Правовая реальность и юридический дискурс

Правовое общение есть процесс, протекающий в историческом про­странстве и времени'. Взаимодействие субъектов правового общения про­исходит в рамках определенного юридического дискурса, обеспечивающего

¹ См.: Лаптева Л.

возможность коммуникации в различных сферах < пііалі.ііоп практики. Фундаментальные различия в системах правовых коммуникаций — пу­блично-правовых и частноправовых - получаюі сноп формальные и со­держательные определения в границах используемых ими юридических дискурсов.

В известном смысле в основании правовой реальности как традицион­ных, так и современных обществ лежні порождающие их смыслы и зна­чения индивидуальное и коллективное правосознание — юридическое восприятие, понимание и отношение к действительности. Генезис исто­рических форм социально-нормативного общения определяется генезисом исторических фопм обеспечивающих их развитие дискурсивных практик. Классическая и постклассическая юриспруденция, естественно-правовая и позитивистская логики конструирования правовой реальности, культур­но-исторический и социологический подходы в описании и объяснении правовых явлений, номиналистские и реалистические версии понимания права есть не что иное, как поиск правоустанавливающих дискурсивных практик^[119].

Поскольку дискурсивные практики включают в себя одновременно акты понимания, объяснения, интерпретации и конструирования право­вых реальностей, отсюда резонно предположить, что действительность правовой реальности обнаруживает себя и существует в актах социальной коммуникации.

Факт существования любого общества связан и опг>еделяется системой юридических сетей или коммуникаций. Интенсивность и глубина их воз­действия на социальные процессы непосредственно зависит от социокуль­турного дискурса или способности общества обосновывать, устанавливать и менять нормативные границы своего существования^[120].

Вместе с тем различные формы проявления правовой реальности — ком­муникативная, языковая, концептуальная — связаны рамками собственной юоидической картины мира или доминирующими версиями понимания

приооды исущности права^[122] Именно пршюпопимание лежит в основании и концептуализации и институционализации нрава^[123]. Правопонимание не только определяет общие подходы в и (учении права, юридический язык его описания и объяснения, т. е. его эпистемологию. Правопонимание также, и прежде всего, фиксирует предметные границы существования и развития права, т. е. его онтологию и аксиологию. Исторические версии правопо­нимания — это исторические формы существования и проявления норма­тивной ментальности или ментальности должного.

В этом плане и правопонимание, и юридический дискурс являются од­нопорядковыми категориями юридической картины мира, выражающими доктринальные и инструментальные аспекты формирования и развития правовой реальности. Трем традициям понимания права — герменевти­ческой, метаюридической и метатеоретической, а именно интерпретации права, категоризации права или разработки юридического языка рассужде­ния о праве, корреспондируют три формы юридического дискурса — пра­вовой аргументации, конструирования права и концептуализации права. И соответственно, гри результата дискурсивной практики — юридический текст, юридический конструкт и юридический концепт.

Юридический дискурс или акт нормативной коммуникации устанав­ливает границы должного взаимодействия с учетом внешних и внутренних условий и факторов социального общения.

Границы нормативности измеряются допускаемой мерой юридической свободы или несвободы в отношениях субъектов акта коммуникации. То есть в рамках конкретных императивных и диспозитивных фогім или ва­риантов югшдической организации социальных отношений. Ими опреде­ляются, соответственно, публично-правовые и частноправовые режимы правового регулирования и лежащие в их основании дискурсивные прак­тики публичного и частного права.

Отсюда, собственно, и проистекает феномен дискурсивной личности или субъекта правовой коммуникации, носителя определенных базовых соционормативных ориентаций, дискурсивных практик и опыта правово­го общения. Границы совместимости или несовместимости юридических дискурсов субъектов правового общения определяют потенциальные и ак­туальные условия и степень их конфликтогенности, т. е. правовой неопре­деленности. Формальная определенность юридического текста сама по себе

не является необходимым и достаточным условием определенпости самой правовой коммуникации.

Позитивистски ориентированная юриспруденция если и не игнорирует данный юридический факт, то рассматривает данное явление как вторич­ный, производный продукт несовершенства правотворческой деятельности законодателя. Социологически ориентированная юриспруденция в этом смысле не только расширяет границы понимания природы права и право­вого общения. Она позволяет в рамках социологического дискурс-анализа установить действительное юридическое содержание и формы существова­ния правовой реальности, различая формальное или установленное и ре­альное или действующее право. Написанный и опубликованный юриди­ческий текст и юридический текст, прочитанный и воспринятый, — это принципиально различные правовые феномены, поскольку они существу­ют в рамочных определениях собственных социокультур.

В этом плане вполне мотивировано и объяснимо формирование в об­щем корпусе юридической науки междисциплинарных комплексов, таких как культурно-историческая юриспруденция и этноюриспруденция, когни­тивная и дискурсивная юриспруденция, существенным образом меняющих представления о предмете и структуре права. И прежде всего, благодаря тому, что в их определения включены скрытые аспекты, смыслы и значения существования и выражения правовой реальности, ее невидимые онтологии и новые эпистемологии.

Дискурсивная практика не только отражает и порождает право, но и оце­нивает право. Это одновременно и аналитический, и культурный, и полити­ческий процесс, процесс наследования и конструирования права, процесс признания и отрицания своего или чужого права^[124]. Управление юридическим дискурсом есть управление производством и воспроизводством правовой реальности, пеоеопределения ее смыслов и значений^[125]. Отсюда, собственно, и проистекает борьба за .гоаво и доминирование в понимании природы права, между монистическими и плюралистическими подходами в изучении права и выражающими их нормативными дискурсами. Классическая и постклас­сическая юриспруденция, догматическая и историческая юриспруденция, критическая и верноподданная юриспруденция, либертарно-юридическая и вечно живая естественно-правовая школы понимания права, феномено­логия, герменевтика и антропология права — все это не что иное, как поиск и определение явных и скрытых, социально и политически, доктринально и концептуально ангажированных форм дискурсивной репрезентации право вой действительности.

Можно до бесконечност и иыстрпипптт, ряды и комбинации социологи­ческих, политических, культурно-исторических и юридических дискурсов, до изнеможения дискутировать о различиях между интегральной и интегра­тивной юриспруденцией, либерт арной и пелибертарной теорией права. Суть в другом. Каждая из них имеет право на существование, поскольку в границах своего предмета и языка выражает различные аспекты, значения и смыс­лы собственной правовой реальности.

Речь должна идти не только и не столько о доминировании или совме­стимости или несовместимости отдельных подходов в понимании и иссле­довании права, сколько об обосновании той или иной политики права, ее языка и логики. Иначе говоря, политики, основанной на действительном или воображаемом праве, или политики, имитирующей право. Необходимо только самоопределиться в отношении того, что есть право, а что не есть право, право per se, т. е. право как универсальная форма межличностных отношений, и право в границах правопонимания своего культурно-исто­рического времени и места, его собственной онтологии, аксиологии и эпи­стемологии. Вопрос остается открытым^[126].

3.