3.2. Межгосударственная система и международное право в представлениях М.А. Бакунина

В современной литературе уделяется пристальное внимание анализу социально-политических взглядов М.А. Бакунина, предпринимаются попытки проследить эволюцию его мировоззрения, рассматриваются предложенные им проекты устройства безгосударственного общества.

Для М.А. Бакунина причиной крайне негативного отношения к государству было не столько отношение последнего к своим гражданам или подданным, а к другим субъектам международного общения. Цель любого государства, к достижению которой оно стремится под страхом гибели, - сделаться самым могущественным. По мысли М.А. Бакунина, независимо от внутреннего устройства, оно должно пожирать, завоевывать, порабощать, чтобы не подвергнуться уничтожению^[561].

Роль юридических начал в регулировании международных отношений философ решительно отрицал. Любое государство мыслит возможным абсолютное отрицание прав всех других государств, признавая их в заключенных с ними договорах только в политических интересах или по немощности»^[562].

В постоянном преобладании и торжестве силы М.А. Бакунин видел суть политической истории, тайну государственной мудрости; все, что на политическом языке называется правом, есть только освящение факта, созданного силой^[563]. Государство, по М.А. Бакунину, нарушая «всеобщую

солидарность людей»^[564], объединяет своих граждан, берет их под свое покровительство, в отношении остальных людей и народов оно преследует только цель уничтожения, завоевания и порабощения. Допуская признание «человеческого права» на своей территории, государство игнорирует какие- либо нормы, ограничивающие его деятельность за пределами своих границ.

«Международное право не существует» - таков итог размышлений М.А. Бакунина; «оно никак не может существовать серьезным и действительным образом, не подрывая саму основу принципа суверенности государств»^[566].

Отметим, что М.А. Бакунин в своем отрицании международного права был не одинок. Еще в XVII в., когда Гуго Гроций впервые обратился к научной разработке международного права, появились скептики, которые объявили труд Гроция бесполезным и несостоятельным. По их мнению, «не может быть права там, где, как в международных отношениях, при отсутствии законов и общей власти, естественно и на всем просторе могут господствовать эгоизм и своекорыстие»^[567]. Среди современников М.А. Бакунина отрицание международного права также получило распространение, однако, было вызвано иными причинами. В качестве последних называли отсутствие общего международного законодательства, отсутствие общей власти в международном союзе, недостаток

принудительности в отношении международных обязательств, как существенного отличия юридических требований от нравственных^[568].

Усматриваемое М.А. Бакуниным противоречие между суверенитетом государства и существованием международного права было успешно разрешено учеными. Идея государственного суверенитета, - писал известный отечественный юрист Ф.Ф. Мартенс, - указывает только на то, что государство есть самобытная юридическая личность; она не даст возможности выяснить, в каких отношениях государства находятся друг к другу, какие обязанности и права соединяют их между собой. Необходимость мирной и устроенной международной жизни государств вытекает из необходимости их международных сношений и оборотов, порядок и право в этой области основываются на международном общении, а не на суверенности государств^[569].

М.А. Бакунин придавал особое значение постоянным контактам, взаимодействию государств в различных сферах.

Государства-соседи оказывают друг на друга влияние. Их развитие может либо замедлиться, либо ускориться, приобрести то или иное направление. Так, по мнению М.А. Бакунина Германия могла развиваться в намного быстрее, окажись на месте русской империи («великого Монголо- византийско-немецкого Эмира») США, для России был бы более предпочтительным вариант соседства с Францией, а не Германией, Северной Америкой, а не Китаем^[571].

Для философа аксиомой являлось то, что ни одно государство не может занимать лидирующие позиции, не имея протяженных морских границ, которые предоставляют возможность непосредственного сообщения с остальными странами, позволяют принимать участие в материальном, общественном, политически-нравственном мировом движении^[572]. По его мнению, даже самое сильное, образованное и самое счастливое государство, «уединенное» от остального света в силу каких-либо причин, по прошествии всего пятидесяти лет ослабеет и окажется в состоянии застоя. В качестве примера М.А. Бакунин приводил Китай, который на протяжении веков

573

оставался в стороне от течения жизни^[573]..

Условиями, определяющими участие «народа, замкнутого в государство», в мировом развитии, для М.А. Бакунина, являлись, среди прочего, морское плавание и морская торговля. Размышляя об устройстве безгосударственного общества, философ приходил к выводу, что и в случае создания безгосударственной федерации, которая объединит всех людей, независимо от языка и национальности, население приморских регионов сохранит естественное превосходство^[574]. То обстоятельство, что М.А. Бакунин рассматривал близость к морю в качестве обстоятельства, определяющего различия между странами и единицами будущей федерации, можно рассматривать как влияние географической школы в социологии и политологии, рассматривающей географическую среду как определяющий фактор развития общества и государства^[575].

В фокусе внимания М. А. Бакунина неизменно находился национальный вопрос. Иное и невозможно представить, поскольку его жизнь и активная творческая работа пришлись на период, переломный не только для Западной Европы, но и мира в целом. Мыслитель призывал: «Долой искусственные границы, насильно проведенные конгрессами деспотов, ради

так называемых исторических, географических, коммерческих, стратегических необходимостей!» По его мнению, право на существование имели только те из них, что проведены справедливо в духе демократии - те, которые «начертает верховная воля самих народов на основании их национальных особенностей»^[576].

М.А. Бакунин провозглашал полный отход от всего, что называется историческим правом государств; неоднократно высказывался за отмену права завоевания, дипломатического права и любой политики, целью 577 которой является расширение, слава, могущество государства^[577].

Даже в случае добровольного вступления какого-либо народа в состав государства, М.А. Бакунин признавал право выхода. Сама человеческая справедливость, по его мнению, не допускает вечных обязательств^[578]. Провозглашение уничтожения всех ранее заключенных договоров он воспринимал как признание за каждым народом, даже если он добровольно присоединился к другому народу, права порвать соглашение, причем только после исполнения всех взятых на себя временных и ограниченных обязательств. Право выхода он допускал под тем условием, чтобы отделяющаяся сторона (провинция, народ) не создавала угрозы союзом с какой-либо враждебной державой^[579]. Таким образом, М.А. Бакунин высказывался за право каждой наций на самоопределение, развивая этот принцип до крайних логических последствий^[580].

Право национальности мыслитель предлагал рассматривать «как естественное следствие высшего принципа свободы^[581]. Он обращал внимание

на то обстоятельство, что угнетенные славянские народы «очень естественно и с полным правом выставляют вперед принцип национальности», в то время как русские охотно забывают свою национальность в высших вопросах^[582].

Для М.А. Бакунина национальность являлась не принципом, поскольку всякий принцип должен обладать всеобщностью, а естественным, исключительным фактом, который имеет бесспорное право на свободное существование и развитие. Мыслитель был убежден в том, что принцип национальности в представлении властей Пруссии, России и Франции, а также некоторых патриотов являлся тем средством, которое реакция противопоставляла духу революции. Этот «в высшей степени аристократический» принцип, по мнению М.А. Бакунина, не выражал ничего, кроме «пресловутых исторических прав и амбиций государств»^[583].

Мир между нациями означал для М.А. Бакунина стремление к международной справедливости. Его достижение требовало отказа от узко понимаемого патриотизма, при котором своя страна воспринимается как центр мира. М.А. Бакунин считал, что политические убеждения оказывают влияние на восприятие человеком положения государства на международной арене. Так, республиканец является эгоистом для своего отечества, он ставит его выше всех наций, всего человечества, игнорирует международную справедливость, стремится к тому, чтобы его отечество подавляло другие народы своим величием. Социалист, напротив, ненавидит величие и военную славу государства, предпочитая свободу и благоденствие, он стремится к международной конфедерации^[584]. Мыслитель предлагал ставить всемирную справедливость над любыми национальными интересами^[585].

Следует отметить, что принцип национальности был провозглашен в XIX в, «как панацея против всех недоразумений и замешательств международных, как наиболее разумное основание для разрешения

возникающих между государствами споров и столкновений и для устройства такого порядка взаимных их отношений, который в состоянии обеспечить мирное развитие каждого народа»^[586]. При этом Ф.Ф. Мартенс предостерегал: принцип национальности, будучи лишен исторической почвы, ничего прочного не создает, но разрушить он в состоянии очень многое^[587].

Многие теоретики права, ученые-международники, публицисты второй половины XIX в. обращались к концепции всемирного, или мирового государства, рассматривая последнее скорее как теоретическую модель, нежели практически осуществимый идеал. М. А. Бакунин также пошел по этому пути. Для него идея всемирного государства была категорически невыполнима. Он выступал как против панславизма, так и пангерманизма^[590].

Признавая неотвратимое стремление к гегемонии, желание государства стать всемирным, М.А. Бакунин теоретически допускал существование только одного подобного образования^[591]. Пока государство будет существовать, их будет несколько; каждое из них ставит себе единственной целью, высшим законом, поддержание своего существования в ущерб всем другим, следовательно само бытие государства подразумевает вечную войну. Новейшее государство, - считал М.А. Бакунин, есть военное государство, а

военное государство становится государством завоевательным. Быть огромным и могучим - это непременное условие сохранения государства. Отказываясь завоевывать, оно само подвергнется завоеванию^[592]. М.А. Бакунин полагал, что независимо от формы правления и государственного устройства современное государство выступает как постоянный призыв к войне, угроза существованию соседних стран^[593].

Следует отметить, что международное право второй половины XIX в. признавало право государств на войну^[594]. Война являлась непременным атрибутом межгосударственного взаимодействия, достижения своих целей государства стремились добиться любыми средствами, пренебрегая международным правом и двусторонними договоренностями. Война рассматривалась как нежелательный, но вполне допустимый способ разрешения споров и конфликтов, как «последнее и самое крайнее средство для прекращения международных несогласий»^[595]. М.А. Бакунин осуждал войну как явление и приводил свою классификацию столкновений между государствами: войны династические, войны ради славы, войны завоевательные или территориальные, войны ради равновесия»^[596]. М.А. Бакунин полагал, что народы редко принимают живое участие в войнах, которые предпринимаются и ведутся правительствами за пределами отечества: «такие войны бывают чаще всего исключительно политическими, если не примешивается интерес или религиозный, или революционный»^[597].

В условиях войны ценности морали и права превращаются в глазах противников в бесконечно малые величины, которыми обе стороны легко пренебрегают, даже жертва нападения, вынужденная вести оборонительные действия, которые, в целом отвечают критериям справедливости, вынуждена

прибегать к мерам, адекватным мерам агрессора, использовать такие средства, как коварство, насилие, убийство врагов^[598].

Не только война как таковая, но и действия государства, предшествующие ее началу, были подвергнуты М.А. Бакуниным критике. Предвосхищая объявление войны, даже незаконной и несправедливой, государство выпускает манифест, в котором, выставляет право на своей стороне, стремится доказать, что руководствуется интересами человечества и добивается мира^[599]. Государство клянется, что не желает никаких материальных приобретений и увеличения своей территории, стремится к восстановлению справедливости. Противник, по словам М. А. Бакунина, отвечает подобным же манифестом. Но красноречие и искренность, благородный гнев, которыми проникнуты оба акта, не способны скрыть бесстыдную ложь от тех людей, что обладают определенным политическим опытом. Они не читают этих манифестов, а стремятся понять подлинные мотивы, приведшие к войне, сопоставляют силы противников, пытаются предугадать возможный исход^[600].

Российская империя, по мнению М. А. Бакунина, не являлась исключением в ряду других держав. Преследуя цель образования огромной военной силы, она с момента основания и по сей день «жертвует всем, что составляет жизнь, преуспевание народа» ^[601]Являясь военным государством, она имеет лишь одно дело, которое и определяет смысл ее бытия, - завоевание во всех направлениях, во что бы то ни стало. Мыслитель обозначал два пути, по которым могло пойти развитие захватнической политики: западный, панславистский, обращенный против Германии, и восточный (Индия, Персия, Константинополь), направленный против Австрии, Англии, Франции^[602].

Важно обратить внимание на то обстоятельство, что М. А. Бакунин четко разделял государство и русский народ, не имеющий ничего общего с империей. Характеристики, которые он давал им, радикально отличались: народ - самый мирный, государство - самое завоевательное, их интересы диаметрально противоположны^[603].

Российская империя есть систематическое и насильственное отрицание всего, что называется правом, справедливостью, человечностью^[604]; «чудовищная машина притеснения и завоевания»^[605]. Ее, покорившую народы и ставшую для них тюрьмой, М.А. Бакунин считал одной из главных угроз для свободы мира, с разрушением ее связывал достижение свободы, благосостояния, умственного освобождения и нравственного достоинства народа^[606].

Определяя положение Империи, ее действительное влияние на ход истории, М.А. Бакунин приходил к печальным выводам. Россия отнюдь не такая сильная держава, какой она предстает в воображении патриотов, панславистов и европейских либералов, - заключал М.А. Бакунин^[607]. Трезвый взгляд на истинное положение дел открывало то, что Петербургская империя никогда ничего не предпринимала самостоятельно, а только в тесном союзе или по инициативе западных держав, вся политика России, в представлении М.А. Бакунина, состояла только в том, чтобы примазаться к чужому начинанию. Мыслитель весьма оригинально определял попытки вмешательства во внутренние дела европейских государств: «Александр рыскал с конца в конец и много хлопотал и шумел; Николай хмурился и грозил. Но тем все и кончилось. Они ничего не сделали, не потому, что не хотели, а потому, что не могли, оттого что им не позволили их же друзья,

австрийские и прусские немцы; им предоставлена была лишь почетная роль путал»^[608].

Попытки обвинить Россию в негативном воздействии на европейскую и в частности германскую политику, М.А. Бакунин отвергал. Главный довод состоял в том, что он рассматривал ее как страну, находящуюся на более низкой ступени развития, она не была способна навязать что-либо более цивилизованной нации иначе как с помощью завоевания. Именно Германия имела все возможности и действительно оказывала такое влияние^[609].

Отметим, что в период увлечения славянским вопросом мыслителем была предложена идея славянской федерации, в ее программном документе он касался вопросов международного взаимодействия. М.А. Бакунин отмечал, что славяне очень долго были жертвой чужого притеснения, они «слишком возненавидели чужое иго, чтобы когда-нибудь пожелать наложить свое иго на чужие народы. Уважение и любовь к свободе других есть в их глазах первое условие собственной свободы»^[610].

В основе федеративного союза должно было лежать «вольное соглашение» самостоятельных единиц^[611]. Главным органом федерации должен был стать Славянский совет. Только ему принадлежало право объявлять войну другим государствам, внутренняя война между славянскими племенами запрещалась как позор и братоубийство . Возникающие несогласия между двумя славянскими народами подлежали устранению Советом. В то же время никакой славянский народ не мог заключать союза с чужими народами; это право исключительно предоставлялось Совету^[612].

М.А. Бакунин верил в особое будущее русского народа, с ним связывал дальнейшее развитие: «свободный от закоренелых и на Западе в закон обратившихся предрассудков религиозных, политических, юридических и социальных, он в историю внесет новые начала и создаст цивилизацию

иную: и новую веру, и новое право»^[613]. Он видел братский международный союз народов, но не конфедерацию государств. В этом союзе международное право также неприменимо, действуют другие нормы, основанные на принципе, что все народы братья.

Отрицая идею права, как начала, руководящего участием государства в международной жизни, М.А. Бакунин вводил понятие такого специфического регулятора как «трансцендентная мораль». В его понимании - это мораль, обычно вступающая в противоречие с человеческой нравственностью и частной или общественной справедливостью. Трансцендентная мораль не только не осуждает, она допускает и одобряет любые действия или бездействие, если они продиктованы интересами государства. То, что с позиции традиционно понимаемой морали является недопустимым, неприемлемым для нормального существования общества (оскорбление, порабощение, грабеж, убийство и т.д.), трансцендентная мораль оправдывает, даже считает долгом и добродетелью. Главным критерием оценки выступает возможность сохранения и преумножения государственного могущества. Суть политическая морали, преобладавшей в Европе, М.А. Бакунин определял так: эгоизм - верховный закон, единственное право; справедливость - это лишь узаконивание свершившегося факта, как бы он ни был ужасен, жесток и отвратителен^[614]. Иными словами, все, что направлено на сохранение и укрепление государства, является добром, даже если вступает в противоречие с религиозными и нравственными предписаниями, напротив, все, что этому противоречит, будь то в высшей степени свято или по-человечески справедливо, является злом^[615].

Государству принадлежит абсолютное право действовать по своему усмотрению, только политические цели, но никак не великодушие

определяют обращение с покоренным народом^[616]. Отрицание гуманности и оправдание любого преступления во имя поддержания могущества государств, достижения его целей - такова трансцендентную мораль в представлении М.А. Бакунина.

Сохранение самого себя во что бы то ни стало, или, другими словами, увеличение своей мощи в ущерб внутренней свободы и внешней справедливости - таков, по М.А. Бакунину, высший закон государства, определяющий его деятельность. Все державы осуждены на вечное противостояние: с одной стороны, это борьба с собственным населением, которое подвергается всевозможным притеснениям; с другой - борьба с иностранными государствами. Единственная мораль, единственная цель государства, предстающие в своем истинном виде - «извращение человеческой справедливости, человеческой морали», «трансцендентная», «экстра-человеческая, противучеловеческая мораль государств». Законно и добродетельно только то, что служит этой цели, все остальное - преступно^[617].

Мир политики, по мнению М. А. Бакунина, всегда был и остается ареной наивысшего мошенничества и разбоя, к тому же высокочтимых. Одновременно удобное и страшное слово «государственный интерес» служит представителям государств извинением при совершении любого обмана, святотатства, клятвопреступления, циничного воровства, бесстыдного грабежа и подлой измены^[618].

М.А. Бакунин отмечал, что во всех цивилизованных странах строго наказывают преступника, совратившего ребенка какими-либо средствами. Философ задавал ряд вопросов, на которые сложившаяся практика не давала однозначного ответа: неужели поднявшись в просвещенные сферы официальной деятельности преступление перестает быть таковым, неужели по отношению к сильным мира сего нет правосудия; неужели «преступление, выражающееся в погублении целых народов, держании их во тьме и

втаптывании их в грязь, не является в тысячу раз более тяжким, более возмутительным и более наказуемым, чем преступление против одного ребенка?»^[619]

Во внешней политике и дипломатии, полагал мыслитель, моральные соображения не играют никакой роли. Смысл дипломатии отнюдь не в доверии, а в подозрении, и никто лучше самих дипломатов не знает, как мало у них основания доверять друг другу^[620]. Заключаемые международные договоры не подкреплены этической санкцией: они являются материальным выражением равновесия, которое следует из взаимного антагонизма участников. Существование государства делает мир невозможным, будут только передышки, перемирия, стоит лишь государству почувствовать свою силу, оно незамедлительно нарушит равновесие в свою пользу^[621].

Вся история, начиная древностью и заканчивая современным периодом, в представлении М. А. Бакунина, - это ряд возмутительных преступлений. Предпринятое исследование практики международных отношений привело его к выводу о том, что добродетель малых государств обусловлена лишь их слабостью, а могущественные державы поддерживаются только преступлением^[622].

Обратим внимание, что саму возможность сотрудничества государств на равноправной основе М.А. Бакунин отвергал и отмечал опасность, которую для небольших государств может представлять практика независимости и национальной гордости. «Рабская услужливость по отношению к великим деспотическим державам бесконечно выгоднее. Впрочем, великие державы действуют так, что им невозможно противостоять. Если вы не повинуетесь им, они начинают угрожать вам, и угрозы их серьезны. ... Но если только вы уступите им и докажете свое

доброе расположение, они расточают перед вами самые нежные комплименты, и больше, чем комплименты»^[623].

Развивая свою мысль, М.А. Бакунин обращался к сложившейся в Европе практике оказания помощи по уголовным и гражданским делам. Он отмечал, что деятельность государств в данном направлении основывалась не столько на договоре, сколько на желании одного государства заслужить благосклонность другого, более сильного.

Так, Швейцария, несмотря на свою свободу и независимость, не могла устоять перед волей всероссийского императора. В качестве примера М.А. Бакунин приводил историю похищения детей княгини Оболенской^[624]. Суть дела заключалась в следующем. Решив воспитать своих детей в демократической простоте и любви к свободе, княгиня поселилась в Швейцарии против воли своего мужа. Это обстоятельство взволновало двор, на требование императора вернуться немедленно в Россию княгиня Оболенская ответила отказом. Тогда ее супругу князю Оболенскому было приказано вернуть семью на родину, он охотно повиновался, преследуя в том числе материальный интерес^[625]. Русский уполномоченный в Берне обратился за помощью к Федеральному Совету Швейцарской республики, в результате «неслыханный акт бюрократического насилия» свершился тихо и без всяких препятствий. Префект, мировой судья и другие должностные лица вместе с князем Оболенским отправились в жилище княгини. Очевидно, желая отличиться перед русским князем, жандармы применили силу к женщине и, не дав ей проститься с детьми, увезли их в экипаже. Картину произошедшего довершало то, что за несколько месяцев до этого события княгиня советовалась с швейцарскими юристами, подтвердившими гарантированность ее прав и свобод, недопустимость применения каких-либо

принудительных мер без надлежащего судебного решения; однако, на самом деле произошло нечто совершенно обратное^[626].

Отметим, что международное право второй половины XIX в. признавало право государственной власти вызывать своих подданных из-за границы (jus avocandi), когда найдет это нужным. Поводом к вызову могло послужить исполнение подданным воинской повинности или какой-либо другой законной обязанности, делающее необходимым его присутствие в родной стране и т.д.^[627]. Княгиня Оболенская не подчинилась требованию российских властей, однако вмешательство швейцарских властей выходило за рамки, устанавливаемые международной практикой. Так как иностранное правительство вообще не должно вмешиваться в отношения, существующие между данным государством и его подданными, то как бы ни были уважительны причины вызова, оно не обязано содействовать его исполнению^[628].

Кроме того, как указывал Ф.Ф. Мартенс, государства стремились обеспечивать в своих пределах защиту закона и суда для всех иностранцев, международное общение представляло каждому человеку право искать удовлетворения своих жизненных и законных потребностей повсюду в области международных оборотов. На этом основании государства, как члены международной ассоциации, обязаны не отказывать в покровительстве закона и местных властей ни одному лицу в пределах своей территории, какого бы государства оно ни было подданным. Этот принцип уважения человеческой личности самой по себе служит «масштабом для распознания развития гражданственности государств и взаимных их правовых отношений^[629]. Таким образом, в ситуации, рассматриваемой М.А. Бакуниным, был допущен ряд нарушений.

Мыслитель обращался также к вопросу об экстрадиции. Так, договор о выдаче, заключенный между Францией и Швейцарией, он называл западней со стороны правительства Наполеона III и актом непростительной слабости со стороны Федеративного Совета^[630]. Под предлогом преследования уголовных преступников власти получили возможность требовать выдачи всех своих врагов. Россия не стала исключением и активно пользовалась этим юридическим инструментом. Особенно упорными и энергичными были поиски С. Нечаева: царское правительство обвиняло его в убийстве и мошенничестве, скрывая политическую подоплеку^[631]. Выстроенную систему взаимодействия государств М.А. Бакунин считал неприемлемой: «Стоит только русскому правительству указать либеральным правительствам Европы на того или другого русского или польского эмигранта, как на убийцу, мошенника или вора, чтобы его ему выдали! . это лучший способ применить ко всей либеральной и цивилизованной Европе варварскую систему московского правительства»^[632]. Следует отметить, что сам М.А. Бакунин был подвергнут выдаче по требованию российских властей^[633] и не мог остаться безучастным к продолжавшейся практике.

Мыслитель считал, что основой политического бытия «наций, поглощенных, порабощенных идеей Государства», являются преступления. То, что государство не может существовать без них (не совершая, не мечтая о них, не обдумывая их исполнение), воспринималось мыслителем как аксиома. Именно на ней он основывал вывод о безусловной необходимости уничтожения государств.

М.А. Бакунин неоднократно высказывался о необходимости полного и коренного переустройства современного мира, формулировал те принципы, на основе которых возможно построение международного мира^[634].

Стремление к установлению международной свободы и справедливости и в то же время желание сохранения государств, были для М.А. Бакунина смешным противоречием и наивностью^[635].

На смену централизованным и организованным сверху вниз державам, основанным на насилии, должна была прийти свободная федерация индивидов и ассоциаций, коммун, округов, провинций и наций, объединенных согласно действительным потребностям и естественным стремлениям в единое человечество^[636]. При этом за всякой нацией, слабой или сильной, малочисленной или многочисленной, за всякой провинцией и общиной признавалось автономии и самоопределения. В этом праве, - полагал М.А. Бакунин, - все нации и общины солидарны настолько, что нельзя нарушить его относительно одной, не подвергая опасности остальных»^[637].

Анализ взглядов М.А. Бакунина позволяет сделать вывод о том, что все современные государства мыслитель делил на две группы: те, которые стремятся к завоеванию, и те, которые стремятся сохранить свою независимость. Мыслитель отрицал существование международного права как силы, способной регулировать отношения между государствами, удерживать их от нарушения принятых на себя обязательств. Никакой власти, кроме собственной, государство не признает. За пределами своих границ государство руководствуется не правом, а только своими интересами, средством решения возникающих противоречий выступает не договор, а исключительно сила. Изолированное существование государств невозможно, они оказывают друг на друга влияние. Ни о каком равенстве государств в международных отношениях не может быть и речи - есть сильные и слабые, могущественные и добродетельные.

У М.А. Бакунина мы встречаем такие выражения, как «историческое право», «право завоевания», которые у него являются синонимами

международного права, как тех норм и правил, которые регулируют взаимные отношения между государствами. Мыслитель допускал некоторую непоследовательность: отрицая саму возможность существования

международного права, он призывал к его упразднению, рассматривая это как один из принципов, обеспечивающих мир и международную справедливость.

Несмотря на очевидную утопичность предложенной концепции безгосударственного устройства, высказанные М.А. Бакуниным идеи о мире, международной справедливости, всемирном государстве сохраняют свою актуальность и сейчас. Мы не располагаем свидетельствами того, что анархист и революционер целенаправленно занимался изучением трудов ученых-международников. Его обращение к рассматриваемой проблематике было не результатом систематической исследовательской работы, а необходимостью выражения позиции по острым проблемам, волновавшим его современников.

3.3