§1. Общая правоспособность государства

Правосубъектность - первый, наиболее абстрактный признак государства - правовой корпорации. Однако в теории права правосубъектностью обычно исчерпывается характеристика субъекта права, в результате чего понятия “правосубъектность” и “субъект права” полагаются тождественными.

Правосубъектность - объединяющий термин для правоспособности и дееспособности государства - корпорации, которые будут последовательно проанализированы в настоящей главе.

Традиционно правоспособность определяется как способность (возможность) субъекта иметь права и правообязанности, предусмотренные для него правопорядком. Признание субъекта правоспособным означает для него возможность стать субъектом разнообразных прав и юридических обязанностей. При этом он может никогда их не приобрести, так что они так и останутся для него возможными, не осуществившимися (индивидуализировавшимися) в правоотношениях. Но в плане правоспособности достаточна лишь возможность.

По поводу содержания правоспособности имеются различные суждения. Одни авторы^[258] утверждают, что правоспособность абстрактна, “бланкетна” и, соответственно, собственного содержания у нее нет, она есть только предпосылка правообладания. Другие полагают, что собственное, определенное содержание у

правоспособности есть: она может быть суммарным выражением прав и правообязанностей, допускаемых правопорядком¹; основными

(конституционными) правами и правовыми обязанностями (правом на труд, на образование и др.)^[259][260]; общими правами и право обязанностями^[261].

Эти представления, несмотря на отсутствие единства по ряду вопросов, весьма проблематично отнести к государству, поскольку они формировались при исследовании правоспособности других субъектов права - индивидов и юридических лиц. В этом плане специально не обсуждался источник возникновения их правоспособности, поскольку признавалось, что им было государство. По отношению к государству этот ответ был бы, понятно, неудовлетворительным, поскольку означал бы, что государство само себя наделяет правоспособностью. C юридико-догматической стороны им можно было бы удовлетвориться, но он перестает быть достаточным, когда ставится вопрос о содержательной характеристике государства - субъекта права. Следовательно, в этом контексте должны быть выявлены те реальные факторы, которые обусловливают правоспособность государства, ее источник и пределы. Возможная экстраполяция названных представлений осложняется и тем, что государство - правовая корпорация - это институт, производный от граждан,

“свое иное” (инобытие) граждан, а не нечто отчужденное от них, навязанное им¹. В современных условиях правовая государственноств не может заключаться только в ограничении государства правом (законностью), предоставлении гражданам субъективных публичных прав. Должна измениться сама точка отсчета: не Левиафан, который индивиды более или менее успешно смиряют с помощью права (закона), а государство - продолжение правовой личности граждан, субъект, производный от них для организации их взаимодействия, гарантирования их прав, лицо обособленное, но зависимое от граждан, и существующее лишь постольку, поскольку оно необходимо для реализации их воль, интересов, целей.

В теории права правоспособность обычно подразделяется на общую и специальную (отраслевую)^[262][263]. Это деление справедливо и по отношению к правоспособности государства.

Общая правоспособность распространяет действие правопорядка на само государство, что означает, что государство не только создает правовые нормы, но и подчиняется им, то есть юридически обязывается перед другими лицами, как индивидами, так и юридическими.

Но поскольку право любого общества, особенно в такой форме как законодательство, является предельно дифференцированным, следующим шагом является наделение государства специальной правоспособностью, то есть правоспособностью согласно нормам отрасли, подотрасли, института права, которая выступает конкретизацией общей правоспособности', здесь речь идет о государстве как субъекте права не абстрактно, а согласно нормам определенного структурного подразделения права^[264].

В связи с этим, прежде всего, должен быть поставлен вопрос о природе общей правоспособности государства — правовой корпорации. Поскольку государство - это вторичный по отношению к гражданам субъект права, постольку его правоспособность также является производной. Но от чего она производна? Представляется, что от воль, сознаний, целей, интересов, усилий (решений, действий) граждан - участников правовой корпорации. В связи с этим по отношению к правовой корпорации, в которой правоспособность — только один из ее аспектов, было бы не совсем верным редуцировать ее к абстрактной предпосылке право обладания или же к суммарному выражению прав и правообязанностей. Способность быть субъектом прав и правообязанностей (правоотношений) - это всего лишь один из моментов правоспособности государства - правовой корпорации, причем не самый главный, поскольку по нему нельзя определить, вследствие чего и как правоотношения с участием государства возникают и реализуются, какие воли и интересы при этом осуществляются, какие решения принимаются.

Исходя из этого содержание правоспособности государства — правовой корпорации раскрывается не только в способности государства быть субъектом правоотношений (способности иметь права и юридические обязанности), но и, во- первых, в способности государства быть обособленным, но зависимым от граждан лицом, которое существует и действует только при их непосредственном

участии (существует и действует “в них и через них”, по выражению И.

Таким образом, правоспособность государства —корпорации формируется за счет обособления отдельных качеств граждан - первичных субъектов права (распознаваемости, воли, сознания и других). И это представляется верным, если государство - продолжение правовой личности (субъектности) граждан^[265], а не

политический субъект, первичный по отношению к ним и обусловливающий само их существование.

В этой связи по-иному должен быть решен вопрос о пределах правоспособности государства, то есть о круге тех правоотношений, субъектом которых государство может стать.

Правоспособность государства — политического субъекта, который не сообразуется с волей граждан, а предлагает (навязывает) им собственную волю, первичен по отношению к ним, является универсальной^{[266][267][268]}. Оно может стать субъектом любых, желательных для него правоотношений, причем объем возможных прав и правообязанностей определяется им самостоятельно. Сегодня он может быть расширен, завтра - ограничен, поскольку создание правовых норм в форме законодательства - монополия государства. Государство - политический субъект определяет круг тех правоотношений, в которых могут быть субъектами другие лица - индивиды, в том числе граждане, и юридические. Их

правоспособность зависит от усмотрения государства, определяются его правоспособностью¹.

Принципиально другой является правоспособность государства — корпорации, которая зависима от граждан и которой правоспособность требуется, чтобы выполнить свое предназначение - организовать общение между лицами, гарантировать их права, содействовать реализации их воль и интересов посредством образования общей (всеобщей) воли. Правоспособность любого юридического лица, в том числе и государства - корпорации, определяется ее целью и в этом смысле является целевой, то есть ограниченной, а не универсальной, правоспособностью^[269][270]. Н. В. Козлова отмечает, что “правоспособность юридического лица всегда носит специальный характер, т.е. юридическое лицо правоспособно лишь в пределах той цели, для достижения которой оно установлено”^[271], предлагая при этом любопытный аргумент: “Юридическое лицо должно иметь специальную правоспособность, дабы не господствовать над человеком”^[272].

отчуждение обычно доходит до крайнего предела, до противостояния личности и государства, и применителвно к которому это вві с казні ванне становится предельно актуальным? Представляется, что универсальная правоспособность государства - это и результат этого отчуждения, и фактор его дальнейшего углубления. В государственно-правовой корпорации, имеющей иную, чем политическое государство, природу изменяется и правоспособность государства, которая в новых условиях становится ограниченной (целевой).

По отношению к государству - правовой корпорации недостаточно установить, что оно способно иметь “лишь те права и нести те обязанности, которые специально предусмотрены законом”¹. Разумеется, государство может быть субъектом только тех прав и правообязанностей, в том числе и гражданских, которые допускают существующие правовые нормы, то есть предел правоспособности государства положен правопорядком^[273][274]. Если государство совершает какие-либо действия, не предусмотренные правовыми нормами, то здесь нет реализации правоспособности. В этом случае государство не обязывается на основании создаваемого правопорядка и действует противоправно. Но в государстве — правовой корпорации вопрос должен ставиться о содержании этого правопорядка, то есть о том, насколько права и правообязанности, им предусмотренные, сообразуются с целью правовой корпорации, не являются ли некоторые из предусмотренных прав лишними, не отвечающими ее природе и назначению и, напротив, не отсутствует ли такие правообязанности, которые абсолютно необходимы для реализации ее цели. Отличие в пределах правоспособности государства - политического субъекта и государства - правовой корпорации в том и заключается, что для первого данный

вопрос необязателен и неактуален, тогда как для правовой корпорации - это вопрос ее существования.

Перечисленные характеристики общей правоспособности государства - правовой корпорации (производноств от граждан; формирование ее посредством абстрагирования присущих им качеств; целевая направленноств) позволяют заключитв о том, что его правоспособности - это принципиально иная правоспособность, чем та, которая характеризует государство - политического субъекта. В его правоспособности на самом деле очень мало “правового”, поскольку она требуется ему для навязывания своего произвола другим лицам безотносительно к волям и интересам этих лиц. Правоспособность государства - корпорации является не политической (властной и принуждающей), а коммуникативной, которая требуется государству, чтобы совместить единичные воли и интересы, организовать общение между субъектами права с опорой на их личные (индивидуальные) цели.

При обсуждении моментов возникновения и прекращения общей правоспособности важно, как и прежде, оставаться в плоскости юридического исследования. Нужно иметь в виду, что институционализация государства произошла намного раньше, чем оно подверглось правовому регулированию и тем более юридическому осмысливанию¹. В истории государство значительно чаще представало как “материальная сила”^[275][276], “властвующие - с одной и подвластные - с другой стороны, правящие и управляемые - вот вечные, неизменные признаки государства”^[277]. Другими словами, гораздо чаще государство выступало и продолжает выступать как политический субъект, как

организация властвования, навязвівания воли одних лиц другим, а не как правовая корпорация, в которой происходит совмещение волв граждан и других лиц.

Для правилвного рассмотрения вопроса о возникновении правоспособности государства, прежде всего, необходимо учитывать различие легитимации и легализации. Подавляющее болвшинство государств, и исторических, и современных, возникают в результате борьбы(войнві, социалвнвіе революции), то еств вопреки действующему правопорядку, которвій эти деяния квалифицирует как тягчайшие преступления - преступления против государства, его конституции. В то же время люди, руководящие, например, социалвной революцией всегда опираются на население, часто значителвную его частв, посколвку без поддержки последнего социалвная революция невозможна, а если она все же и произойдет, то революционнвіе завоевания будут непрочнві и весвма вероятна реставрация прежнего правопорядка. Другими словами, господство лидеров, которвіе и стремятся конституироватвся в государство, более точно, статв его механизмом (аппаратом), должно бвітв легитимным, если они рассчитывают на сохранение своего положения¹.

Сколвко-нибудв точно установити легитимность невозможно, поэтому М. Вебер постоянно писал об “усредненности”, “приблизительности” легитимного порядка^[278][279]. Если правила, приказы, исходящие от правящих, влияют на действия подвластных, которые воспринимают их так, словно они исходят от них самих, то можно говорить об утверждении легитимного господства^[280].

Если легитимность не может быть точно зафиксирована, то весьма затруднительно установить, возникло ли новое государство или же противостоящие ему силы, которые выступают за прежнее государственное

устройство, в том числе за старвіе государственнвіе учреждения, - учреждения, созданнвіе на основе прежнего правопорядка, которвіе, кстати говоря, возможно, уже нелегитимны, но безусловно легальны, согласно прежнему и пока действующему правопорядку¹. Поэтому возникает вопрос о легализации нового государства, что осуществляется в такой форме, как законодателвство. Именно вследствие лабильности легитимности ей нужно придатв более строгую, то еств более устойчивую, способную к сопротивлению бвістро меняющейся конъюнктуре (содержанию), форму. Поэтому всякое новое государство начинает с принятия актов конституционного значения, которвіе должнві учредитъ его новое устройство. Совсем не обязателъно, чтобві пер вві м актом бита конституция. Нередко ей предшествуют постановления, декларации, декреты, как бвіло в случае с образованием Российской Советской Республики на II Всероссийском Съезде Советов, но конституция непременно принимается в самые короткие сроки. Представляется, что именно с моментом принятия конституции^[281][282]в политическом государстве и следует связывать появление общей правоспособности государства^[283]. Если имеются учредительные нормативно­

правовые акты, то государство - политический субъект можно считатъ возникшим, потому что у него естъ правовое основание для навязвівания своей единичной воли всем осталвнвім субъектам, в том числе и гражданам¹. Для него этого достаточно, так как оно отрешено от граждан и лишь “создает ощущение причастности людей к политике, проводимой властью, позволяет людям чувствовать себя в определенной мере (курсив наш.) ее субъектом”^{[284][285][286]}.

Возникновение государства в результате вооруженной борьбы, несомненно, наиболее типично для истории этого института. И все-таки этот способ возникновения государства нельзя считать единственным. Возможно мирное образование государства. Речь идет о случае, когда часть населения государства, чаще всего имеющее развитое этническое самосознание, стремится создать собственную государственность. Ясно, что если данное стремление встречает отпор у государства, в составе которого это население находится, то имеется ранее обозначенный сценарий, то есть вооруженная борьба, или, по крайней мере, отказ населения от своего намерения. Возможно, однако, что государство, испробовав самые разные средства удержать данное население в своем составе, в том числе и формы самоуправления (автономию, федерацию), все же потерпело неудачу. Характерным примером этого является “распад колониальной системы”, обретение многочисленными колониями различных метрополий (Великобритании, Франции, Испании, Португалии и др.) государственности после Второй мировой войны. В таком случае метрополия объявляла о государственности колонии, то есть делала это односторонним правовым актом, и с этого дня возникала правоспособность нового государства. Но возможна и

иная ситуация, когда выявляется намерение населения об отделении от государства и образовании собственного государства. Решение об отделении может быть принято в результате референдума, парламентом, если он ранее уже существовал, или же национальным (учредительным) собранием, выборы в которое производятся с единственной целью - определиться с будущей государственностью.

Представляется, что иной сценарий образования государства - не только factum quaesitum, но и jus quaesitum. В данном случае имеется определенно фиксируемый юридический факт, с наступлением которого связывается возникновение правоспособности государства', это или день, когда метрополия принимает решение о независимости колонии, или день, когда национальным собранием либо парламентом принято решение об образовании государства, или, наконец, день обнародования результатов референдума по тому же вопросу^[287].

C точки зрения принятого различения политического и правового государств, нужно признать, что и решение метрополии, несмотря на его внешне добровольный характер, похожий на “акт милости”, нельзя считать таким решением, которое безусловно свидетельствовало бы о том, что новое государство возникает на корпоративных началах, поскольку воля жителей соответствующей колонии в правовом смысле проигнорирована: если бы метрополия считала, что сами жители должны организовывать совместную деятельность, для чего им и требуется государственность, то можно было бы ожидать, что решение этого столь важного для них вопроса следовало бы предоставить их волеизъявлениям.

Совсем другая ситуация имеет место, когда государственность возникает при участии жителей колонии или образования в составе государства (субъекта федерации, автономии). Здесь доминирующее значение приобретает волеизъявления жителей, их сознательный, а не навязанный им кем-то (метрополией, революционерами) выбор. Можно сказать, что имеет в буквальном

смысле договор будущих граждан друг с другом о своем предполагаемом государственном устройстве. Изначально в таком государстве заложен корпоративный дух, который должен укрепляться в ходе развития государственности¹.

Таким образом, для государства — политического субъекта исключительное значение имеет его легализация, то есть установление правового (в форме закона) основания для легального (законного) навязывания своей воли гражданам и другим лицам. Государство — правовая корпорация также нуждается в легализации, но она вторична по отношению к его легитимации гражданами, то есть к их согласию подчиняться его решениям, потому что в них репрезентирована общая (всеобщая) воля. Вопрос о легитимности является основным, когда государство есть продолжение правовой личности граждан.

Итак, оба способа, вооруженный и мирный, возникновения правоспособности государства основываются на легализации собственного устройства новым государством, однако в государстве — политическом субъекте легализация имеет исчерпывающее юридическое значение, тогда как в государстве — правовой корпорации она второстепенна по отношению к легитимности, которая ее обусловливает. Однако единство этих способов заключается в том, что общая правоспособность возникает безотносительно к международно-правовому положению государства, то есть к тому, приобрело ли оно международную правоспособность.C точки зрения принятого ранее выделения общей и специальной правоспособности государства, такое решение представляется оправданным, поскольку международная правоспособность - это его специальная правоспособность и, следовательно, ее наличие или отсутствие не колеблет общую правоспособность государства^[288][289]. Поэтому признание или

непризнание государства другими государствами не является юридическим фактом, порождающим общую правоспособность государства, которая определяется исключителвно гражданами и его собственнвім правом. Юристы, обсуждавшие проблему признания в международном праве, отмечают, что даже если и считать признание не декларативным, а конститутивным, то еств создающим государство как субъекта международного права¹, то все же речь идет только о международной правоспособности, а не о правоспособности согласно нормам государственного права^{[290][291][292]}. Вместе с тем конститутивное признание, как считается, уже перестало отвечатъ потребностям международного взаимодействия, поэтому “в соответствии с современным между нар од HBi м правом ни существующие государства, взятые в отделъности, ни государства, обьединеннвіе в международные организации, не могут наделятъ новвіе государства качеством международной правовой субъектности, которым они обладают вследствие реализации народами права на самоопределение и образование новых независимых государств”^[293]. C точки зрения развития

корпоративных представлений о государстве, это следует признати вернвім: государство — правовая корпорация должна зависетв толвко от граждан, посколвку, прежде всего, их воли и интересві должнві бвітв согласованві для осуществления совместной деятелвности. После этого можно перейти и к международному взаимодействию для достижения общей (всеобщей) воли всего международного союза.

Весвма характерно, что в международном праве имеется различие между признанием государств и признанием правительств', в первом случае возникает новвій субъект международного права, то естъ имеет место правопреемство, во втором - этого не происходит, то естъ имеет место континуитет, а преобразования касаются лишь государственного права. Правительства нуждаются в признании тогда, когда они присвоили суверенитет неконституционным путем, то есть в результате революции, гражданской войны, государственного переворота¹. Но можно ли сомневаться в том, что названные события повлекут отрицание прежнего правопорядка и необходимость легализации нового устройства, то есть необходимость нового правопорядка? Само название одного из случаев, приводимых Д. И. Фельдманом, - конституционный переворот, - подразумевает, что прежнее государственное устройство отвергается и утверждается новое. В понятиях юриспруденции это означает возникновение нового субъекта права, а вместе с ним и новой общей правоспособности, что всегда влечет появление и нового субъекта международного права. Поэтому указанное разделение на признание государств и признание правительств выглядит искусственным и искажающим те трансформации, которые происходят с государством. Вместе с тем это различие определенно свидетельствует в пользу независимости общей правоспособности государства от его международной правоспособности^{[294][295][296]}.

Сказанное о независимости общей правоспособности государства от его международной правоспособности позволяет заключить, что прекращение общей правоспособности обусловливается только внутренними причинами, то есть тем, что (социальные революции, войны, отделение от метрополии ит. д.) происходит с самим государством. Такими причинами, представляется, следует считать: утрату государством суверенитета, то есть способности на самостоятельное правотворчество и правоприменение; аннексию', массовый выход из гражданства, то есть отказ от членства в данном государстве. Последний случай хотя и возможен, но все-таки призрачен. Более реальной представляется аннексия. Однако аннексия имеет значение не сама по себе, а лишь потому, что ведет к утрате государством своего суверенитета, является началом этой утраты. Поэтому все же именно утрата суверенитета видится тем конечным основанием, которое и приводит к прекращению общей правоспособности государства - политического субъекта. Если оно более неспособно выражать свою волю в нормах права и индивиду аль но-право вых решениях, потому что есть более сильный субъект, другое государство или наднациональное учреждение, которое способно подчинить его себе, то его правоспособность утрачивает самостоятельность: ее начинает определять другой субъект - суверен. При этом индивиды, как и прежде, отсечены от процесса образования общей (всеобщей) воли.

Прекращение общей правоспособности государства — корпорации происходит по иному основанию: оно может сохранять свой суверенитет, по - прежнему принимать законы, судебные акты, другие решения, но уже не осуществлять свое предназначение - быть выразителем общей (всеобщей) воли. В этом случае правовая связь между государством и гражданами разрывается, правоспособность государства перестает быть следствием обособления определенных качеств граждан, продолжением их правовых личностей. Другими

словами, государство перестает быть легитимным в представлениях граждан, что влечет уволвнение ДОЛЖНОСТНВІХ лиц с привлечением их к правовой ответственности, образование иоввіх государственивіх учреждений, наконец, изменение государственного устройства, чтобві восстановитв утраченную корпоративности. Таким образом, для государства - правовой корпорации юридическое значение имеет не утрата суверенитета, он может сохраняться, государство по -прежнему может свободно осуществлять свои функции, а утрата легитимности по причине того, что государство перестает выполнять свое назначение - формировать и изъявлять общую (всеобщую) волю^[297].

Исходя из этих соображений должны решаться и вопросы о лишении и (или) об ограничении общей правоспособности государства — корпорации. Утрата общей правоспособности - это исключение государства из числа субъектов права, как следствие, государство более не обязывается согласно создаваемым им правовым нормам. Но при этом, конечно, оно не перестает их создавать и применять. Для государства — политического субъекта - это привычная ситуация, поэтому оно является субъектом права только с юридико- догматической, а не содержательно-правовой стороны. При попытке его содержательной характеристики выясняется, что оно является политическим (властвующим и принуждающим) субъектом, а не субъектом права. Утрата общей правоспособности государства - политического субъекта выражается в утрате им суверенитета, то есть наиболее часто в подчинении его другому государству, который начинает определять как его правоспособность, так и правоспособность его граждан (подданных), если они приобрели новое гражданство (подданство).

В государстве — правовой корпорации утрата общей правоспособности означало бы отчуждение его от граждан, когда она перестает быть следствием обособления их определенных качеств (сознания, воли и других) и полагается как существующее независимо от них. Другими словами, произошла бы

трансформация государственно-правовой корпорации в политического субъекта, что означало бы ее гибели. Поэтому следует признать, что государство - правовая корпорация в отличие от государства - политического субъекта не может быть лишена общей правоспособности без ее саморазрушения.

Но может ли быть ограничена общая правоспособность? Если под ограничением правоспособности подразумевать утрату какой-то части правоспособности государства при сохранении других и иметь в виду, что общая правоспособность - это только начало, развитием которого является специальная правоспособность, то становится понятным, что ограничение правоспособности государства - это всегда ограничение его специальной, а не общей правоспособности. Ограничение специальной правоспособности государства - утрата государством отраслевой правоспособности полностью или в какой-то части. В первом случае (полное ограничение) государство перестает быть субъектом какой-то отрасли права. Этот вид ограничения правоспособности родствен лишению общей правоспособности, поэтому допустить и тем более встретить его в современных правопорядках невозможно. Во втором случае (частичное ограничение) государство не может быть субъектом лишь определенных отраслевых прав и правообязанностей. Данный вид ограничения правоспособности не только возможен, но и необходим, Однако он реально осуществим только в государстве — правовой корпорации, в которой правоспособность, и общая, и специальная, определяется гражданами^[298]. В государстве - политическом субъекте, которое самостоятельно определяет и свою собственную правоспособность, и право C по с по с о био сть других лиц, в том числе граждан, ограничение специальной правоспособности неосуществимо, потому что это было бы посягательством на его суверенитет.