§ 45. ЦИФРОВЫЕ СВЕДЕНИЯ О ТЮРЕМНОМ НАСЕЛЕНИИ ЗА ВТОРУЮ ПОЛОВИНУ ХѴІІІ ВЕКА И НАЧАЛО XIX ВЕКА
При характеристике фактического состояния мест лишения свободы большое значение имеет тюремная статистика. Цифровые сведения о количестве тюрем разного наименования и об их населении выявляют место этого средства борьбы с преступностью в царской России.
Но учет тюрем и тюремного населения1Н. Варадинов. История министерства внутренних дел, ч. II. кн. 2, СПб., 1826, стр. 89 и 149.
Рнс. 34. Ручные и ножные колодки и цепи.
Народная картинка половины ХѴІІІ в. на коллекции Ровннско* го в Муаее изобразительных искусств в Москве*
Рис. 35. План гражданского тюремного замка, построенного н губернском городе Казани в 1823 году. Сочинен во исполнение словесного приказания его превосходительства господина тайного советника, сенатора, управляющего Казанскою губерниею на правах генерал- губернатора и кавалера Владимира Юрьевича Соймонова, с показанием на оном вновь прибавленной к сему замку части земли для распространения двора тюремного и построенной на оном для больных арестантов больницы.
Описан не и л а п а: А — каменный двухвтажный корпус, где содержатся обоего пола арестанты; Б — ворота и при них: 1) солдатская караульня, 2) покой для дежурного офицера, 3) лестница в антресоли, 4) в антресолях над семи воротами имеет помещение смотритель дамка. С—баня, 5) сени, 6) водогрейня, 7) раздевальный покой, 8) мыльня. Д — башня, Е — ограда каменная тюремного замка. I — чистый двор. 1! — вновь прибавочное место для распространения тюремного двора и на оном: больница для страждущих арестантов, а в оной: 9) сени, 10) комната для больных мужского пола, 11) для женщин, 12) кухня для приготовления пищи для больных арестантов.
13) лестница наверх. 14) нужное место. К — сломанная часть старой стены.Подлинный план хранится в Государственном историческом муаее в Москве.
в России и в других странах начался повсюду поздно, так как он является довольно трудным делом, требующим для своего осуществления целого ряда условий и в том числе наличия сложного административного аппарата.
Имеющиеся у меня сведения по статистике тюремного населения в России за вторую половину XVIII века носят совершенно случайный характер и относятся большей частью к тюрьмам столиц. Несмотря на такой их характер, они представляют некоторый интерес, а потому я счел небесполезным воспроизвести здесь цифры о тюремном населении, приведенные разными авторами за разные годы XVIII столетия. Так, в 1755 году в каторжной тюрьме в Рогервике содержалось до 1000 арестантов. По сообщению прокурора Сенату 1767 года, очень неравномерно были распределены арестанты в местах заключения Москвы, где в трех казармах магистрата содержалось всего 19 человек, а в других местах была «превеликая теснота» и скопилось до 300 человек ссыльных.
На 18 марта 1788 г. в петербургском тюремном замке было 133 арестанта. При посещении Коксом в 1778 году московского тюремного замка он определил наличие 25 отдельных камер с 25—30 арестантами в каждой, в долговой тюрьме— 37 человек, в военной тюрьме — 48 солдат, а Говард в 1781 году— 130 солдат. В башне Новгорода Кокс нашел восемь арестантов. Он сообщил цифру 1600—2000 арестантов, ежегодно поступавших в каторжные тюрьмы Нерчинска. Говард, осматривавший русские тюрьмы через три года после Кокса, в 1781 году, нашел в петербургской пригородной тюрьме в день своего посещения 80 арестантов, размещенных по камерам от 6 до 25 человек, а в кронштадтской тюрьме — 250 человек, размещенных по 10—20 человек в каждой камере, но он же находил и более высокие цифры заключенных в одну камеру.
Державин при осмотре в 1785 году тюрьмы в Тамбове нашел здесь в условиях страшного переполнения 150 человек, но число заключенных доходило и до 200.
В самом конце XVIII века в уездной арестантской при городничестве содержалось от 30 до 60 человек, переполнявших камеру.В начале XIX века делались попытки регулярного собирания статистических сведений, по крайней мере, по некоторым местам лишения свободы. Наиболее ранние сведения этого рода попались мне по Москве за 1802 год. Московский губернатор еженедельно представлял царю «ведомость об арестантах и колодниках, содержавшихся по московским присутственным ме
стам». Ведомость была составлена по программе, включавшей в себя указания: а) отчетного периода, б) числа оставшихся в местах заключения к началу недели, в) числа прибывших за неделю, г) числа выбывших за тот же срок и д) числа оставшихся к концу недели. Кроме того, ведомость содержала в себе эти сведения по каждому судебному или присутственному месту отдельно.
Ниже я воспроизвожу в виде примера ведомость, с указанием количества заключенных, оставшихся к концу отчетной недели за период с 30 августа по 7 сентября.
Эта ведомость дана по различным присутственным местам *.
ОСТАВАЛОСЬ АРЕСТАНТОВ И КОЛОДНИКОВ В ПРИСУТСТВЕННЫХ МЕСТАХ НА 7 СЕНТЯБРЯ 1802 ГОДА
Из ведомости не видно, указаны ли в ней обвиняемые или осужденные или те и другие. Совершенно отсутствует упоминание тюремного замка и острога. Вероятнее всего, указанные цифры относятся к обвиняемым по неоконченным делам.
Сходные таблицы о той же Москве нам попались за 1806 год. Сведения продолжали представляться каждую неделю, но не по отдельным присутственным местам, а по всем вместе. Я привожу на выбор сведения за последнюю неделю девяти месяцев.
1 ЦГИА в Ленинграде. № 241. Донесения губернаторов с ведомостями об арестантах и колодниках 1802 г.
ВЕДОМОСТЬ
О СОДЕРЖАВШИХСЯ ПО МОСКОВСКИМ ПРИСУТСТВЕННЫМ МЕСТАМ АРЕСТАНТАХ И КОЛОДНИКАХ ЗА 1806 ГОД ’
Цифры еженедельно прибывавших арестантов и ежеиеде\ьно выбывавших более или менее сходны между собою.
Они кажутся небольшими, но не надо забывать, что они охватывают лишь одну неделю, а годовое число прибывших должно быть увеличено в 52 раза. Следовательно, за год вновь поступало приблизительно 5000—7000 человек.Но для нас были бы интереснее сведения, которые знакомили бы нас с цифрами заключенных на пространстве если не всей России, то большей ее части. Наиболее ранние такие сведения, не появлявшиеся до настоящего времени в печати, относятся к 1820 году. В этом году циркуляр министерства внутренних дел по департаменту полиции от 23 сентября предписал всем губернаторам представлять по особой форме ежегодно статистические сведения о местах заключения, зависевших от гражданского ведомства. Предписывалось представить эти сведения и за 1820 год. Конечно, места заключения не были подготовлены к исполнению этого циркуляра, а тюремная статистика делала свои первые шаги. Поэтому представленные цифровые материалы в некоторых случаях явно ошибочны. Иногда число арестантов, содержавшихся в течение отчетного года, было меньше, чем число суток, проведенных ими в том же году
1 ЦГИА в Ленинграде, № 36, Мин. внутр, дел. Департ. полиц. 1806 г. Донесения о делах и колодниках.
в тюрьмах. Нередко цифры о количестве суток, проведенных в тюрьмах, совсем не указаны. Ведомость содержит также сведения о стоимости содержания арестантов за отчетный год и особую графу с указанием числа пересыльных.
Несмотря на указанные недостатки, эта первая ведомость имеет для нас тот интерес, что дает возможность получить более общее представление о размерах тюремного населения в России за 1820 год *. Впрочем, из присланных от губернаторов ведомостей департамент полиции не сделал общей сводной ведомости, и нам пришлось самим выполнить эту работу. Так как статистические сведения были даны по 344 городам, то воспроизведение здесь целиком такой обширной ведомости заняло бы слишком много места, поэтому мы ограничиваемся выработкой особой таблицы, с указанием количества тюрем различной населенности.
Губернские и уездные города, перечисленные в количестве 344, расположены на всем пространстве Европейской России, Прибалтийского края и Сибири. Однако в таблице отсутствуют сведения о тюрьмах обеих столиц и некоторых других городов. В громадном большинстве случаев сведения относятся к тюрьмам уездных городов и только в 30 случаях — к губернским. Уездные города, по которым присланы сведения, входят в пределы этих 30 губерний. В число 30 губернских городов вошли почти все северные (Петрозаводск, Архангельск. Вятка. Пермь и др.), много южных и западных, часть центральных, несколько поволжских, сибирские, а также Ревель и Рига из Прибалтийского края.
Мы подсчитали количество городов, в которых число арестантов за год не превышало 50. а также установили следующие другие группы тюрем по степени их населенности: от 51 до 100. от 101 до 200, от 201 до 300, от 301 до 500, от 501 до 1000, от 1001 до 3000 (см. таблицу).
КОЛИЧЕСТВО ГОРОДОВ
С РАЗЛИЧНЫМ ТЮРЕМНЫМ НАСЕЛЕНИЕМ В 1820 ГОДУ
1ЦГИА в Ленинграде, № 139. Дело по циркулярному предписанию гражданским губернаторам о доставлении ежегодно ведомостей по циркуляру мин. внутр, дел, департ. полиц., 23 сентября 1820 г.
Из таблицы видно, что в одной трети всех городов население тюрем за год не превышало 50 человек. Оно иногда спускалось даже до цифры .менее десяти. На втором месте идут тюрьмы с населением от 51 до 100 арестантов; такие тюрьмы оказались в 75 городах.
Подчеркиваю, что в то время как вышеприведенные ведомости по Москве относились к содержавшимся по московским присутственным местам, ведомость 1820 года относится к содержавшимся в местах заключения гражданского ведомства. Мы видели, что в перечне присутственных мест не было ни тюремного замка, ни острога, но были перечислены палата уголовного суда, уездный суд и т. д. Неизвестно, относятся ли приведенные цифры к тем заключенным, которые содержались при названных присутственных местах или только числились за ними, находясь в остроге или тюремном замке.
Ведомость 1820 года определенно говорит о содержащихся в местах заключения и дает основание предполагать, что речь идет о тюремных замках и острогах. Однако с полной определенностью этого нельзя утверждать, так как в небольших городах и местечках тюрем не существовало и арестанты содержались при тех учреждениях, которые разбирали их дело. Конечно, там, где цифры заключенных более крупные, они даны о заключенных в тюрьмах. Свыше тысячи арестантов оказалось в Минске, Чернигове, Каменец- Подольске, Перми, Риге, Иркутске, Ярославле, Курске и т. д..Мы говорили, что эти ведомости содержат особую графу с указанием числа арестантов, пересылавшихся в другие места. Цифры таких пересыльных по отдельным городам еще более разнообразны и колеблются в пределах от нескольких единиц до 5000 человек. Самые крупные цифры приходятся на сибирские города и на города по пути ссылки на окраины. Так, например, число пересыльных в местах заключения Екатеринбурга было 5652, в Перми — 4320, в Тюмени — 4090.
Количество суток, проведенных арестантами в местах заключения, зависело, с одной стороны, от числа заключенных, а с другой — от продолжительности их пребывания в тюрьмах в течение 1820 года. Последний фактор играл особую роль, так как волокита была обычным явлением и рассмотрение дел арестованных очень затягивалось. Указания числа дней, проведенных в тюрьмах, не дано по отношению ко всем заключенным, ибо пересыльные сюда не вошли. Мы произвели исчисления средней продолжительности пребывания арестантов по губернским и уездным городам. При общем числе арестантов 51 198 и при общем количестве 2 184 378 суток их пребывания в тюрьмах средняя продолжительность тюремного заключения в 1820 году
оказалась 43 суток. В губернских тюрьмах на каждого арестанта в среднем пришлось по 28 суток (22 355 арестантов и 627 000 суток заточения), а в уездных— 54 (28 843 арестанта и 1 557 278 суток). Итак, продвижение арестанта через губернские тюрьмы шло скорее, чем через уездные.
Помещенные здесь цифры, взятые мною из неопубликованных источников и относящиеся к 1802, 1806 и 1820 гг., дали нам некоторое представление о численности тюремного населения в России или отдельных ее городах и о времени, проведенном в местах заключения. Эти цифры представляют для нас интерес по тем ранним годам, к которым они относятся. Но у нас остается неразрешенным другой вопрос, связанный с тюремной статистикой, а именно, о тех преступлениях и проступках, за совершение которых попадали в места заключения обвиняемые и осужденные. Наиболее ранний год. за который можно дать некоторые сведения и такого характера,— 1829 год. В это время еще не опубликовывалось отчетов министерства юстиции. Если вспомнить, что только с 1833 года был введен в действие Свод законов, а до этого времени действовали «Уложение царя Алексея Михайловича», «воинские артикулы» и отдельные указы, то следует признать особенно интересными всякие цифровые указания о составе заключенных по преступлениям за такой сравнительно ранний год. Я взял эти сведения из отчета Попечительного о тюрьмах общества за указанный год, где помещены различные таблицы, из которых мы получаем не только интересные, но иногда совсем неожиданные сведения. Было бы излишне воспроизводить эти таблицы здесь целиком, но извлечение из них необходимо.
Так, в течение 1829 года в петербургской городской тюрьме всего содержалось 3858 мужчин и 685 женщин. Самая крупная цифра приходится на группу, которая названа в таблице пересыльной: 917 мужчин и 401 женщина. На следующем месте стоит группа заключенных, содержавшихся за кражу,— 683 мужчины и 106 женщин. Третье место занимают содержавшиеся за долги — 312 мужчин и 36 женщин. Нарушение правил паспортной системы со всеми ее строгостями дало несколько групп заключенных, а именно: 215 человек обоего пола содержались за неимение паспорта, за его утрату и пр., 145 человек обвинялись за побеги и 114 за бродяжничество.
Некоторые наименования граф преступлений останавливают на себе наше внимание своей необычностью. Так, трое мужчин содержались в тюрьме за то, что долго не были на исповеди; двенадцать человек — за покушение на самоубийство; два человека — за незаконную женитьбу; три человека — за непови
новение родителям; одиннадцать человек — за «отыскание вольностей и несправедливые жалобы».
Наряду с преступлением незаконной продажи вина (корчемство) в таблицу попадает малопонятное для последующего времени преступление «порча вина», т. е. подмесь в вино посторонних жидкостей (фальсификация). Число содержавшихся за эти преступления достигло крупной цифры — 91 человек.
Под своды петербургской городской тюрьмы в ее переполненные камеры попадали и просто за «дурное поведение» — 22 человека обоего пола, «за распутную жизнь» — 14 мужчин и 14 женщин.
За неповиновение помещикам содержались в этой тюрьме девять мужчин и одна женщина, но главная масса крепостных, которых лишали свободы по воле их помещиков, попадала в съезжие дома, и за 1829 год их было направлено туда 3358 человек.
Кроме указанной крупной цифры содержавшихся за кражу, были заключены в тюрьму и за другие имущественные преступления: за грабеж — 32 мужчины, за мошенничество — столько же, за растрату— 13. Вероятно, сюда же надо отнести неопределенную, расплывчатую графу «фальшивые поступки разного рода»—76 человек.
Что касается преступлений против личности, то число содержавшихся за эти преступления было невелико: 17 мужчин и пять женщин; за отравление — две женщины и за увечье — 17 мужчин.
В таблице имеется графа о содержавшихся «по секрету и за неизвестные преступления» — 49 мужчин: «за злоупотребление по службе и растрату казенных вещей» содержалось десять мужчин и «за распространение сект» — двое мужчин.
Приведенные цифры не имеют безусловной достоверности и являются показателями лишь до некоторой степени. Неизвестно, насколько полно и точно собирались эти цифры. В некоторых случаях они расходятся, и иногда значительно, с цифрами другой таблицы того же отчета.
Для получения более полного представления о составе тюремного населения в Петербурге приведем некоторые цифры из таблиц того же отчета, относящихся к другим местам заключения столицы.
Так, например, в том же 1829 году в работном доме к началу года состояло 78 арестантов, поступило в году 292 и выбыло 272 человека. Главную массу населения работного дома составляли представители неимущего класса, которым не под силу оказался платеж податей: к началу года их было 49 и
в течение года поступило 152 человека. За кражу в течение года поступило 122 человека. Число поступивших за другие проступки очень невелико, всего 18 человек. Таким образом, мы можем сделать вывод, что население этого дома составлялось почти исключительно из двух групп — неплательщиков податей и воров.
В смирительном доме к началу 1829 года содержалось в Петербурге всего 109 человек, из которых 63 мужчины и 46 женщин. Прибыло же з году 1268 человек, из которых 886 мужчин и 382 женщины. Число выбывших почти равняется числу прибывших.
Рассматриваемый нами отчет сообщает цифры и относительно съезжих домов и управы благочиния, где задерживались, с одной стороны, по обвинению в преступлениях, а с другой — нарушители «благочиния» за так называемые полицейские проступки. Таких съезжих домов в Петербурге было 13 при 13 полицейских частях города.
Часть нарушителей «благочиния», арестованных за маловажные поступки (как, например, пьянство, буйство, шум, драки), задерживалась некоторое время в этих домах и затем отпускалась. Другая часть направлялась в управу благочиния, которая часть дел разрешала сама, а прочие дела направляла по подсудности.
Во всех 13 съезжих домах за 1829 год перебывало около 22 000 человек. Почти половина, а именно 12 382 человека, была арестована за пьянство. На втором месте идут жертвы барского произвола: за грубость «против своих владельцев» содержалось 3358 человек, за буйство было задержано 2656 человек, за бродяжничество— 2033 человека и крепостных «беглых, пойманных и возвращенных по принадлежности» — 1458 человек.
Из съезжих домов в управу благочиния было передано мужского пола 3634 и женского 860 человек.
Из таблицы отчета видно, что при петербургской управе благочиния содержались главным образом «за кражу и мошенничество» (1626 человек), «за неимение паспортов, просрочку их и побег» (1126 человек), «пьянство и дурное поведение» (709 челозек). «бродяжничество и прошение милостыни» (635 человек), «за фальшивые поступки» (181 человек). Содержалось также несколько человек по обвинению в тяжелых преступлениях. Бросается в глаза цифра арестованных крепостных за жалобы на их владельцев (19 человек).
Приведенные нами цифры имеют двоякий интерес. С одной стороны, они знакомят нас с составом населения мест заключения
Петербурга, а с другой — дают нам некоторое представление о столичной преступности того времени.
Относительно населения мест заключения Москвы отчет дает сведения, с одной стороны, о численности этого населения, а с другой — о преступности арестованных, но лишь по некоторым местам заключения. За 1829 год в Москве в губернском замке было к началу года 469 человек обоего пола, а поступило 2526 человек. В съезжих домах при 20 частях города к началу года оставалось десять человек и поступило обоего пола 11 556 человек, из них женщин 2337 человек, в смирительном и работном домах к началу года было 314 человек, а поступило 754 человека обоего пола.
Состав населения московского губернского тюремного замка по преступности соответствует в основном уже известному нам распределению по преступлениям петербургской городской тюрьмы. Если имеются некоторые особенности, то они имеют значение не столько для характеристики населения этого замка, сколько для выяснения сравнительной преступности в Петербурге и в Москве. Но это не входит в нашу задачу. То же самое приходится сказать и о населении смирительного и работного домов. Оно сходно с населением этих домов в Петербурге.
В рассматриваемом отчете имеются сведения о населении мест заключения некоторых провинциальных городов (Кронштадта, Архангельска, Перми, Вологды и Орла). Эти сведения даны не по одинаковой программе и не по всем местам заключения, но и они имеют для нас тот интерес, что дают сведения о численности населения мест заключения в провинции и о составе этого населения по преступлениям. Поэтому мы воспроизведем здесь хотя бы некоторые цифры, тем более, что они не встречаются за столь ранние годы в других источниках.
Вследствие разнообразия преступлений и проступков, учтенных в таблицах об арестованных по разным тюрьмам разных городов, нам удалось дать сравнительную таблицу о проступках арестованных в съезжих домах и при полиции по пяти городам, особо выделив пять групп проступков. Относительно заключенных в тюремные замки по четырем провинциальным городам учтены, кроме общего числа заключенных, также осужденные по трем группам преступлений.
Рассматривая таблицу арестованных в съезжих домах, несмотря на скудость сведений о проступках по Архангельску, можно сделать некоторые выводы. Наиболее значительную часть арестованных полицией составляли задержанные за пьянство, буйство и драки. Число воров было по этим городам невелико.
Что касается заключенных тюремного замка, то здесь значительное число приходилось на задержанных за паспортные преступления.
Таблица не дает сведений о преступлениях большей части арестованных.
ЧИСЛО СОДЕРЖАВШИХСЯ В 1829 ГОДУ В СЪЕЗЖИХ ДОМАХ И ПРИ ПОЛИЦИИ
Город | Всего | Кража | Паспортн. преступление | По воле помещика | Буйство, драки | Пьянство |
Кронштадт . . | 2826 | 84 | 60 | 13 | 414 | 1687 |
Архангельск | 1035 | 49 | 17 | — | — | — |
Вологда , . . | 691 | 13 | 7 | 40 | 17 | 386 |
Пермь . . . . | 585 | 36[CXC] | 42 | — | — | 462 |
Орел............ | 1379 | 163 | 52 | 22 | 418 | 304 |
Эти цифры дают возможность выявить характерные черты преступности, приводившей в 20-е годы XIX века в тюрьму.
ЧИСЛО СОДЕРЖАВШИХСЯ В 1829 ГОДУ В ТЮРЕМНЫХ ЗАМКАХ
Город | Всего | Кража | Убийство | Паспортн. преступления |
Архангельск | 214 | 58 | 6 | 109 |
Вологда | 286 | 33 | 2 | 23 |
Пермь ... | 409 | — | 13 | 240 |
Орел............ | 1132 | 130 | 40 | 182 |
Отчеты Попечительного о тюрьмах общества по разным городам за 20-е годы XIX века указывают на большое число заключенных — нарушителей паспортной системы. Паспортные законы, административные распоряжения, как сетью, опутывали свободу передвижения российского подданного. Сеть этих предписаний и запретов настоящими цепями сковывала больше всего
крепостных. В эту группу преступников входили арестованные за непрописку паспортов, за просрочку их, за проживание по чужому паспорту, за подделку паспортов, беспаспортные и бродяги. Эту группу арестованных наблюдали еще за 40—50 лет перед тем Говард и Кокс. Это преступление было тем более важно, что нарушало собственнические интересы помещиков- крепостников.
Крепостное право поставляло в места заключения еще и других арестантов. Таблицы отчетов Попечительного о тюрьмах общества показали, что в провинциальных местах заключения, и особенно в столичных, содержались крепостные не за преступления, а просто по воле их помещиков. Часть таких крепостных присылалась в съезжие дома и в полицию для наказания их розгами и отпускалась обратно к помещику после исполнения этого его требования. Часть же задерживалась для более длительного лишения свободы. Напомню здесь, что по одному Петербургу было прислано помещиками в 1829 году в съезжие дома 3358 крепостных за грубости. В этих случаях полиция была простой исполнительницей воли помещика, который выступал в роли судьи, без права обжалования его требования.
Знаменательно, что цитируемые нами таблицы содержат указания цифр крепостных, арестованных, как дословно значится в таблицах, «за жалобы на своих владельцев». Так расплачивался крепостной, осмеливавшийся искать справедливость у власти и жаловавшийся на своего помещика.
Среди арестованных в съезжих домах в таблицах значатся и такие, которые были заключены в них за картежную игру. Вероятно, это были крепостные, заключенные по воле тех господ, которые сами проводили за картежной игрой дни и ночи и ставили на карту своих крепостных.
Наряду с крепостным игом русское крестьянство несло и другую великую тягость: военную службу в царской армии и флоте. Недаром она была даже видом наказания, и право отдачи помещиком крепостного в рекруты было одним из самых страшных для крестьянства прав господской власти. В орловском тюремном замке за 1829 год содержалось 93 человека за преступления, связанные с рекрутчиной. Статистика мест заключения прекрасно отражает тягости рекрутчины и военной службы. Так, в Москве в 1829 году было 26 арестованных за самоизувечение в целях уклонения от солдатчины, за укрывательство от военной службы, за побеги с нее, за укрывательство беглых солдат и пр.
В ЦГИА в Москве мне попалось очень интересное дело, ярко характеризующее отношение населения к военной службе.
В 1829 году 6 октября шеф жандармов генерал Бенкендорф доносил царю: мещане города Астрахани, как, впрочем, и во всех других губерниях, с целью воспрепятствовать побегам от рекрутства, после объявления о наборе «тот час всех состоявших на рекрутской очереди заковывают в кандалы». В кандалах держат месяца по два, и, как добавлял Бенкендорф, случается, что человек, совершенно неспособный к военной службе, «томится бесполезно в заключении» ’.
Бенкендорф своим донесением как будто подчеркивал бесполезность лишения свободы и заковывания в кандалы только в случаях негодности к военной службе. Для нас же важно заковывание вообще как мера предупреждения побегов гех, кому грозила эта великая тягость службы в рядах царской армии и во флоте.
Другой, тоже очень яркий пример я беру из донесений того же Бенкендорфа Николаю в 1826 году. Здесь распоряжение об отдаче в рекруты последовало в виде наказания нескольким фабричным рабочим.
На Корицком чугунолитейном заводе и на зеркальной фабрике Генике четверо фабричных рабочих за грубость и неповиновение были сданы в рекруты. Более сотни фабричных рабочих. считая эту сдачу в рекруты неправильной, силой освободили всех четырех арестованных, сбили с них кандалы и укрыли у себя. Уговоры приехавшего рязанского губернатора не привели ни к каким результатам. Рабочие отказались выдать освобожденных ими товарищей. В результате были вызваны две роты солдат и назначен военный суд. Он приговорил шестерых к шпицрутенам и к ссылке в дальние казенные рудники и троих к наказанию через полицию. Четверо рабочих, назначенных к сдаче в рекруты, но освобожденных толпой товарищей, так и не были найдены. Бенкендорф добавлял в своем докладе царю, что рабочие поклялись воспрепятствовать сдаче кого-либо в рекруты, «пренебрегая наказанием»[191][192][193]. Этот случай товарищеской рабочей солидарности, стоивший так дорого рабочим, показывает в одно и тс же время и отношение к рекрутчине, и широкое бесконтрольное пользование правом сдачи рабочих в рекруты.
Еще один пример я взял также из ЦГИА в Москве из докладов III отделения «собственной его величества канцелярии». Он относится уже к характеристике только начатой
рекрутом военной службы. На этот раз командированный в провинцию жандармский полковник Маслов доносил, что военное начальство совершенно неосновательно и ошибочно заподозрило сданного в рекруты в симуляции болезни ног. К нему были применены жестокие истязания. Несмотря на слабое здоровье, его, по сентенции военного суда, подвергли 500 шпицрутенам, провозя сквозь ряды привязанным на тележке. «Но все сии истязания остались тщетными, и мнимое его притворство не обнаружено» .
Возвращаясь к анализу цифр статистики арестованных по преступлениям, напоминаем, что самые крупные цифры их приходятся на задержанных за пьянство. Мы уже видели, что в столицах они исчисляются даже многими тысячами. Торговля вином на основе откупной системы составляла монополию государства и давала ему значительный источник доходов. Спаивание входило в интересы правительства. Но это же правительство строго следило за всяким подрывом этой торговли, в частности, за разбавливаннем вина какими-либо примесями. Вот почему в таблицах наряду с арестованными за пьянство мы встречаем также и содержавшихся за «порчу вина».
Среди заключенных были также корчемники, т. е. лица, задержанные за незаконную торговлю вином. На почве корчемства совершались разнообразные преступления как протест против откупной системы. При просмотре мною докладов министра внутренних дел царю часто попадались донесения о таких преступлениях. Многие из них превращались в кровавые столкновения жителей с контролерами винной торговли и с военными командами. Нередко целые толпы вступали в защиту корчемников против администрации и откупщиков. Так. например, в Орловской губернии в селе Рябчиче. когда были арестованы крестьяне-корчемники и отобрано 100 ведер вина, остальные, собравшись «в великом множестве», не допустили дальнейших обысков, поломали штыки у солдат, освободили арестованных и обратили в бегство чиновников и солдат. Обыск был произведен по заявкам откупщиков [194][195]. В той же губернии в селе Евдокимовне в 1827 году контролер винной торговли был убит крестьянами, пившими корчемное вино[196]. В том же 1827 году жертвами другого кровавого столкновения военной команды и контролера с группой крестьян сделались крестьяне: при попытке отнять у них вино один из крестьян был убит насмерть, один ранен, четверо арестованы, а прочие разбежались *.
Тюрьмы имели за своими стенами и жертвы семейного деспотизма: среди заключенных мы встречаем содержавшихся за вступление в брак без разрешения, за неповиновение власти родителей, которые имели право лишать своих детей свободы без всякого суда.
Достойным завершением такой статистики заключенных являются цифры содержавшихся за покушение на самоубийство (СПб.— 12 человек).
Не надо забывать, что приведенные нами цифры тюремной статистики не отражают всей преступности в России начала XIX века. Объяснение такой неполноты лежит в особенностях классового правосудия. Судьи и вся администрация почти целиком принадлежали к дворянству. Это обстоятельство оказывало влияние и на привлечение дворян к судебной ответственности и на признание их виновными: принимались все меры к установлению полной их безнаказанности.
Кроме того, продажность судей, чрезвычайное распространение взяток были наруку представителям имущего класса: большими или меньшими суммами они откупались от судебной ответственности. Так происходило с преступниками из числа купцов и промышленников. Подтверждение всему сказанному дает тюремная статистика с ее ничтожными цифрами преступников из дворян и купцов, с очень незначительным числом содержавшихся по должностным преступлениям и по преступлениям, связанным с торговым оборотом.
Принимая во внимание этот классовый момент, приходится дополнять картину преступности начала XIX века вместо цифр характеристикой «нравственного состояния русского общества того периода».
Вот что писал об этом один из авторов, специально интересовавшийся этим вопросом: «Нравственный уровень русского общества вообще был невысок. Взяточничество и лихоимство царили повсеместно и не считались явлением предосудительным. Расхищение казенного имущества оказывалось тоже событием заурядным и подмечалось по всем отраслям государственного хозяйства. Купечество вообще, разумеется, не могло быть выше других слоев русского общества и свой барыш добывало, главным образом, подлогом, обманом, подкупом властей: ростовщичество развилось повсюду. При таком режиме общественной жизни чиновники администрации и суд. поддаваясь общему влиянию, тоже кривили душой и жали подчиненных и слабых. Произвол властей стал нормальным порядком, губернаторы сделались всесильными, и народ испытывал притеснения со всех сторон» *. Описанные преступления привилегированных классов были у всех на виду, но их не видели те, кому видеть надлежало, и тюрьма почти не знала заключенных по этим преступлениям.
Все наши материалы и, в частности, найденные нами архивные, за период второй половины ХѴІІІ и первой четверти XIX века характеризуют царскую тюрьму как находившееся в руках самодержавия средство произвола и всяческого угнетения и подавления революционного, общественного и национального движения в России.
Хотя со второй половины ХѴІІІ века русское самодержавие, как и правительства на Западе, переходит к более широкому применению лишения свободы в форме тюремного заключения, постепенно отказываясь от более ранних форм борьбы с преступностью, но и эта форма носила на себе все черты беспощадно жестокой расправы с заключенными крепостей, острогов, монастырских и общеуголовных тюрем. Состояние всех этих мест лишения свободы и режим в них сохранили черты предшествующего ХѴІІІ века.
Появившееся в первой четверти XIX столетия филантропическое Попечительное о тюрьмах общество фактически почти нисколько не изменило положения заключенных.
Однако никакие репрессии не могли остановить движения революционного народа, и на смену Радищеву и другим борцам против самодержавия ХѴІІІ и первой четверти XIX века пришли декабристы, революционеры-разночинцы и — как передовой отряд борцов с русским самодержавием — могучий рабочий класс.
Еще по теме § 45. ЦИФРОВЫЕ СВЕДЕНИЯ О ТЮРЕМНОМ НАСЕЛЕНИИ ЗА ВТОРУЮ ПОЛОВИНУ ХѴІІІ ВЕКА И НАЧАЛО XIX ВЕКА:
- ГЛАВА II. СИСТЕМА МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XV в. - 30-40-х г.г. XVI ВЕКА.
- Логика и право
- Эволюция языка дисциплины: от мифа к логосу и обратно
- ЖУКОВ ВЯЧЕСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ. СОЦИОЛОГИЯ ПРАВА В РОССИИ: ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XIX – ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XX в. (ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ). Диссертация на соискание ученой степени доктора юридических наук. Москва –2015, 2015
- Глава III. Этическая концепция русской государственности во второй половине XIX – начале XX в.
- § 2. Статус личности в Шотландии во второй половине XVIII – XIX в.
- Введение
- Введение
- 3.3. Политический розыск: работа с секретными осведомителями и перлюстрация
- Список литературы и источников
- 2.3. Буржуазный подход к правовому регулированию распределения земель в период аграрных реформ (вторая половина XIX - начало XX вв.)
- § 4. Статутная юридическая ответственность как основа взаимоотношений личности, общества и государства в либеральной и позитивистских доктринах второй половины XVIII - XIX вв.
- Глава 1. ИДЕИ М.А. БАКУНИНА В КОНТЕКСТЕ ПОЛИТИКОПРАВОВОЙ МЫСЛИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX В.