§4. Проблема дееспособности государства как правовой корпорации

Традиционным для отечественной юриспруденции является рассмотрение дееспособности как части, наряду с правоспособноствю, правосубъектности, отсюда нередко используемая номинация “праводееспособность”¹.

Правосубъектность юридических лиц вызывает меньше разногласий, потому что у них, по установившемуся воззрению, правоспособность и дееспособность возникают одновременно, то есть они существуют в единстве, не могут быть обособлены друг от друга^[421]. В этом плане правоспособное юридическое лицо одновременно и дееспособно. Это означает, что любое ограничение или лишение правоспособности юридического лица влечет ограничение или лишение и его дееспособности. Согласно этой точке зрения, для государства, как и для прочих юридических лиц, разграничение правоспособности и дееспособности не имеет смысла, так как невозможны неправоспособные, но дееспособные юридические лица. Если государство правоспособно, то оно обязательно и дееспособно. В этом смысле дееспособность государства не становится самостоятельной проблемой, а редуцируется к его правоспособности, которая, кроме того, понимается не содержательно, а догматически, как способность иметь

права и правообязанности (быть субъектом правоотношения)¹. Единственное, что может обсуждатъся в этом контексте применительно к дееспособности государства, - это правовое положение его учреждений, с которыми непосредственно связывается его дееспособность. Если они признаются субъектами права одновременно с государством и поэтому являются его представителями, то государство становится недееспособным, так как учреждения восполняют отсутствующую у государства дееспособность; если же учреждения признаются не лицами, а частями государства, через которые государство реализует свою правоспособность, осуществляет свои функции то государство является одновременно и правоспособным, и дееспособным, вывод, который отвечает наиболее распространенному представлению о единстве правоспособности и дееспособности юридических лиц.

Вместе с тем, правоспособность и дееспособность - это различные по отношению к государству правовые понятия. Правоспособность в юридико- догматическом смысле выражает то, что государство было признано правопорядком субъектом права, что оно способно иметь права и правообязанности, тогда как дееспособность выражает действия уже возникшего лица, в том числе государства, то есть требуется субъекту права, для того чтобы совершать юридические действия, чтобы приобретать и осуществлять права и правообязанности^[422][423]. Таким образом, дееспособное лицо - это уже не формальное

лицо (чистая правовая форма), но реалвно действующее лицо, переход от возможности к действителвности, к субъекту, готовому само сто ятелъно, своими действиями приниматъ правоввіе решения (голосоватъ, заключать договоры, принимать законы, судебные решения, претерпевать меры юридической ответственности и т. и.).

Однако дееспособность в изложенном понимании все еще остается догматической, формально-юридической характеристикой государства. Ее содержательная сторона (применительно к государству это, например, правовой характер законов, их адекватность социальным ожиданиям, реализуемость адресатами) остается вне поля зрения. Это можно считать удовлетворительным для государства — политического субъекта, дееспособность которого - это дееспособность суверена, способного по праву (на основании правовых норм) навязывать свою волю всем другим субъектам права, в том числе своим гражданам (подданным). Политическое государство самостоятельно определяет как свою дееспособность, при этом она специально не обсуждается, поскольку предполагается, что если государство суверенно, то оно дееспособно, так и устанавливает критерии (условия) дееспособности остальных лиц^[424][425]. Для политического субъекта необходимым и достаточным является само принятие законов, административных распоряжений, судебных решений.

То, что справедливо по отношению к государству — политическому субъекту, является несостоятелвнвім применителвно к государству — правовой корпорации, в которой решающее значение имеет не толвко и не столвко форма, сколвко содержание, в котором требуется, чтобві форма (функции государства) обрела реалвное содержание, стала содержателвной формой¹. В этом плане любопвітен пример Г. Гегеля, на котором немецкий философ пояснил тождество формві и содержания: “Толвко те произведения искусства, в которвіх содержание и форма тождественнві (т.е. существует в единстве. — курсив наш.) представляют собой истиннвіе произведения искусства”^{[426][427][428]}. Так и государство может считатвся правоввім, “истиннвім”, толвко когда принимает не просто законні, а правовые законы , не просто судебные решения, но справедливые судебные решения. Это высказывание соотносится с мыслью предшественника, И. Канта, который зафиксировал, что юристу сложно указать, “право (recht) ли то, чего они требуют, и каков всеобщей критерий, на основании которого можно вообще различать правое и неправое (iustum et iniustum), - это остается для него тайной ... ”^[429]. Вывод из этого заключается в том, что “чисто эмпирическое учение о праве”, то есть догматическая юриспруденция, - это красивая, но не имеющая мозга голова.

Мысль И. Канта обычно обсуждается в контексте правопонимания^[430]. Но, представляется, она может быть актуализирована и при исследовании дееспособности государства, для того чтобы показать, что юридико- догматическое ее определение является недостаточным для государства - правовой корпорации, поскольку не выражает его природу.

Дееспособность государства — правовой корпорации - это его реальная способность (готовность) осуществлять свои функции в соответствии с условиями (критериями), установленными правопорядком.

Дееспособность государства - правовой корпорации не является самопорождающейся. Граждане - участники правовой корпорации определяют не только правоспособность государства, но и его дееспособность. Это проявляется в том, что государственно-правовая корпорация, с одной стороны, юридически обязана формировать и изъявлять при осуществлении своих функций общую (всеобщую) волю, с другой стороны, привлекает из числа граждан определенных субъектов - должностных лиц для непосредственного осуществления функций.

Любые правовые решения государства - правовой корпорации (законы, административные распоряжения, судебные решения) воплощают общую (всеобщую) волю посредством совмещения единичных произволов граждан и других лиц. Эти правовые решения обычно не встречают препятствий при их реализации, поскольку воспринимаются субъектами права так, словно они непосредственно участвовали в их принятии. Если же правовые акты государства, в том числе законы, выражают государственный произвол, навязываются гражданам и другим лицам, которые, как следствие, стремятся уклониться от их

реализации, то государство не осуществляет свое назначение - бвітв ввіразителем общей (всеобщей) воли, отрвівается от граждан и в конечном счете противопоставляется им, становясв принуждающей силой, сувереном.

В отличие от государства — политического субъекта, самостоятельно определяющего свою дееспособность, которая, будучи установленной, остается для него константой раз и навсегда, дееспособность государства — правовой корпорации как исходящая от граждан, определяемая его целью, является переменной в зависимости от степени легитимации и последующей реализации правовых решений всеми субъектами права. Дееспособность государственно- правовой корпорации - это изменяющееся (динамичное) правовое состояние,

которое зависит от того, в какой степени ей удается реализоватв свои функции не формалвно, а содержательно, то еств приниматв правоввіе законні, справедливые судебные решения и обеспечивать их реализацию, чтобы они не оставались лишь долженствованиями, но осуществились в реальности. Таким образом, дееспособность государства - правовой корпорации является не формальным качеством, но раскрывается содержательно, что и позволяет ставить вопрос о его полной или частичной недееспособности.

Теперь следует обратиться к некоторым условиям (критериям), позволяющим определить, является ли данное государство дееспособным, частично дееспособным или недееспособным.

Но этого - организационного - критерия (условия), еще недостаточно, чтобы государство было дееспособным, поскольку учреждения могут принимать такие правовые решения, в которых не будет выражена общая (всеобщая) воля, общие интересы и которые, соответственно, будут встречать серьезные препятствия при их реализации гражданами и другими лицами. Для того чтобы

воплотить общую (всеобщую) волю в решениях государства требуется, во- вторых, профессиональная подготовка. Но уровень квалификации (компетентности) может быть установлен по отношению не к государственным учреждениям, а только применительно к индивидам (в государстве - к должностным лицам), в связи с чем требуется различение учреждений государства и его должностных лиц. В отечественной юриспруденции достаточно удачно их разграничил Ф. Ф. Кокошкин: “Чтобы разобраться в вопросе об отношениях государства к его органам, вспомним, что об органах можно говорить в двояком смысле. Органы, как таковые, как абстрактные учреждения, нужно отличать от тех живых лиц, в которых эти учреждения воплощаются. Это различие выступает наглядно лишь в коллегиях, но оно применяется и к органам единоличным. Орган в первом смысле есть лишь одно из проявлений хотящего и действующего государства, и потому не может быть противопоставляем этому последнему ни в качестве субъекта права, ни в качестве особой воли. Но та индивидуальная человеческая личность, которая образует данный орган или входит в его состав, несомненно, связана с государством определенными юридическими отношениями”¹. В любом государственном органе происходит слияние “абстрактного учреждения” и “индивидуальной человеческой личности”, что дает основание утверждать, что учреждение государства состоит из одного должностного лица (если орган единоличный, например, глава государства) или из совокупности должностных лиц (если орган коллективный, каковых большинство)^[434][435].

Уровень профессиональной готовности должностных лиц к осуществлению функций государства может проверяться различными способами:

квалификационными экзаменами, аттестацией, конкурсным отбором, наличием специального образования, стажа работы и другими. Представляется, что только при наличии специальных знаний можно ожидать, что должностные лица будут не только формально осуществлять функции государства, но и достигать совмещения единичных воль и интересов в принимаемых правовых решениях.

Профессиональный критерий является важным условием дееспособности государства, так как в современных государствах большинство граждан непосредственно не участвует в осуществлении его функций, а уполномочивает на это должностных лиц из своего числа. Но в государстве — правовой корпорации, по словам И. А. Ильина, “государство существует не только ради граждан и для них, но через граждан и в них”¹. Ошибочно полагать, что раз уполномочив отдельных лиц, остальные граждане могут забыть о том, что только их единением, солидарностью образуется и держится государственный союз. Поэтому в государственно-правовой корпорации каждый гражданин участвует в принятии корпоративно-правовых решений непосредственно (как должностное лицо) или опосредованно (например, посредством контроля над действиями должностных лиц и над принимаемыми ими решениями). Это следует из того, что дееспособность государственно-правовой корпорации зависит не только от должностных лиц, но и в целом от всех граждан, составляющих корпорацию, от зрелости их индивидуальных сознаний, из которых при участии должностных складывается единое корпоративно-правовое сознание^[436][437].

В этой связи уместны слова Г. Гегеля, обращенные к юристам, только которым якобы известно, что есть общий интерес, и которым, следовательно, нужно передоверить его выражение, а все остальные должны устраниться от его обсуждения и формирования: “Однако так же, как не надо быть сапожником, чтобы знать, годятся ли башмаки, не надо быть специалистом, чтобы обладать знаниями о предметах, представляющих собой общий интерес. Право касается

свободы, самого достойного и священного в человеке, и он сам, посколвку оно для него обязателвно, должен знатв его”¹. Общая (всеобщая) воля не навязвівается субъектам права извне, а производна от их единичнвіх волн, создается в резулътате их согласования, поэтому граждане не могут бвітв безразличнві к процессу ее формирования.

В этом контексте понятно, что государственно-правовая корпорация в лице своих учреждений - только посредник, призванный организоватъ взаимодействие граждан, совместитъ их единичнвіе, часто разнонаправленнвіе, интересы, чтобві получить общую (всеобщую) волю, в которых оказались бы сняты единичные воли. Это, вероятно, позволило К. Марксу сравнить законодателя с естествоиспытателем, который “не делает законов, не изобретает их, а только формулирует”, “он выражает в сознательных положительных законах внутренние законы духовных отношений. Мы должны бы бросить упрек законодателю в безграничном произволе, если бы он подменил сущность дела своими выдумками”^[438][439]. “Сущностью дела” в государстве - правовой корпорации является общая (всеобщая) воля, которую в правовых решениях должны выражать не только парламент, но все государственные учреждения. Однако поскольку она коренится в единичных волях граждан, дееспособность государства — корпорации зависит также и от зрелости их воль и сознаний, от того, насколько граждане осознают себя частями целого, государственно-правового единства.

Названное условие (зрелость воль и сознаний граждан) не дезавуирует предшествующий ему профессиональный критерий, а только дополняет и уточняет его. Благодаря ему подчеркивается, что государство — правовая корпорация - это не должностные лица, не государственные учреждения (механизм государства), а все граждане, из числа которых выбираются (назначаются) наиболее подготовленные, для того чтобы быть посредниками во

взаимодействии всех остальных, не отвергать, а учитывать их воли, интересы и цели¹.

Если первое из перечисленных условий дееспособности государства — правовой корпорации - наличие государственных учреждений - не является особенным для нее, поскольку присуще и государству — политическому субъекту, то два последующих условия - профессионализм должностных лиц и зрелость воль и сознаний граждан - являются специфическими для государственно-правовой корпорации как вторичного по отношению к гражданам лица. При этом в конечном счете ее дееспособность определяется именно зрелостью единичных воль и сознаний составляющих корпорацию граждан, из которых и формируются общие, присущие уже самой корпорации, воля и правосознание, поскольку лишь некоторые из числа граждан уполномочиваются на осуществление функций государства.

После обсуждения понятия дееспособности государства - правовой корпорации следует обратиться к ее видам. В общей теории права обычно выделяются два вида дееспособности: сделкоспособность и деликтоспособность^[440][441]. Первая представляет собой способность к совершению сделок, то есть положительных, не связанных с правонарушениями, гражданско-правовых действий; вторая - способность быть субъектом правовой ответственности. Из этого следует, что положительная (правомерная) дееспособность государства ограничивается сделками, то есть юридическими фактами гражданского права, тогда как в соответствии с положениями теории юридических фактов

правомерные действия как юридические факты отнюдь ими не исчерпываются¹. Более того, дееспособность любого субъекта отнюдь не всегда связана с юридическими фактами (например, пользование вещью, реализация исключительного права). C этой точки зрения, признание лишь сделкоспособности положительной (правомерной) дееспособностью государства в гражданском праве существенно ограничивает даже его гражданскую дееспособность. Поэтому необходимо различать правомерные действия, являющиеся юридическими фактами, и другие действия, не влияющие на динамику правоотношения, но в которых также выражается дееспособность государства^[442][443].

Правомерные действия как юридические факты подразделяются на правовые акты и правовые поступки, иногда от поступков обособляют действия, создающие объективный (объективированный) результат^[444]. Поступки и действия, создающие объективный результат, нетипичны для государства. Однако они все- таки встречаются, например, когда объект интеллектуальных прав (художественное произведение, изобретение, полезная модель и т. и.) создается в каком-либо государственном органе. Если же этот объект создается отличным от государства, но созданным им самостоятельным субъектом права, что бывает

значительно чаще (например, в государственном научно-исследовательском или опытно-конструкторском учреждении как субъекте гражданского права), то его создание уже нельзя считать выражением дееспособности государства, поскольку создание объекта интеллектуальных прав в этом случае есть проявление дееспособности соответствующего субъекта права (в частности, гражданско- правового учреждения). Можно сказать лишь о том, что государство ранее уже проявило свою дееспособность, образовав государственное учреждение (например, опытно-конструкторское бюро).

Из числа правомерных действий для государства наиболее характерны юридические акты. О. А. Красавчиков заметил, что “основное разграничение юридических актов (как юридических фактов) ... должно производиться по отраслевому признаку...”¹. Далее автор отождествил акты гражданского права (гражданско-правовые акты) со сделками^[445][446], то есть редуцировал гражданскую дееспособность государства к его сделкоспособности, существенно этим ограничив объем его дееспособности., поскольку вне поля зрения остались многочисленные правовые действия, которые также представляют собой реализацию гражданских прав и юридических обязанностей, но которые вместе с тем не являются юридическими фактами, так как не влияют на динамику гражданского правоотношения^[447]. Исходя из этого понятие “акт гражданского права (сделка)” нельзя считать тождественным понятию “гражданская дееспособность государства”: могут быть и иные, не гражданско-правовые, акты, принятие которых, тем не менее, относится к дееспособности государства.

Ограничение положительной (правомерной) дееспособности государства его сделкоспособностью приводит к тому, что государство объявляется правоспособным в отраслях и других структурных подразделениях права, не конституировавшихся в отрасли, но в то же время не обладает в них

дееспособностью и, как следствие, не может реализовать в них свою правоспособность. Другими словами, в таком случае implicite государство полагается только субъектом гражданского права и даже не во всей его полноте, так как совершаемые им гражданско-правовые действия ограничиваются сделками.

Это несоответствие между дееспособностью государства, совершаемыми им правовыми действиями, и понятием дееспособности, сложившемся в общей теории права, обнаруживается при выделении иных, чем сделка, актов реализации права (актов реализации прав и право обязанностей), таких как: государственно­правовые акты (предоставление гражданства, политического убежища, государственной награды, переименование территориальной единицы, парламентский запрос, выражение недоверия или отказ в доверии правительству и т. д.), административно-правовые акты (выдача лицензии, справки, регистрация юридического лица, проставление апостиля и т. д.), процессуально­правовые акты (определения, решения, приговоры, постановления судов) характерны исключительно для государства¹. Если оставить их в стороне и ограничиться лишь сделкоспособностью, то объем дееспособности государства будет существенно ограничен, а само государство предстанет только как патримониальное лицо, то есть один из аспектов правоспособности государства будет обобщен до целого, до всей его правоспособности^[448][449].

Характеристика актов реализации прав и юридических обязанностей и других правовых действий по отраслевому признаку, предложенная О. А. Красавчиковым, не является единственной. Названные индивидуально-правовые

акты государства относятся к односторонним правовым актам, тогда как в теории права в зависимости от того, достаточно ли одного волеизъявления для правоввіх последствий, или же требуется два волеизъявления и более, правовые акты подразделяются на односторонние, двусторонние и многосторонние¹. Двусторонние и многосторонние действия объединяются в понятии “договор”.

Государство заключает преимущественно двусторонние договоры^[450][451], причем как гражданско-правовые, так и публично-правовые договоры в государственном праве, административном праве (например, договоры о разграничении предметов ведения и компетенции между федерацией и ее субъектами; договор о передаче отдельных полномочий государства муниципалитетам и т. д)^[452]. Государство также выступает работодателем для своих служащих (должностных лиц), с которыми заключается служебный договор (контракт).

Как и в случае с функциями государства — правовой корпорации, имеется взаимосвязь между правовыми актами и государственными учреждениями. Существуют правотворческие, правореализационные (исполнительно- распорядительные) и судебные правовые акты. Поскольку ранее были выделены и контрольные учреждения, оправданно выделять и контрольные правовые акты (например, акт налоговой, прокурорской проверки, представление об устранении нарушений закона и т. д.)^[453].

Таким образом, положительная (правомерная) дееспособность государства гораздо богаче сделкоспособности. Поэтому более точным было бы

использование не понятия “сделкоспособность”, а понятия “способность к совершению правомерных действий”, которая состоит из “способности к совершению правовых (индивидуально-правовых) актов” и “способности к совершению правомерных действий, не являющихся юридическими фактами (индивидуально-правовыми актами)”.

Эти уточнения к пониманию дееспособности равно применимы и к дееспособности государства — правовой корпорации. Однако дееспособность государственно-право вой корпорации имеет особенности, выражающие ее юридическую, а не политическую природу. Поскольку ее существование и функционирование зависит от граждан и определяется ими, они не остаются безучастными к совершаемым корпорацией правовым действиям, то есть к тому, как государство осуществляет свои функции из-за, прежде всего, существующей угрозы того, что должностные лица будут превышать свои полномочия или злоупотреблять ими, в результате чего общая (всеобщая) воля может быть заменена государственным произволом, а само государство, следовательно, перестанет быть дееспособным полностью или в части. Поэтому в государственно-правовой корпорации всегда есть механизмы контроля над государством, над принимаемыми им правовыми решениями (например, в виде юстиции, конституционной и административной, импичмента по отношению к главе государства и министрам, контрассигнации, вотума недоверия и отказа в доверии правительству и отдельным министрам, парламентского обсуждения кандидатур должностных лиц, включая судей, перед их назначением на должности, общественного контроля^[454] и т. д.). Эти контрольные механизмы могут быть и в государстве - политическом субъекте, но в нем они остаются преимущественно декларативными, то есть установленными, но не реализуемыми вследствие противодействия государственных учреждений, тогда как в государстве - правовой корпорации граждане действительно могут привести их в действие. Благодаря перечисленным и другим правовым средствам контроля

предотвращается отчуждение государства от граждан, образование особой государственной воли, не имеющей отношения к волям членов “правового сообщества” (по ввіражению Г. Келвзена), а вместе с этим государство остается дееспособнвім.

Дееспособность государства заключается главнвім образом в совершении правомернвіх действий, которвіе весвма многочисленнві из-за объема и содержания его правоспособности. Но со сторонні государства всегда возможны правонарушения и злоупотребления, которые есть повседневность в политическом государстве и которые возможны и в государстве - правовой корпорации. Поэтому возникает вопрос о правовой ответственности государства за совершенные действия, что предполагает обсуждение деликтоспособности государства.

Деликтоспособность - это наиболее действенное правовое средство, выражающее зависимость государства от граждан. Деликтоспособность государства - политического субъекта и государства - правовой корпорации различны. Политическое государство всегда стремится избежать правовой ответственности, возлагая ее на своих должностных лиц, определяя исключительные условия и усложненный порядок привлечения к ответственности (например, посредством указания на то, что государство является субъектом правовой ответственности только в случаях, предусмотренных законом). В нем воплощается старый монархический принцип; “король не может быть не прав”, только на месте короля оказывается уже государство. Государство — правовая корпорация, напротив, не уходит от правовой ответственности ни перед гражданами, ни перед другими субъектами права, в том числе другими государствами, и не перекладывает ее на собственных должностных лиц. Субъектом правовой ответственности за действия (бездействие) должностных лиц всегда является само государство. Анализ истории деликтоспособности Российского государства показывает, что оно, с точки зрения изложенных представлений о деликтоспособности, была больше политическим субъектом, чем субъектом права.

В Российской империи за правонарушения должностных лиц, не связанные с управлением казеннвім имуществом, то еств за гражданские правонарушения и преступления по службе, перед индивидами и другими юридическими лицами отвечали сами должностнвіе лица¹. В связи этим Н. И. Лазаревский в своем более позднем сочинении отметил: “Несомненно, бвіло бы правилвнее всего возлагатв ответственноств за убвітки, причиненнвіе должностнвіми лицами, на государство (курсив наш.)', чиновники (в нормалвном случае) действуют в интересах государства”^[455][456]. По мнению автора, убвітки следует возлагатв “на всю организацию, несовершенство которой является конечной причиной этих убвітков, т.е. на все государство (курсив наш.)”^[457]. Несмотря на эти достаточно убедителвнвіе рассуждения о необходимости признания субъектом правовой ответственности не должностного лица, а самого государства, Н. И. Лазаревский в заключении отметил: “Однако опасение подвергнуть казну обязанности выплачивать слишком большие суммы на практике сильно задерживает замену личной имущественной ответственности должностных лиц ответственностью казны”^[458]. Другими словами, автора более беспокоила сохранность огромного бюджета, какой был у Российской империи, чем возмещение потерь, понесенных ее подданными и другими лицами по ее вине. Этот подход к деликтоспособности государства в полной мере отвечает природе политического государства, которое под различными предлогами (имущественными, идеологическими и др.) пытается уклониться от того, чтобы компенсировать причинённый имущественный или моральный вред.

Принципиально ситуация не изменилась и в советское время. Помимо того, что в советской цивилистике господствовало воззрение о том, что субъектом юридической ответственности может быть только государственное учреждение (государственный орган), но никак не само государство, в гражданском

законодательстве долгое время сохранялась норма, устанавливавшая ответственность государства (на практике - государственных учреждений) лишь в предусмотренных законом случаях. Только в 1981 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР “О возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями государственных и общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей”¹, в котором утверждалось, что за причинение вреда государственными учреждениями отвечает государство, а не его учреждения^[459][460].

Ситуация в определенной степени начинает меняться в настоящее время, когда отдельные цивилисты обсуждают гражданско-правовую ответственность самого государства, а не его учреждений^[461]. Однако по-прежнему имеются работы, в которых субъектами гражданско-правовой ответственности признаются государственные учреждения^[462].

Вместе с тем понятно, что государственные учреждения и должностные лица - не исходный пункт, им является само государство как правовое единство,

дифференциацией которого они выступают и которому они требуются для реализации правоспособности, осуществления функций. В данном случае по отношению к государству действует та же норма, что и по отношению к любому юридическому лицу: “Если орган юридического лица действует в пределах своих полномочий, на основании устава и для достижения целей данной корпорации или учреждения, то не подлежит сомнению, что юридическое лицо отвечает за вред и убвітки, причиненнвіе этим действиями, хотя бы орган допустил при этом ошибку, небрежности и даже недобросовестность. ... Во всех аналогичных случаях в лице органа действует само юридическое лицо, а посему оно и отвечает за причиненные этим действиями вред и убытки”¹. И. В. Михайловский при этом специально отметил, что “этим решается знаменитый вопрос об ответственности государства за действия своих должностных лиц”^[463][464].

Действительно, принимая лицо на службу, государство вместе с тем принимает на себя риск его незаконных и недобросовестных действий. Если должностное лицо превышает свою компетенцию или злоупотребляет ей, что влечет причинение убытков, то, поскольку оно действует не как представитель государства, а как нанятый государством служащий, совершенные им правовые действия, - не его собственные действия, как было бы в случае с представителем, а действия самого государства. Поэтому и перед индивидами и другими юридическими лицами отвечает само государство, а не его должностные лица.

Государство обязано возмещать не только убытки, то есть имущественный вред. Если индивиду был причинен моральный вред, например, в случае незаконного привлечения к уголовной ответственности, то он также должен быть компенсирован. Более того, государство отвечает не только за незаконные или недобросовестные действия своих служащих, но также за действия, основанные на законе или подзаконном акте, то есть за действия

правомерные, которые, однако, причинили имущественный вред (например, в случае национализации, реквизиции)¹.

Однако посколвку государство не уполномочивало должностных лиц действоватв вопреки своей компетенции, то еств преввішатв полномочия или злоупотреблятв ими, в далвнейшем государство может применитв принудителвнвіе мерві по отношению к должностному лицу, в том числе взвіскатв с него сумму убвітков, ввіплаченнвіх потерпевшему^[465][466]. Тем не менее, ответственности должностных лиц перед государством не ограничивается гражданским правом, то есть имущественным возмещением. Как субъект служебного правоотношения должностное лицо, прежде всего, есть субъект дисциплинарной ответственности. По мнению А. Ф. Евтихиева, “можно считать вообще дисциплинарным проступком всякое нарушение обязанностей службы, поскольку таковое не отнесено уголовными законами к числу преступлений”^[467]. К этому можно добавить, что не только не отнесенное уголовным законом к числу преступлений, но и не отнесенное законом об административных правонарушениях (в России - Кодексом об административных правонарушениях) к числу административных правонарушений.

Итак, дееспособность государства, как и других субъектов права, неоднородна. C одной стороны, ее образует способность к совершению правомерных действий, с другой стороны, способность к совершению неправомерных действий (правонарушений), то есть деликтоспособность. Государство реализует преимущественно первую способность и поэтому совершает правомерные действия. Однако именно деликтоспособность является одной из важных характеристик государства - правовой корпорации. Государственно-правовая корпорация всегда отвечает лично перед другими субъектами права, включая другие государства, но, прежде всего, перед

гражданами. Субъекты права не должны требовать возмещения убытков непосредственно от должностных лиц, которые действовали незаконно или недобросовестно. Риск этих действий возлагается на государство как субъекта, располагающего достаточными средствами для полного и оперативного возмещения и нанявшего их, после чего уже само государство в порядке регресса вправе взыскивать понесенные им расходы со своих должностных лиц, а также привлекать их к другим видам правовой ответственности.