§5. Понятие закона

И массовое сознание, и юридическая теория привычно связывают пони­мание права с мыслью о законе². Эта связь признается и тогда, когда право

374

ітождествляется с законом, и тогда, когда право закону принципиально проти- юпоставляется.

Конечно, нельзя не признать, что в действительности любые социально :ущественные отношения и действия людей всегда, так или иначе, непосредст- їєнноили имплицитно, выступают в форме закона. Но в чем кроется сила зако- законами, т.е. сообразуясь с природой вещей, более чем достаточное.

Сознание закона представляет собой как бы уловление общего в много- •бразном, а потому закон выступает характеристикой сущностей в мире явле­ній.

Но для характеристики правосознания важным является не приведенный ыше, а тот контекст понятия закона, который связан с поиском точек опоры жизнедеятельности человека в нем самом, т.е. с указанием на разумные основа- ия деятельности Во-первых, такая точка опоры обнаруживается в сознании еловеком своего внутреннего единства с окружающим миром, в сознании не- асторжимости этой связи.

См., в частности. Алексеев С.С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Иммануил Кант и эоблемы права в современную эпоху. M., 1998, Библер В.С. Or наукоучения- к логике щьтуры M., 1991; Ильин И.А. Путь _κочевидности. M., 1998, Кант И. Критика практиче- юго разума. Соч., т.4, ч.1. M., 1965; Мамардашвили М.К. Эстетика мышления. M., 2000

377 Іменно из факта такой принципиальной скоординированности человека и того, сто его окружает, вытекает сама возможность и понимания законов реальности, і приведение в согласие себя, своих устремлений и действий с этими законами. Іостижимость разумом явлений и закономерностей реальности оказывается ой данностью человеческого бытия, которую следует просто принять, не по- ружаясь в поиски рациональных оснований такого положения вещей. Прису- ций человеку разум свидетельствует о разумности окружающего мира. Ничего юлнее и предельнее этого свидетельства быть не может. Данная мировоззрен- ісская установка имеет не только древнейшие философские корни, но и являет- :я существенной чертой обыденного, повседневного восприятия человеком ;воей реальности. Она, несомненно, является для него очевидностью и важным імпульсом к действованию. Все закономерное, что может быть подмечено че- ювеком в процессе познания и практической деятельности, непременно, рано їли поздно, обретает свойство разумности, т.е. того, что постижимо умом, име- !T рациональный смысл, свою логику и глубинное единство и как бы привнесе- IO в мир извне, со стороны.

Во-вторых, разумность закона, как свидетельство и основание его силы и івторитета, открывается в сообразованное™ его с целями человеческой дея- гельнос™ и социальными интересами, которые движут людьми¹. Многие со- іременнше учения о праве обращаются к разуму как к единственному источни- су законодательства. И этот разум - не просто "возвышенная рациональность", io и совесть человека, к которой утвержденные людьми законы взывают имен­но потому, что цель разумного в человеке - благо общества².

См. по данному вопросу: Бачпнин BA.Философия права и преступления. Харьков. 1999, ї'аврилов О.А. Стратегия правотворчества и социальное прогнозирование. M., 1993; Исаев И.А. Понятия "законность" и "целесообразность" в советской правовой науке 20-х годов // Советское государство и право. 1985 №10; Кудрявцев В.И. О правопонимании и законности '/ Государство и право !994. №3; Малько А.В. Стимулы и ограничения в праве. Саратов, 1994; Муромцев Г. И. Источники права (теоретические аспекты проблемы) // Правоведение. 1992. №2, Фатку і.нін Ф.И., Чу.чюкин Л.Д. Социальная ценность и эффективность правовой нормы. Казань, 1977

^! См: Алексеев И.И. Русский народ и государство. M., 2000; Бердяев Н А. Философия нера­венства. M., 1990; Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. M., 1998,

378 а становится основой для законов в силу присущей человеку, по его природе, клонности к общественной жизни. Стало быть, разумность закона есть его им- іанентное качество.

Поскольку закон выступает и условием, и средством разумной деятельно­сти, постольку следование ему очевидным образом всегда ведет к пользе. В та­тем контексте закон обретает ясную ценностную нагрузку, оказывается не только характеристикой реальности, но и существенным моментом долженст- ювания, взятого во всем диапазоне его форм, начиная с непосредственного іроектирования результата и кончая глубочайшей одухотворенностью устрем- іеиий. Сознание закона в данном контексте предстает как рефлексия разумно­сти познания и практики. Закон выступает связующим интеллектуальным нача­том, внедренным в мир явлений человеком.

Рассмотренные контексты связывают мысль о законе с существенной за- їисимостьюмоментов бытия человека, с тем, что скрыто за видимостью и раз­нообразием явлений и как бы направляет их, "управляет' ими. Однако мысль о їаконе может быть и констатацией связей принципиальной иного рода. Други- пи словами, речь должна идти, прежде всего, о существенности, проистекаю­щей из простой повторяемости способов и форм деятельности, повторяемости ситуаций выбора и постановки целей.

Глубинный смысл происходящего всегда может быть найден, примыслен, "пристроен" к тому, что исчерпывается своей простой наличностью. В каждом отдельном случае обычно-традиционный способ действования оправдывает се­бя (полностью или хотя бы в некоторой степени) и результатом, и самим фак­том следования обычаю. Поскольку конкретное действие, выраженное в опре­деленной форме, осознается лишь как проявление однотипности, постольку оно Ильин И.А. О сущности правосознания M., 1993; НерсесянцВ.С. Философия права. M., 1997; Франк С.Л. Духовные основы общества M., 1993 и др.

379 целесообразно; поскольку отдельное действие в то же время "олицетворяет" со­бой обычай в целом, постольку оно самоценно и самодостаточно в своей фор­ме^[95]. В обычности действий и отношений становится очевидной сцепленность C мыслью о законе мысли о способности формы переходить из способа организа­ции действия в способ выражения некоторой цели. Закон, проявляющийся в ка­честве момента и условия внутренней формы деятельности, превращается в за­кон как в момент внешней формы действий и в самоцель.

Таким образом, оказывается, что формальность и существенность связа­ны в законе вовсе не однозначно и не всегда. К слову, право "эксплуатирует" именно это свойство закона как обычая поведения. Закон может представать способом замещения содержания деятельности ее формой, способом сокрытия существенной и намеренной разъединенности содержания и формы, с чем мы так часто сталкиваемся в социальной жизни.

Однако не следует думать, что применительно к закону свойство формы обретать самостоятельность имеет исключительно негативный характер и обедняет гамму социально значимого содержания наших действий. Форма в праве, как мы уже устанавливали, несет чрезвычайно важную смысловую на­грузку.

380 :дучае, есть форма осознания общественного порядка¹,

Гармония является тем типом социальных связей, в которых самостоя­тельным и самоценным становится способность людей воспроизводить посред­ством своих индивидуальных и разовых, а не только типичных, действий соци- ільное целое. В органической связанности внешней, индивидуальной формы с !одержительным целым и состоит один из важнейших смыслов закона. Обще­ственный интерес, общее благо, наконец, нравственный, правовой или божест­венный закон олицетворяют собой гармонию общественных связей. Целое, іринимающее "обличье" закона, заложено в глубине всех правовых ценностей.

Понятие о законе, однако, не сводится к объективным характеристикам, вследствие которых те или иные явления и зависимости обнаруживают себя с чеизбежностью, а сообразованность с ними наших действий свидетельствует о гом, что мы владеем знанием о некоторых свойствах реальности. Мысль о за­гоне связана - и для социально-духовной сферы это чрезвычайно важно - так­же и со свойствами, источником которых является сам человек. Эти свойства иогут онтологизироваться (как, например, в концепциях Ф. Ницше^[96][97] или А. Шо­пенгауэра^[98]) или приобретать чисто субъективное значение (как в персоналист­ских теориях^[99]) - от этого они не перестают быть характеристиками человека, моментами очеловеченного бытия.

Когда необходимость определенных отношений оказывается не столько /сповиєм деятельности, сколько ее целью, тогда, во-первых, она становится необходимостью для кого-то, вступающего с другими во взаимодействие, И, BO-

381 ιτopbix, она осуществляется как воля одной из сторон социального отношения, їоля, в данном случае, предстает как желание, стремление и усилие преодолеть сопротивление другой стороны, настоять на своем интересе и на своих целях.

Проявленная воля всегда оказывается настоянием на чем-то несомненно іеобходимом, независимо от того, действительно ли ее актуализация связана с этражением существенных сторон реальности или она на поверку оказывается іьей-либо прихотью. Воля, желающая себя утвердить, всегда, рано или поздно, принимает форму закона. Воля, скрытая в законе, предстает как социальное гребование. Поскольку же воля "облачена" в форму закона, постольку социаль­ное требование предстает как императив, т.е. как повеление, обязывание, как непререкаемое, безусловное, категорическое требование. Воля может быть вос­принята в качестве основы авторитета закона. В таком случае она, как правило, выступает в виде "общей воли народа" или "государственной воли общества". D ней нередко предпочитают говорить юристы-теоретики^[100][101]. Конечно, с точки зрения научного видения предмета и создания объективного представления о

382 юложении вещей, подобные утверждения, скорее всего, являются иллюзией. Эднако эта "иллюзия" обладает большой стимулирующей силой именно пото­ку, что в полной мере согласована с логикой самого правосознания, является ее юрождением.

Но всякое ли проявление воли может быть действительно законом, даже ;сли оно приняло форму императива? Прежде всего, воля связана с императи- JOM не как с некоторой идей но-ценностной установкой, а как с непреложным фактическим требованием, обращенным к деятельной способности человека. Эсно, что за предъявлением воли, - если форма закона (т.е. обязательности цели )той воли) не представляет собой лишь пустую внешность, видимость, а хформляет его как обязывающее проявление желания, - должна предполагаться іекоторая сила, вынуждающая к выполнению воли как непреложности поведе- 1ИЯ. Эта сила предстает способностью следовать требованиям воли и реализо­вать их. И именно она становится законом в области социальных действий и отношений^[102].

Право не может быть, подобно морали, "бессилием в действии", т.е. пре­бывать на уровне таких требований, которые обусловлены лишь некоторыми ценностными установками, ориентирами жизни людей и, как правило, не за­ключают в себе деятельные эквиваленты. Хотя, как полагал, например, русский мыслитель И.А. Ильин, понимание права в связи с силой возможно лишь в чис­то юридическом аспекте, но неприемлемо в более широком, религиозно­правовом и нравственно-правовом смысле². Разумеется, признание внутренней

383 «язи права с силой, с организованным принуждением не означает обязательно­сти отождествления права с силой. И тем более нельзя связывать с силой пред­ставления о сущности права. Но отрицать силовую природу правовых феном е- юв (и как результатов требований, и как следствий усилий) невозможно.

Для понимания смысла закона, помимо выявления характеристик реаль- юсти или проявлений свойств человека, чрезвычайное значение имеет усмот- >ение его глубинных духовно-культурных оснований¹. Закон не произволен и ιe творим; он - имманентен бытию общества и человека. Закон можно отвер- ать, можно не принимать во внимание, можно нарушать — от этого он не исче­зает, но лишь сливается с общим смысловым фоном общественной жизни и іисколько не теряет ни своей силы, ни своего влияния.

Законы поддаются познаванию, но вряд ли до конца поддается не только юзнанию, но и пониманию то, как они возникают, чем порождаются. Собст­венно, сама такая постановка вопроса также с огромным трудом поддается по- шманию; она парадоксальна. Познать закон - значит, прояснить механизм его цействия, а также те условия, при которых он действует. Узнав эти условия, ложно сообразовать с ними свои потребности, устремления, усилия, действия. Кизнь в соответствии с законами может осознаваться как жизнь в соответствии : собственной и окружающей природой. И, тем не менее, это познанное и при­мененное - только "надводная часть айсберга". Под поверхностью явлений об- цественного бытия скрыто нечто такое, что всегда вызывает совершенно осо- >енные чувства: почитание, уважение, благоговение, смирение и т.п., - что с іеоспоримостью указывает на неограниченную область незнаемого и непости- 'аемого, того, с чем следует просто считаться и перед чем следует лишь скло-

См. об этом: Алексеев Н.И. Русский народ и государство. M., 2000; Бэкхерст Д. Культура, нормативность и жизнь разума //Вопросы философии. 1999. №9; Зиновьев А.А. Запад. Фено­мен запад низма M., 1995; Он же. Коммунизм как реальность. M., 1994; Зорькин В.Д. Пози- TiBHCTCKaB теория права в России. M., 1978; Исаев И.А. Метафизика власти и закона. M., 1998; Кантор В.К. Личность и власть в России: сотворение катастрофы // Вопросы филосо­фии. 1998. №7; Права человека в диалоге культур. M., 1998, Проблемы буржуазной государ­ственности и политико-правовая идеология. M., 1990, СкрипилевE-A., Антонова И.А. Учение ) законе в русском правоведении второй половины ХІХ-начала XX в. // Теория права: новые ідей. Выпуск 3. M., 1993 и др.

384 ниться.

Эта непостижимая существенность и необоримость закона становится, по сути, равной чистой случайности и в этом смысле предстает как чудесное¹. Ca- кральность (принципиальная сокрытость, умонепостигаемость, таинствен­ность, мистичность, сверхреальность) является важнейшим компонентом, при­дающим понятию закона (и идее закона) предельно глубокий смысл. Отсвет сакральности всегда лежит на связи конкретного действия, отношения, кон­кретной судьбы с некоторой целостностью, выступающей как Космос, миро­здание, социум, человеческая жизнь.

Законы всегда конкретны. И одновременно все они, сколько бы мы их ни выявляли и не детализировали, - один и тот же Закон как таковой, то, что обще всем законам. И этот Закон может быть положен в основание всего, на что рас­считывает человек, с чем он считается, с чем смиряется, что придает ему глубо­кую уверенность в своей правоте и проницательности, в своих возможностях и способностях. Именно такой Закон, как некая облагораживающая, возвышаю­щая, организующая "субстанция" человеческой жизни, лежит в основании того, что мы можем назвать способностью к самоограничению свободы, т.е., в ко­нечном счете, правом. Идея, как известно, целиком захватившая умы людей эпохи европейского Просвещения. Можно сказать, что в законах реализуется — непосредственно, как в древних цивилизациях, или опосредованно, как в со­временном обществе, - мистериальная (и мистифицирующая) функция права. Таковая, естественно, не принадлежит к основным функциям, но, тем не менее, позволяет раскрыть право в его полноте и цельности.

Если сакральный момент характеризует закон с точки зрения его глубин­ного духовного содержания, имеющего не только культурные, но и историче­ские корни, то момент священности характеризует закон с точки зрения тех предельных оснований, которые придают его императивности, нормативности

См. об этом, в частности; Щукин В.Г. В мире чудесных упрощений (к феноменологии ми­фа) // Вопросы философии. 1998 №11

385 непреклонную и необоримую силу^[103]. Конечно, непререкаемость закона и полная ему подвластность может быть обеспечена и голой силой, достигнута деспо­тичной властью. Жестокое насилие, с одной стороны, и сжимающий сердце страх - с другой, вполне могут, при известных условиях, оказаться конечными практическими основаниями исполнимости и значимости закона. Но вот только что в таком законе и что в таком принуждении собственно правового? Не ста­новится ли такой закон источником ненависти, средством, уродливо, извра­щенно и лишь временно стабилизирующим общественную жизнь; не является ли он просто формой произвола, своеволия, монаршего самодурства? Посяга­тельство на нарушение такого закона может стоить жизни, если не в полном смысле слова, то хотя бы в смысле жертвы ее достойностью; страх непослуша­ния может стать поистине священным трепетом, плавно переходящим в раб­ское поклонение и восторг. И опасность такого положения дел, как известно, на практике существует довольно часто.

Разумеется, о священности не в таком понимании мы должны говорить, связывая с нею мысль о законе. Идея священности имеет отчетливую аксиоло­гическую нагрузку. Во-первых, священное есть абсолютная, безусловная цен­ность, благо во всех отношениях, универсальная точка опоры повседневной практики, духовная система координат общества и человека, в рамках которой все получает определенный, возвышенный, благородный смысл. Отказ от тех или иных, освященных общественным сознанием и социальной традицией от­ношений имеет не только непосредственно негативное значение, но и ведет к

386 разрушению, к переоценке и замене базовых ориентиров общества.

Во-вторых, священное есть воплощенное достоинство, в чем бы оно ни состояло. Через собственное или чужое достоинство нельзя переступить, не по­пав, тем самым, в мир с качественно иными культурными "измерениями". Священное в человеке, в обществе является тем "базальтовым слоем”, на кото­ром покоятся все действительно незыблемые права, неподвластные духовной эрозии, не подверженные уничтожению или подмене. В противном случае, право оказывается лишь фантомом, трагическим заблуждением.

В-третьих, священное есть средоточие прекрасного, гармоничного, со­вершенного, идеального. Мысленное или деятельное "прикосновение" к свя­щенному чрезвычайно насыщено эстетическим содержанием, связано с возвы­шенными чувствами. Священное является светлым началом в жизни людей, средоточием их надежд и импульсом необычайной силы и постоянства.

Наконец, в-четвертых, священное есть выражение и ощутимое присутст­вие мистического, сверхъестественного, сакрального начала в бытии человека (в том числе - и в бытии правовом). Оно немыслимым образом предзадано нам как некий несомненный, непререкаемый и совершенно очевидный порядок.

Закон, предстающий как священное в любом из данных контекстов (или в их сочетании), имеет необычайную организующую силу. Он является конеч­ным ориентиром для общественного правотворчества. Преодоление священно­сти социальных ценностей, их релятивизация в правовой жизни всегда приво­дят, рано или поздно, к разрушению законности, к нигилизму, к той вседозво­ленности, когда человек, наделенный властью или силой, становится сам себе законом, какой-то жуткой пародией на кантовский категорический императив. Если для человека не остается ничего священного, то значение главного и ру­ководящего обретает ничтожное, даже если оно оказывается довольно полез­ным^[104].

Законы должны помочь человеку преодолеть отношение к общественным

387 ценностям как условным и относительным, отношение весьма распространен­ное в современном обществе; они должны привносить в правосознание духов­но-непоколебимую основу.

Вскрытый пласт сакрально-священного является не только самым глу­бинным содержанием понятия закона, но и едва ли не первостепенным момен­том при осмыслении феномена права. Еще более усилим мысль: если понятие закона отражает лишь определенный момент права, пусть даже и один из цен­тральных, то сущность религиозного сознания (религиозности) оно характери­зует в целом. Иными словами, закон следует считать категорией религиозного сознания. На чем основано данное утверждение?

Во-первых, религиозное восприятие и освоение мира является самой древней, изначальной формой организации жизни людей, воплощением син­кретизма всех последующих исторически конкретных форм социально­духовного обеспечения человеческого бытия, в том числе - и права. Думается, во всех первоначальных культурах мысль о законе связывалась исключительно с религиозным состоянием общественного сознания. В этом вопросе мы вполне разделяем позицию, выраженную, в частности, Ю.В. Тихонравовым относи­тельно религиозных корней права¹. Он полагает, что связь возникновения права с силовым воздействием религии носит непосредственно причинный характер. Причем, фактом религиозной силы определяется право именно в его позитив­ной (юридической) форме, т.е. в форме установленных властью законов. К сло­ву, связь функционирования религиозных норм и морали является более слож­ной. Процесс "выделения" морали из религиозной жизни гораздо более длите­лен, постепенен, и, видимо, незаметен, хотя религиозный тип рациональности намного явственнее и непосредственнее присутствует в моральном сознании, а не в правосознании^[105][106].

388

Во-вторых, право и правосознание не просто выросли из религиозной жизни и религиозного сознания и как бы вторичны по отношению к ним, но и сохраняют в себе на всех этапах своего развития этот мощнейший смысловой пласт. И если он, по ряду причин, оказывается для многих наших современни­ков невидимым, невостребованным социальным регулятором, это вовсе не оз­начает, что современное право действительно лишено религиозного смысла, что теперь оно способно эффективно функционировать вне этих универсальных ориентиров и ценностей. Процессы секуляризации связаны скорее с формой, C механизмами права и его практическими возможностями, чем с подлинным со­держанием права.

Религиозность - по крайней мере, на христианском Западе и в России, — неразрывно связана с проблемой обуздания человека'. Эта "узда" обретает формы нравственного и правового закона, насыщенного предельно возвышен­ным духовным смыслом. Низведение закона до уровня руководства практиче- зки-целесообразной деятельностью всегда вызывало в людях протест их рели­гиозного чувства. Принципиальное противопоставление Закона и Благодати, как формы и смысла жизни, неприятие их смешения особенно характерно для эелигиозно акцентированной философско-правовой мысли². C этой проблемы, то сути, начинается письменная традиция осмысления политико-правовых про- элем русского общества³.

Относиться к религиозному моменту в праве как к разновидности атавиз­ма нельзя, хотя содержание религиозности, конечно, от эпохи к эпохе транс-

JpaBCTBeHHOCTH. Соч., т.4, ч 1. M., 1965; Новгородцев П.И. Сочинения. M., 1995; Проблемы моральной философии: опыт и решение // Вестник Санкт-Петербургского университета. 1996. №20; Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнигельность морали и права. M., 1992, Tuxo- іравов Ю.В. Основы философии права. M , 1997; Цыпин В.А. Церковное право. M., 1994.

См., в частности: Цыпин В.А. Церковное право. M., 1994; IIIciepM.Ресентимент в структу­ре моралей. СПб., 1999, Щукин В.Г. Христианский Восток и топика русской культуры // Во­просы философии. 1993. №7.

См., например; Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. М , 1994; Швейцер А. Бла- 'оговение перед жизнью M., 1992

См.: История политических и правовых учений Древний мир и Средневековье. M., 1988; Хулыгин В.В. От Пути Прав и к Русской Правде: этапы право генеза восточнославянского эт- Joca//Правоведение. 1999. №4.

389 формируется. Меняются и формы религиозно окрашенной жизни, но вовсе не природа религиозного бытия человека.

Таким образом, отнесение категории закона к собственно правовым кате­гориям вряд ли оправдано; оно затемняет суть проблемы и искажает понимание природы правосознания, хотя очевидно, что законы и механизмы их действия - неотъемлемый момент права, его атрибут. Попытаемся найти понятие, более адекватное природе правосознания, такое понятие, в котором лучше всего отра­зился бы феномен закона. При этом не следует забывать, с какими интеллекту­ально-духовными установками мы, в первую очередь, связываем мысль о при­роде правосознания.

Самым простым выходом из создавшегося затруднения будет указание на го, что адекватным природе правосознания является понятие правового закона. Мы уже рассмотрели все основные контексты понятия (и идеи) закона. Теперь можно выделить и некоторые атрибуты собственно правового закона.

1) . Конечно, с мыслью о природе и сущности права ассоциируется вовсе не узко-юридическое толкование закона как документа, писаного фрагмента осязаемой действительности, содержащего словесную, знаковую информацию¹. В таком значении понятие правового закона (а точнее - термин "закон") указы­вает только на форму социального отношения, причем, на форму внешнюю. Но закон - и это главное - во всем многообразии выявленных контекстов состав­ляет сущность правоотношений, способ их организации с точки зрения зало­женной в них существенности. Это существенное представляет собой источ­ник правового закона. Что же существенно в правоотношении, помимо реали­зуемой в нем конкретной предметной цели, наличных условий и обстоятельств? Многое. Например, взаимное уважение и признание, безопасность и страх, ие­рархия зависимостей и самостоятельность субъекта и т.д.

^,См.: Алексеев С.С. Философия права. М.,1997, Губаева ТВ. Словесность в юриспруденции. Казань, 1995; Наумов В.Н. Толкование норм права. M., 1998; Спасов Б. Закон и его толкова­ние. M., 1986, Суслов В.В. Герменевтика и юридическое толкование // Государство и право 1997. №6; Тихомиров Ю.А. Теория закона. M., 1982; Язык закона. M., 1990.

390

2) . Правовой закон немыслим вне свободы. Но свобода здесь наличеству­ет весьма своеобразно: она является тем, что требует ограничения, умаления и имеет для этого возможность. Иными словами, правовой закон выступает в ка­честве меры несвободы и ее свидетельством. Как известно, формами несвободы могут быть и рабство, и лакейство, и невежество, и практичность, и патрио­тизм. Но все эти и иные формы несвободы лишены правовой меры, а потому не о них мы здесь говорим. Форма несвободы, которая существенна в правовом смысле, диалектически тождественна свободе как способности субъекта к са­моограничению, сообразованному с общественными ценностями. Закон явля­ется формой и условием правовой несвободы.

Правовой закон связан со свободой и в другом смысле. А именно, он по­строен по принципу причинного отношения между явлениями (событиями), т.е. всегда приводит к определенным и известным следствиям, но не идентичен причинной связи, а существует как условно заданное правило. Он не только не лишает человека выбора, но и предполагает его. Однако свобода выбора в при­менении к правовому закону носит, как мы уже отмечали, пограничный, пре­дельный, а не вариативный, не целесообразный характер.

3) . Правовой закон в своей видимости предстает как воплощение и усло­вие справедливости, как средство обретения или восстановления равенства. Но это - его ценностный заряд, а не смысловая полнота: ведь правовой закон одно­временно выступает целью деятельности и общественных связей, и, значит, следование ему, как требованию, само по себе уже предполагает реализован­ность правовых ценностей. Стало быть, правовой закон по своей сути двойст­вен'. в нем, как социальная мера, соединены моменты справедливости и неспра­ведливости, равенства и неравенства, наконец, свободы и несвободы. Это свой­ство закона определяет динамику правовой жизни, социальных изменений.

4) . Как мы выяснили, закон в своем регулятивном выражении имеет сило­вую природу. Но наличность и фиксированность силы в социальном императиве їще не делает закон правовым. Правовым он может считаться только в том :лучае, если выступает как "конструкция" силы, т.е, как осмысленный меха-

391 низм действий и отношений. К слову, рассуждения некоторых законотворцев о необходимости изыскивать механизмы приведения в действие принимаемых юридических актов свидетельствует, в свете сказанного, о непонимании ими сути правового закона. Действительный правовой закон не нуждается в созда­нии механизмов своей реализации, а обладает ими, ибо эти механизмы и есть содержание правового закона. Однако содержание юридического закона не ис­черпывается этим моментом.

5) . Правовой закон носит волевой характер, а именно - он есть организо­ванная и приведенная в действие воля. Следование правовому закону невоз­можно вне волевого импульса, ибо он - не закон природы и необоримость его скрыта не в причинных связях. Правовой закон является и формой осознания обществом социальной необходимости, и творческим, субъективным актом, в котором воля оказывается самодостаточной¹. Практические следствия этого факта очевидны.

6) . Правовой закон императивен^[107][108]. Конечно, как и всякий императив, он строг, обязателен, непреклонен, нейтрален и всеохватывающ. Но не в этом скрыта особенность правовой императивности, а в том, что она является обес­печенной: в социальной жизни в целом или в отдельной ситуации всегда может быть обнаружен внешний конкретный носитель импульса, стимулирующего следовать закону, или сламывающего сопротивление ему. Кроме того, у обще­ства всегда имеются средства и процедуры, обеспечивающие полноту выполне­ния императивного требования (разумеется, полноту с точки зрения самого правосознания).

392

7) , В правовом законе слитно выражен и императив, и то, что скрыто за ним и служит ему, этому императиву, опорой. Закон - и характеристика право­вой реальности, и то, что может быть названо привнесенным в реальность смыслом. Поэтому он может быть осуществлен и на основе простого насилия¹. Но правовым закон остается и тогда, когда связывается с глубоким пережива­нием его как стройного и прочного фундамента нашей правомеремности. Вы­ражение "всевидящее око закона" указывает вовсе не на господство организо­ванной и всемогущей силы, а на всесилие закона как ставшей зримою священ­ности организующих начал общественной жизни.

8) . Закон представляет собой специфически правовую форму обществен­ной оценки тех или иных социальных отношений, действий, событий. В этой оценке подчеркивается и имеет принципиальное значение.отстраненность от всяких субъективных вкраплений в правильное (т.е. соответствующее праву) понимание социальной сути конкретной ситуации, отдельного факта. И в то же время, "невозмутимость" и "прозрачность” закона пребывает в органическом единстве, с одной стороны, с вниманием и участием к человеку, а с другой сто­роны - с благородным негодованием, возмущением и презрением по поводу неподобающего, предосудительного или преступного деяния. Впрочем, презре­ние есть та край посте общественной оценки, которая ставит под вопрос сам ее смысл и возможность.

9) . Как следствие, закон является правовым способом существования со­циальной ответственности. Эта ответственность "конденсируется" в законе в силу того, что субъект располагает реальной возможностью выбора в случае предъявленной ему и осознанной им социальной необходимости. В правовом

¹По этому вопросу см.: Антология ненасилия. M., 1992; Гусейнов А.А. Мораль и насилие // Вопросы философии. 1990. №5; Зиновьев А.А. Коммунизм как реальность. M., 1994; Исаев И.А. Революционная психология и революционная законность (российский опыт 1917г.) И Государство и право. 1995 №11; Кантор В.К. Насилие как провокация цивилизационных срывов в России // Вопросы философии. 1995. №5; Ковалев Л.М. Правонарушение и закон // Правоведение. 1991 №1; Кудрявцев В.И. Закон, поступок, ответственность. M., 1996; Орлов К).MПсихология принуждения M., 1997; Поздняков Э.А. Философия преступления. M., 2001; Тихомиров Ю.А. Юридическая коллизия, власть и правопорядок // Государство и прав. 1994. №1; Философия и социология ненасилия. M., 1994.

393 saκoHe заключена социальная мера ответственности как мера социальной вме- іяемости субъекта.

Таким образом, понятие правового закона представляет собой сложное сочетание множества атрибутов и множества контекстов. Но на практике этот смысловой ’’пучок" редко подвергается "спектральному анализу". Поэтому-то /пования на закон довольно часто оказываются неудовлетворенными. Но и его потенции далеко не всегда используются в полной мере.

И последняя проблема, которую мы должны исследовать в данном разле­те - проблема связи права и закона. Она имеет фундаментальное значение для всех направлений юридической теории и философии права как прошлого, так и современности. При этом исторически сложилась традиция противопоставле­ния друг другу двух типов правопонимания: основанного на признании права следствием действия законов (закон как право) и основанного на признании за­кона формой конкретизации права (право как закон). Здесь не ставится задача подробно проанализировать и оценить достоинства и недостатки той или иной позиции. Отметим лишь то, что, на наш взгляд, может стать самым существен­ным для понимания природы правового закона.

Указанные позиции, конечно, нельзя воспринимать как взаимонесовмес- тимые; предпочтение, отданное одной из них, не должно с неизбежностью вес­ти к отвержению другой. Hc они обе неверны в своих крайних вариантах. Счи­тать закон только формой конкретизации права - это поверхностный подход, связанный с упрощенным представлением о природе правового закона, с пре­увеличением его формально-регулирующей роли и с умалением в нем творче­ского, содержательного начала. Считать же право только результатом действия законов - значит либо признавать их "промыслом Божиим", сверхъестествен­ным началом, либо преувеличивать субъективно-волевой и властный момент в содержании закона. В первом случае вопрос о природе права поглощает собой вопрос о природе закона; во втором случае вопрос о природе закона подменяет собой вопрос о природе права. Однако при соответствующих уточнениях ука­занные позиции становятся взаимодополняющими.

394

Характеризуя закон как право, следует преодолеть юридико- [озитивистское понимание права, сводящее существо закона к оформленности ! го определенным актом волеизъявления власти (в лице ее органов), а также к го самодостаточности, не колеблющейся в зависимости от изменений зало­женного в нем социального содержания. C этой целью, во-первых, важно отме- мть, что обычай считать право следствием действия законов, характерный еще іля римского права, опирается на очевидность (а точнее - на презумпцию) глу- | «кого смысла, моральной и практической оправданности закона, а вовсе не на начимость его "силовой оболочки". Эта традиция, столкнувшись в Новое вре- ія с политическими реалиями становящегося буржуазного общества, и породи- ta позитивистские установки в понимании природы и сущности права.

Во-вторых, важно разглядеть источник позитивистской установки в логи­ке самого правосознания. Согласно этой логике, связь закона и права меняет :вой "вектор" дважды. Сначала закон становится доведенной до разумного пре- цела настоятельностью признанного и воплощенного притязания, облекающей- :я в такую форму, которая "олицетворяет" собой сущность этого притязания. Этот закон, мнящий себя сутью, есть юридический закон. Он становится само- цостаточностью формы, способной выразить самые разнообразные социальные отношения. Но в данной точке связь закона и права переворачивается: право­сознание начинает воспринимать (и принимать, признавать) сам факт следова- шя закону, факт вступления в оформленное отношение как свидетельство дей­ствительности и реализованности правовой цели и правоотношения. Закон ста- ювится правом.

Если мы хотим избежать позитивистской интерпретации такой переори- ;нтации связи права и закона, то следует учесть следующие три момента.

Прежде всего, характеристика закона как права связана с признанием Ipaeomw закона, т.е. того, что его содержанием являются не только и не столь-