§2. Государство как правовая корпорация

В современной юриспруденции достаточно привычным является определение понятия государства как политической организации общества, которая обладает признаками публичности, суверенности, территориалвности, налогообложением, и некоторвіми другими¹.

Это взаимоисключение не случайно, посколвку политические и правоввіе дискурсві о государстве существенно различаются. В государстве — политическом субъекте преобладает навязвівание воли (произвола) одного воле (произволу) другого, то еств государством - субъектом своим подданнвім - объекту; имеют место властеотношения - отношения господства и подчинения. В политическом государстве превалируют не субъект — субъектные, то есть правовые в собственном смысле, а субъект — объектные связи^[102][103]. В этих условиях и вовсе становится проблематичной юридическая конструкция государства¹.

В правовом государстве субъект - объектные связи уступают место субъект — субъектным связям. Это влечет признание индивидов субъектами права, а не объектами государственного воздействия (государственной опеки), что превращает их из подданных в граждан². Правоотношения складываются не только между гражданами, но и между гражданами и государством. Прежние властеотношения, отношения господства и подчинения, между государством и подданными преобразуются, меняют не только форму, но и содержание, и становятся правовыми отношениями между государством и гражданами. В правовом государстве момент властвования вытесняется моментом взаимодействия, участвовать в котором могут только субъекты права³.

Ф. В. Тарановский в конце своего сочинения, изданного в 1917 г., заметил: “Культурное развитие общества выдвигает принцип абсолютной ценности человеческой личности, признание которого совместимо только с закономерным повиновением индивида государственной власти и с обязательной

правомерностью в проявлениях последней”¹. Рассуждения автора представляют собой важный вклад по осмысливанию ограничения государственного произвола и возвышению личности в государстве. Однако и в них государство по-прежнему полагается как доминанта, как то, что изначально противостоит индивидам, которые могут посредством правовых форм лишь в большей или меньшей степени ограничить его произвол. Тоталитарный опыт XX в. побуждает пересмотреть это представление о правовом государстве. До тех пока государство является отчужденной от индивидов силой, оно не может считаться правовым в собственном смысле слова. В правовом государстве, с точки зрения современных понятий, не индивиды — первичные субъекты права, существуют для государства, а, напротив, государство как производный от них лицо создается для реализации общей воли граждан^[104][105], призвано служить им. В этом отношении государство можно рассматривать как конструкт, созданный гражданами для реализации общих целей и интересов^[106]. Для того чтобы отразить эти преобразования в понимании государства и вводится понятие “правовая корпорация”¹.

Государство — правовая корпорация есть правовой синтез, правовое единство сознаний, воль, интересов, имущества и решений (действий) его граждан. Понятие “правовая корпорация” выражает не только устройство государства, его форму, но и его правовую природу, сущность. В нем выражается другой тип социальной коммуникации, основанный не на политическом властвовании, а на признании свободы и равенства индивидов, их способности самостоятельно формировать свое социальное устройство. Правовая корпорация - это социокультурный феномен, результат длительного культурно-правового развития.

Для государственно-правовой корпорации было бы недостаточным только признание индивидов гражданами и тем самым допущение их к принятию государственных решений. К пониманию этого пришли уже юристы второй половины XIX - начала XX вв. В государственно-правовой корпорации меняется точка отсчета: ей становятся граждане, которым требуется субъект, который бы создавал и поддерживал правовое взаимодействие между ними, согласовал бы их часто разнонаправленные воли и интересы для достижения как общих, корпоративных, так и индивидуальных, личных целей^[110].

Исходя из этого цель государства — правовой корпорации - отнюдь не подчинение всех граждан единой власти государства. Правовая корпорация, во- первых, не властвует над гражданами, а, как всякий субъект права, осуществляет права и правообязанности, является субъектом правовой ответственности. Во- вторых, она, как производное от граждан лицо, создает условия, при которых становится возможным взаимодействие членов этой корпорации, согласование их воль, интересов, целей. Только посредством их совмещения достигается правовое взаимодействие и при этом не происходит отчуждения государства от граждан, превращения его в независимое от них лицо¹. В этом плане, по крайней мере, уже И. Кант достаточно четко обозначил цель правовой корпорации: не навязывание государством своей, лишь по названию общей, а по содержанию единичной, воли гражданам, не безосновательное, обусловленное субъективными причинами, возвышение одного произвола над другим, а их совмещение на основе общего критерия - закона^[111][112]. Другими словами, целью правовой корпорации является формирование общей воли - той правовой формы, в которой совмещаются, сосуществуют и реализуются воли первичных субъектов права - граждан^[113].

Такова ближайшая цель государства — правовой корпорации, цель ее повседневного, текущего существования и действования. Но у государственно­правовой корпорации есть и отдаленная цель, на достижение которой направлена цель непосредственная, - формирование правового устройства общества

Правовое общество - это общество, в котором право - основной социалвнвій регулятор, с его помощвю разрешаются все социалвнвіе конфликты, гарантируется общественная безопасноств и общественное развитие, достоинство человека, его свобода. В конечном счете это общество, в котором для индивидов правом созданві и гарантированві условия осуществления их свободы. И. Кант, характеризуя “всеобщее правовое гражданское общество”, писал, что это общество, в котором величайшая свобода сочетается с подчинением общим законам, которвіе, можно добавитв, созданві в резулвтате совмещения волв его членов и в этом смысле являются всеобщими, то еств правоввіми, законами¹. В другом месте немецкий философ отметил, что гражданское (правовое) состояние - это общество, “гарантирующее мое и твое посредством публичнвіх законов”^[114][115]. Анализируя мвісли И. Канта, С. С. Алексеев в более общем плане характеризовал правовое гражданское общество: “Не “держава”, не “страна подданнвіх монарху”, а общество граждан, свободнвіх людей с ввісоким достоинством и неотъемлемвши правами, - вот та организация жизни людей, которая призвана раскрепоститв общество, определитв и направитв его развитие в соответствии с принципами свободві”^[116].

Правовая корпорация еств идеал развития правовой государственности, в современном мире ни одно государство не может считатвся правовой корпорацией. В этом плане ее можно характер изо ватв как идеальный тип (“идеал- типическое понятие”), причем в интерпретации, имевшейся не у М. Вебера^[117],

который ввел это понятие, а у Г. Еллинека. По мнению Г. Еллинека, идеалвнвій тип имеет не толвко теоретическое, но и телеологическое значение (значение долженствования): “он еств не что-либо существующее, а долженствующее существоватв.

Из приведенных слов И. А. Илвина следует, что автор ввіделял не толвко государство — корпорацию, но и государство — учреждение. В государстве - учреждении отправнвім пунктом являются не индивиды, а государство, которое навязвівает им свою волю^[122], часто не предоставляя им правоввіх средств защитві от своего индивиду алв но го произвола. Государство — учреждение - это опекун над своими подданнвіми, оно устанавливает для них законні, управляет ими, судит

их¹. В нем формируются не субъект - субъектные связи, а субъект - объектные связи, в которых государство - субъект властно воздействует на своих подданных - объектов^[123][124].

В истории, конечно, можно найти значительно больше государственных форм, являющимися учреждениями: это и древневосточная деспотия, и средневековое государство - поместье, и новоевропейская абсолютная монархия, корпоративный характер которых подлежит большому сомнению. Вместе с тем, представляется, что государство — учреждение в изложенном понимании - это также идеальный тип. Ни в одном государстве, какова бы ни была степень ограничений и лишений прав индивидов, граждане (подданные) не являются рабами, то есть они все-таки являются субъектами, а не объектами права^[125]. Государство, по понятию, не может быть “союзом рабов”, так как государство не “прирождено” людям, а возникает на определенном этапе развития их культуры, когда в общественном сознании складывается идея государства^[126].

Н. Чичерин, “государство составляется из свободнвіх лиц для общего блага, а не из рабов для полвзві господина”¹. Причем это суждение имеет пределвную общности: оно в равной мере относится и к древним, и к современным государствам, несмотря на кардинальные различия между ними.

Таким образом, и государство — корпорация, и государство — учреждение - это идеальные типы, поэтому обнаружить их в реальности невозможно^[127][128]. Реальные государственные формы являются средними^[129][130], соединяющими признаки как учреждения, так и корпорации в различном соотношении, поэтому нельзя ограничиться ни установлением идеального, ни выяснением среднего (реального) типов при познании единичного государства. Тем не менее, можно сказать, что развитие государственности имеет вполне определенное направление при всех происходящих, подчас существенных, отклонениях, - движение от учреждения к правовой корпорации. Представляется, что именно это имел в виду И. А. Ильин, когда написал, что “государство должно насытить формы учреждения корпоративным духом”\

Участниками государства - правовой корпорации являются граждане - первичные субъекты права, для поддержания взаимодействия которых оно

существует¹. Они являются субъектами публичных прав и правообязанностей и, прежде всего, права на принятие государ ственнвіх решений. Для них государственно-правовая корпорация - это тот субъект, через которого наиболее полно и эффективно может реализоваться их свобода. Им не нужно предварительно “принадлежать государству”^[131][132], на чем в свое время настаивали В. М. Гессен и многие другие юристы, поскольку они изначально определяют его устройство и функционирование. Граждане - это субъекты прав на принятие государственных решений, то есть только они, за редкими исключениями, могут быть субъектами государственного права^[133]. Они не только подчиняются правопорядку государства, самое главное, что они участвуют в его создании, что и позволяет только их считать участниками (членами) правовой корпорации.

В политическом государстве его участниками являются подданные, которые производны от государства, которое в одностороннем порядке по своему усмотрению определяет их правовое положение. Государство первично по отношению к ним и может позволить им соучаствовать в принятии государственных решений, а может и лишить их этого права^[134], сделав выбор в пользу бюрократического управления. “Быть подданным - значит принадлежать к государству, подчиняться его правотворческой власти, определяться нормами

действующего в нем права”¹. Выражение “принадлежности к государству” симптоматично: хотя это только юридический термин, он достаточно определенно показывает, кто имеет prius в правовом смысле - государство или индивид (гражданин). В устах В. М. Гессена оно еще более удивительно, потому что этот дореволюционный юрист был последовательным сторонником концепции правового государства в дореволюционной юриспруденции^[135][136]. Но, как и в случае с позицией Ф. В. Тарановского, концептуализация правового государства В. М. Гессеном - это только попытка смирить всевластие последнего, гарантировать индивидуальную свободу, но не изменение самих оснований концепции, при котором ИНДИВИДЫ стали бы исходным пунктом, самодовлеющими лицами. Индивиду нет необходимости, вопреки мнению В. М. Гессена, сначала “принадлежать государству” и только затем становиться гражданином - субъектом права, чтобы как-то ограничить его, тем более, что “все содержание этого понятия (подданства — курсив наш.) исчерпывается одним моментом принадлежности к государству, подчиняемости его власти, определяемости его правом”^[137]. Вполне понятно, что одной из правообязанностей граждан, создающих правопорядок через государство, является обязанность подчинения ему. Но в государственно-правовой корпорации первично не подчинение правопорядку, что является определяющим для политического государства, а его создание, следствием чего является подчинение правовым нормам.

Различие подданства и гражданства, имевшее существенное значение еще в XX в., в настоящее время, как отмечают исследователи^[138], являются преодоленным. Если в конституции используются термины “подданный”, "подданство”, то это не означает, что подданные только правообязаны по отношению к государству, а государство лишь управомочено по отношению к ним. Выбор этих терминов

определяется, скорее, традицией их использования и не свидетельствует о полной, частно-правовой, зависимости индивидов от государства. Думается, в этом можно усмотреть один из индикаторов развития государственности от учреждения к правовой корпорации.

Таким образом, государство — субъект права — это, прежде всего, правовая корпорация. Это его первичная характеристика, “первая сущность”, по Аристотелю. Остальные признаки являются разворачиванием этого основного свойства, которое определяет их содержание.

Правовая корпорация выражает ограниченность действия государственного правопорядка кругом субъектов — граждан, то есть наличие гражданства юридически связывает данного индивида с государством, где бы он не находился¹. Вместе с тем государство — это и территориальная корпорация, то есть имеет место не только личное, но и пространственное действие его правопорядка. И здесь действию правопорядка подлежат не только граждане. На основании этого территориальность можно считать следующим признаком государства - субъекта права.

Иногда вместе с термином “территория” или даже вместо него используется термин “территориальное верховенство”^[139][140]. Последнее словосочетание в буквальном смысле означает господство над территорией, причем как со стороны отдельного лица (например, феодала или монарха), так и всего государства^[141], то есть территория становится объектом частного (гражданского) или публичного (административного) права. В последнем случае речь идет о так называемой публичной собственности. Однако в обоих случаях территория есть объект права, то есть она воспринимается как dominium, а не как imperium, с тем

только различием, что в первом случае территория - объект гражданского вещного права, а в другом - объект публичного вещного права. Но, по выражению Л. А. Шалланда, “территория не может быть ни частной собственностью, ни domaine public, ни domaine prive de l’Etat, иначе она перестала бы быть территорией, то есть самодовлеющим понятием, а мыслилась бы как совокупность земельных участков”¹. Таким образом, территория государства никогда не представляет собой вещь, ни частную, что вызывает меньше сомнений, ни публичную, что кажется более очевидным^[142][143].

В вопросе о территории, как и во многих других вопросах публичного права, отправными для юристов были цивилистические понятия, которые без необходимой трансформации применялись к другим отношениям. По свидетельству Ф. В. Тарановского^[144], первым, кто установил новый взгляд на территорию государства, еще до знаменитых немецких государствоведов второй половины XIX в., был российский юрист В. А. Незабитовский. Автор, в частности, отметил: “Публицисты рассматривают обыкновенно территорию, как вещь, на которую распространяет свою власть государство. Это ложная точка зрения, и мы принимаем другую. Территория - не вещь, которой владеет государство, но пространство, в пределах которого державная власть государства существует и действует. Это государственная область, округ, предел державной власти. Государство владычествует в пределах территории, но не над территорией, и территория не предмет, а предел державной власти”^[145]. В случае с dominium отношения людей опосредуются вещью, в случае с imperium этого посредника нет^[146]. C учетом этого, по мнению В. А. Незабито век ого, нужно

говорить, что государство властвует не над своей территорией, а в пределах своей территории¹’^[147][148].

Итак, территориальное верховенство непосредственно связано с государственной властью, точнее, по мнению Л. А. Шалланда, это и есть государственная власть с точки зрения ее пространственных пределов. Но правовая корпорация не властвует не только над своей территорией, но и над своими гражданами, другими лицами (индивидами и юридическими) в пределах своей территории. Государство — субъект права не властвует, что характерно для государства — политического субъекта, а осуществляет права и правообязанности, являясь субъектом правоотношений с гражданами и другими лицами. Поэтому территориальность государственно-правовой корпорации заключается не в том, что государственная власть действует в пределах некоторого пространства; речь идет о том, что в его пределах государство осуществляет свои права и правообязанности и, прежде всего, само установление правопорядка^[149].

Однако как же тогда объяснить случаи распоряжения государством своими земным, водным, а иногда и подземным, и подводным пространствами? Можно ли здесь утверждать, что государство распоряжается своей территорией? Представляется, что распоряжения в гражданско-правовом смысле здесь нет, поскольку, как отмечалось, государственная территория - это объект не

гражданского, а государственного (конституционного) права. Отчуждение государством своей территории возможно, когда по каким-то причинам оно отказвівается от того, чтобві его правопорядок действовал на данном пространстве (земном, водном, воздушном). Если, например, индивиду будет продан остров с акваторией, то это отнюдв не означает, что на этом пространстве перестанет действоватв правопорядок государства - продавца. Хотя государство утратило свое право собственности на него, оно сохранило действие своего правопорядка в пределах острова и акватории. И, наоборот, в случае купли-продажи Аляски последняя перестала бвітв территорией Российской Империи и стала территорией Соединенных Штатов Америки, соответственно, на нее стал распространятвся правопорядок данного государства.

Г. Ф. Шершеневич одним из аргументов в полвзу того, что территория не может бвітв объектом права собственности государства, считал людей, населяющих эту территорию^[150]. Однако в обсуждаемом контексте следует говорити не о населенности территории людьми, поскольку это утверждение было бы натуральным, социологическим, а не юридическим отношением к государству. В юридическом плане, то есть применительно к государству - субъекту права, слова Г. Ф. Шершеневича могут быть интерпретированы так, что граждане и другие субъекты права подлежат действию правопорядка государства, который в государственно-право вой корпорации создается и реализуется при непосредственном участии граждан.

Таким образом, территория не только не является объектом вещного (гражданского или административного) права, но в юридическом смысле даже не представляется тем пространством, в границах которого государство властвует. Будучи субъектом права, государство не властвует ни над чем и даже ни над кем.

На своей территории государство реализует свою правоспособности, прежде всего, создает правопорядок, который действует в отношении всех лиц (индивидов и юридических), находящихся в ее границах.

В связи с тем, что государство - это территориальная правовая корпорация, Л. А. Шалланд указал на разграничительную функцию территории, так как она определяет, где заканчивается правопорядок одного государства и начинается правопорядок другого, то есть рассмотрел ее значение в аспекте международного права . Но эту функцию территории можно наблюдать не только в международном, но и во внутреннем (внутригосударственном) праве, когда реализация суверенитета государства имеет ограничения, положенные ему другими субъектами права, а именно автономией (территориальной, но не персональной^[151][152]) и субъектами федерации.

Эти субъекты обладают возможн остям и к собственному, самостоятельному правотворчеству и правоприменению по заранее определенным, федерацией или государством, в составе которого имеются автономии (“автономным государством”), предметам ведения. По отношению к члену федерации эта самостоятельность, конечно, значительно больше, чем по отношению к автономии, поскольку предметы ведения субъект федерации шире и они являются государственно значимыми. Однако общая и автономиям, и субъектам федерации черта, которая имеет первостепенное значение в обсуждаемом контексте, заключается в том, что правовые нормы, создаваемые

ими по вопросам, входящим в их предметні ведения, имеют prius по отношению к правопорядкам государства, имеющего в своей составе автономии, и федерации соответственно¹.

C этой точки зрения не совсем правильно говорить о территориальном устройстве унитарного государства, не имеющего в своем составе автономий¹, поскольку правопорядок, им устанавливаемый, не встречает никаких препятствий в пределах государственной территории, то есть является единым. Так называемые административно-территориальные единицы создаются лишь для удобства управления и принимаемые местными государственными учреждениями правовые нормы являются частью единого государственного правопорядка.

Иное положение имеет место тогда, когда в границах административно- территориальных единиц образуются муниципалитеты. Муниципалитеты обладают правоспособностью, отличной от государства, по собственным предметам ведения - вопросам местного значения, следовательно, у них имеются собственные правопорядки, отличные от правопорядка государства (в союзном государстве - от правопорядков федерации и субъектов федерации).

В этом контексте возникает вопрос: можно ли считать создание местного самоуправления устроением территории государства, если местное самоуправление обособлено от него? Нужно заметить, что члены федерации и территориальные автономии также обособлены от государства, поскольку представляют собой субъектов права, не сводимых к государству, существующих вместе с ним. Различие между субъектами федерации, автономиями и муниципалитетами заключается только в содержании и объеме их предметов ведения и правоспособности: у субъектов федерации они наибольшие, а у муниципалитетов - наименьшие. Поэтому следует признать, что устроение ^[153][154]

территории государства имеется там, где в границах территории государства создаются отличные от него субъекты права, обладающие собственными правопорядком и правоприменением и, соответственно, собственными представительными и правоприменительными учреждениями. Поскольку и в унитарном (едином) государстве могут быть иные правопорядки, а именно правопорядки муниципалитетов, отличные от правопорядка унитарного государства, справедливо говорить и территориальном устройстве унитарного государства, но только тогда, когда в нем созданы муниципалитеты¹.

Таким образом, устройство территории, понятой не натурально, а юридически, то есть как пространство, в пределах которого действует определенный правопорядок, возможно не во всяком государстве. В унитарном государстве, в котором вместе с центральными имеются только местные государственные учреждения, устройство территории отсутствует, поскольку существует единый правопорядок, не создаются иные, отличные от государства, субъекты права. Местные учреждения - это те же самые государственные учреждения, только действующие на ограниченном пространстве^[155][156]. Вместе с тем, поскольку местное самоуправление весьма распространено в современных государствах, в том числе унитарных, можно утверждать, что в таких унитарных государствах^[157] территориальное устройство все же существует, если допустить,

что муниципальное устройство - это вместе с тем и государственное устройство, поскольку муниципалитеты - субъекты права, создающие свои правопорядки и собственные учреждения -учреждения местного самоуправления¹.

Исходя из этого нужно различать унитарные государства, в которых созданы муниципалитеты, и унитарные государства, в которых их нет, а имеются только местные государственные учреждения. Поскольку территориальное устройство государства - субъекта права определяется не наличием государственных учреждений, а формированием и действием правопорядка, отличного от правопорядка государства (в союзном государстве - от правопорядка федерации), постольку в унитарном государстве, в котором не образованы муниципалитеты, территориальное устройство отсутствует^[158][159].

Государство — субъект права - это не только территориальная правовая корпорация, это еще и суверенная корпорация, то есть она обладает правовым суверенитетом^[160]. Юристам не только возможно, но и необходимо осмыслить суверенитет в своих собственных, правовых, понятиях, а не заимствовать чуждые юриспруденции понятия о суверенитете из других дисциплин (социологии, политологии, философии)^[161].

Окончательно сформировавшись в сер. XVI в., суверенитет имел вполне определённое назначение - уничтожить феодальную партикулярность и объявить государство единственным лицом, осуществляющим государственную власть, то есть лишить феодалов (сюзеренов и вассалов) государственных прав, сосредоточив их только у самого государства, которое в то время, как было показано, отождествлялось с монархом. Поэтому такие признаки суверенитета, как “верховенство”, “независимость”, “полновластие” и т. п.¹, по-прежнему являются типичными для данного понятия. Более того, юристами нередко утверждается, что “на почве права идея суверенитета, как действительного верховенства власти, не может быть полностью раскрыта”^{[162][163][164]}, поэтому чаще всего суверенитет рассматривается только в политической плоскости или, au maximum, как политико-правовой объект^[165].

Однако политическое происхождение тех или иных понятий совсем не исключает возможности их юридического определения^[166]. По названным характеристикам суверенитета (верховенство, независимость и т. и.) еще ничего нельзя сказать о том, что такое суверенитет в юридическом смысле, с точки зрения юриспруденции^[167].

Суверенитет как верховенство государства (государственной власти)¹ по происхождению, действителвно, бвіл политической идеей. Однако уже Ж. Боден в своем известном сочинении дал и его правовую концептуализацию, в частности, указав на признаки верховной, то еств государственной, власти, перечислив ее права (установление законов, взимание налогов и др.)^{[168][169][170]}. Т. Гоббс также рассмотрел суверенитет через последователвное перечисление прав, принадлежащих суверену (правосудие, объявление войны и заключение мира, назначение министров, применение наказаний и др.)^[171]. Исходя из этого не совсем правильно в этом вопросе устанавливать примат политического над правовым. Несомненно, уже Ж. Боден считал необходимым юридически выразить изменчивое политическое содержание суверенитета. В начале XX в. Н. И. Палиенко ясно высказался, что в правовом государстве суверенитет может быть только правовым, а когда его пытаются определить как политическое понятие, за этим всегда скрываются те или иные политические цели^[172]. В настоящее время Н. И.

Грачев пишет о том, что “юридическая сущность суверенитета определяется как монополия на окончательные решения по наиболее важным вопросам общегосударственной жизни” и “юридически суверенитет может выражен не иначе, как посредством закрепления в конституционном законодательстве и (или) просто признания суверенных прав ..."¹.

Отправными для правового определения суверенитета могут стать размышления Г. Еллинека, поскольку Г. Еллинек одним из первых в немецкой юриспруденции провел четкое разграничение между социально-историческим, политическим и юридическим понятиями государства и стремился установить “юридическое существо суверенитета”^[173][174]. Немецкий юрист полагал суверенитет свойством государственной власти^[175]. Вместе с тем, государственная власть не имеет абсолютного характера, поскольку государство связано своим собственным правом^[176]. Причем юридическая ограниченность государственной власти - условие для образования правового понятия суверенитета^[177]. Действительно, как отмечалось, если государство не обязывается согласно создаваемому им правопорядку, то оно немедленно становится Левиафаном, который только повелевает своим подданным, у которых, в свою очередь, имеется единственная

правовая обязанность - обязанность повиновения¹. Никаких субъективных публичных правах у подданных по отношению к государству нет, государство юридически ничем не обязано перед своими подданными. В такой ситуации невозможно и понятие государства — субъекта права, поскольку государство, оказывающееся вне правопорядка, не может быть определено юридически.

Г. Еллинек считал суверенитет не только одним из свойств государственной власти, но таким свойством, отсутствие которого не лишает общественный союз государственности. Поэтому различив суверенные и несуверенные государства, Г. Еллинек окончательно определил суверенитет как “способность исключительного правового самоопределения” или, более развернуто, как “исключительную способность государственной власти давать ее властвующей воле всестороннее обязательное содержание, во всех направлениях определять собственный ее правопорядок”^[178][179].

Итак, по мнению Г. Еллинека, суверенитет есть способность исключительного правового самоопределения. Это лаконичное определение требует, с одной стороны, пояснений, с другой стороны, развития.

Во-первых, суверенитет - это не фактическая способность, это способность, являющаяся частью правоспособности государства, а именно его общей правоспособности. Но правоспособность государства, как будет выяснено позднее, - это самостоятельный признак государства - правовой корпорации. Не возникает ли здесь противоречия, так как и целое (правоспособность), и часть (суверенитет) равным образом объявляются признаками государства - субъекта права?

Думается, однако, что это кажущееся, а не реальное противоречие. Дело в том, что через правоспособность возможно описать любые признаки государства — субъекта права, в том числе и суверенитет, так как правовые нормы

управомочивает и юридически обязвівает (позитивно или негативно). Но редуцирование правового определения государства толвко к его правоспособности, то еств в конечном счете к правам и право обязанностям, не позволит в полной мере раскрвггв юридическую природу государства, так как ограничит представление о нем юридико-догматической точкой зрения и, следователвно, вне поля зрения останутся теоретико-правоввіе, то еств содержатели нвіе, признаки государства. Кроме того, суверенитет - это способность, предшествующая внутригосударственным правам и правообязанностям государства, субъектом которвіх оно может статъ толвко в резулътате его реализации^[180].

Во-вторых, исключительность суверенитета состоит в том, что его реализация осуществляется государством независимо от субъектов федерации, автономий, муниципалитетов (общин, коммун), юридических лиц гражданского и административного права. В этом, в частности, заключается своеобразие правоспособности государства по сравнению с этими лицами, которые также вправе устанавливать правопорядок, зафиксированный в их конституциях, уставах, правилах внутреннего трудового, учебного распорядка, иных локальных формах права. Но эта возможность никогда не является исключительной, так как всегда ограничена правопорядком государства, которое определяет, по каким предметам и в каком объеме эти субъекты права могут осуществлять

правотворчество¹. Другими словами, названнвіе лица не обладают суверенитетом, их правопорядок подчинен правопорядку государства, производен от него^[181][182].

Исключительность суверенитета предстает в ином свете, когда он рассматривается в отношении граждан. Государственно-правовая корпорация не может реализоватв свой суверенитет независимо от граждан, посколвку, во- первых, посредством установления и реализации правоввіх норм совмещаются единичнвіе воли граждан, то еств формируется и реализуется общая воля, а вместе с ней удовлетворяются единичнвіе интересві и цели граждан; во-вторых, без граждан государство не в состоянии реализоватв свои функции. У государства не может бвітв правопорядка, отличного от того, которвій бвіл создан при участии его граждан^[183]. Если же государство навязвівает своим гражданам решения, которвіе полагаются как “его собственные” и в этом смвісле отчужденнвіе от них^[184], то разрушается не толвко его корпоративноств, но и вообще юридическая конструкция государства. На основании этого можно утверждатв, что не толвко государство - правовая корпорация производно от граждан, но и его суверенитет производен от них. Суверенноств государства - правовой корпорации означает не то, что оно независимо от граждан, а толвко то, что правопорядок государства первенствует над правопорядками других субъектов права, в том числе субъектов федерации.

Наконец, в-третьих, и это, пожалуй, наиболее важная характеристика: суверенитет - это правовое самоопределение государства. Речь идет, в первую очередь, о правотворчестве (прежде всего, о законотворчестве) осуществляемом

государством. В свете предыдущих характеристик суверенитета это означает, что у государства еств способности к правотворчеству, то есть к созданию правопорядка, реализация которой осуществляется самостоятельно, свободно, то есть без воздействия (вмешательства) других субъектов права, но при непосредственном участии граждан.

Однако правотворчеством не исчерпывается суверенитет государства, поскольку правотворчество необходимо дополняется правоприменением, которое понимается как индивидуализация общих правовых норм, то есть норм, выраженных в законах, а также в подзаконных нормативно-правовых актов, результатом чего является индивиду аль но-правовой акт, в котором участвует не только суд, но и многочисленные исполнительные учреждения государства, причем последние - значительно чаще. Недостаточно установить правопорядок, поскольку нормы права должны реализоваться, перейти из возможности в действительность. На этом основании возможность правоприменения также составляет суверенитет государственно-правовой корпорации, которой не безразлично, реализуется или нет создаваемые ею правовые нормы.

В результате суверенитет государства юридически можно определить как способность (возможность) государства самостоятельно, без воздействия со стороны других субъектов права (субъектов федерации, автономий, муниципалитетов, юридических лиц гражданского и административного права), но в зависимости от граждан, при их содействии, создавать и применять нормы права, то есть осуществлять правотворчество и правоприменение.

Это определение можно генерализовать с опорой на известное понимание суверенитета К. Шмиттом^[185], который противопоставил его отрицанию суверенитета в теории Г. Кельзена, объявившего о тождестве государства и

правопорядка¹. На основании последнего уточнения и с учетом ранее ввісказаннвіх положений суверенитет определяется как способность государства принимать правовые решения ', в одном случае в виде правоввіх норм (правотворчество), в другом - в виде индивидуальных правовых решений (правоприменение)^[186][187].

Политическое происхождение суверенитета может вызвать сомнение в оправданности определения государства - правовой корпорации как суверенной, поскольку она не независима от своих граждан, а существует только в них и через них^[188]. Точно так же государственно-правовая корпорация не изолируется от других государств, международных организаций, а вступает во взаимодействие с ними, для чего и требуется международно-правовое регулирование. И все-таки представляется, что суверенитет - это ее необходимый признак, потому что именно он указывает на то, что правовая корпорация способна к формированию правопорядка и к его актуализации (реализации). Никакие другие субъекты (прежде всего, другие государства) не могут посягать на него. Субъекты права, возникающие в государстве - правовой корпорации, должны сообразовывать принимаемые ими правовые решения с действующим правопорядком государства, в котором выражена общая (всеобщая) правовая воля граждан, которой должны подчиняться общие воли субъектов федерации, автономий, муниципалитетов и, тем более, юридических лиц гражданского и административного права.

C этой точки зрения и если иметь в виду этимологию термина “суверенитет”, то он не представляется абсолютно удачным для обозначения данного признака государственно-правовой корпорации. Возможно, обсуждаемый

признак следует именовать способностью государства самостоятельно принимать правовые решения¹, которые имеют приоритет по отношению к правовым решениям других субъектов права, так как только в решениях государства - правовой корпорации выражается всеобщая воля. В этом плане поскольку посредством реализации суверенитета формируется правопорядок, который в правовой корпорации есть выражение общей воли, суверенитет есть основа ее целостности.

Зависимость государства — правовой корпорации от граждан приводит к выводу, что в правовой корпорации суверенитет уже не абсолютен, а ограничен теми целями, к реализации которых она стремится Уже Г. Еллинек, как отмечалось, перестал считать суверенитет обязательным признаком государства, на основании чего немецкий юрист допускал существование несуверенных государств. Вместо суверенитета автор предложил другой признак - признак самоорганизации^[189][190]. Но “свои собственные законы” создаются при участии граждан, которые при этом обязаны учитывать и действующий международный правопорядок, который имеет примат над правопорядком отдельного государства.

Государство не вправе осуществлять правовое регулирование исключительно по собственному усмотрению, пусть и при участии граждан, так как в этом международный правопорядок ставит государству границы. Поэтому ранее отмеченную исключительность суверенитета вновь следует уточнить: государство вправе свободно действовать только в этих границах', при их соблюдении, действительно, никакие другие субъекты права (прежде всего, другие государства) не вправе вторгаться в его правотворчество и правоприменение, иначе эти действия будут квалифицированы как международные правонарушения. По этой причине мысль Г. Еллинека о

суверенном государстве¹ в современных условиях требует реинтерпретации: в настоящее время вследствие приоритета международного правопорядка над государ ственнвіми право порядками эта свобода государств по созданию правоввіх норм ограничена^[191][192].

Обращает на себя внимание то, что эти проблемні были осмыслены Г. Кельзеном еще тогда, когда международное право не вступило в стадию “централизации” (термин Г. Кельзена), то есть еще не возникли международные учреждения, которые осуществляли бы правотворчество и правоприменение^[193]. Международный правопорядок налагает на государство ограничения, которые необходимо считать ограничениями его суверенитета. Таким образом, в современном мире нет абсолютно суверенных государства.

Если корпоративность государства пока представляет собой идеал развития правовой государственности^[194], то prius международного правопорядка - это уже реальность. Современные государства, конечно, могут игнорировать его, но только ценой собственной изоляции^[195], а также принудительных мер впредь до

воєнного вторжения, принятых международнвіх сообществом посредством Организации Объединённых Наций (далее - ООН)¹.

Однако в этой связи нужно иметв в виду, что идея межгосударственного взаимодействия - это тоже корпоративная идея, толвко реализованная не в государственном, а в международном праве^[196][197]. При этом И. Кант заметил, что создание “совершенного гражданского устройства зависит от проблемы установления законоосообразных внешних отношений между государствами и без решения этой последней не может быть решена’''^[198]. В этом смвісле можно ожидатв, что формирование международно-правового общения - это лишв начало иного процесса, а именно проникновения идеи субъект - субъектных связей в государственное право и постепенного утверждения примата граждан над государством как производнвім, с правовой точки зрения, от них субъектом.

Итак, при объединении всех названнвіх признаков государство — субъект права представляет собой суверенную, территориальную правовую корпорацию, целью которой является совмещение произволов граждан и других лиц для формирования общей (всеобщей) воли, через которую реализуются и единичнвіе

интересы и цели, а в более общем плане - формирование общества на правоввіх началах, то еств общества, в котором свобода индивидов признана и гарантирована правом.

Приведеннвіе характеристики государства являются содержательными, раскрвівающими сущности государства, когда оно интерпретируется как правовое государство. В этой концептуализации оно было представлено как идеальный объект, поэтому эти признаки можно считать теоретико-правовыми. Но для юриспруденции традиционным является определение субъекта права как правоспособного и дееспособного лица или, другими словами, как лица правосубъектного. Эта юридико-догматическая характеристика государства является, однако, недостаточной, вследствие своей формальности и, следовательно, не позволяет понять, что государство как субъект права есть не только по форме, но и по содержанию^1,2. Поэтому данное теоретико-правовое определение необходимо дополнить юридико-догматическим признаком - правосубъектност ь ю.

Таким образом, государство — это еще и правосубъектная корпорация. Ввиду того значения, которое данная характеристика имеет для определения субъекта права в юриспруденции, в которой даже считается привычным отождествлять субъекта права и правосубъектность, более подробное ее

исследование будет осуществлено во второй главе. В данном месте бвіло важно подчеркнуть, что признаки государства - субъекта права не исчерпываются правоспособностъю и дееспособностъю. Это только одна, юридико- догматическая, сторона государства - субъекта права.

Итак, совмещение юридико-догматического и теоретико-правового подходов к государству - субъекту права позволяет утверждать, что государство — это правосубъектная, суверенная, территориальная правовая корпорация, участниками которой являются граждане, реализующая общую (всеобщую) волю граждан и формирующая общество на правовых началах.