поверхностным и неправильным видеть в праве только лишь совокупность норм. Конечно, в определённую эпоху в определённой стране право может принять именно такой вид. Однако право - это значительно более сложное явление, выступающее как система. У неё определённый понятийный фонд; она соединяет нормы в определённые группы; использует определённые способы создания и толкования норм; она связана с определённой концепцией социального строя, и от этой концепции зависит, как применяется и вообще функционирует право"^[44].

По свидетельству Ж.-Л.Бержеля, представителя современной зарубежной юридической школы, ««системика», или «наука о системах», разрабатывающая методы моделирования сложных (комплексных) явлений, дает великолепные результаты при применении ее в сфере права»^[45]. Однако ни одного из этих «великолепных результатов» в своей в общем-то весьма и весьма познавательной книге почему-то не продемонстрировал.

Среди правоведов все больше утверждается мнение, что современная российская система права переживает глубокий кризис: «...российское законодательство вступает в качественно новое состояние, заметной особенностью которого является рассогласованность, причем как межсистемная, так и внутрисистемная»^[46]. Причин теоретики права называют несколько.

Прежде всего, неимоверное количество законодательных актов, принятых за последние годы. Ю.А.Тихомиров эту проблему назвал “юридической трагедией”. И было за что – «за советские годы, с 1938 по 1988 год, было принято около ста законов в чистом виде, не утверждавшихся Указами ПВС СССР. Сейчас новых законов около полутора тысяч»^[47]. Вышедший в 2000 г. справочник общим объемом в 520 страниц содержит данные более чем о 1520 действующих законодательных актах за период с 1927 г. по 11 апр. 2000 г. и данные более чем о 570 законопроектах, находящихся на разных стадиях законотворческого процесса^[48]. За истекшие полтора года эти цифры увеличились. А законодательство субъектов федерации? А подзаконные нормативные акты? А едва ли не ежедневные публикации изменений и дополнений в ранее принятые нормативные акты? Удивительно ли, что все чаще и чаще вспоминается афоризм видного российского правоведа Г.Ф.Покровского, который еще в 1827 г. написал: “Несчастен тот народ, который имеет необъятное множество законов”^[49]. Нам же представляется, что в этой связи актуальнее предостережение римского историка Тацита: “Сorruptissima republica plurimae leqes” (чем ближе государство к падению, тем многочисленнее его законы). Схожие тенденции обнаруживаются и в праве стран Западной Европы^[50].

Вторая причина кризиса российской правовой системы, столь же глобальная и столь же острая, – рассогласованность этих норм между собой. Коллизии норм – дело обычное. Имеется механизм разрешения этих коллизий. Плохо, когда эти коллизии возникают вне этого механизма, являются неразрешимыми. Очень плохо, когда такого рода коллизий – неимоверное количество. Сложившаяся ситуация привела к тому, что как юристы-практики, так и правоведы-отраслевики, худо-бедно профессионально владеют двумя-тремя правовыми институтами, реже – одной какой-то отраслью права. Так вот, при изучении литературы складывается впечатление, что в действующей системе российского права нет ни одной ассоциации норм, института или отрасли, которая была бы организована удовлетворительно, была бы свободна от внутренних или (и) внешних противоречий. В этом плане показательны, например, выступления на научно-теоретической конференции, посвященной 75-летию ИЗиСП. Практически все ее участники говорили о том, что именно их отрасль - самая неорганизованная и противоречивая^[51]. В «копилке» диссертанта множество публикаций, анализирующих коллизии, противоречия, имеющиеся в самых разных нормативных комплексах^[52].

Особенно наглядно тотальная противоречивость действующей российской системе права показана в диссертации Ю.А.Буякова^[53].

Третья причина – так называемая «война законов». Одно дело, когда механизм разрешения коллизий плохо действует в силу внутренних причин, из-за низкой правовой культуры законодателя, просто из-за чрезмерной многочисленности источников права. Другое – когда он разрушается извне, сознательно, по причинам политического характера или регионального «законотворческого зуда»^[54].

Есть и другие причины кризисного состояния правовой системы России (напр., нехватка квалифицированных юристов, традиционный для российского менталитета правовой нигилизм и др.). Однако первых трех вполне достаточно для неутешительного вывода: если тенденция снижения эффективности системы права будет сохраняться, очень скоро эта система перестанет быть работоспособной вовсе. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. В том числе теми, о которых писал Тацит.

Кризисное состояние правовой системы сопровождается (или обусловило?!) аналогичные тенденции и в современном российском правоведении. Складывается впечатление, что лишившись марксистских методологических принципов, российская юридическая наука так и не смогла выработать принципиально новый методологический инструментарий, который позволил бы перейти на качественно иную ступень освоения правовой действительности. Это впечатление подкрепляется и прямыми заявлениями правоведов, которые исследовали эту сторону проблемы. Так, А.В.Поляков, например, считает, что «…большинство современных попыток модернизации российской теории права представляет собой эклектичное сочетание разнородных начал и идей, плохо согласующихся между собой и хотя бы в силу этого не удовлетворяющих элементарным требованиям, предъявляемым к научным теориям»^[55]. С ним солидарен и Д.А.Керимов, который заявил, что за последнее десятилетие современная юриспруденция ничем сколь-нибудь значимым не обогатилась^[56]. Неутешительные выводы о состоянии постсоветского правоведения содержатся в работах О.В.Мартышина^[57], А.И.Брызгалова^[58], А.И.Демидова^[59], Н.В.Колотовой^[60]

Несколько другого характера, но тоже кризисным представляются некоторым исследователям состояние права и западных государств^[61]. В западной философии права родилась даже концепция неуниверсальности права и неуниверсальности ценностей внутри правовой системы (правовой полицентризм). Эта теория стремится реформировать позитивное право таким образом, чтобы внутри правовой системы могли сосуществовать различные, не совпадающие, но социально значимые ценности. Таким образом, этой концепцией размываются всякие критерии для определения понятия права^[62]. Скептический взгляд на право как социальный регулятор высказывают и некоторые современные российские правоведы^[63].

Между тем, история развития человеческой цивилизации, и не только западной, на наш взгляд, не дает нам оснований для отказа от такого социального регулятора, как право, а ориентирует на дальнейшее осмысление его природы и свойств, на выработку принципиально нового методологического инструментария, адекватного как современному состоянию и возможностям науки, так и требованиям, предъявляемым к праву современным состоянием общественного развития.

Со скептической оценкой современного состояния правоведения, вероятно, следует согласиться. Мер по совершенствованию, «гармонизации» российского законодательства предлагается достаточно. Многие из этих предложений очень интересны и полезны, но ни одно из них не является радикальным. Между тем, как представляется, кризисное состояние правовой системы приобрело такого рода характер, когда необходимы максимально действенные меры. Общая же сумма предлагаемых мер, или тот или иной их комплекс, тоже едва ли способны изменить что-нибудь радикально. Такой вывод напрашивается из простого обзора предложений по улучшению правовой системы, которые были сделаны в последние годы.

Так, В.М.Баранов и М.А.Пшеничная способами гармонизации законодательства России считают: а) выработку общего курса правового развития конкретных правовых элементов, отраслей, сфер, направлений; б) осуществление мер по преодолению внутрисистемных правовых различий; в) принятие, в объеме относительно автономного периодического комплекса, мер по выработке общих совместных или единых юридических правил, стандартов; г) развитие стимулирования (поощрения гармонизации)^[64].

Ю.А.Тихомиров факторами повышения эффективности законодательной и правоприменительной деятельности находит следующие меры: а) разработать и утвердить постановлением Правительства РФ “Общие правила законодательной техники”. б) ускорить принятие Федерального закона “О нормативных правовых актах”, в котором должны быть базовые нормативные характеристики законов; г) ввести обучение кадров государственных служащих и депутатов основам законодательной техники и ввести в юридических вузах спецкурсы “Законодательная техника”; д) издать пособие ИЗиСП при Правительстве РФ “Законодательная техника”^[65].

И.Л.Бачило весьма полезным в работе по унификации законодательства в национальном и международном масштабах считает применение в правотворческой и правоприменительной деятельности тезауруса EUROVOC, разработанного в интересах Европейского Союза^[66].

Целую и цельную концепцию стабильности российских законов предложил В.П.Казимирчук. Только перечень его рекомендаций (весьма продуманных и содержательных) по обеспечению устойчивости нормативных актов высшей юридической силы занимает полных четыре страницы^[67].

В.Н.Синюков же, напротив, полагает, что «…смысл современной познавательной ситуации в поиске новизны методологии, а не в выборе между известными интерпретациями права, - такой методологии, которая позволит обновить познавательный аппарат в условиях глобального кризиса правопорядка и юридической науки»^[68].

Последнее суждение представляется верным. Автор настоящей работы кризис современной российской правовой системы сознает как имеющий системный характер. Именно этому обстоятельству должны быть адекватны и предлагаемые по его преодолению меры: осмысление системных свойств правовой системы, выявление ее типичных и уникальных характеристик, структуры, связей между компонентами структуры, выработка практических рекомендаций по совершенствованию системных свойств правовой системы, а также основанных на системных свойствах права мер по оптимизации законотворческого и правоприменительного процессов.

Нельзя сказать, что это совершенно новый подход. Предложения примерно такого же плана высказывались, напр., О.А.Гавриловым^[69], Т.В.Кухарук^[70], Л.Б.Тиуновой^[71], К.Д.Лубенченко^[72], А.Ф.Черданцевым^[73].

Однако известные нам системные исследования правовой действительности осуществлялись обычно по следующей схеме: явление правовой действительности сопоставляется с тем или иным представлением о собственно системе, с общим представлением о некой абстрактной системе. Нам же более полезным представляется обратный путь – от представлений, накопленных знаний в области собственно системологии к явлениям правовой действительности.

Этот путь предполагает точные методы исследования, аналогичные и родственные математическим. Отсюда потребность в создании изоморфной модели системы права (прежде всего системы права, а потом всех остальных подсистем правовой системы) и применения тех или иных видов логических исчислений^[74]. Небесполезной изоморфная модель системы права представляется и для некоторых других методологических приемов исследования правовой действительности, напр., для пропагандируемого В.П.Реутовым структурно-функционального подхода^[75].

Для начала же необходимо осмыслить современное содержание понятия системы. Слово «система», как это обычно в русском языке, обозначает разные понятия. Системой называют “определённый порядок в расположении и связи действий”^[76], и тем же словом - “нечто целое, представляющее собой единство закономерно расположенных и находящихся во взаимной связи частей”^[77]. Нетрудно заметить, что современная теория права употребляет этот термин, как правило, в первом его значении. Для целей же настоящей работы имеет значение второе определение этого понятия.

Здесь есть несколько трудностей. Дело в том, что общепризнанного определения этого понятия в системологии не существуют. Об этом можно получить представление, если сравнить работы разных авторов^[78]. Только В.Н.Садовский привел более 40 различных определений этого понятия^[79].

Основной порок всех определений, ориентированных на выявление онтологических оснований системных исследований, состоит в том, что в них не удаётся отразить характер причинно-следственных связей, присущих системе. Таким образом, под любое из этих определений можно подвести неопределённое множество предметов и явлений, заведомо не являющихся системами.

Возможно, по этой причине, часть исследователей стремится сконцентрироваться на гносеологических установках, выявить системные принципы и установки теории познания, вытекающую из них сумму методологических приемов и средств. Понятие системы для них самостоятельного значения не имеет, ибо «…любой объект может быть рассмотрен и как системный, и как несистемный»^[80]. (В правовых исследованиях преобладающей почему-то стала именно эта точка зрения^[81]). Родоначальником этой тенденции, вероятно, следует считать Дж.Клира, который заявлял: «Системой является все, что мы хотим рассматривать как систему»^[82].

Возможно, поэтому многие исследователи просто отказываются давать какое-то четкое определение этому понятию^[83]. Чтобы конкретизировать его, приходится прибегнуть к простому перечислению его общепризнанных признаков и свойств^[84]:

1) система - это всегда строго упорядоченная совокупность каких-то элементов; "Критериальное свойство элемента - его необходимое непосредственное участие в создании системы: без него, т.е. без какого-либо элемента, система не существует. Элемент есть далее неразложимый компонент системы при данном способе её рассмотрения"^[85];

2) элементы системы всегда взаимосвязаны и взаимодействуют между собой внутри этой системы. Эти их свойства могут привести к тому, что в сложноорганизованных системах элементы могут сливаться в некие образования, более сложные, чем элемент и менее сложные, чем система - подсистемы. Подсистема способна выполнять какую-то часть программы системы. В этом случае по отношению ко всей системе она оказывается элементом, а по отношению к тем элементам, которые её составляют - системой (относительно самостоятельной, но другого уровня);

3) элемент системы (и подсистему) следует отличать от её части. Последнее - это всегда какой-то фрагмент «целого». Элемент же - предел делимости той или иной системы.;

4) наряду с элементами в представление о любой системе входит и представление о её структуре. "Структура - это совокупность устойчивых отношений и связей между элементами. Сюда включается общая организация элементов, их пространственное расположение, связи между этапами развития и т.п."^[86];

5) система как нечто целое выполняет какую-то программу, которая не может сводиться к функциям каждого отдельного элемента системы. К понятию системы более всего относится знаменитое суждение Аристотеля: «целое больше суммы своих частей»^[87];

6) элементы системы взаимодействуют не только между собой внутри системы, но и с внешней средой (элементами других систем). Это взаимодействие может привести к изменениям как содержания, так и внутреннего строения как этих элементов, так и системы в целом. При этом изменения претерпевает и сама внешняя среда (другие системы);

7) многие из систем являются по своему характеру открытыми и характеризуются свойствами самостабилизации и саморегуляции, то есть «...оказываются способными на поддержание наличного состояния в результате включения процессов контроля. Негативные обратные сигналы противодействуют поступающей информации из среды, элиминируют возмущения и, таким образом, реставрируют желаемое состояние системы»^[88]. Однако обратные связи системы со средой могут быть и позитивными. В этом случае открытая система обнаруживает свойство самоорганизации. В результате возмущения внешней среды и получаемых системой негативных и позитивных сигналов включаются механизмы самостабилизации, самоорганизации, происходит адаптация первоначального равновесного состояния внешним возмущениям. В конечном счёте достигается новый этап в развитии системы.

В зависимости от разного понимания понятия системы по-разному определяют и системный подход, а также его принципы^[89]. Для целей нашей работы системным подходом мы будем называть не только и не столько методологический прием, в соответствии с которым исследуемый объект рассматривается как система. Вслед за некоторыми исследователями главным признаком системного подхода мы считаем «…наличие доминирующей роли сложного, а не простого, целого, а не составных элементов»^[90]. В соответствии с этой методологической установкой «… в отличие от традиционного подхода к исследованиям, при котором мысль движется от простого к сложному, от частей к целому, от элементов – к системе, в системном подходе, наоборот, мысль движется от сложного к простому, от целого к составным частям, от системы к элементам»^[91].

Этих сведений, в общем-то тривиальных, вполне достаточно для целей нашей работы.