§1. Основные юридические подходы к пониманию государства

Государство как социокультурный объект исследуется в различных социогуманитарных дисциплинах (истории, антропологии, этнологии, социологии, политологии), в каждой из которых имеется собственная, характерная только для данной дисциплины концептуализация государства.

Для юристов важна правовая концептуализация государства. В связи с этим в юриспруденции были предложены различные подходы к пониманию государства. Основными среди них являются: государство - объект права, государство - субъект права и государство - правоотношение¹, которые в современных условиях представляется возможным дополнить еще одним подходом - государством как правосознанием^[4][5].

1. При подходе к государству как к объекту праву оно рассматривается как вещь, то есть как объект частного (гражданского) права, а не публичного (государственного) права. Сторонникам этого подхода в полной мере еще не удалось преодолеть социально-политическое объяснение государства, исходя из чего государство, будучи объектом права, в то же время конструируется как объект властвования^[6], то есть вне правового регулирования. Однако тем юристам, которые настаивали на этом, все же не удавалось избежать правовых

определений государства. Поэтому кажется более оправданным все-таки обсуждатв концептуализацию государства как объекта права, а не как объекта власти (властвования).

Если государство - это объект права, то возникает вопрос о субъекте этого права. Субъектом чаще всего являлись правители (короли, цари, султаны, шахи, сеньоры и т. д.)¹, то есть те, кого в настоящее время мы называем органами (учреждениями)^[7][8] государства. Однако субъектом, особенно после социально­революционных потрясений, объявлялся и народ. На первый взгляд, это выглядит парадоксальным, поскольку народные массы боролись против правителей и назначенных ими должностных лиц (бюрократии), и социальная революция должна была изменить юридический подход к государству.

Поскольку государство осмысливается как чье-то право, как вещь в гражданско-правовом смысле, оно представляет собой не imperium, a dominium, в связи с чем эта концептуализация может быть названа частно-правовой (собственнической, патримониальной) по преимуществу^[9], хотя нередко

патримониальное обоснование государства относят главным образом к Средним векам в Европе, когда связь между государством и территорией (земельными владениями) является наиболее явной.

Если государство представляет собой объект права, то, помимо частно­правового отношения к нему как к “чему-то своему”, у его субъекта имеется сильнейшая склонность отождествлять себя с ним. !Происходит персонификация (воплощение) государства в том, кто, согласно современным понятиям о государстве, является только его учреждением, но никак не самим государством.

Таким образом, объектное отношение к государству означает, что, с одной стороны, государство является вещью, у которой есть собственник, с другой стороны, этот собственник отождествляется с государством, персонифицирует его в себе (или, иначе говоря, расширяет себя до государства).

Существуют разные способы обоснования права субъекта на государство в различные периоды истории. Все они могут быть классифицированы на два способа', первый способ обоснования состоит в обладании земельными владениями, которые и обусловливают государственные права субъекта, второй способ зиждется на лице, то есть на том, кто есть субъект этого права. Второй способ также подразделяется на два вида', этим лицом может быть или монарх, или народ¹.

В Средние века в Европе отождествление государства и феодала опосредовалось земельными владениями, то есть земельный собственник и был государем с большим или меньшим объемом государственных прав^[10][11][12]. Тесная связь

между территорией, то есть земельными владениями, и этими государственными правами, которые их обусловливали, сформировала понимание государства как объекта права собственности сеньоров и вассалов¹. Причем, как отметил Л. А. Шалланд, “личность собственника (государя) отступала на второй план: важно было то, чем он владеет”^[13][14][15]. В этой связи возникает вопрос: можно ли на этом основании считать само государство территорией (земельными владениями) или все же и в это время имела место персонификация государства? Действительно, если государственные права феодалов определялись не тем, кем они были, а тем, чем они владели, то не допустимо ли доказывать персонификацию государства в Средние века^[16]?

Все же думается, что опосредование государственных прав земельными владениями не исключало персонификацию средневекового государства в помещике, а делало ее только менее выраженной. Наличие земли было предпосылкой наличия и осуществления государственных прав, но все-таки осуществлялись эти права именно феодалами. Можно говорить лишь о том, что в Средние века не было столь характерной для абсолютной монархии склонности к отождествлению государства и лица (монарха), поскольку персонификация опосредовалась территорией. По-видимому, правильнее, вслед за Л. А.

Шалландом, считать территорию в Средние века “первичным предположением” государства, но не самим государством. Значимость земельных владений делала самих помещиков (вотчинников) их фоном, но все же именно помещики, при названном предположении, рассматривали государство как объект своего права собственности и отождествляли себя с государством. Территория, которая в Средние века не отличалась от земельных владений, также была для них объектом гражданского, а не государственного права, то есть вещью, которой можно было свободно распоряжаться вместе с жившими на ней людьми (главным образом крестьянами).

Вытеснение феодальных отношений, вызванное, прежде всего, централизацией европейских государств в начале Нового времени, не привело, однако, к падению патримониального (объектного) воззрения на государство¹. Теперь территория (земельные владения) уходит на второй план, несмотря на то, что монарх по-прежнему властвует над нею, то есть осуществляет территориальное верховенство в буквальном смысле. Однако центральной стала личность самого монарха. Более нет необходимости в опосредствующем значении территории, монарх властвует по собственному праву и персонифицирует государство без обоснования его прав наличием земельной собственности^[17][18]. В западно-европейской абсолютной монархии XVII-XVIII вв. более отчетливо, чем в средневековом феодальном обществе, проявилось

отождествление лица (монарха) и государства¹. В этом смысле, если вернутися к словам Л. А. Шалланда, следовало бы сказать, что первичным предположением абсолютной монархии является не территория, а сам монарх^[19][20][21].

Итак, неограниченный (абсолютный) монарх и государство соединились. Когда вместо абсолютно-монархической формы возникает конституционное государств^, на место прежнего, индивидуального лица становится коллективное лицо - народ. Демократизм этой трансформации не должен заменять юридического определения государства, которое по-прежнему оставалось объектом права, вещью, поскольку изменился лишь ее собственник - им стал народ. Все изменение в юридической конструкции государства состояло только в том, что теперь народ, то есть не индивидуальное, а коллективное лицо, персонифицировал государство.

На основании идеи договорного происхождения государства, особенно развитой в теориях естественного права, обосновывался примат не монарха, а народа (нации), который (-ая) вправе как образовать государство (право на его учреждение), так и расторгнуть ранее заключенный договор (право на сопротивление), для того чтобы образовать новое государство.

время французской революции¹. Парадоксально, но последователвная реализация идеи Ж. Ж. Руссо об общей воле приводила к не менвшему деспотизму, чем деспотизм абсолютного государства “старого режима”^[22][23]. Толвко прежде бвіл деспотизм монарха и его бюрократии, теперв утверждался деспотизм народа через его представителей^[24]. В правовом смысле замена монарха на народ не влечет каких-либо перемен в понимании государства: оно по-прежнему

рассматривается как объект права.

Таким образом, в Новое время основное внимание бвіло перенесено с территории (земли) на субъекта', в абсолютной монархии - на монарха, а после ее падения - на народ. Несмотря на переориентацию на субъекта права, то естъ на переход от территории к лицам, государство продолжает быть как объектом права и осмысливаться объектно, то есть по-прежнему доминирует

патримониальное отношение к нему¹. Это проявляется в том, что, во-первых, первичное значение придается какой-то части государства: в средневековом государстве - территории, в абсолютизме - власти, воплощенной в монархе (или самому монарху) в естественно-правовых теориях - власти, воплощенной в народе (или самому народу)^[25][26]. Во-вторых, эти части (население, власть и территория) не определяются юридически, то есть отсутствуют правовые понятия населения, государственной власти и территории, без чего нельзя создать юридическую конструкцию государства.

При отношении к государству как к объекту права единичного (феодала, монарха) или коллективного (народа) лица существенным недостатком является то, что единичная воля объявляется государственной волей, то есть индивидуальный произвол возводится до уровня государственного решения.

народного суверенитета получила новое выражение, согласно которому все власти должны исходить от народа”¹.

2. Разочаровавшисв в народном абсолютизме, отнюдв не преодолевшем угнетение народа, не превратившем народ как неорганизованную массу из объекта управления в граждан - субъектов права, юристы, прежде всего, немецкие, попытались снять недостатки объектного понимания государства в подходе к государству как к субъекту права. Согласно ему, государство - это уже не вещь, а лицо, изначальное правовое единство, исходя из которого должны быть объяснены его устройство, в частности, население, власть и территория, функции, а также правовое положение государственных учреждений.

Этот подход к государству в юриспруденции также допускает разделение'. государство может конструироваться как субъект частного права и как субъект публичного права.

Считается, что государство издревле полагается субъектом частного (гражданского) права. Так, достаточно распространено мнение, что уже Римское государство начала империи, то есть с утверждением принципата Октавиана Августа, было субъектом частного (гражданского) права, названное Tiscus, так что с тех пор в цивилистике сохранился термин “фиск” для определения государства - субъекта гражданского права. Однако данное привычное мнение вызывает возражение прежде всего потому, что в античном мире не было осознания государства как правового единства, что является необходимым для понимания его как субъекта права. В эпоху античных городов-государств отсутствовало противопоставление государства и народа, потому что государство (греческие и римские общины, античный полис в целом как тип государства) и было совокупностью граждан. Субъектом imperium могли быть только отдельные государственные учреждения, но никогда не государство само по себе^[27][28].

Персонификация государства характерна и для республиканского периода истории Древнего Рима. C одной сторонні, в это время участие Рима в гражданском обороте не регулируется нормами гражданского права¹, поэтому оно не есть юридическое лицо гражданского права, но, с другой стороны, оно не было и субъектом публичного права, поскольку было неотличимо от populus Romanus. Точнее, сам populus Romanus был субъектом публичного права через свои учреждения (сенат, комиции, магистратуры; прежде всего, через последние). Поэтому не совсем правы даже выдающиеся дореволюционные романисты, которые считали Римское государство субъектом гражданского права, полагая его правовым единством, отличным как от римского народа, так и от принцепса^[29][30][31]. В наше время воззрение Д. В. Дождева по этому вопросу представляется более верным: автор полагает, что юридическим лицом было не Римское государство, им был сам принцепс^[32].

До тех пор пока доминирует патримониальное (объектное) отношение к государству, оно не может быть не только субъектом публичного (государственного) права, но и субъектом частного (гражданского) права. Последнее утверждение не означает, что государство, например, абсолютная монархия, не может быть субъектом гражданских прав и правообязянностей, поскольку все же имеет место разграничение между имуществами монарха и самого монархического государства (например, aerarium и fiscus в Древнем Риме). Однако ввиду того, что патримониальное государство всегда персонифицируется, происходит отождествление прав и правообязанностей лица и самого государства, поэтому часто вообще нельзя разграничить права и правообязанности монарха и монархического государства (в Древнем Риме персонификация привела к

слиянию aerarium и fiscus, а точнее, к поглощению личной императорской казной (fiscus) государственной казны (aerarium)¹.

Таким образом, только с конструированием государства субъектом публичного (государственного) права впервые возникает действительная субъективация государства, когда оно становится субъектом права как отвлечённое единство, в том числе и в гражданском праве, после чего уже нельзя отождествить личное имущество главы государства (например, монарха) и самого государства.

Первые интуиции в этом направлении обнаруживаются у Г. Гроция, который различал общего носителя верховной власти, то есть само государство, и носителя верховной власти в собственном смысле, которым может быть монарх или аристократия^[33][34]. Более определенно о государстве - лице высказался Т. Гоббс, для которого государство есть “единая личность”^[35]. Как отметил Ф. В. Барановский, позиция Т. Гоббса была единственно верной при конструировании государства как результата общественного договора, “когда оно рассматривалось как нечто, независимое от индивидов, самодовлеющее, как самостоятельный субъект властвования”^[36], но большая часть сторонников естественного права склонилась в сторону народного суверенитета, то есть признания субъектом государственной (верховной) власти не государства, а народа, что и выразилось

наиболее рельефно в рассуждениях Ж. Ж. Руссо. Вместе с тем, и французский просветитель конструировал общую (народную) волю, которая не сводима к сумме (совокупности) воль отдельных лиц, то есть она была единством, отличным от ее частей¹. Другое дело, что Ж. Ж. Руссо, в отличие от Т. Гоббса, сувереном считал не государство, а сам народ.

Только юристы XIX в. пришли в выводу, что государство не есть народ, даже организованный^[37][38], а есть нечто единое (“правовое единство”), отличное как от народа, так и от монарха и территории, для конструирования которого все они необходимы, но которое нельзя редуцировать ни к одному из них, нельзя отождествить ни с одним из них. Тенденция к этому явственно обозначается в середине XIX в., когда в немецкой публицистике совершаются попытки абстрагировать государство от территории, от монарха и от народа, то есть создать конструкцию государства как результат юридического осмысливания реальности.

Окончательное утверждение юридической личности государства связывается с К. Ф. Гербером^[39], который доказывал, что субъектом государственной власти является само государство, а не монарх или народ. Причем немецкий юрист конструировал государство не только как субъекта государственной власти, но и как субъекта публичного права, что является чрезвычайно важным, поскольку до тех пор, пока государственная власть не будет осмыслена юридически, пока государство будет лишь создавать

правопорядок¹, не будучи им связанным, эта конструкция государства будет невозможной^[40][41]. По этой причине при обсуждении подхода к государству как к объекту правабвіло отмечено, что он тесно соединен с пониманием государства как объекта власти (властвования). В нем правопорядок еще не имеет подчиняющего по отношению к государству значения. Только после перехода от власти (факта) к праву в определении государства или, иначе говоря, к юридическому осмысливанию государственной власти, стало возможным и конструирование его как субъекта права^[42].

Ф. В. Тарановский показал, что догматика государственного права в Германии разрабатывалась и в XVII-XVIII вв., то есть до исследований К. Ф. Гербера, но ее основной недостаток состоял в сильнейшим влиянии на догму государственного права патримониального обоснования государства^[43]. К. Ф. Гербер окончательно оставил его, утвердив конструкцию государства на

публично-правовом начале¹. Субъектом государственной власти и, прежде всего, субъектом публичного права является само государство^[44][45]. Население, территория и властв необходимо связанві с государством, но не исчерпвівают его и тем более не могут заменитв его ни по отделвности, ни в своей совокупности. Государство - это единство названнвіх частей, а если иметв ввиду государство как правовое единство, то требуются и юридические определения населения, власти и территории.

Чтобві избежать ранее имевшейся персонификации государства в монархе или народе, монарх и народ последователями К. Ф. Гербера, прежде всего П. Лабандом и Г. Еллинеком, бвіли обвявленві учреждениями государства^[46][47]. В монархии* непо ср ед CTBeHHBiM первичнвім учреждением является монарх, в республике - народ, а парламент “есть в юридическом смвісле организованнвій народ”^[48]. В этой конструкции не государство полагается организованнвім народом, но таковвім признается парламент, которвій является непосредственнвім вторичнвім учреждением государства, образованным его первичнвім учреждением - народом.

Таким образом, при понимании государства как субъекта права оно не толъко мыслится как изначальное правовое единство, но и как начало, принцип, исходя из которого должно быть поняты его устройство и функции. Эта

конструкция была, несомненно, значительным шагом вперед в понимании государства в юриспруденции.

Подход к государству как к субъекту права в изложенном понимании был характерен главным образом для немецких юристов, которые разрабатывали его на основе государственного устройства Германии. Иное государственное устройство порождало и другие интерпретации государства и, соответственно, возражения против этой конструкции.

Рассуждения немецких публицистов не получили поддержки во Франции, в которой нормой публичного права, конституирующей ее государственное устройство, был (и остается) народный суверенитет, правда, как было отмечено, в форме представительства¹. Поэтому для большинства французских юристов лицом было не только государство, им также (и даже прежде государства) была нация (народ), в связи с чем признать нацию учреждением государства, то есть тем самым и ее вторинносте в правовом смысле по отношению к государству^[49][50], представлялась многим французским юристам невозможным. В этом плане особенно интересны возражения двух французских юристов - Л. Дюги и М. Орну.

Л. Дюги вообще отрицал юридическую личность государства на том основании, что государство в этом случае превращается в фикцию^[51]. Французский юрист утверждал это несмотря на то, что был знаком с работами и П. Лабанда, и Г. Еллинека, в которых отчетливо фиксировалось, что мир права - мир

абстракций, а не фикций, что юридическое конструирование реальности не совпадает с самой реальностью¹, а находится с ней в отношении соответствия^[52][53]. Отсюда следовало отношение к государству только как к факту, то есть вне его правового регулирования^[54]. Причем автор не отрицал, что государство может стать (и действительно становится) объектом правового регулирования, важно только, чтобы оно не конструировалось как лицо, потому что это превращает его в фикцию. Как правящие, так и управляемые не имеют прав, но все они обязаны подчиняться объективной норме как норме социальной солидарности^[55], которая и позволяет организовать властвование одних над другими и препятствовать его нарушению.

Из этого вполне ясно, что теория Л. Дюги является противоположностью конструкции немецких юристов', если для последних государство-субъект права - это начало, исходя из которого должно быть объяснено государственное устройство, то, согласно понятиям французского юриста, началом является вообще не право, а факт, именно власть, которой не требуется правовое

регулирование, поскольку вследствие роста социальной солидарности люди будут добровольно исполнять свои обязанности.

Критику Л. Дюги вряд ли можно считать продуктивной, потому что она исходит из одного положения: если государство - субъект права, значит, оно есть фикция. Однако сейчас абстракции и фикции различаются достаточно отчетливо¹. Юристы создают не фикции, а абстракции, мыслительное происхождение которых все же не позволяет отождествлять их с фикциями, так как эти абстракции коренятся в реальности, объекты которой составляют материал для абстрагирования^[56][57].

Значительно более интересной является теория М. Ориу, который полностью не отвергал конструкцию государства — субъекта права немецких юристов, но считал ее недостаточной, потому что “государство есть организация, движущаяся по пути к персонификации. Это не есть изначально существовавшее юридическое лицо, организующее политическую и правовую централизацию, а наоборот - изначально существовавшая централизация, организующаяся в корпоративное юридическое лицо”^[58].

В этом высказывании заключена центральная мысль М. Ориу: французский юрист не отрицал, что государство можно представить как юридическое лицо,

более того, считал “тенденцию к персонификации” правового порядка закономерной. Но то, что бвіло началом для немецких юристов, для М. Opny бвіло завершением. Своими задачами автор считал не толвко раскрвітие “правителвственного права”, но и исследовании “объективного правового порядка”, права, установившегося в нации и чуждого “субъективной воле государства как морального лица”¹. В этом смысле М. Ориу преодолевал тот правовой дуализм государства и нации, который возникал во французском публичном праве при признании субъектами права как нации, так и государства.

Другими словами, автор расширял понятие о правопорядке немецких юристов за счет обращения внимания на негосударственное право, выявления объективных оснований правовой персонификации государства^[59][60], то есть становления его как лица. C этой точки зрения, М. Opny сформулировал противоречие конструкции немецких юристов^[61]. Действительно, по вопросу о правообразовании и о праве других, негосударственных, союзов у Г. Еллинека имеются противоречивые суждения. C одной стороны, было невозможно признать, что право есть только в государстве и причем преимущественно только в форме закона, что заставило автора признать существование в современных обществах “союзов, творящих свое право независимо от государства, каковы, например, церкви и всякого рода ассоциации”^[62]. C другой стороны, в результате монополизации государством права на принуждение “союзное право может получить по отношению к членам союза характер объективного права только в силу дарования или признания государством автономии союза, и только по воле государства это союзное право может и по отношению к самому государству

приобрести характер объективного права, то естъ части самого государственного правопорядка”¹.

Таким образом, у негосударственнвіх союзов право на правообразование естъ, но только вследствие признания его за ними государством. Правопорядки этих союзов, кроме того, - “части самого государственного правопорядка”. Этим немецкий юрист выразил тенденцию современного ему государства к монополизации прав на образование и защиту правопорядка. Помимо этого, то, что М. Opny назвал периодом политического формирования юридической личности государства, Г. Еллинек представил довольно абстрактно: “Но всякое организованное нерелигиозное общение, не знающее над собой высшего союза, есть государство”^[63][64], в указанном смысле поэтому, по мнению немецкого юриста, никогда не существовало догосударственного права. Эти мысли немецкого юриста допускают различное истолкование, но Г. Еллинек в конце концов все- таки заключил, что негосударственное право должно получить санкцию государства, только после этого оно становится правом^[65].

М. Opny отметил, что объективизм Л. Дюги, очень слабо связанный с правом, и был непосредственной реакцией на чрезмерную субъективацию немецкой конструкции, когда правообразование сосредоточивалось у государства - лица^[66]. Но эта позиция, о чем уже упоминалось, была только односторонним отрицанием, а не снятием (гегелевское Aufhebung) и, следовательно, сама была такой же односторонней крайностью. Снять эти противоположности М. Opny попытался с помощью своей теории институтов^[67], в которой государство было

объявлено корпоративным институтом (институтом-лицом) в отличие от институтов-вещей, развитие которого в конце концов приводит к персонификации государства, то естъ к тому, что бвіло началом для немецких юристов.

Изложенные воззрения М. Ориу, как можно заметитъ, не бвіли разрвівом с немецкой конструкцией государства, но бвіли ее развитием за счет проникновения в ту области, которая мало интересует юристов-догматиков, - в область социального права, которая обсуждается не в юриспруденции, а в социологии права, в том числе и юристами социологической ориентации, к которым, кстати говоря, принадлежали и Л. Дюги, и М. Ориу¹. Поэтому верные по существу представления М. Ориу не колеблют с юридико-догматической стороны конструкцию государства - субъекта права, которая в юридическом плане и имеет решающее значение^[68][69][70].

В критике М. Ориу, было, однако, еще другое замечание, которое заслуживает внимания в более общей перспективе. “Итак, со всех точек зрения и в сфере индивидуальной жизни, и в жизни учреждений и государств мы на фактах убеждаемся в том, что область субъективного применения понятия юридического лица, при всей его закономерности, ограничивается на деле известной категорией явлений, а именно категорией взаимоотношений с посторонними лицами,

составляющими в тесном смвісле “юридические отношения”¹. Форма юридического лица - монолит, не допускающий дифференциации, но тогда становится непонятным правовое положение граждан государства,которвіе отнюдв не посторонни государству, а как бы конституирует его “изнутри”, будучи его членами.

Возражение, связанное с тем, что конструкция государства — лица имеет толвко внешнюю направленноств и не учитывает “внутренние” правоотношения, его “организацию”, делалисв не толвко иностраннвіми юристами, но и РОССИЙСКИМИ, среди которвіх бвіли не ТОЛВКО публицисты, НО И ЦИВИЛИСТЫ^[71][72]. Конструкция государства - субъекта права допускаласъ в гражданском праве, административном праве, международном праве, когда государства вступают в правоотношения с другими лицами и правоотношения “внутри ” самого лица не принимаются во внимание, которвіе, более того, и невозможнві в нем, посколъку речь идет об идеалъной правовой форме (абстракции), в которой нельзя выделить никакого устройства. Исходя из этого, данная конструкция неприменима в государственном (конституционном) праве, поскольку граждане государства не противостоят ему как другие субъекты, а как бы созидают его, будучи его членами, что приводит и к правоотношениям между ним и гражданами, которые, по мнению противников понимания государства как субъекта права, в данном подходе невозможны.

Подход к государству как субъекту права был значительным шагом вперед на пути юридического познания государства. Оно стало рассматриваться как самостоятельное правовое единство, не сводимое ни к населению, ни к своим учреждениям^[73]. Оно было объявлено субъектом государственной власти,

суверенным лицом. В этом представлении уже имплицитно присутствовало, что го суд ар ственнвіе решения - волеизъявления самого государства, в резулътате чего бвіл ограничен произвол и единичного (прежде всего, монарха), и коллективного (народа) лиц. Волит само государство, но посредством собственных учреждений, народ в этой юридической конструкции стал одним из государственных учреждений.

Но если при объектном понимании государства бвіл установлен абсолютизм народа, так что государство “потерялось” в народе, то при субъектном подходе, по крайней мере, в конструкции немецких юристов, бвіл объявлен примат государства как правовой целостности над народом, который стал лишь одним из его учреждений. Конечно, Г. Еллинек, как и многие другие юристы, утверждал, что народ - это уже не аморфная масса, он состоит из самодовлеющих лиц, каждый из которых есть субъект права и обладает субъективными публичными права по отношению к государству, следовательно, государство - это правообязанное, а не только управомоченное лицо. Но все-таки полагалось, что не государство производно от граждан, призвано служить им, а граждане обусловлены государством, которое наделяет их правами, а при случае может лишить их прав. Воля государства - внешняя, навязанная гражданам воля, которые могут оспаривать ее в определенных пределах, но не участвует на постоянной основе в ее формировании и, самое главное, государство - лицо отнюдь не правообязано всегда учитывать воли и интересы собственных граждан.

Кроме того, в этом подходе не учитывалась названная “внутренняя” сторона, то есть то, что граждане - все-таки члены государства, а не “внешние” по отношению к нему лица. Чтобы юридически осмыслить эту “внутреннюю” сторону, юристами был предложен еще один подход к государству - государство было признано правоотношением.

3. Согласно этому подходу, государство - это не субъект разнообразных правоотношений, а само государство есть правоотношение. В нем можно

выделить субъектов, объект и содержание, то есть весь состав правоотношения.

По мнению H. М. Коркунова, одного из главных приверженцев этого подхода в отечественной юриспруденции, субъектами государства - правоотношения “являются все участники государственного общения, от монарха до последнего подданного”, его содержанием - “права властвования в их различных формах и обязанность повиновения”, а объектом “может быть признана только сама государственная власть”¹.

Государство было юридически осмыслено через понятие правоотношения только в XIX в., однако это не означает, что государство никогда прежде не представлялось правоотношением.

Так, этот подход к государству можно обнаружить уже в античном мире, а именно в греческих полисах и римской общине в республиканском Древнем Риме. Античный полис представлял собой совокупность граждан, из числа которых формировались полисные учреждения и которые непосредственно участвовали в принятии полисных решений через народные собрания. И в первом, и во втором случаях государство было общением, а не самостоятельным субъектом властвования, тем более, оно не было субъектом права^[74][75].

Понимание государства как правоотношения можно усмотреть и в Средних веках. В это время, как было показано ранее, государство было представлено как объект права, так что едва не доходили до отождествления государства с территорией (земельными владениями). Но все же в ту эпоху можно констатировать и иное понимание вследствие того, что позднее Средневековье -

это период доминирования частного, а не публичного права, поэтому даже властеотношения облекалисв в частно-правовую (договорную) форму (договор как основание правоотношений между феодалами - сюзереном и вассалом). Поэтому не следует полноствю отвергатв замечание И. Д. Левина о том, что “договорные отношения в некотором смысле проецируются и на отношения между феодалами и эксплуатируемвіми крестьянами”¹, хотя верно, что их договорнвій характер бвіл существенно ограничен.

H. М. Коркунов и другие представители этого подхода полагали, что конструкция государства — лица оправданна толвко в гражданском и административном праве^[76][77], но она оказвівается неадекватной в государственном праве^[78]. H. М. Коркунов считал государственное право той отраслвю, которая наиболее “неудобна” для юридического конструирования государства как субъекта права, поскольку в результате этого искажаются правоотношения между государством и его гражданами. Они противопоставляются друг другу, тогда как должно быть единство государства и граждан. Поэтому дореволюционный юрист стремился “ввести” граждан (подданных) в государственное общение, что было невозможно без изменения юридической конструкции государства.

По мнению H. М. Коркунова, в государственном праве государство - это правоотношение, в гражданском праве и административном праве государство еств субъект права. Эту мвіслв поддержал А. С. Ященко. Автор усилил аргументацию H. М. Коркунова, отметив, что юридическое лицо не рассматривается со сторонні его устроения¹. Однако А. С. Ященко уточнил, что конструкция государства — лица необходима не только во внутригосударственном (гражданском и административном), но и в международном праве, которое “мыслимо только при признании в государствах самостоятельных субъектов права”^[79][80]. Такое рассмотрение государства выражает синтез, единство и не способно раскрыть устройство государства, то есть его внутреннюю, а не внешнюю сторону, для чего требуется анализ, разложение. Поэтому “права публичной власти государства и внутр енне-государственные отношения получают более удовлетворительное объяснение, если на государство посмотреть как на сложное юридическое отношение между властвующими и подвластными, с одной стороны, и различных органов власти между собой, с другой стороны”^[81]. Исходя из этого, А. С. Ященко считал необходимым сохранить две юридических конструкции государства, что отвечало общей синтетической направленности его устремлений.

Как относиться к конструкции государства - правоотношения? Действительно ли она побуждает в юридическом плане переосмыслить государство или же в ней содержатся лишь интуиции, позволяющие прояснить и уточнить конструкцию государства — субъекта права?

Прежде всего, нужно отметить ограниченность данной конструкции: она неосуществима по отношению к абсолютным монархиям¹. Тем более удивительно, что государство — правоотношениеH. М. Коркунов конструировал на основе государственного устройства Российском Империи до его преобразования в 1905-1906 гг. В нем, по утверждению самого автора, монарх “занимает совершенно обособленное место как безответственный субъект верховной власти”^{[82][83][84][85]}, который является “главой государства” и у которого “видимым образом сосредотачиваются все различные элементы государственной „3,4

власти

Абсолютно-монархическая форма, при всем ее своеобразии в различных обществах, сопряжена с выделением верховного лица, абсолютного монарха, который есть субъект верховной власти, от которого зависят все должностные лица и, главное, его подданные, которые вообще не имеют права как бы то ни было влиять на принятие им решений. Монарх безответствен перед ними, а в правоспособности подданных первостепенное значение имеет совсем не их права, которые весьма ограниченны, а правообязанности, в общем виде выражаемые одной правовой обязанностью - обязанностью повиновения^[86]. Монарх в

неограниченной монархии замещает собой государство, персонифицирует его, а все го суд ар ственнвіе учреждения и должностные лица являются его “юридическим продолжением”, поэтому здесв государство не столько правоотношение, сколько объект права.

Другой слабой стороной концепции как H. М. Коркунова, так и А. С. Ященко бвіло допущение обоими юристами сосуществования двух конструкций государства', государства - субъекта права и государства - правоотношения. Однако невозможно от одного объекта абстрагировать различные юридические конструкции при сохранении автономии каждой из них. В таком случае синтез, к которому стремился А. С. Ященко, недостижим. Налицо две противоположные конструкции, которые никак между собой не примирены или, если сказать точнее, противоположность которых не снята¹.

В конструкции государства — правоотношения было верно обращено внимание на необходимость введения индивидов в государственное общение. Граждане (подданные) не потусторонни ему, а являются его необходимой предпосылкой и основными участниками, конституируют его, так что без них ни существование, ни действия государства невозможны. Однако в этой конструкции неясно, откуда и как возникает воля государства, поскольку государство не есть единое правоотношение (моноправоотношение), а представляется множеством правоотношений должностных лиц и граждан (подданных)^[87][88][89]. Стало быть, каждое

должностное лицо образует и изъявляет государственную волю? Но тогда принципиально ситуация не меняется по сравнению с подходом к государству как к субъекту праву. По-прежнему источник воли государства коренится не в гражданах, а в ком-то другом: ранее, в государстве—субъекте права, - в абстрактном единстве, теперь, в государстве—правоотношении, - в определенных должностных лицах. Множественность как должностных лиц, так и граждан (подданных) ставит под сомнение единство государства и его воли.

Однако в современном мире осталось совсем немного абсолютных монархий в отличие от времени, в которое жил и работал H. М. Коркунов. C этой точки зрения, может быть, сокращение числа неограниченных монархий и их преобразование в дуалистические или парламентарные либо даже в республики как раз и доказывает правильность конструкции государства - правоотношения? Думается, однако, что и в конституционных государствах она является излишней. Юридически осмыслить это преобразование при сохранении понимания государства как субъекта права возможно при помощи такой правовой абстракции (формы), как корпорация (лат. corpus, Universitas).

Вместе с тем, прежде чем показать, что можно не отвергать подход к государству как к субъекту права, а только развить его, нужно остановиться еще на одном подходе, а именно на осмысливании государства как правосознания.

4. Ни дореволюционные, ни советские, ни современные российские юристы не выделяют государство - правосознание в качестве самостоятельного юридического подхода к познанию государства. Однако при обращении к истории правовой мысли можно обнаружить, что аспекты такого понимания государства обсуждаются достаточно давно

Впервые на духовное единение людей в государстве специальное внимание обратили представители исторической школы права. Ф. К. фон Савиньи считал государство видимой и органической (“телесной”) формой духовной общности народа, его органическим проявлением^[90]. Г. Ф. Пухта утверждал, что

“национальная связь есть основание, на котором воздвигается политический союз; она душа и жизнь, проникающая в государственный организм”, “народный дух вызывает государство как и право ..."¹.

Позднее, в связи с развитием марксизма и институционализацией психологии как научной дисциплины, государство было рассмотрено в аспекте идеологии и психологии М. А. Рейснером и Л. И. Петражицким соответственно. М. А. Рейснер определил государство как идеологическую организацию общества^[91][92], Л. И. Петражицкий понимал под государственной властью “приписываемое известным лицам правовой психикой этих лиц и других общее право повелевать и “иных” воздействий на подвластных для исполнения долга заботы об общем благе”^[93]. Исходя из этого, автор заключил, что государственная власть имеет служебный характер по отношению к правам граждан и праву вообще, “гражданам, членам государственного общения принадлежит право на то, чтобы властвующие пользовались предоставленной им правом властью для защиты их прав против неправды”; таким образом, на сторону права и против нарушителя становится служебная коллективная сила ... ”^[94].

Однако основные мысли о государстве - правосознании (более точно, о государственном правосознании) в дореволюционной юриспруденции были высказаны И. А. Ильиным. И. А. Ильин считал, что “государственный образ мыслей есть разновидность правосознания"^[95]. Исходным моментом, объединяющим людей в государство, является их государственное правосознание. Только его наличие определяет бытие государства, “ибо государство есть

организованное единение духовно солидарных людей, понимающих мыслью свою духовную солидарности ...^,,1.

В современной отечественной юриспруденции также имеются попытки выявления духовного основания государства. Так, А. В. Поляков полагает, что государство в коммуникативном плане предстает как “единый с обществом социокультурный и духовный феномен”, как коммуникативный союз оно “устанавливается ... через духовное единение, основанное на общности исторической судьбы, прошлого и будущего народа”^[96][97]. С. И. Архипов отмечает, что без правосознания не может существовать государственно-правовая корпорация: “Именно в нем получает свое начало, зарождается корпоративная государственно-правовая общая воля, в нем зреет корпоративный дух. В корпоративном правосознании конституируется общий правовой принцип решения социальных проблем, принцип правовой коммуникации”^[98].

В подходе к государству как правосознанию внимание обращено на духовную сторону, граждане сознают себя частью целого, и благодаря этому сознанию формируется правовое взаимодействие граждан между собой и с государством, создается в полном смысле государственное единение. В основе любого, тем более государственного, единства находится прочная духовная связь, общность духовной жизни. Граждане государства убеждены в том, что в устройстве государства и в его действиях (решениях) воплощен “дух народа” (Volksgeist), по выражению представителей исторической школы права. Как отмечал в этой связи И. А. Ильин, “нелепо и пагубно думать, что человек может жить внешними поступками в отрыве от внутренних состояний или что государство может достойно существовать, механически регистрируя своих

“подданных”, не превращая их в граждан, участвующих сознанием, волей, чувством и действием в создании единой разумно-организованной жизни”¹.

Обращение внимания на правосознание бвіло важнвім моментом в преодолении отчуждения граждан от государства, так как в этом подходе подчеркивалосв, что решения, принятые государством и, следователвно, считающееся его решениями как субъекта права, в конечном счете исходят от граждан данного государства и являются средним ввіражением их индивидуальных правосознаний, то естъ представляют собой их собственные решения. Однако эти единичные правосознания (воли, интересы, цели, усилия) нужно объект ив ироватъ, для чего требуется институциональная форма, структура, которая могла бы согласовывать их, чтобы сформировать общее (всеобщее) правосознание. Поэтому подход к государству как правосознанию отнюдь не исключает его понимание как субъекта права, а только указывает на действительный источник его воли: это не воля абстрактного единства, в реальности представляющая собой произвол отдельных должностных лиц, а совокупная (согласованная) воля граждан государства. В государстве — правосознании выявляются духовные основания государственного единения, позволяющие по-новому представить субъектность государства: оно есть не просто субъект права, а представляет собой правовую корпорацию.

Теоретическая модель государства — правовой корпорации позволяет представить государство не только как “единое” (прежнее понимание юридического лица как монолита), но и как “многое” (для отражения чего и была введена конструкция государства - правоотношения), то есть единство в многообразии или, что то же самое, многообразие в единстве^[99][100]. Она не только

является развитием представлений о государстве — субъекте права,которвіе уже с фор мир овал исв в юриспруденции, но и совмещает ранее отмеченнвіе подходві к государству как к объекту права, к правоотношению и к правосознанию. Основанием этого совмещения является идея субъект - субъектных связей, которая уже давно существует применительно к индивидам в частном (гражданском) праве, и которую следует распространить и на государство - субъекта публичного права.

Исходя из того, что государство - правовая корпорация вторично по отношению к индивидам (гражданам), производно от них, то допустимо считать его объектом права, своего рода “правовой вещью”, результатом правовых усилий, правовой деятельности граждан, созданным и существующим для совмещения воль, реализации их общих интересов. Когда государство как целое, как единство принимает решения (заключает международные договоры, вступая во взаимодействие с другими государствами; принимает законы, административные распоряжения, адресуемые гражданам, и др.), оно предстает субъектом права. Поскольку в корпорации нет противопоставления государства и его граждан, то есть нет разделения на субъекта - государство и объекта - граждан, а существуют правоотношения граждан как между с собой, так и с государством, то есть субъект - субъектные связи, государство можно представить как множество (совокупность) правоотношений одних граждан - должностных лиц с другими гражданами - не-должностными лицами, а не как единое правоотношение, как предлагал H. М. Коркунов. Наконец, никакое союзное единство, тем более такой степени интеграции как государство, не способно существовать без общего правосознания. Но ввиду того, что это общее правосознание формируется как согласованное выражение правосознаний его членов (в государстве - граждан), а не выступает как изначально присущее государству, и что государство вторично по отношению к гражданам, государственно-правовая корпорация предстает единым корпоративно-правовым

сознанием, в котором формируется единая корпоративная воля, которая со временем объективируется в принимаемвіх государством решениях^[101].

Понятая так, синтетически, корпоративность - это исходный признак государства - субъекта права, то есть государство - это, прежде всего, правовая корпорация. Но им не исчерпывается понятие о государстве - субъекте права, поскольку имеются и другие признаки, которые только в совокупности составляют понятие государства - субъекта права. Кроме того, сама корпоративность требует более глубокого анализа.