Глава 12. Судоустройство Древней Руси

Вечевой суд

Отдельные советские и современные правоведы отрицают возможность существования вечевого суда. На протяжении довольно длительного времени в советской историографии господствовала точка зрения Б.

В основе разногласий лежит отношение к вечу как статическому институту, тогда как в действительности на протяжении всего времени его существования он менялся. К тому же термином «вече» источниками называется довольно широкая категория различного рода совещательных действий, осуществлявшихся разными группами и их всевозможными альянсами. Ведя происхождение от племенных вечевых собраний, первоначально являя собой общественный, по сути, институт, представительство общества (волости) перед государством (но не орган этого государства), вече медленно, но поступательно развивалось в направлении превращения в третье звено государственной структуры, окончательно завершив этот процесс в рамках удельного периода.

Особенностью вечевого собрания являлось то, что не было каких- либо юридических норм, которыми бы определялись либо ограничивались его власть, состав или компетенция. Не будучи органом повседневного управления, вече могло принять к обсуждению и решить любой, в том числе текущий, вопрос. Однако большей частью в его ведении находились общезначимые для земли вопросы, оно могло призвать на

княжение, принять или изгнать князя, заключить с ним соглашение.

Столь широкие полномочия веча определялись составом его участников, хотя и этот вопрос решается в российской юридической литературе отнюдь не однозначно.

По мнению одних ученых, вече являлось собранием всех желающих принять в нем участие свободных людей старшего города земли - волости с возможным привлечением представителей младших городов, а также сельской округи, однако, по всей видимости, такие случаи были сравнительно редки (уже хотя бы в силу того, что вече созывалось или возникало обычно стихийно и это не давало возможности появиться на них представителям отдаленных районов земли). В то же время, поскольку источники не дают информации о каких-либо формах проверки права на присутствие, предполагается, что ограничений к участию просто не могло существовать.

Есть, однако, и противоположная позиция, правда, относящаяся преимущественно к новгородским реалиям, согласно которой в вече участвовали либо исключительно «представители городской элиты, владельцы больших городских усадеб, в первую очередь — бояре», так называемые 300 золотых поясов, «обладавших правом решающего голоса» (В. Л. Янин), либо бояре и купцы (М. X. Алешковский). Правда, при этом «новгородский плебс имел возможность, обступив вечевую площадь, криками одобрения или порицания влиять на ход собрания, создавая для себя иллюзию активного участия в политической жизни города и государства».

Неопределенность в отношении состава в значительной мере обусловливается неясностью порядка организации и ведения веча. Впрочем, говорить о четкой, детальной и устойчивой процедуре проведения веча, конечно же, было бы явной его модернизацией.

В деятельности веча имели место лишь общие контуры, которые легко могли быть изменены непосредственно в ходе обсуждения.

Нет единства среди историков и в вопросе о степени демократичности веча: одни (Б. Д. Греков, М. Б. Свердлов, В. Л. Янин) полагают, что оно являлось собранием преимущественно аристократических элементов или находящимся под их полным контролем; другие (например, И. Я. Фроянов) считают, что в Древнерусском государстве, во всех его землях, на протяжении X—XIII вв. «глас народный на вече звучал мощно и властно, вынуждая нередко к уступкам князей и прочих именитых «мужей». По его мнению, «руководить и господствовать — вовсе не одно и то же... наличие лидеров-руководителей... на вечевых сходах нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления «вечников». Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения веча. Саботировать его решения она тоже была не в силах».

Как бы то ни было, вечу времен Русской Правды, по крайней мере в ряде случаев, принадлежала весьма заметная роль в развитии политических процессов в Древней Руси, в которых оно выступало, скорее, как проявление общественной воли, либо сотрудничающей, либо оппонирующей рождающемуся государству, чем, соответственно, если не определяло, то, несомненно, оформляло его складывающуюся структуру.

Таким образом, это было переходное, формирующееся государство, в котором сосуществовали как новые элементы, несомненно государственного порядка, так и старые, сохраняющие связь с прежним укладом.

Одним из важнейших направлений деятельности веча, как уже говорилось, является осуществление им судебной функции. Но если С. М. Соловьев приравнивал полномочия веча в области суда к полномочиям князя, допуская участие его в повседневных судебных делах, то В. И. Сергеевич подчеркивал (и, как представляется, более справедливо) чрезвычайный характер событий, по которым вече творило суд.

Судебная деятельность веча была еще в догосударственные времена, однако наиболее отчетливо она проявляется с началом превращения веча в элемент государственной структуры. Особенно ясно это видно в деятельности вечевых собраний Новгородской земли, на примере которых можно рассмотреть процесс функционирования веча в качестве судебной инстанции.

Как правило, вечевой суд начинался довольно стихийно, непосредственно в ходе собрания по делам, имеющим широкий общественный резонанс. Вече само определяло весь процесс разбирательства, начиная с выдвижения обвинения и заканчивая исполнением приговора.

Существуют различные оценки хода «судебного» вечевого собрания. Одни считают его буйством беспорядочной толпы, другие говорят о следовании участников веча определенным правилам: проведение разбирательства (последнее, впрочем, было не всегда); признание виновным (невиновным), о чем выносилось вечевое решение; в случае виновности — наказание, сопровождающееся проведением через город, побоями, волочением по земле; казнь (в соответствии с обычаями, часто носящими ритуальный характер) и разграбление имущества или изгнание.

В летописях содержится немало сведений о вечевых судах над князьями в самым различных княжествах: Киевском, Новгородском, Владимирском и др. Так, в 1136 г. Новгородское вече предъявило князю Всеволоду «вины его», осуществило задержание («посадили его в епископов двор») и, наконец, изгнало его из города. Близок к ним по характеру эпизод 1269 г. с предъявлением обвинений князю Ярославу. «В лето 6778 (1269)... был мятеж в Новгороде: начали изгонять князя Ярослава из города... и созвонили вече на Ярославовом дворе... а к князю послали на Городище, исписав на грамоте всю вину его...» Нежелание новгородцев «терпеть... насилия» выразилось в требовании их «пойди от нас, а мы себе князя найдем». В 1176 г. владимирское вече, протестуя против повышения судебных пошлин, лишило Ярополка княжеского поста.

Следует однако отметить, что вече не выступало кассационной инстанцией по отношению к княжескому суду, не пересматривало принимаемых им решений по конкретным делам. Оно судило деятельность князя по осуществлению правосудия в целом, по результатам его деятельности за несколько лет или даже десятилетий, чаще всего в тех случаях, когда князь, по мнению веча, свои судебные функции выполнял неудовлетворительно, чинимые им суды не только не восстанавливали

справедливость и правду, но и умножали число преступлений принятием неправосудных решений.

Вечевому суду подлежали не только светские, но и духовные лица. Так, в 1337 г. был обвинен архимандрит Есиф. Нередко обвинениям подвергались даже высшие церковные иерархи. В 1228 г. в получении должности «за мзду» был обвинен архиепископ Арсений.

Еще одной категорией лиц, наиболее часто подлежащей суду веча, являлись посадники.

Вообще перевет — наиболее частый случай судебного разбирательства, подлежащий юрисдикции веча. Летопись рассказывает о казни над переветниками посадником Захарием и биричем Несдой, имевшими связи с враждебным Новгороду князем Святославом, в 1167 г.

Вече могло выступить и в качестве арбитражного суда в конфликте между представителями исполнительной власти, как это было в споре между князем Святославом и посадником Твердиславом в 1218 г., результатом чего стало признание невиновности последнего и сохранение им своей должности.

Известны ситуации, когда одно и то же дело одновременно рассматривалось двумя разными по составу участников вечами. О существовании подобной практики свидетельствует одна из берестяных грамот, найденных в Новгороде. Новгородцы, обвинив посадника Федора Даниловича и его сподвижника Ондрешку в гибели одного из «добрых людей» г. Луки, разграбили их дома и села, а обвиняемые вынуждены были бежать в Копорье.

Вскоре после этих событий сын Луки Онцифор подал официальную жалобу Новгородскому вечу о том, что названые лица «нарочно заслали моего отца в Двинскую землю, чтобы там его убили». Рассматривать жалобу собралось два веча. Одно состоялось в Кремле, около Софийского собора под руководством истца и боярина Матвея Козки. На традиционном месте вечевых собраний — Ярославовом дворище — состоялось другое вече, которыми руководили Федор и Ондрешка, специально вызванные из Копорья. Вече, которым руководил Козка, пришло к выводу о виновности Федора и Ондрешки в гибели Луки. Другое вече приняло прямо противоположное решение — признав Федора и Ондрешку невиновными в инкриминируемых им деяниях.

Теперь каждому вечу предстояло силой доказать обоснованность и правомерность принятого им решения. Фактически в данном случае, как отмечал О. В. Мартышин, имело место коллективное поле, в котором должна была точно «проявиться» воля Божья. На сей раз эта воля была на стороне веча под руководством Федора и Ондрешки. Оно одержало верх, соответственно, его решение было признано правомерным и вступило в законную силу. Матвей Козка был арестован, а Онцифору удалось бежать.

Таким образом, кулачный бой между участниками веча не был проявлением анархии и массовых беспорядков. «Мятеж велик» 1137 г. тоже было вече, вечевой суд, который принял решение о конфискации имущества («взяли на разграбление») сбежавших сторонников Всеволода и наложении крупных штрафов на оставшихся. Решение на вече в случае расхождения мнения его участников принималось не криками, как это полагают отдельные авторы, а кулачным боем. Массовый поединок участников вече был легализованным способом «выявления» воли Божьей, неизбежно «отражавшейся» в победе одной из сторон.

Вече не связывало себя законом, применяя санкции к виновным лицам. Чаще всего оно приговаривало виновных к изгнанию либо убийству. К виновным лицам, причинившим значительный материальный и иной ущерб обществу, применялась идущая из глубокой древности санкция в виде потока и разграбления имущества (что

можно рассматривать как архаичный способ перераспределения богатств тех, кто получал доходы за счет населения).

Таким образом, вечевой суд представляет собой высший орган правосудия Древней Руси, который обеспечивал контроль со стороны общества над князем, его окружением и принимал довольно суровые санкции к виновным лицам. Однако наибольшую роль в осуществлении правосудия и разрешении большей части конфликтов между свободными лицами играл, бесспорно, княжеский суд.

Княжеский суд

Правосудие, будучи одной из основных функций княжеской власти, возвышало князя в глазах населения, видевшего в нем гаранта порядка в обществе, защитника нарушенных прав, а также стойкого борца со всякого рода неправомерными деяниями (обидами) и лицами, их совершающими. Будучи в первую очередь военным вождем, князь обладал необходимой силой, для того чтобы в условиях разрушения старых правил общежития заставить подчиняться новым складывающимся (в том числе при его участии) нормам взаимоотношений в обществе. Относительная регулярность реализации этой княжеской функции постепенно формировала в глазах населения традицию подчинения княжеским решениям, приобретающую все большую независимость от действительного использования князем тех или иных форм принуждения, становясь не столько олицетворением силы, сколько воплощением некой справедливости (независимо от реальной справедливости принимаемых решений), что и дает ему право на осуществление роли главного регулятора социальных отношений.

Первоначально правосудие князь осуществлял преимущественно лично и видел в этом один из действенных каналов управления делами общества, создания в обществе, основанного на справедливости и законе порядка. «Правящий суд» «правдивый» (справедливый) князь рассматривается в качестве общественного идеала: «Аше бо кая земля управится пред Богом... поставляеть ей князя праведна

любяща суд и правду». В Поучении Владимира Мономаха обязательным требованием для князя было «люди оправливати» (творить суд людям), «вдовицу оправдывайте сами, а не давайте сильным губить человека». О себе Мономах с гордостью писал, что «и бедного смерда, и убогую вдовицу не давал в обиду сильным».

Местом осуществления княжеского правосудия, как уже говорилось, был княжий двор. Всякий желающий подать иск должен был явиться на него лично. В тех случаях, когда князь выезжал за пределы своей столицы, например в полюдье, он вершил правосудие в местах своего временного пребывания. Однако весьма скоро оказалось, что подобная миссия одному князю явно не по силам в связи с большим количеством дел и значительной удаленностью жителей, проживающих на окраинах княжества. Суд необходимо эволюционировал в сторону расширения его состава, создания органов, которые действовали бы наряду с судом князя, будучи наделенными его полномочиями, в связи с чем предстояло решить четыре задачи: 1) определить подлежащие его подсудности социальные слои общества; 2) сформировать специальный судебный аппарат; 3) разграничить подсудность княжеского, церковного и других действующих в обществе судов; 4) обеспечить единообразие применяемых судами норм материального права.

В круг лиц, подлежащих суду князя, в первую очередь входили представители княжеской дружины — бояре и княжьи мужи. Привилегированный статус этой группы кажется очевидным, однако существуют определенные сложности в юридическом разграничении их с остальной массой населения. На первый взгляд свидетельством отнесения к этой группе могла бы служить известная из Русской Правды повышенная уголовная ответственность за убийство представителя привилегированного слоя (ст. 1 Пространной Правды), но распространение таковой не только на князей и бояр, но и на такую категорию, как тиуны, которые являлись в значительной своей части холопами, не позволяет этого сделать, то же относится и к особому порядку наследования земли (ст. 91 Пространной Правды).

Другой привилегированной группой, подлежащей княжескому суду, было купечество. Особое отношение князей к купечеству отчетливо проявилась еще в

русско-византийских договорах, обеспечивавших им суд не по византийским, а по русским законам.

Если о подсудности элиты древнерусского общества сложились более или менее ясные представления, то этого нельзя сказать о подсудности непривилегированных слоев населения.

Пожалуй, наиболее загадочной фигурой Древней Руси является смерд. С. А. Покровский видит в смердах составляющих большинство сельского населения свободных земледельцев-общинников, обязанности которых по отношению к князю (государству) ограничивались лишь уплатой налогов и выполнением повинностей в пользу государства, другие, напротив, рассматривают их в качестве людей зависимых, угнетенных (Л. В. Черепнин). И. Я. Фроянов вообще считает их сравнительно небольшой группой бывших пленников, государственных рабов, посаженных на землю. Наряду с этими «внутренними» смердами он выделяет группу «внешних»: покоренные племена, платившие дань.

Причины расхождений во многом лежат в очевидной двойственности статуса смерда. С одной стороны, он несет обязательства по договорам, имеет право участия в судебном процессе, с другой — встречаются признаки юридической неполноправности: по крайней мере штраф за его убийство равен штрафу за убийство холопа (5 гривен); в случае смерти бездетного смерда его наследство («задница», «статок») переходило князю. По-видимому, сложность выявления статуса смерда связана с тем, что при сохранении на протяжении довольно длительного времени единого названия этой социальной группы ее положение постоянно менялось. Возможно, что первоначально смерд — это земледелец-обшинник, который вследствие своего рода занятий выступал и в качестве государственного данника.

Несколько лучше определена в Русской Правде категория закупа — человека, взявшего купу — заем (земля, скот, зерно, деньги и проч.) и обязанного ее отработать. Поскольку на ссуду нарастали проценты — резы, продолжительность отработки могла постоянно нарастать. Отсутствие твердых нормативов отработок вызывало

постоянные конфликты, которые требовали урегулирования отношений должников с кредиторами, в результате чего были установлены предельные размеры рез на долг. Личность и имущество закупа охранялись законом, господину запрещалось беспричинно наказывать его и отнимать имущество. В то же время в случае совершения правонарушения самим закупом ответственность оказывалась солидарной: потерпевший получал штраф от его господина, но закуп мог быть превращен в полного (обельного) холопа — раба («выдан головой»). Точно так же, уходя от господина не расплатившись, закуп становился холопом. В качестве свидетеля в судебном процессе закуп мог выступать только в особых случаях: по малозначительным делам («в малых исках») или в случае отсутствия других свидетелей («по нужде»).

Не вполне ясной фигурой Русской Правды являются и рядовичи. Большинство современных историков считают, что рядовичи в Киевской Руси — это люди, находившиеся в зависимости от господина по «ряду» (договору) и близкие по своему положению к закупам. Так, штраф за его убийство равнялся штрафу за убийство смерда. Напротив, Л. В. Черепнин полагал, что на Руси не было особой категории рядовичей, выдвигая гипотезу об использовании этого термина в Русской Правде для обозначения рядовых смердов и холопов.

По-видимому, и закупы, и рядовичи отличались не столько положением, сколько способом приобретения своего статуса и могут быть отнесены к полузависимым — своего рода временным — холопам. В отличие от полных холопов они сохраняли право вернуть свободу в случае выполнения взятых на себя обязательств. Но, пожалуй, нет во всей социальной структуре раннесредневековой Руси более противоречивой категории населения, чем холопы — люди, право владения которыми у господ ничем не было ограничено.

Формально холопы не подлежат княжескому суду, светское право совершенно не вмешивается в отношения господина и холопа; жизнь челяди охраняется законом не как самостоятельная ценность, а лишь как имущество, принадлежащее какому-то хозяину; холопы лично не ответственны («их князь продажей не казнит»), В то же

время к суду привлекается господин за ущерб, причиненный его холопами третьим лицами. Закон практически не защищает жизнь холопа, лишь налагая штраф в пять гривен за убийство его третьими лицами (как, впрочем, и за убийство смерда), компенсируя хозяину потерю имущества (другой формой компенсации могла быть передача господину другого холопа).

В определенных случаях холопа вообще можно было убить, не неся за это никакой ответственности. Самого холопа, совершившего преступление, следовало выдать потерпевшему (в более ранний период его можно было просто убить на месте преступления). Штрафные санкции в отношении действий холопа также обращались на господина. Холоп не мог выступать в суде в качестве какой-либо из сторон. Его показания как свидетеля были ничтожны: в случае отсутствия других доказательств свободный человек мог сослаться на его показания, но с обязательной оговоркой о «словах холопа». Иными словами, холоп с формальной точки зрения — это раб русского средневекового общества.

Однако особенностью положения холопа являлось нередко несоответствие его юридического статуса и реальной практики (как, впрочем, и всего древнерусского права в целом). Обнаруживается, что в действительности, пусть и по доброй воле господ, холопы могли обладать не только движимым имуществом, но даже дворами, имели свои хозяйства, передавали имущество по наследству и т.д.

Но главной отличительной чертой древнерусского холопства было не столько его правовое положение, сколько использование этого положения. Труд холопов применялся не в процессе производства, а преимущественно в быту, поэтому более точное определение холопа — слуга. Хотя, несомненно, среди холопов мы встречаем пашенных и дворовых людей, основную массу составляли слуги князя или боярина, входившие в состав его личной челяди и дружины. Именно из их среды формировалась княжеская администрация (например, тиуны, ключники, огнищане) и даже выходили видные представители верхушки. Перед многими из них открывалась дорога в верхи древнерусского общества.

С конца X в. начинает формироваться еще один новый слой населения — духовенство, однако его представители не подлежали княжескому суду, получив от князя судебный иммунитет.

Таким образом, согласно Русской Правде подсудными княжескому суду были практически все слои населения, кроме холопов и духовенства. В этих условиях возникает настоятельная потребность в расширении, а фактически, в создании наряду с судом князя по месту его пребывания в столице княжества постоянно действующих судов в уездах и волостях, чтобы обеспечить доступность суда для всего населения. Начиная с Владимира Святославича, великие князья стали поручать отправление судопроизводство другим лицами, в первую очередь членам княжеской семьи, братьям, сыновьям, которыми первоначально были княжеские наместники из числа бояр-волостелей или княжеских посадников. С середины XII в. в роли судей стали все чаще выступать княжеские тиуны — специально назначаемые князем лица для отправления правосудия на местах. Одновременно судебными полномочиями наделяются посадники в городах и волостели в пригородах. Кроме них, судебные функции выполняли тысяцкие, сотские и старосты, которые назывались также старцами земскими и представляли собой должностных лиц, осуществляющих функции управления, организованного по десятичному принципу.

В отдельных землях княжества применялся десятичный принцип: сотня мужчин образовывала самостоятельную единицу, управляемую сотским и старостой; тысяча мужчин-воинов, образованная из жителей столицы княжества или нескольких пригородов, управлялась тысяцким. Соответственно тысяцкий входил в число должностных лиц местного управления и совмещал функции управления с функциями правосудия в пределах своих должностных полномочий. Тысяцкие назначались князем, как правило, из числа бояр. Сотские, признаваемые представителями княжеской власти, разбирали конфликты между подчиненными лицами. Правосудие осуществляли также старосты в отношении подчиненных им лиц.

Помимо собственно судей, в штате судов образуются должности исполнителей судебных решений: вирник — сборщик вир, мечник (или «емец») — дружинник, собирающий «продажи», отроки — вероятно, судебные исполнители или писцы. Размер вознаграждения за выполнение ими судебных функций определяется в твердой сумме.

После введения христианства весьма актуальной стала проблема разделения подсудности княжеских и церковных судов. Церковные иерархи настаивали на признании их права осуществлять правосудие по делам, связанным с конфликтами между церковными людьми, в состав которых входили служители церкви и обитатели монастырей, обслуживающий персонал, церковные крестьяне и так называемые церковные люди, нуждающиеся в материальной и иной помощи церкви вследствие болезни, инвалидности, отсутствия каких-либо материальных средств.

Как уже говорилось выше, князь Владимир Святославич своим Уставом исчерпывающим образом определил перечень дел, подсудных церкви, и дал клятвенное заверение, что ни он, ни его дети, ни иные лица не будут вмешиваться «ни в люди церковные, ни во все суды их». А те же, кто нарушит этот запрет, будут «проклятии в сии век и в будущий семию зборов отець вселенскых». Исключение из запрета составляют дела, одной стороной которых выступает лицо, подсудное церковному суду, а другой — лицо, подсудное княжескому или иному светскому суду. Подобные дела должен рассматривать «обчий суд», в состав которого входят представитель церкви и представитель княжеского суда.

Четко определив подсудность церковных и светских судов, княжеские суды избегали конфликтов, которые могли возникать в их деятельности при рассмотрении тяжб между сторонами по поводу отношений, регулируемых одновременно светским и церковным правом: нанесение побоев сыном отцу или матери, снохой свекрови, наследования, зубоежа (вероятно, укушение зубами в драке), конфликты между мужем и женой и др. Характерно, что впоследствии Пространная Правда все же изымает из подсудности церкви споры, связанные с наследованием.

С принятием Ярославом Мудрым Русской Правды была снята еще одна проблема на пути организации эффективного и единообразного правосудия — все суды получили единую нормативную базу по вопросам, которые не были урегулированы обычным правом и разрешались по усмотрению судьи. Таким образом, создание системы государственных княжеских судов приходилось на первую половину XI в. Именно в этот период была определена их подсудность, принят законодательный акт по вопросам материального и процессуального права, заложивший основы законодательства Древней Руси, и сформирована развитая система местных судов посаднических, волостельских, тысяцких и др. Проведенные меры позволили княжеским судам успешно обойти традиционные общинные суды, широко распространенные в догосударственный период, и занять главенствующее место в сфере правосудия Древней Руси в XI—XII вв.

Вотчинный и владельческий суд

Одна из характерных особенностей правосудия Древней Руси состоит в наличии владельческих и вотчинных судов, природа и подсудность которых до настоящего времени являются дискуссионными.

Одни российские правоведы, исследуя проблемы судоустройства Древней Руси, абстрагируются от названных судов, сводят исследование к описанию особенностей организации лишь общинных, государственных и церковных судов. Другие ученые не делают различия между владельческими и вотчинными судами, полагая, что речь идет об одних и тех же судах, лишь обозначаемых разными терминами. Так, В. Н. Бабенко признает, что вотчинный (боярский) суд некоторые исследователи называют владельческим судом. Далее он ссылается на Б. И. Сыромятникова, признававшего эволюционную замену государственного суда, осуществляемого князем, владельческим судом в условиях удельной Руси.

М. Ф. Владимирский-Буданов, безусловно, отличает владельческие суды от вотчинных. По его обоснованному мнению, существование у нас владельческих

судов не подлежит сомнению. «А холопа и половника не судити твоим судьям без господаря», — говорит Договор Новгорода 1307 года... «Повесть о благочестивом рабе» рассказывает, что один господин приказал отсечь голову своему виновному отроку (сл. Уст. Двин. Грам. 11). Жалованные грамоты частным владельцам имений даются с вирами и продажами (см. грамоту Мстислава и Всеволода Юрьевскому монастырю 1130 г.)». Вотчинный же суд в собственном смысле данного слова мог образоваться только путем пожалований со стороны государства права частному лицу (вотчиннику) осуществлять правосудие над свободным населением, проживающим на территории его вотчины.

Хотя сведения о деятельности вотчинных и владельческих судов в условиях Древней Руси носят отрывочный характер, тем не менее они позволяют сделать достоверный вывод о том, что названные суды являются самостоятельными органами, отличающимися друг от друга как подсудностью, так и порядком разрешения судебных дел.

Владельческий суд не нуждался в специальном разрешении князя или иного государственного органа. Он создавался по инициативе господина, имеющего холопов. Это могли быть боярин, дружинник, купец, ремесленник и даже зажиточный смерд. Владельческий суд мог рассматривать две категории дел: 1) по фактам посягательства одних его холопов на права и имущество других его холопов; 2) для применения принудительных мер к холопам, посягающим на права своего господина или иных свободных лиц. Особенно значимой является первая категория дел, поскольку судебное разрешение господином конфликтов между его холопами хотя бы частично восполняло бесправие холопа по Русской Правде, не признававшей его ни стороной, ни участником судебного процесса.

Владельческий суд для холопов оставался единственной судебной инстанцией, в которую они могли обращаться за разрешением своих обид, правонарушений. Княжеские и иные суды для них были закрыты полностью. Холопы как недееспособные лица не обладали правом подачи иска в эти суды. Холоп не мог выступать даже свидетелем в государственном или общинном суде. Истец, желая

подвергнуть ответчика испытанию железом, основываясь на показаниях холопа, в соответствии с Русской Правдой должен был сказать: «Согласно показаниям этого холопа, я беру тебя (для испытания железом), но беру тебя я, а не холоп». Только при небольшом иске по необходимости разрешалось сослаться на закупа, который в отличие от холопа был лично свободен, но зависим от другого лица экономически. За вред другим лицам, причиненный холопом, полностью отвечал его господин. Согласно ст. 46 Пространной Правды княжеский суд не мог приговаривать к штрафу княжеских, боярских или церковных холопов, совершивших кражу. За подобные деяния ответственность нес их хозяин, обязанный выплатить двойное вознаграждение потерпевшему. За холопа, ударившего свободного человека и убежавшего в хоромы своего господина, последний платил 12 гривен либо выдавал обидчика потерпевшему. Хотя Русская Правда ничего не говорит об ответственности холопа за убийство свободного человека, но, скорее всего, и в этом случае ее нес в первую очередь хозяин. Он либо выплачивал виру, либо выдавал своего холопа. Скорее всего, подобная вынужденная благодетельность хозяина не проходила бесследно для правонарушителя.

Возложенная Русской Правдой на господина обязанность нести ответственность за противоправные действия холопа в отношении других лиц сторицей компенсировалась полным бесправием холопа перед господином, управомоченным применять любые санкции, не утруждая себя выяснением фактических обстоятельств дела и формы вины холопа. Тем не менее вполне реальны ситуации, когда господин мог придать своему произволу видимость законности и справедливости и провести судебное следствие имевшего место посягательства холопа на права и имущество господина или иных свободных лиц.

Господин устраивал владельческий суд, в ходе которого пытался установить обстоятельства совершения холопом противоправного деяния, его виновность и выносил решение о применении превентивных мер к нарушителю. Вполне понятно, что владельческий суд не был связан действующим законом, субъективное усмотрение господина имело место как на стадии сбора и оценки доказательств, так

и при принятии судебного решения. Господин мог предать холопа даже смертной казни, несмотря на то, что Русская Правда такого вида наказания не предусматривала. Таким образом, владельческий суд характеризовался тем, что он не нуждался в специальном разрешении князя, судьей выступал господин, использующий труд холопов, либо назначаемое им лицо, осуществлявшее административные и судебные функции. Суд проводился в целях разрешения конфликтов, возникающих между холопами, а также между холопами и их господином. Процесс разрешения конфликтов и принимаемые решения велись по субъективным правилам, установленным самим хозяином.

На иных принципах организуется деятельность вотчинных судов. Во-первых, они действовали на основании специального княжеского решения. Во-вторых, вотчинные суды распространяли свою юрисдикцию на лично независимых от них людей. В- третьих, решения судей должны были основываться на положениях Русской Правды или обычаях, хотя в действительности вотчинники нередко решали дела по собственному усмотрению, по ими установленным правилам.

Появление вотчинных судов приходится на XI—XIII вв. в связи с переходом земли в частную собственность, вотчину. В Древней Руси практиковались три способа формирования вотчин: 1) получение князем права на княжение не посредством занятия свободного стола, а по наследству; 2) наделение церквей, монастырей и бояр правом собственности на земельные участки; 3) покупка вотчины. В каждой вотчине образовывались создаваемые их владельцами судебные органы.

Начиная с XIII в., как признает В. О. Ключевский, «члены княжеской линии, слишком размножившиеся, не имели возможности занимать свободные столы в других княжествах и должны были все более дробить свою наследственную вотчину. Благодаря этому в некоторых местах княжеские уделы распадались между наследниками на микроскопические доли». Изменение порядка приобретения права на княжение сказалось на правовом статусе князя. Из политического деятеля как хранителя общественного порядка, защитника населения от внешних врагов князь

превратился в простого хозяина-вотчинника, а население его удела — в отдельных временных обывателей.

Свое право на управление и правосудие князь получал по наследству, по личной воле верховной княжеской власти, исходящей от его князя-отца, князя-брата или другого родственника, и в том же объеме, которым обладал наследодатель. Более того, наследник свою основную задачу видел в том, чтобы сохранить и обеспечить неукоснительное действие законов и обычаев своих предков, освященных глубокой стариной. В любом случае свидетельствами о крупных законодательных реформах, проводимых удельными князьями в тот период, современная история Российского государства и его права не располагает. Соответственно, и система органов управления княжеством, в том числе система государственных судов, действовавшая ранее, сохранялась неизменной.

Право князя на правосудие полностью вписывалось в действующую на территории вотчины систему государственных, церковных, общественных и частных судов и в существенной корректировке не нуждалось. Князь продолжал вершить суд лично, рассматривая наиболее значимые в политическом, экономическом и социальном отношении дела. На местах правосудие вершили назначаемые им должностные лица. Как отмечает И. А. Исаев, удельные князья управляли своими землями через бояр и вольных слуг, которым они передавали в кормление города, волости, села с правом осуществлять там административные, судебные и финансовые функции. Многие из служилых людей получали иммунитеты по налогам, повинностям и в сфере судопроизводства. Однако собственниками этих владений бояре и вольные слуги не становились, устойчивые правовые формы этих отношений остались невыработанными.

Правом на обращение в княжеские суды обладали все свободные лица, в том числе купцы, ремесленники, иные посадские люди, а также свободные крестьяне - общинники. Не утрачивали права на обращение в государственные суды закупы по искам к своему господину-кредитору или арендодателю, а также к другим свободным лицам. Исследуя правовой статус закупа, В. И. Сергеевич приходит к выводу, что

этим термином Русская Правда обозначает свободных лиц, «нанимаемых на определенный, годовой, срок и получающих вперед годовую плату. Плата эта дается или натурой (хлебом и каким-то придатком к денежной наемной плате), или деньгами (цену). Кто получил плату (цену) вперед, тот не делается рабом, а должен или отходить свое время, или возвратить милость».

Согласно ст. 111 Пространной Правды если человек, который отрабатывает данные ему в ссуду деньги, иное имущество, полностью исполнит свои обязательства по договору, то он оказывается экономически свободным, ничем не обязанным своему господину. Права и обязанности закупа как лично свободного лица закрепляются ст. 56— 64 Пространной Правды, при этом прямо признается его право на обращение в княжеский суд вследствие посягательства господина на его личные права либо причинения вреда его имуществу.

Русская Правда запрещает превращать закупа в обельные холопы, если он убежал от господина, чтобы подать жалобу в княжеский суд на причиненную обиду. Более того, Правда предписывает дать закупу управу по закону. Если выяснится, что господин действительно обидел закупа, причинил вред его купе или отарице, незаконно продал его в обельные холопы, побил закупа «бессмысленно, будучи пьяным, без какой-либо вины», то господин должен будет нести соответствующую юридическую ответственность. Например, за избиение закупа господин обязан нести такой же платеж, как и за избиение свободного.

Закуп, как это следует из ст. 56—57 Пространной Правды, обладал правом на обращение в княжеский суд с иском на своего господина в случае гибели хозяйского коня, повреждения принадлежащих господину плуга и бороны. Право закупа на обращение в княжеский суд с иском в отношении своего господина означает, что закуп обладал подобным правом в отношении любого другого свободного лица, причинившего вред его здоровью, имуществу, не исполнившему обязательств по договорам займа, посягающего на его честь и достоинство, в том числе на целостность его бороды и усов.

Наряду с княжеским судом на территории княжеского удела действовали церковные и боярские вотчинные суды, подсудность которых остается недостаточно ясной до настоящего времени.

Согласно уставам Владимира и Ярослава Мудрого церковным судам не были подсудны имущественные и иные отношения в сфере гражданского права, а также значительная часть уголовных дел, закрепленных Русской Правдой. Имелись определенные расхождения и в порядке рассмотрения дел светскими и церковными судами. С обретением иммунитета в сфере правосудия церковь или монастырь наделялись судебной юрисдикцией и получали право рассматривать гражданские и уголовные дела с участием лиц, экономически зависимых от церкви или монастыря. Это могли быть обельные холопы, попавшие в личную зависимость от церкви по основаниям, предусмотренным ст. 110 Пространной Правды, либо свободные лица, добровольно переехавшие на вотчинные земли церкви и взявшие на себя обязательства отрабатывать барщину либо вносить оброк церкви за аренду земельного участка.

В тексте жалованных грамот, выдаваемых церкви или монастырям в XI—XII вв., не всегда достаточно определенно формулировалось ее право на осуществление правосудия. Так, в Грамоте князя Мстислава Владимировича и сына его Всеволода Новгородскому Юрьеву монастырю ИЗО г. говорится, что село передается «с данию, с вирами и продажами». Из этой записи было бы проблематично делать вывод о предоставлении монастырю права на осуществление правосудия в отношении феодально-зависимых от нее жителей села. Скорее, здесь говорится о том, что князь уступает монастырю свое право на дань, а также на виры и продажи, которые должны будут платить жители села, проигравшие дело в княжеском суде.

В более поздний период князья в жалованных и уставных грамотах весьма конкретно и определенно формулировали свою волю относительно права церквей и монастырей осуществлять правосудие. При этом закреплялось два варианта подсудности .

Первый вариант подсудности сводился к тому, что дела с участием крестьян, феодально-зависимых от церкви или монастыря, рассматривал только церковный суд.

Например, великая княгиня Мария Ярославна Жалованной тарханной и несудимой грамотой от 15 октября 1453 г. наделяла игумена Протасия или иного, назначенного им лица правом судить крестьян, феодально-зависимых от Троице-Сергиевского монастыря. Одновременно запрещается княжеским волостелям и тиунам судить монастырских крестьян «ни в чем, опрочь душегубства». Однако следует признать, что предоставленное жалованной грамотой право церкви на осуществление правосудия распространялось не на все население, проживающее на вотчинных землях, а только на лиц, экономически зависимых от церкви, старожильцев и пришлых, призванных из других княжеств лиц (инокняжцев).

Арендующие церковные земли закупы оставались лично свободными и потому не утрачивали своего права на обращение в княжеский или волостной суд в порядке, предусмотренном Русской Правдой. Церковной судебной юрисдикции не подлежали также свободные крестьяне (смерды), купцы, ремесленники, оказавшиеся на территории церковных и монастырских земель. Князь мог передать церкви лишь свои права на то, чем он реально владел: земельный участок и свое право на дань (оброк) с проживающего на этих землях населения и несение им некоторых хозяйственных повинностей типа ямской службы, проведения работ в хозяйстве князя и др.

Личная свобода лиц, не состоящих в холопстве, была их непосредственным достоянием, и право распоряжения этой свободой принадлежало самим ее носителям. Переход в статус обельного холопа мог состояться прежде всего по личному желанию свободного лица, вследствие продажи, женитьбы на рабе, поступления на службу к господину без договора. Утрата личной свободы индивидом помимо его воли могла состояться только в порядке реализации юридической ответственности за совершение таких опасных деяний, как разбой и поджог, неисполнение закупом предусмотренных договором обязательств перед кредитором либо банкротства, т.е. неспособность погасить свои долги перед другими лицами. Поэтому право церкви осуществлять правосудие, дарованное князем, по нашему мнению, могло распространяться только на экономически зависимых от нее лиц и на ее холопов. Лично свободные лица, проживающие на землях церкви, оставались подданными

князя и, соответственно, определяли свои права, руководствуясь Русской Правдой, а судебную защиту осуществляли посредством обращения не в церковные, а в княжеские суды.

Процесс обращения смердов в крепостных церковных или монастырских крестьян был эволюционный, шел постепенно. Основная причина закабаления носила экономический характер. Получив от церкви ту или иную материальную помощь, смерд не всегда мог выполнить свои договорные обязанности и обретал статус серебреника, должника, для которого право перехода было ограничено, т.е. он становился практически крепостным, зависимым от церкви.

Второй вариант подсудности церкви был, в частности, закреплен Уставной грамотой Великого князя Василия Дмитриевича и митрополита Киприана от 28 июня 1404 г. Согласно этой Грамоте митрополит наделялся правом судить всех жителей Луховиц без какого-либо исключения, как экономически зависимых от церкви, так и не состоящих с ней в каких-либо экономических отношениях. «Судить митрополиту (людей из) Луховца с волостелем или доводчиком, а судье моему, великого князя, не быти (в таком суде)».

Таким образом, в Луховце юрисдикция церкви значительно расширялась, ей предоставлялось право участия в любом деле, рассматриваемом светским судом — волостелем, тогда как суд великого князя в рассмотрении подобных дел участвовать не мог. Фактически этим правом, предоставленным церкви, была ликвидирована самостоятельность светского суда, осуществляемого волостелем. Подобная мера создавала дополнительные гарантии справедливости и обоснованности выносимых светским судом решений и имела, скорее всего, положительное значение.

Логично предположить, что в приведенных и иных актах Московского государства, дошедших до наших дней, отражается давняя, идущая с XII—XIII вв. практика предоставления церкви и монастырям права осуществлять правосудие над феодально-зависимыми от них крестьянами. Церковь с самого начала противилась практике рассмотрения дел с участием ее представителей в княжеском суде и стремилась выговорить себе право рассматривать подобные дела своими судами.

Устойчивое желание церковной власти вывести своих служителей из-под подсудности светскому суду мотивировалось тем, что «не годится мирянам попа ни судити, ни казнити, ни осудити его, ни слова на него молвите. Но кто их ставит святитель, но [тот] их и судит, и казнит, и учит... А что земли церковные или села купленные] ли будут, или кто будет дал [вклад], умирая которой церкви, а в те есте земли не вступались никто от вас, чтобы церковь Божия не изобижена была».

Тем не менее полностью вывести церковных служителей из-под юрисдикции светских судов церкви в период Древней Руси и удельных княжеств не удалось. Лично свободные и экономически независимые от церкви лица, основываясь на положениях Русской Правды, свои материальные и иные претензии к церкви и ее служителям стремились разрешить с помощью светских княжеских судов. Единственной уступкой церкви, на которую пошла светская власть, была организация смесных судов, состоящих из представителей княжеской и церковной власти при рассмотрении дел, одной из сторон которых выступали служитель церкви или иные зависимые от нее лица.

Помимо церкви, право на ведение правосудия князь предоставлял своим боярам, иным сподвижникам одновременно с передачей в их собственность земельного участника за ратные и другие заслуги. О наличии вотчинных боярских судов свидетельствуют дошедшие до наших дней жалованные грамоты Московского государства XV— XVI вв., которыми наместникам, волостелям и их тиунам от имени великого князя запрещалось судить людей иммуниста «ни в чем», кроме ряда тягчайших преступлений. Ведает и судит своих людей во всех других случаях (в том числе в случае смесного суда) сам иммунист; его самого может судить только великий князь или его боярин введенный.

К сожалению, жалованные грамоты, которыми князь наделял своих бояр земельными вотчинами в XII—XIV вв., до нашего времени не дошли. О существовании боярских вотчин в этот период и о праве бояр на правосудие можно судить лишь по Русской Правде, закрепившей основные имущественные и иные отношения вотчинников со своими холопами и свободными лицами — закупами, а также косвенно — по

дошедшим до нашего времени жалованным грамотам Московского государства. Ретроспективный подход, выражаемый в распространении более поздних порядков на предшествующие им стадии, позволяет получить дополнительные аргументы относительно действительной природы боярских вотчинных судов Древней Руси. Существование боярских вотчин в Древней Руси убедительно доказал Б. А. Рыбаков, полагая, что вся феодальная Русь состояла из «нескольких тысяч мелких и крупных феодальных вотчин княжеских, боярских, монастырских, вотчин «молодшей дружины». Все они жили самостоятельной, экономически независимой друг от друга жизнью, представляя собой микроскопические государства, мало сцепленные друг с другом и в известной мере свободные от контроля государства». Боярский двор представлял собой своего рода столицу такой маленькой державы с собственными хозяйством, войском, полицией и неписаными законами. При этом хозяйственная деятельность вотчины осуществлялась силами холопов, находящихся в личной и экономической зависимости от господина-вотчинника, и закупов, лично свободных смердов, обязавшихся за полученную от вотчинника плату (купу) выполнить определенную работу или отработать определенное время в хозяйстве вотчинника.

Как уже говорилось выше, закуп, будучи экономически зависим от господина, вотчинника, оставался лично свободным и сохранял свое право на обращение в княжеский суд в целях защиты от неправомерных действий своего хозяина. Однако в юридической литературе начиная с XIX в. и по настоящее время существует устойчивое представление о том, что боярин-вотчинник, обладающий иммунитетом на правосудие, осуществлял его в отношении всего населения, проживающего на территории вотчины. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов суть и основную особенность вотчинного суда видел в его праве осуществлять суд над свободным населением частных имений. Подобное представление о полномочиях вотчинного боярского суда разделяет Н. Н. Ступникова. Она полагает, что властные функции землевладельческого боярства, основанные на принципе принадлежности земель «судом и данью тянути по земле и по воде», характеризуются тем, что «владелец населенной территории являлся господином и судьей для всех лиц, живущих на его

владениях, и потому осуществлял не только управление, но и отправлял судебные функции». В основании волостных судов лежали отношения земельной собственности, а право владельца вершить суд на конкретной территории базировалось на принадлежности ему земельных владений и их населения.

Однако представление о правомочиях боярского вотчинного суда над свободным населением, проживающим на территории его вотчины, противоречит историческим фактам.

Во-первых, принцип «судом и данью тянути по земле и по воде», в котором Н. Н. Ступникова видит основной аргумент в пользу взгляда на природу вотчинного боярского правосудия, определяет иные отношения. Принцип упоминается в Договоре 1398 г. Великого князя Московского Василия Дмитриевича и удельных князей Владимира Андреевича и Юрия Дмитриевича с Великим князем Тверским Михаилом Александровичем в следующем контексте: «А татя и душегубца, и разбойника, и грабежника, где имуть, тут судить, а имет, проситесь на извод, ино его на извод пустити... А бояром и слугам межи нас вольным воля, а данью и судом потянута им по земле и по воде».

Как признает авторитетный исследователь правосудия феодальной Руси Н. И. Ланге, изложенное положение закрепляло подсудность смесных судов по уголовным и гражданским делам. При этом признавалось, что «бояре и слуги княжеские, пользовавшиеся правом свободного перехода от одного князя к другому, судились в смесном суде не в том княжестве, где имели жительство, а в том, где имели во владении земли и воды, т.е. тянули судом по земле и воде».

Во-вторых, как показал проведенный Н. И. Ланге обзор жалованных грамот XV в., которыми московские князья наделяли своих вотчинников правом ведения судебной деятельности, иммунитет вотчинника распространялся только на «своих людей» в виде права «решать дела между своими людьми». К «людям вотчинника» относились его слуги (холопы), а также владельческие крестьяне, которые добровольно селились на землях вотчинника и на условиях аренды обрабатывали его землю, осуществляли иную работу по указанию вотчинника. По своему экономическому положению

владельческие крестьяне были теми же самыми закупами, которых Русская Правда признавала свободными людьми, она же закрепляла их право на обращение в княжеский суд, в том числе по фактам нарушения их прав господами. Поэтому юридически владельческие крестьяне не подлежали боярскому вотчинному суду, и об этом своем праве они знали. Даже в XVI в. имели место отдельные попытки с их стороны защитить свое право от произвола вотчинников.

Н. И. Ланге приводит пример, когда в 1533 г. крестьянин Богословского Рязанского монастыря Ивашко Батурин отказался платить монастырские пошлины и не давался под монастырский суд. Однако приехавший для разрешения конфликта дворецкий князя Василия Ивановича не стал защищать законные права крестьянина, а принял сторону монастыря, предписав Батурину покинуть село в месячный срок. В противном случае местным властям разрешалось его «выметать вон» насильно. Известны также несколько жалованных грамот XVI в., которыми князь выделял частным лицам на правах вотчины пустошь, необжитые места, разрешал им приглашать на жительство в эти места добрых людей, «а не татей и разбойников выбитых из городов и волостей». Одновременно вотчинникам передавалось право вершить суд по всем делам, кроме убийства и разбоя, которые могут возникнуть между новоселами, между новоселами и вотчинниками.

Конечно, практика судебного рассмотрения вотчинником дел, связанных с конфликтными ситуациями между ним и экономически зависимыми от него крестьянами, представляла собой образец грубейшего нарушения исходных принципов права. Еще со времен Древнего Рима известен принцип, согласно которому никто не может быть судьей в своем деле. Отход в условиях Московского государства от этого принципа свидетельствует о явном желании феодалов расширить свои права на экономически свободных крестьян, чтобы ускорить процессы их перехода в крепостную зависимость.

Таким образом, не имеется никаких оснований полагать, что в более ранние исторические эпохи, в XIII—XIV вв., о которых отсутствуют какие-либо письменные источники, князья вопреки действующему закону предоставляли своим боярам право

судить все свободное население, проживающее на территории их вотчины. О неподсудности боярским вотчинным судам феодально независимых лиц убедительно свидетельствует такой факт, как наличие смесных, правительственно -вотчинных судов, призванных рассматривать споры между вотчинными и черносошными крестьянами, вотчинниками и иными свободными лицами. Именно потому, что вотчинный суд имеет ограниченную подсудность, под которую не подпадают конфликты между свободными и феодально-зависимыми лицами, с возникновением вотчинных судов возникает потребность в смесном суде, которого не знала Русская Правда. Смесной суд как раз и формируется для того, чтобы обеспечить правосудие по делам, стороны которых имеют различный уровень экономической и личной свободы. Поскольку лично свободные лица, проживавшие на территории вотчины, конфликтующие с феодально-зависимыми лицами, проживавшими в этой же вотчине, не желали судиться в вотчинном боярском суде, а обращались в княжеские и местные суды за защитой своих прав, возникла потребность в появлении и постоянном функционировании широкой сети смесных судов.

Боярским вотчинным судам были подсудны не все конфликты, возникавшие на территории вотчины, как это принято считать в юридической литературе, а лишь конфликты между людьми вотчинника, в число которых входили его холопы и арендаторы земли. Экономически свободные лица, проживавшие на территории вотчины, не утрачивали своего права, закрепленного Русской Правдой, на обращение в княжеские и смесные суды.

Боярин-вотчинник, осуществляя свое право на правосудие, действовал по образу и подобию княжеского суда. Часть дел вотчинник рассматривал сам, а большую часть мог поручать лицам, исполнявшим административные должности, либо специально назначенным для осуществления правосудия лицам.

Конфликты, возникавшие между холопами, боярин-вотчинник мог рассматривать как в соответствии с нормами Русской Правды, обычаями, так и по собственному усмотрению. Законодательно закрепленной формы процесса для этой категории дел

не предусматривалось, все отдавалось на откуп боярина-вотчинника, на его личное усмотрение.

Смесный, или вобчий, суд

В российской юридической литературе существует устойчивое представление о том, что смесные суды были созданы в XIV—XV вв. в Московском государстве. Формированию подобного взгляда способствовали два обстоятельства: 1) отсутствие достоверной и сколько-нибудь полной информации о деятельности смесных судов в XII— XIII вв.; 2) наличие работы Н. И. Ланге «Древние русские смесные, или вобчие, суды» (М., 1882), содержащей развернутую и достаточно полную картину о их деятельности в XIV—XVI вв. Однако такие суды имеют весьма длительную историю, начало которой приходится на X в., о чем свидетельствует Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных.

Особенность смесных судов состояла в том, что в их состав обязательно входили судьи разных судов: двух княжеств или княжеского и вотчинного. В Московском государстве действовали смесные суды, состоящие из представителей судов различных уездов. Потребность в подобных судах обусловливалась следующими обстоятельствами.

Представление древнего общества о необходимости защиты общиной, родом своих членов перед другими социальными сообществами продолжало действовать в условиях формирования государства и на начальных этапах его деятельности. На князе лежала прямая обязанность защищать население от любых посягательств, от кого бы они ни исходили — от подданных князя или лиц другого княжества. Эту обязанность князя успешно реализовывал суд во всех случаях возникновения конфликтов между членами одного княжества. Однако время от времени неизбежно возникали конфликты между подданными разных княжеств. В этой ситуации князь не хотел оставлять своих подданных без защиты, полагая, что конфликт должен непременно разбираться с участием его судей.

Суд князя над представителем другого княжества признавался посягательством на суверенитет этого княжества и мог порождать конфликты на межгосударственном уровне. Поэтому каждый судья, прежде чем открывать процесс, должен был удостовериться о подсудности сторон данному суду. Именно с уяснения этого вопроса, согласно летописным свидетельствам, воевода Вышатич начал суд над волхвами. Суд был продолжен лишь после того, как судья убедился, что обвиняемые в убийствах являются подданными его князя. Если стороны были из разных княжеств, по согласованию с заинтересованными князьями образовывался специальный «вобчий, или смесный» суд, состоящий из судей, представляющих интересы этих княжеств и гарантирующих обоснованность и правосудность принятого ими решения. В любом случае у лица, признанного виновным, отпадал повод обосновывать свою невиновность предвзятым решением суда.

В дальнейшем в связи с учащением конфликтов между подданными разных княжеств князья вынуждены были заключать между собой соглашения о порядке образования и деятельности смесных или вобчих судов и порядке исполнения принятых ими решений. Примером такого соглашения может служить сохранившийся до наших дней Договор 1398 г., который был заключен Великим князем Московским Василием Дмитриевичем, удельными князьями Владимиром Андреевичем и Юрием Дмитриевичем с Великим князем Тверским Михаилом Александровичем. Договаривающиеся стороны признали необходимым создание вобчих судов для разрешения «обидному всему межи нас». Соглашения о смесных судах содержались также в договорах Великого князя Рязанского Ивана Федоровича с Литовским князем Витовтом и в Договоре Пронского князя Ивана Владимировича с Литовским князем Витовтом, заключенных около 1430 г., в Договоре 1435 г. Великого князя Московского Василия Васильевича, Углицкого князя Дмитрия Шемяки и Бежецкого Дмитрия Красного с Дмитровским князем Василием Косым и др.

Смесный суд формировался лично князьями из числа приближенных к ему лиц — людей старейших. От каждого княжества выделялся один судья. Перед отправлением судейских обязанностей судьи должны были целовать крест и давать клятву судить

«в правду по обе стороны» . Место заседания смесного суда чаще всего определялось соглашением князей. В то же время могло действовать и общее правило, закрепленное Договором 1398 г., согласно которому «а татя, душегубца и разбойника и грабежника, где имут, тут судят, а имеет, проситесь на извод, иное его на извод пустити. А боярам и слугам межи нас вольным воля, а данью и судом потянути им по земле и воде». Согласно изложенным положениям, уголовные дела должны были рассматриваться в княжестве, в котором было совершено преступное деяние, тогда как гражданские дела — по месту нахождения вотчины ответчика.

Для принятия решения требовалось согласие всех судей. Если мнения разделялись, то закреплялись два варианта принятия решения. Судьям разрешалось обратиться к третьему, третейскому судье. В случаях, когда судьи не сходились во мнении относительно кандидатуры третейского судьи, дело представлялось на рассмотрение великого князя. Однако в договорах Витовта с рязанскими князьями и Новгорода с Московским государством предусматривался иной вариант. Смесный суд, состоящий из судей Литовского и Рязанского княжеств, не сумевший принять согласованного решения, направлял дело Витовту. Смесный суд, заседавший в Новгороде, в аналогичной ситуации должен был отложить принятие решения до приезда в Новгород Великого князя, либо его сына, либо брата. Принятое смесным судом решение признавалось окончательным и пересмотру не подлежало: «...суженого не посуждати».

С появлением в Древней Руси церкви, ее вотчин и боярских вотчин стали повсеместно формироваться смесные суды для разрешения споров между свободными лицами и лицами, зависимыми от вотчинника и подсудными его суду. Вотчинники, желая утвердить себя в роли верховного правителя вотчины, копировали по преимуществу полномочия князя в области управления и правосудия. Соответственно, принцип ответственности князя за судьбу его подданных был перенесен на уровень церковных и боярских вотчин. Вотчинники также были настроены решительно и стойко защищать собственные интересы и интересы «своих людей» посредством

образования и деятельности смесных судов двух видов: княжеско-церковных и княжеско-боярских (иных земельных владельцев).

Деятельность княжеско-церковных смесных (вобчих) судов прямо предусматривалась Уставом Владимира I и Уставом Новгородского князя Всеволода. Князь Владимир запретил своим тиунам вершить суд без владычного наместника над церковными людьми. К этой категории князь относил служителей церкви (игумена, попа, дьякона), их детей, церковных слуг, монахов и монахинь, а также богадельных лиц, которым церковь оказывала материальную помощь: «слепець», «хромець», «прощеник» и др. Конфликт между церковными и светскими лицами должен разрешать обчий (смесный) суд. «А будет иному человеку с тым (церковным) человеком речь, то обчии суд». Это положение было дословно воспроизведено в Новгородском уставе Великого князя Всеволода «О церковных судах, людях и мерилах торговых», составленном в начале 1136 г.

Порядок организации и деятельности смесных (вобчих) судов в Древней Руси не сохранился в письменных источниках, дошедших до наших дней, и о нем можно судить лишь по более поздним документам XIV— XV вв. Можно достоверно утверждать о наличии в этот период достаточно устойчивой практики названных судов и о реальном действии основополагающих норм права по главным аспектам их деятельности.

Состав смесного суда формировался князем либо местными судами, архимандритом, иным церковным иерархом либо боярином. Сторону князя могли представлять как должностные лица из его окружения, так и посадники или вирники, интересы церкви и церковных людей — лица духовного либо светского звания, чаще всего из числа церковных судей. Боярин-вотчинник мог лично участвовать в отправлении правосудия либо посылать кого-либо из своей администрации.

В удельный период еще не имелось четких правил относительно места действия смесного суда. Суд мог открываться по месту нахождения ответчика, либо месту совершения преступления, либо на границе церковной или частновладельческой вотчины. Скорее всего, этих правил не было и в более ранние периоды истории

Древней Руси, место судопроизводства определялось соглашением судей. В то же время достаточно четко регламентировались обязанности судьей по обеспечению сторон и участников процесса.

Согласно постановлению Великого князя Кашинского и семи удельных тверских князей (около 1365 г.), «смешаются судом монастырские люди с волостными людьми, судит монастырский тивун с посельским вместе с нашими судьями, а дворян дает тот на чьем ищут, и суд тут же, а на правду ездят обои». Таким образом, судья, который вводился в суд со стороны ответчика, должен был принимать меры по его доставке в суд. Иной подход применялся к доставке в суд свидетелей. «На правду», т.е. на приглашение свидетелей в суд, должны были ехать одновременно оба пристава — как от княжеского, так и от вотчинного судьи.

Для принятия смесным судом решения требовалось согласие всех судей. В случаях, когда судьи «не сопрутся», т.е. не придут к согласованному решению, дело надлежало перенести на суд князя. Вполне возможно, что подобная практика существовала в XI—XII вв., но мог использоваться и иной способ принятия решения, например посредством обращения к третейскому судье. Достаточно конкретными и ясными были правила, определяющие порядок исполнения судебного решения. В их основе лежал принцип, согласно которому реальное исполнение решения должен обеспечить тот суд, представитель которого выступал со стороны, проигравшей дело. В этом качестве мог оказаться как ответчик, так и истец.

Наиболее полно этот принцип был закреплен в постановлении Звенигородского князя Юрия Дмитриевича (около 1404 г.). Независимо от решения смесного суда монастырским человеком ведает игумен, тогда как светская власть «наместники мои, волостели и их тиуны в монастырского человека не вступаются ни в правового, ни в виноватого». И наоборот, игумен с братией или их приказчик не вмешиваются в дела городского или волостного человека, который несет материальную ответственность перед светской властью — наместником, волостелем и их туином.

Изложенное свидетельствует о том, что смесные суды представляют собой весьма оригинальный, самобытный компонент российского правосудия, так как в них

принцип состязательности был реализован не на уровне сторон, их защитников и государственного обвинителя, а на уровне судей. Современная доктрина исключает какую-либо заинтересованность судьи в деле, полагая, что судья может быть только нейтральным — как по отношению к сторонам дела, так и по отношению к принятому решению. Даже гипотетическая заинтересованность судьи в исходе дела, о которой время от времени заявляют стороны в суде, может служить основанием для прекращения участия судьи в судебном процессе.

Бесспорно, судья, ведущий процесс единолично, не должен быть заинтересован в исходе дела. Однако в смесном суде заинтересованным в исходе дела с прямо противоположных позиций выступал весь состав суда. Одни из них были заинтересованы в решении в пользу князя, общества, тогда как другие — в пользу вотчинника и вотчины. Интересы одного судьи уравновешивались прямо противоположными интересами другого, а диалектическое противоречие единства и борьбы противоположностей, согласно Г. Гегелю и К. Марксу, является источником любого развития, любого движения мысли к истинным знаниям.

Отсутствие судебной практики смесных судов тех лет не позволяет сделать обоснованный статистическими данными вывод об эффективности их деятельности. Однако вполне очевидно, что такая модель суда создает дополнительные гарантии полноты исследования имеющихся по делу доказательств. Стремление одного судьи к выяснению обстоятельств в пользу стороны, которую он представляет, стимулирует активность другого по опровержению представленных доказательств и поиску свидетельств в пользу своей стороны. А в результате исследование таким судом доказательств получается более полным и всесторонним, чем судом, состоящим из одного судьи. К этому же выводу приходит Н. И. Ланге, отмечая, что в смесных судах «само судоговорение было необыкновенно логично и просто, без всякого излишнего многословия и многописания. Судьи прямо приступали к судебным следствиям, производили допросы, осмотры и освидетельствования, записывали все происходившее на суде в судный список и затем поставляли решения или приговоры, если имели власть окончательно решить дело».

Кроме того, на стадии подготовки решения судьи, если они не вступили в сговор между собой, скрупулезно оценивали доказательства и стремились найти компромиссной вариант, что также способствовало повышению обоснованности и справедливости судебного решения. И отнюдь не случайно смесные суды в Московском государстве просуществовали чуть ли не до XVII в. К сожалению, практика деятельности смесных судов пока не привлекает большого внимания российских правоведов и по настоящее время остается недостаточно глубоко исследованной.

Общинные суды

Общинное правосудие времен Русской Правды крайне слабо освещено в источниках. Во многом это определяется редкостью проявления внимания к внутренней жизни общины со стороны княжеской власти (с которой преимущественно связано большинство источников). Русская Правда представляет обшину лишь как объект судебного разбирательства, скажем в статьях о «дикой вире»: «Аже кто убиеть княжа мужа в разбои, а головника не ищють, то виревную платити, в чьей же верви голова лежить, то 80 гривен... Которая ли вервь начнеть платити дикую веру, колико леть заплатить ту виру, зане же без головника им платити. Будеть ли головник их в верви, зане к ним прикладываеть, того же деля им помагати головнику, любо си дикую веру; но спла[ти]ти им вообчи 40 гривень... Аже кто не вложиться в дикую веру, тому людье не помогають, но сам платит».

Даже относимая рядом исследователей к таким источникам ст. 33 Краткой редакции Русской Правды: «Или смерда умучат, а без княжа слова, за обиду 3 гривны; а в [о]гнищанине, и в тивунце, и в мечници 12 гривен» рассматривается в этом контексте лишь на том основании, что употребление глагола «умучат» (казнят) во множественном числе указывает на коллективный характер действий.

По мнению Т. Е. Новицкой, изложенная «статья косвенным образом указывает на существование наряду с княжеским судом суда общинного. Она содержит санкции за

физическое насилие в отношении смерда, огнищанина, тиуна или мечника без разрешения князя. Перечисленные в статье лица подлежат суду князя: только он может судить своих дружинников и слуг». Таким образом, в данном случае объектом посягательства является княжеский суд (поскольку среди «умученных» называются лица, подлежащие суду только князя). Тем самым вервь вмешивается в прерогативы князя, превышая свои полномочия.

При таком подходе формируется представление об ограничении прав общины, а вместе с ней и общинного суда исключительно членами своей общины. Включение же подобной статьи рассматривается как следствие распространенной практики нарушения «княжого права» вервью, стремившейся распространить свою компетенцию и на лиц, не входящие в общину. Представляется, однако, что в таких рассуждениях слишком много допущений, и, возможно, ближе к истине С. В. Юшков, рассматривавший эту статью исключительно в связи с анализом статей о преступлениях против телесной неприкосновенности, не обнаруживая в ней присутствия верви.

Община, скорее, слабеет, поскольку продолжается распад связей, основанных на родстве, идет становление соседской территориальной общины, опирающейся на большие и малые семьи, заметно возрастает число включенных в нее извне. В условиях же ослабления внутреннего единства общины вряд ли может нарастать стремление к противопоставлению себя княжеской власти.

Другими косвенными подтверждениями существования каких-то форм общинного суда являются известные по Русской Правде статьи о защите члена верви перед княжеским судом и, возможно, об изгоях.

Само определение того, следует взять преступника под защиту, отказаться от поиска и выдачи его или выдать княжескому суду, очевидно, требовало разбирательства внутри верви, выяснения виновности члена общины, определения того, кому какую долю штрафа платить. Впрочем, в отдельных случаях законодатель ограничивал право общины оказывать помощь преступнику, как, например, при убийстве

княжеских огнищанина и ездового, где убийца должен был самостоятельно выплатить 80 гривен, «а людем не надобе» (ст. 19, 20 Краткой Правды).

В данном случае об общинном суде можно говорить не столько на уровне имеющихся фактов, сколько исходя из их логической связи: если известно, что изгои — это люди, лишившийся связи со своей социальной средой, то среди них могут быть и общинники, совершившие те или иные проступки и изгнанные из общины. Соответственно, изгнанию должно предшествовать какое-то «судебное» разбирательство. Однако нечеткость понятия «изгой» делает эти рассуждения излишне умозрительными. К тому же, если исходить из Устава Великого князя Всеволода Мстиславича: «...изгои трои: попов сын грамоте не умеет, холоп из холопства выкупится, купец одолжает», связь изгоя с общиной оказывается под сомнением.

Можно также считать, что, поскольку община, являясь элементом более широкого общественного объединения, обладает пусть и в менее выраженной форме его характеристиками, особенности, присущие вечевому суду, могут быть перенесены на общинный суд. Однако, если учесть разнонаправленность «судебных» действий («политические» дела вечевого суда и гражданско-уголовные — общинного), становится очевидной невозможность их прямого отождествления.

Таким образом, хотя существование общинного суда в Древней Руси очевидно, однако реальный механизм его функционирования, к сожалению, не сохранился в письменных источниках и о нем можно говорить лишь гипотетически, опираясь на отдельные косвенные упоминания в Русской Правде и иных источниках.