Формирование и развитие древней правовой культуры таджиков

Истоки культуры таджиков восходят к древности. Их формирование связано, в частности, с первыми государственными образованиями на территории исторического Таджикистана, которые осуществляли, помимо прочих, также культурно-цивилизаторскую функцию.

Опыт ранних государственных образований в областях с арийским населением, а также их соседей, был воспринят Ахеменидами (553-330 гг. до н.э.). Об Ахеменидах, истории многочисленных войн, которые они вели, и, самое главное, о правосознании и правовой культуре современного им общества нам известно гораздо больше, чем о других государственных образованиях. Влияние огромной мировой империи, созданной представителями ахеменидского престола, на современный им мир было чрезвычайно велико и оставило глубокий след в сознании деятелей культуры того времени. Весьма впечатляющую картину о поступках и деяниях царей и знати ахеменидского периода, о правовой и социальной действительности тех

дней оставил персофильски настроенный Геродот. Деяниям Кира Великого посвятил свои произведения «Анабасис Кира» (387-371 гг. до н.э.), «Киропедия» или «Воспитание Кира» (371-355 гг. до н.э.) писатель Ксенофонт. Ктесий, занимавший должность придворного врача у Ахеменидов в 415 - 398 гг. до н.э., в своей «Персидской истории» изобличал великого историка во лжи. Яркие характеристики людей и событий записали глубокий философ и писатель Плутарх и другие греческие историки и писатели. Много интересного о культурной и правовой жизни тогдашнего общества можно почерпнуть из наскальных надписей и документов другого характера и назначения.

При Ахеменидах уже существовали самостоятельная правовая система и правовой порядок, основанные на понятии «дата» («Закон царя»), нашедшем свое оформление в «Декларации Кира Великого о правах человека». Этот закон был введен не только для собственно персо-таджикского этноса, но и для всей мировой империи, народы которой принадлежали к разным культурам, исповедовали различные верования.

Декларация Кира Великого о правах человека, конечно, в полном смысле слова и по сей день не стала аксиомой, но этот манифест - явление другого порядка: он относится к кругу величайших феноменов исторического, государственно-правового, культурного, нравственного порядков. Исключительное значение фигуры Кира Великого современный мир рассматривает очень вяло. Правда, в последнее время иранские культурные круги стали уделять больше внимания образу этого древнего властителя. Но значение личности Кира Великого было в какой-то мере раскрыто ближайшей ко времени его жизни литературой, особенно

греческой. По убеждению И.М. Тронского, наиболее полную разработку образа идеального правителя, как его понимает Ксенофонт, мы находим в «Киропедии» («Воспитание Кира»). Политические и нравственные проблемы получают здесь псевдоисторическое обрамление в форме повести о жизни и деяниях Кира, основателя персидской монархии. Античное понимание «истории» было настолько широко, что могло включить в себя и это произведение, которое мы в настоящее время скорее бы причислили к жанру историко-нравоучительного романа¹.

Следует признать, что восприятие греками иранского духа, культурной структуры, политики и всего, что связано с этими понятиями, носило много аффективного, эмоционального. Упорно увлеченные междоусобицами на политической подоплёке, греческие «общества» - города-государства были застигнуты врасплох персами. Гораздо позже, уже при Александре Македонском, Плутарх описывал состояние нищих на своей родине греков и македонян: «Македоняне тогда впервые научились ценить золото, серебро, женщин, вкусили прелесть варварского образа жизни и, точно псы, почуявшие след, торопились разыскать и захватить все богатства персов»^[247][248].

державы» - Кир Великий, который говорил: «Кто не хочет сам себе добра, того следует понуждать делать добро другим; а быть правителем недостоин тот, кто сам не лучше управляемых»¹.

Декларация прав человека была провозглашена Киром Великим в 539 г. до н.э. (глиняный цилиндр с текстом манифеста был обнаружен в 1879 г.). Наследники Куруша, насколько известно, шли по стопам своего предшественника. Один из них, не менее деятельный, чем Куруш, Дариюш Великий, которого греки именовали Дарием, мыслил в том же направлении, что и Куруш Великий. Так, с наскальной надписи, оставленной им на Накш-е Рустам, звучит его голос: «Когда Ахура Мазда увидел эту землю в состоянии смятения, тогда он передал ее в мои руки, сделал меня царем. Я - царь. По воле Ахура Мазды я ее (землю - Э.Н.) поставил на место». Действительно, «царю Дарию» удалось поставить «на место» огромную часть подвластной ему земли. Идеи Кира упорно внедрялись в жизнь. Это обстоятельство ещё в прошлом веке было отмечено в научной литературе. И.П. Вейнберг справедливо заметил, что «Великими строителями были Ахемениды, которые считали грандиозное строительство, охватившее всю их державу, строительство дворцов и храмов, крепостей и дорог, организацию парадизов выражением и проявлением предначертанной им Ахура-Маздой миссии по упорядочению мира.

Стоит серьезно задуматься над замеченным И.П. Вейнбергом понятием «парадиз», лишь земные параметры которого приметил ученый, оставив без внимания его макрокосмическое значение: в замыслах ахеменидских преобразователей мира - «нового порядка» - присутствует идея благоустройства Земли по замыслу Творца. Живое ещё творение древности арийской культуры, понятие «фирдавс» (фирдоус) - это райский сад божьего мира, в мировой литературе известный как парадиз. В земной же политике

Ахеменидов ученый П. Бриан зафиксировал три функции по строительству парадизов в качестве резиденций сатрапов (шатрпанов; нов. Shahrban - Э.Н.), которые были политическими и административными центрами сатрапий, «образцами процветающего земледелия и садоводства», служили хозяйственной и экономической политике властей, являлись «идеологическими витринами» ахеменидской державы и идеологии, в рамках которой царь рассматривался как залог порядка, обеспечивающий развитие и процветание производства, особенно земледельческого, обустройство безопасной и спокойной жизни для всех подданных мировой державы¹.

Кир, подчинивший своей власти огромное количество племен и народов, представлял себе, что удержать эту разношерстную массу только силой оружия будет труднейшей задачей для организаторов империи, или мирового царства. Такого опыта у человечества в то время еще не было. Ксенофонт же писал о личности Кира в следующих выражениях: «Кир был царем рассудительным, щедрым и милостивым. Обладая гением царствования, в то же время он был сосредоточием разума и достоинств мудреца. В нем сошлись в единство мудрость, справедливость, разум и царственность. Он стремился поднять свое царство в зенит величия. Его щедрость превосходила его величие и великолепие. Девизом своим он избрал служение роду человеческому. Добрый нрав и справедливость, защита угнетенных и восстановление прав пострадавших, скромность и задушевность, приветливость и терпеливость были свойственны его ментальности.

Отзывы современников и близких ко времени жизни Кира поколений историков и писателей покоренных народов со всей очевидностью говорят о том, что искренность и чистота его помыслов были услышаны древним миром. Но древний мир был слишком разнообразен по уровню

самоосознания, ментальности, мировосприятия, общей культуры. Историческая, художественно-историческая литература на языке греков древности и позднейших веков даёт полное представление о состоянии эллинистических номов, городов-государств в тот исторический период, когда к ним стали являться посланцы ахеменидской администрации, требуя «землю и воду», что значило признать власть «великого царя», и впредь считать себя под властью, но одновременно и под защитой и попечением Ахеменидов, царем которых был Кир Великий.

Мир, расстилавшийся перед взором Кира, был далек от того вида, чтобы можно было его считать обителью разумных существ. Весьма соблазнительно взглянуть на одну из частей этого шаткого мира, взглянуть глазами греческих же интеллектуалов. Так, на каждой странице истории Геродота мы ощущаем следы аффективного отношения человечества к бытию, к основам собственного существования. Геродот, который одобрял политику ахеменидской администрации в городах с греческим населением, отзывается о тех событиях в следующих словах: «В этом году персы не предпринимали больше враждебных действий против ионян, кроме уже упомянутых. Напротив, в этот год произошли вот какие весьма выгодные ионянам события. Артафрен, сатрап Сард, приказал прислать к нему предводителей ионийских городов и заставил их заключить между собой договоры: споры должны разрешаться впредь мирным путем, грабить и разорять друг друга городам [было запрещено]. Сатрап заставил ионийские города принять это. Затем Сатрап приказал произвести обмер их земли парсангами¹. После обмера он назначил каждому городу подать, которую они всегда с того времени неизменно выплачивают до сего дня [в таком размере], как установил Артафрен.

Чтобы исключить сомнения в верности слов древнего историка, можно обратиться к словам Кира о политике, избранной им для содержания великой державы. «Все жители Вавилона, а также все народы стран Шумера, Аккада, в том числе царевичи и предводители, пали ниц перед ним (Киром), радуясь тому, что царем стал он. Они со сияющими ликами целовали его ноги, с ликованием восхваляли его, радуясь тому, что царство досталось ему. Они восхваляли его как предводителя, с помощью которого из когтей смерти вырвались и достигли [очага] жизни, избавились от всех напастей и несчастий, пожелали ему счастья, воздали хвалу его имени». «Я - Куруш, царь всей земли, великий царь, законный царь, царь Вавилона, Шумера, Аккада, царь четырех сторон всего мира. Когда я, как друг, вошел в Вавилон., я стремился к торжеству мира, . я отменил барщину, противную интересам населения, я оказал помощь семействам, дома которых были разрушены, разрешил все их жалобы»^[256].

К большому сожалению, цилиндр с ценным документом частично разрушен, что исключает возможность чтения текста. Но то, что сохранилось от «Указа» Кира Великого, свидетельствует о существенном сдвиге в социально-политическом сознании новых «устроителей» жизни на земле. Сопоставительное восприятие идей и позиций в правовом разрезе со всей очевидностью показывает, что Курушовская философия преобразования социальных отношений, политической организации международных отношений представляла собой новую ступень развития социального сознания. Поэтому в декларативных выражениях, которые мы читаем в тексте «Кировского цилиндра», не хватает лишь детализации идейных постулатов.

Еще при жизни Кир Великий был принят за «сверхчеловека». Эта идея нашла свое развитие в образах царей - Дария, и особенно Ксеркса, который, согласно лидийцу Ксанфу, объявил себя «спасителем» мира от зла и смут,

устанавливающим в мире новый порядок¹. Сущность этого явления ведома очень узкому кругу специалистов. Иначе говоря, особенность умонастроения определенного исторического периода широкой огласки не получила.

Книга Геродота предстает перед нами как прямая иллюстрация распространения новой идеи в мире вокруг ахеменидской державы, ее противоборства со старыми представлениями о международных отношениях. Архаичные представления о свободе, праве и самоопределении препятствовали развитию человечества как единого организма. Однажды Кир высказался по этому поводу достаточно четко «спартанскому глашатаю»: «Я не страшусь людей, у которых посреди города есть определенное место, куда собирается народ, обманывая друг друга и давая ложные клятвы. Если я останусь жив, то им придется толковать не о делах ионян, а о своих собственных»^[257][258].

Ахеменидская администрация особого внимания не обращала на общественные формы отношений, распространенные среди греков, если они им не мешали исполнять свои функции. Так, Геродот пишет: «А Мардоний между тем плыл вдоль побережья Азии и достиг Ионии. Здесь-то и произошло нечто такое, что я назову самым поразительным событием для тех эллинов, которые не желали верить, будто Отан предложил семи персам ввести демократию в Персии*. И действительно, Мардоний низложил всех ионийских тиранов и установил в городах демократическое правление». ^[259] А упомянутый выше поступок Артафрена, сатрапа Сард, указывает на то, что он строго придерживался линии, которую Кир Великий начертал в своем указе.

«Новый порядок» ахеменидской политики расколол греческий мир. Разумная в целом политика в духе предначертаний Кира Великого работала на установление «нового порядка». Ионийские города очень скоро почувствовали выгоду от мира, дарованного им Артафреном, и необременительных податей, установленными царскими властями. Это привело к тому, что в этих городах возобладали персофильские настроения.

Конечно, в подавлении «племенного сознания» греческого типа нельзя было избежать жестких методов политической «интеграции», о которой идет речь. Это обстоятельство зависело от многих факторов, к которым можно отнести существование разногласий в восприятии идеи «нового порядка», не совсем корректную реакцию организаторов «интеграционных» процессов. К последнему блоку «некорректных» моментов следует отнести «персидскую спесь», которая выражалась в жесткостях иных сатрапов в случаях сдерживания выступлений «антиинтеграционных» сил в формах восстаний. Мы уже цитировали Плутарха, приводившего слова Кира Великого о личности правителя. И следует признать, что осуществление идей великого царя требовало именно того уровня ментальности, которым обладал и он сам, и сильные политические деятели, шедшие вослед за Киром Великим. Но нельзя же от всех политиков и правителей тех времен ожидать качеств, которыми были одарены Кир и его последователи. В качестве иллюстрации обратимся к случаю о милетском восстании.

Ахеменидские военачальники обратились к ионийским тиранам с призывом помочь избежать кровопролития: «Попробуйте склонить ваших сограждан к измене остальным союзникам. Сообщите им это и скажите, что им вовсе не грозит наказание за мятеж: персы не предадут огню ни храмы богов, ни их частное имущество и будут обращаться с ними, как и прежде, милостиво. А если они все же не пойдут на измену, но попытают счастья в битве, то пригрозите им тем, что их ожидает на самом деле. Ведь в случае

поражения они сами будут проданы в рабство, сыновей их мы оскопим, дочерей уведем в Бактры, а их родную землю отдадим другим»¹.

Мятежникам это предложение было передано, но те отвергали его. Их поступок в русском переводе «Истории» назван как «бессмысленная гордость», но в комментариях мы прочли, что Геродот тот отказ назвал «тупым упрямством», что говорит о солидарности историка с данным предложением администрации царя. Правовая природа последовавших действий персидских военачальников с позиций современной юридической мысли, естественно, никак не оправдывается, ибо она затрагивает не просто боевые действия противоположных сторон, но жизнь и судьбы людей. Несговорчивые мятежники, как и следовало ожидать, были разбиты. Милет, правда, после долгой осады, был захвачен. Жители были обращены в рабство. Но царь Дарий Великий по своим политическим и ментальным качествам был близок к Киру. Геродот этот эпизод завершает такими «оптимистическими» словами: «Захваченных в плен милетян персы затем повели в Сузы. Царь Дарий, впрочем, не причинил им больше никакого зла. Он поселил их у так называемого Красного моря в городе Ампе; мимо этого города протекает река Тигр при впадении в море. В Милетской же области персы взяли себе самый город и окрестную равнину, а горную местность отдали во владение карийцам из Педас»^[260][261].

Но здесь важно то, что показывает реакцию греческих кругов на происходившее, важны нюансы, которые сумел передать Геродот. Очень грустно, что «в Милете теперь уже не было больше милетян. На Самосе же зажиточные граждане вовсе не одобряли образа действий своих военачальников по отношению к персам»^[262]. Не менее «поучительному» наказанию были подвергнуты и ионяне, когда те решили оказать сопротивление войскам царя.

Междоусобицы, племенное сознание, социальные конфликты среди греков часто прорывали законные, религиозные и традиционные барьеры и приносили большие бедствия всем. Геродот красочно описывает случай, когда обездоленные эгинцы восстали против «толстых» или «жирных». Поражение беднякам обошлось очень дорого: «Богатые эгинцы одолели тогда (простой) народ. Ведь тогда они захватили в плен живыми 700 человек из народа и предали казни. Одному из пленников удалось вырваться из оков и бежать к портику святилища Деметры Фесмофоры. Ухватившись за дверное кольцо, он крепко держался. Преследователи, несмотря на все усилия, не могли оттащить его. Тогда они отрубили руки несчастному и увели на казнь. А руки его, словно приросшие к дверному кольцу, продолжали висеть.* Вот как свирепствовали эгинцы против своих же сограждан! По прибытии афинян на 70 кораблях произошло морское сражение. Эгинцы были разбиты и, как и прежде, (сона) обратились за помощью к аргосцам. . Около 1000 добровольцев . прибыло (на остров). Большинство этих добровольцев не вернулось домой: их перебили афиняне на Эгине»¹.

В таких случаях царские военачальники наказывали виновников безжалостно, дабы устрашить и успокоить население подвластных земель. В частности Геродот пишет об одном из таких страшных эпизодов: «Тогда-то персидские военачальники показали, что их угрозы ионянам, когда те стояли враждебным станом против них, не были пустыми словами. В завоеванных городах персы, выбрав наиболее красивых мальчиков, вырезали у них половые органы и обращали в евнухов, а самых миловидных девушек уводили в плен к царю. Так они поступали и предавали огню города вместе со святилищами богов»^[263][264].

Тем не менее Геродот главную часть вины перекладывает на тех, кто путь мятежей, перспективы которых неясны, считает выходом из положения.

Историк в оценке ситуации занимает позицию, не требующую глубокого анализа. Свои симпатии Геродот отдает персам. Он пишет: «Эти невзгоды постигли Элладу отчасти по вине персов, отчасти же по вине главных эллинских городов, боровшихся за первенство»¹.

К временам царствования Ахеменидов, как и следовало ожидать, у каждого цивилизовавшегося этноса сложился особый социально­политический менталитет. Не имея возможности подробно изложить это явление, можно сослаться на опыт исторической литературы того периода. Геродот в одной из своих «миниатюр» раскрывает очень важный момент для межэтнических отношений времен ирано-греческих взаимоотношений. Когда Ксеркс вел свои войска на Элладу, между ним и Демаратом, выполнявшим функции советника царя, происходит разговор, при котором тот намечает важный ментальный момент жителя Эллады. «Бедность в Элладе существовала с незапамятных времен, тогда как доблесть приобретена врожденной мудростью и суровыми законами. И этой-то доблестью Эллада спасается от бедности и тирании. Я воздаю, конечно, хвалу всем эллинам, живущим в дорийских областях. Однако то, что я хочу теперь тебе поведать, относится не ко всем им, но только к лакедемонянам. Прежде всего, они никогда не примут твоих условий, которые несут Элладе рабство. Затем они будут сражаться с тобой, даже если все прочие эллины перейдут на твою сторону. Что же до их численности, то не спрашивай, сколько у них боеспособных воинов. Ведь если их выйдет в поход только тысяча или около того, то все равно они будут сражаться!»^[265][266].

Дальнейшие события показали, что Демарат был прав, и что идеи Кира Великого воспринимаются не всегда с «воодушевлением». Но не только факты перехода греческих городов и племен к царю, но и тон, заданный этому процессу, убеждают в том, что примирение греков с завоевателями происходило по доброй воле. Подтвердим это положение на фактах.

Так, передавая настроения, господствовавшие в греческом мире во время похода Ксеркса, историк пишет: «О походе царя говорили, будто он направлен только против Афин, на самом же деле персы шли против всей Эллады. Эллины уже давно знали об этом по слухам, но не могли объединиться для совместных действий. Некоторые из них уже дали персидскому царю (в знак покорности) землю и воду и поэтому полагали, что варвары не причинят им вреда. Те же, которые этого не сделали, жили в великом страхе. Большинство эллинских городов вообще не желало воевать, но открыто сочувствовало персам»¹.

Далее Геродот высказывает собственное мнение о происходивших тогда событиях, но его последние слова в изложенном тексте говорят о многом. Создается впечатление, что историк сам сочувствует персам, в чем его и обвиняли. Но такие чувства и настроения в то время были обычным явлением. Проперсидские партии и партии независимости существовали почти во всех греческих городах. Земледельческая аристократия, возглавлявшая общины Фессалии, Беотии, Локриды, выступала за признание власти царя. Интерес к сотрудничеству тоже играл свою роль. Так, группы, заинтересованные в торговле с большим царством, также держались персидской ориентации. Дельфийский храм был общеэллинским святилищем, но дельфийское жречество во время греко-персидских войн решительно стало на сторону персов. Примечательно, что к антиперсидской партии принадлежали малоземельные крестьяне и ремесленники. Побудительной причиной этому служило опасение потерять влияние в государстве, если победят персы. «А покинутые эллинами фессалийцы откровенно и без колебания перешли на сторону персов и оказали царю на войне весьма ценные услуги».^[267][268] Многие области Эллады оставались верны царю и тогда, когда Афины и Спарта сколотили сильный союз против персов.

«Фессалия, - сообщает Плутарх, - присоединилась к царю, и все области вплоть до Беотии были на стороне персов».¹

В нашем распоряжении имеется немало и других сведений, свидетельствующих о примечательных началах во взаимоотношениях на огромной территории Евразийского континента и северной Африки. Ещё в те далёкие времена находилось немало людей, желавших объединить усилия для преобразования жизни на земле по-разумному. Поэтому мы верим словам Геродота, которыми и завершим изложение наших соображений о «Манифесте» Кира Великого по правам человека: «А если сказать откровенно, то другие города только потому держались в стороне от общего дела, что сочувствовали персам»^[269][270].

Данный Манифест был неотъемлемой частью древней правовой системы и компонентом правовой культуры. По словам отечественных исследователей, «декларация великого Кира должна занять свое достойнейшее место в ряду международно-правовых актов как начало становления принципа прав и свобод человека»^[271].

В произведениях греческих историков содержится много фактов, характеризующих уровень правовой культуры времен Ахеменидов, в частности, уровень правового сознания отдельных представителей царствующего дома. Так, по описанию Геродота, когда царь Дарий назначает некоего Отана начальником войск Приморского края, историк обращается к семейной легенде персонажа: «Отец этого Отана - Сисамн был одним из царских судей. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис велел его казнить и содрать кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из нее ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло [такими ремнями], Камбис назначил судьей вместо Сисамна, которого казнил

и велел затем содрать кожу, его сына, повелев ему напомнить, на каком кресле восседая, он судит. Этот-то Отан, который должен был судить на таком кресле, стал тогда преемником Мегабаза в звании главного военачальника»¹.

Религиозно-этические основы маздаизма, глубоко укоренившиеся в сознании человека эпохи Ахеменидов, создали слаженную регулятивную систему социально-этических и нравственных отношений. Так, «о том, что им запрещено делать, персы даже и не говорят. Нет для них ничего более позорного, как лгать, а затем делать долги. Последнее - по многим другим причинам, а особенно потому, что должник, по их мнению, неизбежно должен лгать»^[272][273], - одобрительно замечает Геродот.

Примечательным документом, отражающим уровень правосознания, роль политической элиты в формировании правовой культуры, является наскальная надпись величайшего организатора «нового порядка», создателя слаженной правовой и хозяйственной действительности своей эпохи - Дария Великого. Известная в научной литературе под знаком NR6 «Накши- Рустамская надпись» гласит: «По воле Ахура Мазды я - такого нрава, что для правдивого я - друг, а для несправедливого я - недруг. Не таково мое желание, чтобы слабый терпел несправедливость ради сильного, но и не таково мое желание, чтобы сильный терпел несправедливость ради слабого. Мое желание - справедливость. Лживому человеку я не друг. Я не вспыльчив. Когда я во гневе, я твердо держу это в своей душе, я твердо властвую над собой. Человеку, который содействует мне, я воздаю в меру причиненного им вреда. У меня нет желания, чтобы человек вредил, и нет желания, чтобы, если он навредил, он не был бы наказан»^[274].

В Бехистунской надписи Дарий предупреждает того, кто наследует ему, остерегаться от drauga (лжи) и строжайше наказывать лжецов¹. В этом наказании Дарий явно исходит из маздаистского представления о разрушительной, разлагающей силе лжи, исходящей от демона тьмы и смерти - Анхра-Манью, непримиримого врага Бога добра, света и жизни, Ахура-Мазды. Как известно, потом этим наследником явился сын Дария - Ксеркс, великий царь-воин, который, по примеру отца, оставил содержательную надпись о «дэвах»^[275][276]. Ксеркс усмирил страны империи, в которых происходили восстания, и «порядок восстановил» в них. Затем он в этих странах разрушил капища дэвов и издал запрет: «дэвы не должны почитаться». «Где раньше почитались, - гласит его указ, - там и Ахура-Мазду почитал, и именно через право (атра), (т.е.) через священный огонь (барасман)». В свою очередь Ксеркс наставляет того, кому уготовано занять престол великого царя, следовать тем законам, «которые Ахура-Мазда установил». В этом случае он будет счастливым при жизни и правым в смерти.

Примечательным представляется сообщение Плутарха о том, что впервые в кодексе наказаний Артаксеркс, сын Ксеркса, «распорядился, чтобы в наказание за поступок какого-нибудь вельможи не бичевать тело и вырывать волосы виновному, а бичевать сброшенное им платье и вырывать нити из снятой с него тиары»^[277].

Из нижеследующего эпизода истории Геродота становится очевидным, что даже самые своенравные правители ахеменидской эпохи остерегались перейти границы, определенные законами. «Камбис, - пишет историк, - воспылал страстью к одной из своих сестер и задумал взять ее в жены хотя бы вопреки обычаю. Для этого царь созвал царских судей и спросил, нет ли закона, разрешающего по желанию вступать в брак с сестрами. А царские

судьи - это знатные персы - выбирались [на эту должность] пожизненно или пока их не уличат в каком-либо беззаконии. . Судьи отвечали: . нет такого закона, разрешающего брак с сестрой, но есть, конечно, другой закон, который позволяет царю делать все, что ему угодно»¹. Камбис, конечно, достиг своей цели, но пример из его жизни показывает, что законодательство периода правления Ахеменидов охватывало и семейное право.

С принятием Ахеменидами маздаизма в качестве государственной религии эта философско-этическая система распространилась далеко за пределами иранских этнических границ. По утверждению А. Шишова, маздаизм получил затем чрезвычайно важное значение как в истории Ирана, так и вообще в истории человеческой мысли; охватив собою предшествующие формы религии, он добавил новую идею - идею антагонизма двух начал, добра и зла^[278][279]. Основа основ учения Заратустры - закон Аша - персонификация незыблемого правопорядка, на котором зиждется всеблагое, благодаря законотворчеству персо-таджикского общества той эпохи еще долгие столетия помогал людям упорядочить свою повседневную жизнь, соразмерять собственные интересы и поступки с интересами других членов общества, с их поступками. «Недрёманное око» космического контроля всегда держало человека в рамках самоконтроля. Человек, рождавшийся в среде, в которой господствовал закон Аша, впитывал его веления как обычные регулятивные нормы традиционной правовой и общей культуры.^[280]

Следует заметить, что наблюдательный ум Геродота уловил одно важное обстоятельство в истории правовой культуры: «Этот народ постепенно распространял свое влияние, сначала непосредственно, а затем с помощью других народов»^[281]. Одно из самых грандиозных «влияний» персов на другие народы заключается в передаче идеи о рае и аде, придавшей

сакрализованным традиционным правовым культурам многих народов решительную действенность. Дарий I и его сын Ксеркс, выступавшие организаторами «нового порядка», эту идею впитывали сами и внушали другим. Поэтому Геродот не грешит против истины, когда пишет о мерах Артафрена, сатрапа Сард, по наведению порядка в ионийских городах. Это, как мы выше заметили, внушал сам Кир Великий. Возможно, поэтому «большинство эллинских городов вообще не желало воевать, но открыто сочувствовало персам».^[282]

Война с македонцами Ахеменидами была проиграна, но правовая культура, сформировавшаяся в недрах общества той эпохи, была передана по наследству другим поколениям иранцев. Самые существенные идеи этой правовой культуры составили идейную платформу последующих государственных образований иранских народов.

История вторжения греко-македонских завоевателей во главе с Александром Македонским хорошо известна. Так же хорошо известна судьба ирано-среднеазиатской ахеменидской державы. Александр Македонский, захвативший престол Ахеменидов, процарствовал недолго и умер в 323 г. до н.э. Но и этого краткого времени достаточно, чтобы заметить, что великий воин испытывал непомерные затруднения в этико-нравственных вопросах. По отдельным эпизодам из жизнеописаний, в частности Плутарха, можно сделать вывод, что личность Александра не подчиняется тем духовным, нравственно-этическим и культурно-правовым регулятивным нормам, которые эффективно функционировали в деятельности ахеменидских монархов, освященные теистической философией маздаизма. В одной из своих миниатюр Плутарх рассказывает: «Увидев большую статую Ксеркса, опрокинутую толпой, беспорядочно стекавшейся в царский дворец, Александр остановился и, обратившись к статуе, как к живому человеку, сказал: «Оставить ли тебя лежать здесь за то, что ты пошел войной на греков,

или поднять тебя за величие духа и доблесть, проявленные тобой в других делах?» Простояв долгое время в раздумье, Александр молча отошёл»¹.

Стоит заметить, что вторжение Александра в Азию не несет в себе той космической или планетарной идеи представителей ахеменидских царей - объединить человечество, упорядочить течение жизни во всей Вселенной. Александр и его окружение на захваченное царство смотрят, как на чужое. В этом отношении характерна другая миниатюра Плутарха, содержание которой живо иллюстрирует поведенческую психологию царя и его окружения. Куртизанка Таида предложила поджечь дворец Ксеркса: «Пусть говорят люди, что женщины, сопровождающие Александра, сумели отомстить персам за Грецию лучше, чем знаменитые предводители войска и флота». Слова эти были встречены гулом одобрения и громкими рукоплесканиями. Побуждаемый упорными настояниями друзей, Александр вскочил с места и с венком на голове и с факелом в руке пошел впереди всех. Последовавшие за ним шумной толпой окружили царский дворец, сюда же с великой радостью сбежались, неся в руках факелы, и другие македоняне, узнавшие о происшедшем. . Так рассказывают об этом некоторые, другие же утверждают, будто поджог дворца был здраво обдуман заранее. Но все сходятся в одном: Александр вскоре одумался и приказал потушить огонь»^[283][284].

Обрисованная ситуация происходила стихийно, не строилась на злом умысле и не имеет под собой трезвой мировоззренческой концепции. Это говорит о ее случайности, о хаотической основе многих таких же случайностей, которые сплошь и рядом разрушают правовые системы, и по своей сути - регрессивны. Государственные же образования, возникшие на завоеванных фалангами Александра землях, вскоре распались, а на их месте образовались мощные государства - Парфянское, Сасанидское, возродившие государственно-правовые традиции, духовно-культурные ценности древних

таджиков, обогащенные научно-философскими, культурно-правовыми достижениями эллинского мира.

Формы культурного обмена были различными. Завоевавшие политическую независимость парфяне к 256 г. до н.э. создали мощное государство, в котором к власти пришли Аршакиды, над которыми Плутарх посмеивался, называя их родившимися от милетских и ионийских гетер¹.

При рассмотрении таджикской традиционной правовой культуры перед исследователем встает вопрос о понятии фарр-и кийан - божественной правовой благодати, ниспосылаемой избраннику Ахура Мазды. Это понятие в культурологическом исследовании В.Г. Луконина переведено на русский язык как «царская удача».^[285][286] На самом же деле, это понятие имеет более глубокое значение. Тот, кого не осеняла эта «божья благодать», не имел права занимать трон персо-таджикских царей - кави.Поэтому каждый раз, когда в традициях престолонаследия возникает проблема, встает и необходимость доказательства своего права на престолонаследие. Когда кто- либо нарушал эту правовую норму, то ухищрялся создавать или генеалогическую цепь, или же легенду, доказывающую его право на причастность к правящему клану. В легендах и сказках «фарр-и кийан» имеет различные проявления, но чаще всего иллюстрируется в виде птицы, которая называется «хома», «морг-и бахт». Этот царственный символ воссиял над головой первого мифического царя, Хушанга, как об этом сказано в «Зам- яште» Авесты. Над головой Фаридуна, убившего змееносного Заххака и отнявшего у него трон отцов, всегда парила «хома» - птица счастья.

Такая правовая легенда понадобилась Арташиру Папакану - основателю самого мощного, после Ахеменидской державы, государственного образования на Сасанидских территориях с иранским населением.

Окончательное падение Парфянского государства и возникновение Сасанидского государства произошло в 226 г. н. э. По всё ещё не

установленной причине Арташир Папакан старался доказать, что царская власть ниспослана ему Ахура-Маздой. В позднесасанидском романе «Карнамаг-и Арташир-и Папакан» («Книга деяний Арташира Папакана») рассказывается, что когда Арташир бежал из плена Ардавана - царя Парфии, на крупе его лошади оказалась эта «царская благодать» в виде овцы.¹ Этим актом доказывается не только право Арташира на престол Ардавана, но и легитимность сасанидского правления.

В период правления Сасанидов происходят сложные процессы перехода от рабовладельческих отношений к феодальным. По мнению Р.В. Кинжалова и В.Г. Луконина, «страна нуждалась экономически и политически в сильной центральной власти. За эту централизацию, в противовес раздробленности одряхлевшей Парфии, и боролся Арташир, провозглашая себя преемником великой державы Ахеменидов и продолжателем их дела»^[287][288]. Идеологические ориентиры в какой-то степени делали Сасанидов подражателями свершений своих великих предшественников. По этой же причине государственной религией сасанидского Ирана было провозглашено основанное на древних местных культах учение маздаизма. Новый Иран очень нуждался в поддержке религиозного культа, ибо религия по-прежнему играла роль основного элемента в системе правокультурной регуляции общественных отношений. Исходя из этого, задача по кодификации «Авесты» была поручена магупату Картиру - главному жрецу Ахура-Мазды, религиозному деятелю времен Варахрана II (276-293).

Если бы сохранились все сочинения времен Сасанидов, то мы могли бы получить полную картину о правовой культуре того времени. Несмотря на это, сохранившаяся часть сочинения под названием «Матагдан-и хазар датестан» («Книга тысячи судебных решений»), изданная в 1901 году в Бомбее, представляет культурный интерес. «Существование юридических

сочинений в сасанидское время доказывается и сирийской обработкой такого кодекса, принадлежащей митрополиту Ишобухту и сделанной для нужд христиан».¹ Богатое содержание этого судебника говорит в пользу того, что его создатели воспользовались не только опытом собственной юридической мысли, но и достижениями правовых культур народов, с которыми иранское общество имело контакты. Судебник дает любопытные данные об общественных и имущественных отношениях, о правовых взаимоотношениях супругов. Из этого судебника мы получаем информацию о том, что объектами права являются и рабы, что хотя семья была полигамной, но в действительности уже существовала моногамия.

По мере усиления государства Сасанидов происходило усложнение управленческой системы и, следовательно, социальных отношений. Так, «при Арташире I в списках его придворных перечислено лишь тридцать вельмож, а при Шапуре I их стало уже более семидесяти. Упоминаются новые придворные должности, такие, как хранитель царской казны, конюший ('hwrpt), распорядитель царской охоты (nhCyrpt), виночерпий (mdkd’r), меченосец (spsyl’l), глава астрологов и предсказателей, тюремщик, палач, царский привратник и др.»^[289][290].

Государственно-правовые отношения в сасанидском государстве признавались весьма важной отраслью внутренней политики. Поэтому, по всей видимости, правители этого государства обращали настойчивое внимание на утверждение своей божественной миссии. Это положение находит свое подтверждение, по крайней мере, в двух культурно-правовых тенденциях:

1. Огромное влияние правителей на утверждение своих прав через психологически эффективное воздействие наскальной монументальной скульптуры, в произведениях которой сасанидские цари и Ахура Мазда общаются непосредственно, царь непосредственно получает из рук

«верховного судьи» символ царской власти, как это изображено на наскальном рельефе III в. Накш-и Раджаб.

2. Попытки обновления и подкрепления основ религиозного сознания общества. Историк Мас’уди приписывает Арташиру I такие слова, обращенные к своему сыну Шапуру: «Знай, что вера и царствование - братья, и не могут существовать друг без друга. Вера - это основа царства, и царство защищает веру»^[291]. Поэтому более углубленное внимание к религиозной борьбе в недрах общества сасанидской эпохи, возможно, откроет нам смысл многих событий не только в области идеологии, но и в политическом отношении.

Главный маг - магупат Картир, считавшийся и религиозным наставником царя, опирался на огромную мощь духовного и материального достояния страны. Он же исполнял функции верховного судьи государства. Молодой и гонимый пророк Мани - реформатор зороастризма - был идейным противником Картира. Своим постулатом веры в единого бога под разными именами он притягивал к себе многие слои верующих различных конфессий. Эти личности стали выразителями идеологической борьбы, явно означавшей, что «неподвижный» зороастризм слишком долго осенял традиционную правовую культуру и теперь нуждается в коррективах, которые бы выражали дух нового времени. Поэтому манихейство приобрело характер «религиозного протестантизма» как в Иране, так и за его пределами, стало знаменем многочисленных народных выступлений против «зла в мире», против гнета слабых со стороны сильных. Такое состояние общественной жизни не способствовало стремлению сасанидских царей создать устойчивое, долговечное государство. «О том, насколько напряженной была эта борьба, свидетельствует хотя бы тот факт, что в сасанидском Иране получили большое распространение литературные произведения, в которых

выдающиеся религиозные деятели государства доказывали преимущества сильной централизованной власти перед раздробленностью»¹.

Просуществовав 425 лет почти в постоянной конфронтации с византийской империей, с одной стороны, и с кочевыми племенами, с другой стороны, сасанидский Иран истощил свои духовные и материальные ресурсы, и в 651 г. потерпел поражение от третьей силы, - восходящей и идеологически сплоченной мировой империи - Арабского халифата. Но некоторые земли сасанидского Ирана еще оказывали сопротивление завоевателям вплоть до начала VIII в., а Дейлем, Гур и Кабул до конца сохранили свою независимость.

2.2.