§3. Доминанты духовности и системообразующие идеи российской правовой культуры

Своеобразие российской духовности заключено в базовом сочетании ре­лигиозности и моральности.

Религиозность в российской культуре характеризуется высокой эстетико­эмоциональной настроенностью, склонностью к экстатической сосредоточен­ности на веровании и самоотверженности.

426 ценностью в вере. Эта установка была синтезирована в идею соборности . Она повседневно и исторически воспроизводится в мышлении и ощущении хариз­матической и мессианской предназначенности русского народа. В отличие от ветхозаветной изначальной богоизбранности еврейского народа, как способно­го блюсти договор, данная призванность покоится на убежденности, что рус­ский человек должен за весь мир потрудиться и весь этот мир перетерпеть. Рос­сийская религиозность связана с ориентацией на абсолютные, идеальные ценности². Но максимализм религиозных установок вовсе не означает непри­миримости, веронетерпим ости. Этот религиозный максимализм направлен на самого русского человека, делающего из него страстотерпца. Российская рели­гиозность также связана с осознанием возвышенности непрактичного ума, с надобностью в отстраненности от бренности земных благ и обращенности к благам высшего порядка, к безгреховности, к спасению, к вечной жизни и т.п³.

В российской религиозности можно заметить черты, присущие и запад­ноевропейской, и восточной религиозности, но, тем не менее, она качественно отличается от обеих названных культурных форм. Это отличие состоит в ярко выраженной и традиционно культивируемой моральности. В этом компоненте российская духовность также имеет существенные отличия от моральное™ в

¹См.: Бердяев Н.А. Творчество и объективация. Минск, 2000, Гулыга А.В. Русская идея и ее гворцы. M., 1995; Ильин И.А. О сущности правосознания.

ⁱСм.: Альбов АЛ. Проблема правового идеала в русской философии права. СПб., 1998; Анучрриев Е.А., Лесная Л.В. Российский менталитет как социально-политический и духовный феномен // Социально-политический журнал 1997. №№ 3-4; Вышеславцев Б.П. Этика преоб­раженного эроса. M., 1994; Гиренок Ф. Пато-логия русского ума (Картография дословности) M., 1998; Головкин Р.Б. Современное право России в системе религиозно-традиционного ре­гулирования. Владимир, 1998; Игумен Вениамин (Новик). Актуальные проблемы российско­го православного церковного сознания // Вопросы философии. 1999. №2, Касьянова К.А. О русском национальном характере M., 1994, Новгородцев П.И. Сочинения. M., 1995; Франк С.Л. Духовные основы общества M., 1993.

^λ Cm.: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. M., 1991; Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. M., 1989; Кантор В.К. В поисках лично­сти; опыт русской классики. M., 1994; Лихачев Д.С. О национальном характере русских // Вопросы философии, 1990. №4, Соловьев В.С. Оправдание добра. Соч. в 2-х томах. Т.2. M., 1990; Федотов Г.Л. Судьба и грехи России. В 2-х тт. M., 1992 и др.

427 других культурах. Моральность Китая, как мы видели, носит ритуализованныЙ и секуляризованный характер; моральность Запада сориентирована на практи­ческие цели, а не на самодостаточность определенного рода поведения; она имеет ярко выраженный индивидуалистический и рационализированный ха­рактер. Российская духовность в целом моралистична^[121].

Смысл российской моральности заключен в следующем. Во-первых, в восприятии социальной реальности преобладает пассивно-критическое, иро­нично-скептическое отношение. Характерной тенденцией в массовой морали являются смиренность и терпимость.

428 российской моральности характерна разорванность между идеально-моральной и нравственно-обычной сторонами жизни, не просто естественное несоответст­вие идеальности и реальности, а ярко выраженный и настойчиво воспроизво­димый параллелизм функционирования высокой моральной идеологии и доста­точно грубых и жестоких нравов. Многие исследователи отмечают противоречивость характера русского народа, сочетание в нем возвышенности, одухотворенности, смиренности, долготерпения с жестокостью, забитостью, убогостью (во всем богатстве значений этого понятия)^[122]. Наконец, в-шестых, российская моральность носит ярко выраженный религиозный характер. В ней проявлено не просто самодовление идеального долженствования, но все основ­ные моральные проблемы, в том числе, и проблемы авторитета уребований, от­ветственности, вины, справедливости и т.д., пропитаны религиозным чувством, верой в божественность земного бытия человека, в богоугодность его нравст­венности.

Конечно, в условиях гипертрофии государства политическое сознание гакже не может не быть одной из духовных доминант. Но на Западе политич­ность связана с секуляризированной рациональностью и спекулятивным фило­софствованием, а в России - с морально-религиозной доминантой, что ведет, с эдной стороны, к неприятию и моральному осуждению политики, а с другой - к сервильности, к отказу от права и свободы. Правосознание выражает это со­стояние в полной мере: аксиомой его является всесилие государства и бессилие

429 подлинного права¹.

Наиболее точно и полно специфику российской правовой культуры вы­ражают идеи правды, милости, служения, страдания. Их религиозно­нравственный характер совершенно очевиден, интуитивно понятен. И только помня о религиозно-нравственной доминанте правовой культуры, можно пра­вильно раскрыть содержание этих системообразующих идей.

Идея правды есть отражение включенности познавания - в том числе и юридического - в более широкий процесс схватывания подлинности явления, не столько рационального, сколько морального постижения жизни², В идее правды выражена негативная установка на безличную, так называемую объек­тивную истину; в ней зафиксировано противопоставление таким истинам, ко­торые безотносительны к нравственному пониманию. Определяющим значени- гм такого понимания является душевно-духовное проникновение в человека и, как следствие, снисхождение к человеку, прощение его неразумности, иску­шенности. Идея правды выражает нравственную установку на противостояние юридическому, безлико-внешнему бытию людей. Правда является выражением, : одной стороны, ориентации на некое должное правовое состояние, а с другой

См. по данному вопросу: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. M., 2000; Бердяев Ч.А. Истоки и смысл русского коммунизма. M., 1990; Величко А.М. Государственные идеалы ’осени и Запада: параллели правовых культур. СПб., 1999; Венгеров А.Б Патология государ- JTBeHHOCTH // Общественные науки и современность.

См.: Альбов А.П. Проблемы права и нравственности в классической немецкой и русской философии права конца XIX- начала XX веков СПб., 1999; Богдасаров В.Ю. Права человека J Российской империи: вопросы истории отечественной правовой мысли. Ставрополь, 1996; Зайниязов П.С. Правосознание и российский правовой менталитет // Правоведение. 2000. V⅛2; Бердяев ILA.Свободный народ // Родина. 1990. №1, Валицкий А. Нравственность и пра- ю В теориях русских либералов конца XIX - начала XX в. //Вопросы философии. 1991. №8; Зьннеславиев Б.П. Этика преображенного эроса. M., 1994; Гиренок Ф. Пато-логия русского 'ма (Картография дословности). M., 1998, Давыдов Ю.Н. Этика любви и метафизика своево- 1ия. M., 1982; Драма российского закона. M., 1996, Кулыгин В.В. От Пути Прави к Русской Іравде: этапы правогенеза восточнославянского этноса//Правоведение. 1999. №4; Сикевич LB.Национальное самосознание русских M , 1996

430

стороны, предстает как страдательное правовое состояние человека, в силу принципиального несовпадения реального и должного.

Идея правды и дедуцируемая из нее идея подлинности права выражает не практическую, а идейную оправданность полной отчужденности от закона. В ней воплощены и смирение, и надежда. Идея правды представляет собой рос­сийский вариант закрепления духовной установки на противостояние государ­ства и гражданского общества, а точнее - на противостояние государства и об­щины (или общества и общины).

Правовая справедливость, в свете идеи правды, предстает не равной ме­рой воздаяния за одинаковые деяния, а такой оценкой, в которой выражена и утверждена индивидуальность человека и его деяния. Идея правды, таким обра­том, компенсирует фактическую растворен ность человека в общественном це­лом.

C правдой самым непосредственным образом связана идея милости'. Она является логическим следствием религиозно-нравственного понимания спра­ведливости, ее итогом и целью. Милосердность права проистекает из мораль­ной насыщенности правосознания.

Идея милости не могла не развиться в российском правосознании, ибо отдельный человек, низведенный до минимума, человек, одаренный правом, а не обладающий им (посему это право может быть и отнято у него в любой мо­мент), человек, сдавленный условиями жизни, а значит, фактически лишенный іначительной доли реальной социальной ответственности за свои деяния, за :вой образ жизни, - этот человек, тем не менее, не перестает быть носителем

См., например: Бердяев Н. Судьба России. M., 1990; Бибпхнн В.В. Закон русской истории // Вопросы философии. 1998. №7, Валицкий А. Россия // Вопросы философии. 1990. №8; Гире- юк Ф. Пато-логия русского ума (Картография дословности). M., 1998; Демидов А.И Идея правового государства в русской философии права // Право. Власть, Законность. 1997, №8; Исаев И.А. История России: правовые традиции M., 1995; Кавелин К.Д. Наш умственный строй. Статьи по философии русской истории и культуры. M., 1989; Лихачев Д.С. О нацио- зальном характере русских // Вопросы философии. 1990. №4, Наклеушев Е. О милосердии и справедливости, жестокости и потакании // Континент. 1995. №5; Панченко А.М, О русской зстории и культуре, СПб , 2000; Cendepoe В.А. Унижение и достоинство человека //Вопросы философии. 1998. №7.

431 гипертрофированного чувства виновности, часто не окупаемой никаким нака­занием. Поэтому нет у человека иного пути избежать непосильности, мучи­тельности наказания, чем милость.

C правовой справедливостью в русской культуре сопряжено не признание вины и смирение перед наказанием, а снятие вины, ее прощение. Если для ев­ропейца (как утверждал Гегель¹), наказание есть право преступника, то в кон­тексте российского правосознания, скорее, милость есть право преступника.

Идея милости воспроизводится в контексте чисто российского комплекса сервильности^[123][124], ненавидящего раболепия перед властью, привычной принижен­ности, распластанное™ перед ней. Но одновременно это и постоянная готов­ность переступить грань дозволенного, пренебречь законом, предписанием^[125].

Идея милоста находится в полной гармонии с патриархальными, патер­налистскими общественными отаошениями, с культавацией монархического сознания (И.А. Ильин^[126]); она обусловлена признанием подданное™, как бы от­данное™ на волю государя, судьи, чиновника - кого угодно, если тот обладает властью и силой. Милость является закономерным следствием произвола и, в то же время, означает надежду на благородный произвол, выражает нравствен­но-религиозную веру в произвол. Идея милости освящает правовой произвол и примиряет человека с фактическим бесправием, требует от него смирения.

Категория милости, милосердия является основной в российской фило­софии права. Философия права у нас, по преимуществу, оказывается филосо­фией милосердия.

432

По-иному выражает историко-культурный факт растворенности человека

& жизни социального целого, факт зависимости его судьбы от давления обще­ственного фатума идея служения'. В ней на нравственно-религиозной основе осуществлено примирение человека с второстепенностью его прав в сравнении с обязанностями, с их несущественностью, зыбкостью, декларативностью. Идея

¹ служения является целеустановкой правосознания, связанной с внутренней on- ∣

равданностью мизерности индивидуального интереса; она выражает органич­ность и неразрывность связи человека с другими людьми, с обществом; она j фиксирует ценность подчинения человека общественному целому, призван- ность человека воспроизвести в своем единичном бытии его гармонию. В кон­тексте православного сознания идея служения утверждает готовность к жерт­венности в общественном деле. Русская художественная классика неизменно обращалась к идее служения и жертвенности как к центральным для русского человека, смысложизненным проблемам. Особенно ярко эта тема представлена в творчестве Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.

Как следствие, правовая ответственность не замыкается на конкретном деянии, а приобретает глобальный, нравственно-непреложный характер, явля­ется полуфатальным-полудобровольны м принятием человеком мучения^[127][128]. В

433 предельно общем, мировоззренческом смысле мучение есть следствие болез­ненного восприятия любой реальности как того, что не соответствует желаемо­му, должному, обязательному в возвышенном понимании. Отсюда — прямой путь к формированию интеллигентских установок, проникнутых глубоким страданием от сознания собственной вины за реальность и состраданием к на­роду. В предельном выражении это приводит к такому неприятию условий жизни, когда возможен только взрыв, бунт. Но это - крайность, в принципе чу­ждая правовому контексту страдательности, мучительности.

Как правовая идея, мучение непосредственно смыкается с мыслью об от­ветственности, вине и наказании. Ответственность, наказание по-русски - это не право преступника, а кара, нравственное возмездие, мучительство (так ха­рактеризовал право, лишенное милости, Ф. Карпов, русский дипломат и мыс­литель XVI в). Сколько бы мы ни говорили о гуманности, справедливости, на­правленности наказания на исправление, воспитание и т.п., в российской практике всегда проблема наказания фактически была зациклена на страдание и понуждала человека к страданию, призывала к готовности тяжело внутренне работать. Она всегда сводилась к сверхусилию в противостоянии жестокости обстоятельств и навязанности неблагоприятной среды. Это сверхобязывание нравственной высоты в человеке фактически мало кто способен принять и вы­держать.

Идея мучения (мучительства, мученичества, страстотерпия, страдания), несомненно, одна из системообразующих идей российской правовой культуры. Эна компенсирует правовой произвол приданием ему смысла душеспасения. Правовая сфера, именно в силу нравственной неполноценности, воспринимает­ся как сфера насилия, зыбкая почва под ногами безвластного человека, как сфе- эа его придавливания и его страдательности. Обойти ее нет возможности, жить J ней невозможно, не страдая. Культура, в которой право неотрывно от силы, 'де право есть лишь форма силового давления власти, - такая культура воспро- ізводит правовую сферу жизни, в основном, как форму социального мучения іеловека.

434

Идея мучения столь существенна в российском правосознании не оттого, что в России чрезвычайно развита репрессивная сторона права. Все другие пра­вовые культуры, особенно в традиционных обществах, мало чем отличаются в этом моменте друг от друга. Данная идея в российской правовой культуре су­щественна оттого, что развитие этой стороны права стимулируется присущим русскому человеку универсализукнцим нравственным восприятием правовой жизни.