Глава 4. Российская историография древнерусского законодательства и правосудия (90-е годы XX века — начало XXI века)

С 1990-х гг. берет начало современный период исследований проблем законодательства и правосудия Древней Руси, характеризующийся широкой свободой слова и научной мысли, возможностью беспрепятственного выбора темы исследования, а также философских методологических основ и конкретных методов научного познания.

За прошедшие 25 лет были исследованы практически все основополагающие проблемы истории законодательства и правосудия Древней Руси и получены новые, заслуживающие внимания результаты как в области истории государства и права, так и в отраслевых науках гражданского, уголовного, семейного права, науках о судоустройстве и судопроизводстве. Творчески были использованы практически все традиционные формы научного исследования: издавались монографии, учебники и учебные пособия, осуществлялись инкорпоративные издания исторических источников, готовились и успешно защищались докторские и кандидатские диссертации. Статьи, посвященные актуальным вопросам истории государства и права Древней Руси, активно и заинтересованно обсуждались на научных и научно­практических конференциях, круглых столах, семинарах, в статьях, публикуемых в центральных и региональных юридических журналах.

Примечательной чертой современного этапа российской правовой науки является значительный интерес российских правоведов к дореволюционной юридической литературе, для удовлетворения которого были переизданы наиболее значимые

работы известных дореволюционных ученых-юристов. Большой популярностью пользуются творческие монографические и учебные издания, посвященные проблемам законодательства и правосудия Древней Руси, в том числе работы И.

Имея столь блестящие образцы творческого решения исследуемых проблем права и правосудия, современные авторы стремятся всемерно использовать наличное научное знание, а также плодотворные методологические приемы своих предшественников для получения новых, полезных для науки и практики знаний, выводов, обобщений, для проведения системного комплексного анализа, который рассматривается ныне в качестве необходимого условия познания закономерностей функционирования и развития исследуемых явлений и процессов. Заметно обогащается современная методология научных исследований. Применение положений и выводов современной герменевтики для познания смысла исследуемых исторических источников права способствует устранению в них неясных мест и логических противоречий. Творческое применение данных смежных с правоведением социальных наук, экономики, археологии, филологии, антропологии значительно расширяет возможности юристов в понимании и объяснении исследуемых явлений и процессов по сравнению с российскими правоведами XIX в. Все это не может не способствовать дальнейшей творческой разработке российскими правоведами проблем законодательства и правосудия Древней Руси с желанием внести достойный вклад в развитие истории отечественного государства и права.

Т. Ю. Амплеевой, В. В. Момотовым, Ю. В. Оспенниковым и другими российскими правоведами были проведены исследования, характеризующиеся высоким творческим потенциалом их авторов и наличием новых, обоснованных, заслуживающих внимания результатов относительно таких традиционных для истории отечественного государства и права проблем, как формирование

древнерусского права и правосудия. Добыты дополнительные свидетельства в целом самостоятельного, независимого от внешних, иностранных интервенций пути формирования славянскими племенами своей государственности, обычного и позитивного права, а также правосудия.

В монографических исследованиях и докторской диссертации В. В. Момотова содержатся новые концептуальные взгляды на начальные этапы формирования права в Древней Руси в IX—XIV вв. Отличительная особенность исследований состоит в том, что при их проведении ученый активно и творчески использовал современные достижения археологии, антропологии, филологии, социологии права. Особенно широко ученым использовались достоверные факты о юридическом средневековом быте, содержащиеся в берестяных грамотах, найденных в Новгороде. В конечном счете ему удалось дать более глубокое объяснение процессов становления древнерусского права, а также влияния на него зарубежного права.

В. В. Момотов обоснованно показывает, что русское право в своем развитии прошло три стадии: символическую, вербальную и текстуальную. Эволюция права посредством заимствования чужого права была скорее исключением, чем правилом. Основной канал заимствования был опосредованным, когда некоторые христианские догматы были трансформированы в правовые аналогии в светских сборниках права. Дополнительным каналом таких заимствований стало использование терминологии, употребляемой византийской канонической традицией на Руси для обозначения новых правовых понятий. Заимствование иностранного законодательства происходило в виде свободной рецепции с учетом народных традиций.

Как признает В. В. Момотов, новые источники познания права убедительно доказывают, что значение рождающейся государственной власти в правообразовании в период раннего Средневековья невелико. Субъективное право в эту эпоху возникает до позитивного (объективного) права. Процесс начального правообразования касается прежде всего вещных отношений. И только с XI в. ведущую роль в создании крупных национальных правовых форм начинает играть государственная власть. Основная роль в генезисе права отводится культуре общества. Культура, выраженная

в системе духовных ценностей, мировоззренческих, знаковых и символических системах, задает контуры правовой формы на этапе рождения права.

В монографических исследованиях и докторской диссертации Ю. Т. Амплеева предприняла попытку определить критерии развития и смены моделей уголовного процесса России на протяжении тысячелетнего периода ее истории, что, по ее мнению, необходимо учитывать на современном этапе реформирования правовой системы Российского государства. Автор полагает, что эволюционный путь развития российской правовой системы в целом и уголовного судопроизводства в частности способствовал сохранению правовых традиций и институтов на протяжении нескольких столетий, обеспечивал действие гибкого и удобного в своей приспособляемости к текущим потребностям государства и общества сочетания норм писаного и неписаного (обычного) права.

Заслуживает внимания вывод Ю. Т. Амплеевой о том, что неразделённость уголовного и гражданского процесса в эпоху Средневековья обусловливалась целью судопроизводства в Древней Руси, ориентированного на восстановление нарушенного права лица независимо от характера этого нарушения. Этим объясняются и характер закрепленных в законе наказаний, исключавших смертную казнь (поскольку лишение жизни преступника в большинстве случаев делало невозможным возмещение нанесенного им ущерба), и существенная роль эмпиризма в становлении и развитии древнерусской правовой доктрины в целом и уголовной политики в частности.

Предмет монографических и диссертационного исследования Ю. В. Оспенникова составило брачно-семейное, обязательственное, уголовное и процессуальное законодательство Новгородской и Псковской республик и частично Полоцкого княжества XII—XV вв. В процессе исследования основной акцент был сделан на анализе системных связей законодательства с источниками византийского и

европейского происхождения, а также на углубленном изучении частноправовых актов как источника права, что позволило ему заметно расширить устоявшиеся представления об институтах и о нормах средневекового древнерусского права.

Помимо названных работ, были опубликованы монографии О. В. Мартышина, И. Я. Фроянова, А. А. Горского, Б. А. Рыбакова, И. В. Петрова, М. Б. Свердлова, содержащие развернутую характеристику политико-правовых процессов и социально-экономического строя Древней Руси.

Признавая историю Новгорода как особую форму развития древнерусской государственности, О. В. Мартышин дает комплексное описание его экономического и политико-правового строя периода удельных княжеств и монгольского ига. Он справедливо подчеркивает уникальность Новгорода как одного из немногих древнерусских государств, не покоренных татаро-монголами и сохранивших верность демократическим основам управления делами общества и государства. В

монографии исследован генезис Новгородской республики, ее общественный и государственный строй, дано системное описание уголовного, гражданского права, суда и процесса, закрепленных Псковской судной грамотой и иными источниками права.

В современный период ведется интенсивный поиск решения проблемы сущности Древнерусского государства и его социально- экономической основы. Развивая свою концепцию общественного и политического строя Древней Руси, И. Я. Фроянов пришел к выводу о том, что свободное население Руси посредством вечевых собраний формировало свою волю по важнейшим вопросам своего бытия и тем самым заметно ограничивало субъективизм князя в управлении делами общества и государства. Он заметно усилил аргументацию своего представления о Древней Руси как союзе племенных княжений и мотивах подчинения славянских племен Киеву.

Иного взгляда на историю становления Древнерусского государства придерживаются Б. А. Рыбаков и А. А. Горский. Так, Б. А. Рыбаков, последовательно развивая концепцию Б. Д. Грекова о Древней Руси как феодальном государстве, привел дополнительные аргументы в пользу понимания Киевской Руси как раннефеодальной монархии.

A. А. Горский, в свою очередь, феодализм на Руси связывает с государственно - корпоративной собственностью княжеской дружины. Он исследует также такие дискуссионные проблемы древнерусской истории, как публичная власть славянского общества в догосударственный период, соотношение политического и социально­экономического строя Древнерусского государства.

И. В. Петров признает, что среди вещных прав важное место занимали землевладение князей и их вассалов, имеющее сходство с феодом, а также персональное данничество, характеризуемое верховным правом великого князя Киевского на землю и отчуждением права взимания некоторой части дани в пользу третьего лица. В уголовном праве он выделяет два рода преступлений — против личности и против собственности, а наиболее динамичное развитие норм древнерусского права связывает с торговыми правоотношениями. М. Б. Свердлов в судебных функциях

князя усматривает его видоизмененную обязанность времен «военной демократии» блюсти «правду» и творить «правый суд».

Издан ряд учебников и учебных пособий, в которых процессы становления законодательства и правосудия в Древней Руси рассматриваются в качестве необходимого начального этапа всей многовековой истории Российского государства и его права. Подготовлено и успешно защищено более 20 докторских и кандидатских диссертаций.

Процессы формирования древнерусского права рассматриваются в работах по истории суда и судопроизводства в России, подготовленных В. И. Власовым, В. Н. Бабенко и И. П. Слободянюк, коллективом авторов под редакцией Н. А. Колоколова, А. С. Смыкалиным, в учебниках истории отечественного государства и права И. А. Исаева, Л. А. Стешенко и Т. М. Шамбы, авторского коллектива под редакцией О. И. Чистякова, В. И. Власова, В. Н. Бабенко, В. В. Захарова и B. М. Сырых и др.

В шеститомном издании О. Е. Кутафина, В. М. Лебедева и Г. Ю. Семигина «Судебная власть России: история, документы» опубликованы основные источники древнерусского права, в том числе: договоры Руси с Византией, Русская Правда Краткой редакции (по Академическому списку) и Пространной редакции (по Троицкому списку), договорные грамоты Новгорода с князьями, Псковская судная грамота. При этом авторы особо отмечают важность названных источников в генезисе Российского государства и его права, полагая, что «именно в глубине веков мы находим истоки военных и чрезвычайных судов (со времен опричнины), особых совещаний, действовавших в наиболее драматичные моменты отечественной истории».

Весьма интенсивно и плодотворно проблемы права и правосудия в Древней Руси в современный период исследуются соискателями докторских и кандидатских диссертаций. Предметом их исследований, как правило, берутся наиболее значимые стороны и аспекты формирования и развития политико-правовой практики начальных этапов истории Древнерусского государства.

Из десяти диссертаций, посвященных проблемам политической и государственной власти Древней Руси, успешно защищены две докторские диссертации, одна из которых подготовлена по предмету исторических наук, а другая — философских: К. А. Соловьевым исследована отечественная историография проблем власти в Древней Руси (IX — первая половина XV в.), а Г. Г. Беляевым — концептуальные основы морально-правовой регуляции общественных отношений на Руси в X—XVI вв. Пять кандидатских диссертаций подготовлены по историческим наукам: Р. В. Новожеевым исследован процесс формирования и развития атрибутов власти в Древней Руси во второй половине IX — середине XIII в.; Д. А. Кочетковым — процессы развития государственного строя в IX—X вв.; О. А. Плотниковой — история становления и развития властных структур в древнерусском обществе; П. И. Гайденко — место Киевского митрополита в системе политических отношений Древнерусского государства; Е. Н. Дербиным — историография института княжеской власти на Руси. Соискатели кандидатской степени по юридическим наукам основное внимание уделили проблемам формирования государственной власти, законодательства и правосудия Древней Руси. И. Н. Фалалеева исследовала проблемы соотношения политико-правовой системы Древней Руси, М. М. Шафиев — генезис системы публичного управления в Древнерусском и Московском государствах; Д. А. Грибанов — механизм формирования государственной власти в период раннефеодальной монархии в Древней Руси.

Поставив своей задачей выявить генезис, сущность, содержание, структуру механизма регуляции общественных отношений в средневековой Руси, Г. Г. Беляев пришел к выводу, что регулирование общественных отношений в тот период осуществлялось с помощью различных нормативных систем. Среди последних решающее значение имели: 1) регулятивы, выражавшие моральные и правовые ценности общества, к которым относились бытовавшие в морально-правовом сознании традиции, обычаи, оценки, нормы, принципы, идеалы, исповеди, «моления»; 2) регулятивы, выражавшие культурно-исторические особенности функционирования русского общества в средневековом государстве, — Древнейшая

правда, Русская Правда, памятники, летописи, «Слово о полку Игореве», нормы морали и права;

3) регулятивы христианской морали, церковного и светского суда, монархического управления как средства морально-правовой регуляции общества X—XVI вв.; 4) правовые регулятивы — княжеские указы, судебники, церковное и светское право того времени.

Г. Г. Беляев признает, что процесс формирования системы социально-правовых регуляторов того времени носил закономерный характер, решающее воздействие на него оказывали прежде всего материальные факторы через жизнедеятельность общества. Однако в его работе диалектика взаимосвязи материальных и духовных компонентов не была раскрыта на конкретно-историческом уровне, вследствие чего придавался приоритет духовным началам в формировании нормативных регуляторов. В итоге в работе делается вывод о том, что специфика морально-правовых методов и средств управления отношений центральной власти с Православной церковью, соотношения светского и позитивного государственного права, культивируемая на уровне Древней Руси и Московского государства, должна учитываться в политико­правовой политике современного государства.

К. А. Соловьев не исследует непосредственно проблемы власти Древнерусского государства, объектом исследований он берет монографические и иные научные работы. В центре его внимания находятся концептуальные вопросы власти в Русских землях со времени появления на Руси государственных структур и перерастания потестарных отношений во властные до начала процесса оформления Московского государства (с IX до середины XV в.), получившие отражение в отечественной научной литературе. Исследование, как отмечает названный автор, проводилось в целях выявления узловых проблем и ключевых вопросов в осмыслении места и роли государственной власти, сформировавшихся на разных этапах развития историографии, на основе анализа проблемы власти в Древней и Средневековой Руси в отечественной исторической науке на протяжении XVIII—XX вв. В центре

внимания находились теоретико-концептуальные стороны изучения проблемы власти в контексте развития исторической науки.

Автором показана динамика развития российской научной мысли относительно процессов становления и развития государства и права Древней Руси и выделены четыре периода: 1) становление научной историографии XVIII — начала XIX в., когда наиболее существенными чертами были рационализм, вера в универсальность исторического пути разных народов и во многом искусственное, механистическое сближение истории России и европейских стран; 2) распространение историками конца XVIII в. на исследуемые процессы идей Просвещения и теории общественного договора; 3) формирование концепции двух действующих параллельно и не пересекающихся властных форм — княжеской и земско-вечевой, каждая из которых существует в собственной сфере и обладает собственной легитимностью; 4) применение марксистской доктрины, которая в переложении советских историков и правоведов не привела к революционному пониманию процессов становления государства и права на Руси.

Выводы автора заслуживают самого пристального внимания, поскольку дают весьма полный системный анализ юридической и исторической литературы, посвященной проблемам истории становления и развития государства и права, правосудия Древней Руси, заметно облегчают процесс ее изучения и систематизации. Однако они, по нашему мнению, имеют и один значительный недостаток. Ограничив предмет исследования научными работами, этот автор не уделяет достаточного внимания закономерностям и механизмам непосредственно самой действительности — процессам развития государства и права. Между тем именно эти знания выступают объективным критерием оценки как выводов, полученных другими авторами, так и собственных результатов научного исследования. Без знаний объективных процессов и детерминирующих их закономерностей невозможно дать достоверную оценку научным знаниям, являющимся мыслительным аналогом объективного и закономерного и обладающим качествами научного знания в той мере, в какой они верно отражают объективное и закономерное. Слова Л. Н. Гумилева о том, что

«прежде чем излагать историю страны или народа, надо увидеть ее самому», оказываются справедливыми в отношении и историка, пишущего историю народа, и историка, описывающего процесс развития научной исторической мысли.

К сожалению, практика изучения проблем истории, сведенная к анализу только научной литературы, имеет среди историков широкое распространение и даже получила официальное признание в качестве достаточного результата для получения кандидатской или докторской степени по историческим наукам. Например, подобным методом была подготовлена уже упоминавшаяся кандидатская диссертация Е. Н. Дербина, в которой проблема становления княжеской власти на Руси сведена к обзору монографий и иных письменных источников, посвященных исследуемому процессу.

В числе наиболее значимых выводов и положений, содержащихся в названных диссертациях, можно выделить сведения, полученные Р. В. Новожеевым об атрибутах, о ритуалах и символах власти Древней Руси, дополнительные аргументы, полученные Д. А. Кочетковым, о том, что восточнославянская государственность явилась итогом естественного развития общества. Приглашение же на Русь норманнской династии стало тем внешним фактором, который ускорил процесс объединения славянских земель и превращения их в государственное образование. Соответственно, варяги оказали значительное, но не определяющее влияние на процесс создания государственности на Руси.

В диссертации О. А. Плотниковой содержатся дополнительные исторические, экономические, политические, правовые факты, свидетельствующие о том, что в IX— XI вв. Русь представляла собой военный административный союз племен, однако в IX—XII вв. она утрачивает единство и продолжает существовать в виде конфессиональной территории, управляемой из Киева. Восполняет пробел диссертация П. И. Гайденко, в которой дается системное описание места и роли Киевского митрополита в государственном механизме Древней Руси.

Проблемам формирования древнерусского права посвящены четыре кандидатские диссертации. Т. В. Синякова исследовала роль обычая как источника древнерусского

права; В. В. Чемеринская — влияние византийского права на древнерусское; А. В. Агафонов — процессы происхождения права Древней Руси и систему его источников; Ф. М. Майор предпринял попытку сформулировать концептуальные основы морально-правового регулирования общественных отношений в Древнерусском государстве в IX—XIII вв.

Т. В. Синякова справедливо обращает внимание на то, что в условиях становления законодательства взаимоотношение обычного и писаного права не может сводиться только к санкционированию государством норм обычного права. В этот период все действующие правовые формы находятся в органичном единстве. Правовой обычай, судебный прецедент, равно как и договор, и нормативный правовой акт государственной власти, не могут быть противопоставлены друг другу, поскольку являются элементами единой системы, ее подсистемами, обслуживающими разные структурные пласты права: динамические элементы в виде позитивного права («вертикаль»), а статические — в виде правовых обычаев («горизонталь»).

Издавая новые законы и творя суд, полагает автор, княжеская власть и церковь создавали новые правовые институты, творили позитивное право. При отсутствии эффективной связи центра и периферии статические элементы в праве преобладали . Изложенная Т. В. Синяковой связь закона и обычая логично объясняет причины успешного действия закона, например Русской Правды, при ее крайне лапидарном содержании, ориентированном на закрепление отношений преимущественно уголовного и уголовно-процессуального права. В тот период не было необходимости в замене норм гражданского права, созданных обществом до государства и независимо от него, которые сохраняли эффективное действие в прежнем неизменном виде на статическом уровне.

В. В. Чемеринская приходит к выводу, что влияние византийских источников на русское законодательство прослеживается до конца XVII в. Процесс распространения византийского политического опыта, права, идеологии был двучленным и даже многочленным. Каждая из сторон в этом сложном процессе культурного и политического взаимодействия выступала со своими нуждами и стремлениями, и

влияние византийского права на обычное право Древней Руси и законодательство не было столь решающим, как это пытаются представить В. С. Иконников и другие сторонники концепции «византийского влияния на Руси».

Первыми русскими юридическими памятниками, ощутившими влияние греко - римского права, были договоры князей Олега и Игоря с греками. Обычное русское право во многом прямо противоречило учению христианской морали и церковного права (многоженство, способы и условия совершения брака, наложничество и проч.) и благодаря своей устойчивости еще сохраняло действие после введения христианства. Влияние византийского права ограничилось усвоением церковного права и частичной и свободной рецепцией некоторых кодексов византийского светского права. При этом заимствование светского византийского права совершалось с некоторой свободой и выбором кодексов: состав Кормчих не вполне тождествен греческим Номоканонам, составлялись и обращались сборники (Книги законныя и Мерила праведныя), во многом отличающиеся от Кормчих. Русская Правда также содержала отдельные заимствования из византийского права, что, однако, не лишало ее самобытного характера.

Древнерусское право, глубинные истоки которого лежат в ментальных пластах этнического сознания и тесно сопряжены с мифопоэтическим мировоззрением славян, последовательно рассматривается в диссертационном исследовании А. В. Агафонова. Его вывод о том, что древнерусское право имело весьма развитую и глубоко укорененную основу, проходит красной нитью через всю диссертацию. При этом данный автор отмечает, что специфика права не сразу «прочитывается» при классическом, западническом взгляде на проблему. Однако исторические факты, приведенные в его работе, демонстрируют отличительные особенности отечественного правопонимания, которое формировалось как на почве славянского архаического мифопоэтического комплекса, так и под влиянием православной доктрины.

Аргументированное обоснование Русской Правды как источника древнерусского права, первостепенной основой которой выступают обычаи, дается в

диссертационной работе Ф. М. Майора. Месть, выкуп, суд послухов, холопство, устранение сестер от наследства и т.п. у всех народов возникают обычным путем и не могут быть заимствованы или созданы творческой деятельностью законодателя. Вторым по интенсивности влияния на содержание Русской Правды источником выступают княжеские уставы, а третьим — судебные решения.

Судебная практика Древней Руси, полагает М. Ф. Майор, строилась на сращивании военного, административного и судебного аппаратов. Так, высшей судебной инстанцией в Древней Руси был великий князь, обладавший огромными полномочиями во время процесса, в частности, он был вправе участвовать в судебном заседании, принимать решения по гражданскому и объявлять приговор по уголовному делу, миловать преступника. В этой процессуальной деятельности тем не менее его сдерживали Закон Русский и межгосударственные договоры. Другой особенностью древнерусского суда были заинтересованность в нем великокняжеской дружины и ее участие в сборе уголовных штрафов, шедших, как правило, на ее содержание.

Проведенными исследованиями, таким образом, преодолевается одно из необоснованных, но фундаментальных положений дореволюционной доктрины, порожденное в XVIII в. иностранными специалистами, привлеченными на работу в Российскую академию наук, и поддержанное отдельными российскими правоведами, о варяжском и византийском влиянии на государство и право Древней Руси. Первые письменные источники права — княжеские уставы и Русская Правда — имели непосредственной целью регулирование новых отношений, которые формировались в исторически новых условиях и не в полной мере соответствовали обычному славянскому праву. Однако традиционные гражданские, торговые, семейные отношения, издавна регулируемые нормами обычного права, оставались вне законодательного опосредования. И было бы наивно полагать, что варяжская малочисленная дружина была способна заставить многочисленные славянские племена одномоментно, сразу отказаться от обычаев своих отцов и дедов и послушно следовать чуждым варяжским законам. Если современное государство с развитым

принудительным аппаратом не способно обеспечить полное подчинение населения его законодательной воле, то тем более это было не по силам варяжской дружине в племенах, расположенных на значительном отдалении друг от друга и видевших своих властителей раз в год — в приезд в полюдье.

В современных условиях российские правоведы проявляют интерес к проблемам судоустройства и судопроизводства Древней Руси, хотя исследования ведутся не так активно, как в отношении проблем публично-государственной власти и процессов формирования древнерусского права. В диссертации С. Б. Чебаненко исследуются особенности организации и деятельности княжеского и народного судов; общая характеристика судебной системы Древней Руси дается в докторской диссертации Ф. Б. Мухаметшина и кандидатской — Л. А. Судоловой; проблемы поиска преступников и сбора доказательств их вины рассмотрены в докторской диссертации Т. Л. Матиенко.

Раскрывая генезис формирования судебной власти в Древней Руси, С. Б. Чебаненко признает не соответствующими реальным историческим процессам выводы российских правоведов о решающем значении княжеской власти в освоении правовой сферы, распространении княжеского суда, развитии административно-судебного аппарата. По мнению автора, древними способами разрешения конфликтов были прямые переговоры сторон, посредничество, арбитраж, третейство, которые не предусматривали обязательного участия представителей потестарной власти. Для разрешения конфликта огромное значение имело также общественное мнение, в формировании которого решающую роль играли старейшины — они инициировали определенные решения, нуждающиеся в последующем одобрении коллектива.

Княжеский суд, как полагает С. Б. Чебаненко, возник не ранее IX в., поскольку более ранние известия, дошедшие до нашего времени, ничего не говорят об участии военных вождей в деле поддержания внутреннего мира, суде и первоначально играли роль посредников в конфликтах племен (или представителей племен), что имело целью сохранение военно-политической целостности племенных союзов. Затем

вожди стали выступать в роли арбитров, к которым стороны добровольно обращались для разрешения споров.

Осуществляя судебные функции, вожди, пишет С. Б. Чебаненко, обеспечивают «защиту лиц, лишенных общинной поддержки, — близких к князю категорий населения (дружина), чужаков. Княжеская власть преимущественно рассматривает случаи нарушения их прав, гарантом которых она и выступает. Отражением такого положения в древнерусском праве является возникновение первого публично­правового судебного штрафа — виры. Сначала вирой защищалась жизнь лиц круга «княжой защиты», позже она была распространена на остальное население. До XI в. вира являлась единственным судебным штрафом, шедшим в пользу княжеской власти». Расширение княжеской юрисдикции приходится на X—XI вв., когда родоплеменные институты утрачивают свое значение, и публичная власть, в том числе правосудие, переходит в руки князя. Одновременно функционирует общинный суд, который в XII — первой трети XIII в. получает дальнейшее развитие, в частности, к юрисдикции суда веча было отнесено рассмотрение дел по обвинению представителей власти в действиях, повлекших вред обществу, общине.

Новые заслуживающие внимания результаты относительно истории древнерусского суда и его видов, полученные С. Б. Чебаненко, дополняются данными о развитии таких важнейших институтов судебного процесса, как обвинение и защита, а также о мерах, принимаемых государством по выявлению правонарушителей и сбору доказательств их вины. Как полагает Ф. Б. Мухамедшин, институты обвинения и защиты имели длительную историю, а их эволюция обусловливалась динамикой развития норм материального права. Разграничение функций обвинения и защиты происходит в период XIII—XV вв., когда судебная власть обособляется от органов государственного управления, становится самостоятельной ветвью власти, а состязательный процесс становится ведущей формой ее осуществления.

Сущность и социальное предназначение сыска как первоначальной стадии правосудия Т. Л. Матиенко видит в исследовании обстоятельств преступления, поиске и поимке преступника, обнаружении и сборе вещественных и иных

доказательств его причастности к преступлению для последующего определения степени его виновности и меры ответственности судом. В целом же сыск, по мнению автора, предстает в качестве особого вида правоохранительной деятельности и одной из функций государства, которое издавна наряду с правосудием постепенно берет на себя розыск и поимку преступников.

Т. Л. Матиенко показывает, что истоки сыска восходят к периоду политогенеза у восточных славян. В Древнерусском государстве IX— XII вв. сыск функционировал преимущественно как общественный институт, потребность в котором обусловливалась многочисленными нуждавшимися в решении спорами из-за причинения вреда личности, семье, общине и (или) их имуществу. В XII—XV вв. сыск трансформируется в государственно-правовой институт, приобретает устойчивый публично-правовой характер и с XVII в. эволюционирует как неотъемлемая часть правоохранительной функции государства. Одновременно автор показывает, что «свод» и «гонение следа» в IX— XII вв., традиционно рассматриваемые в историко-правовой литературе как методы сыска, таковыми не являются. Это формы досудебной стадии древнерусского состязательно­обвинительного судебного процесса. Индивидуальная и коллективная сыскная деятельность, реализуемая с участием или силами общины, априори была неотъемлемой частью их практического содержания.

Л. А. Судолова полагает, что первым из специализированных судов был торговый суд, точнее — специальный суд по торговым делам, во главе которого стоял тысяцкий, один из руководителей Новгородской республики, о чем упоминается в договорной грамоте конца XII в. Новгорода с Готландом.

Одновременно с исследованием проблем правосудия Древней Руси российские правоведы уделяют заметное внимание вопросам становления и развития норм материальных отраслей права — уголовного, гражданского и семейного, получивших закрепление в письменных источниках права. Устойчивый интерес к этим нормам обусловливается тем, что в них объективируются первые шаги правотворческой деятельности государства, желающего дополнить, а частично и заменить

сформированное обществом обычное право, выразить собственную волю относительно новых общественных отношений, порождаемых динамикой развития экономической, политической и культурной сфер общества.

Сложный процесс ограничения таких традиционных для общинного строя институтов, как самосуд и кровная месть, которые неизменно влекли многочисленные жертвы и, самое главное, не устраняли, а инициировали новые распри и новые жертвы, потребовал от государственной, княжеской власти установления специальных норм по вопросам уголовного права. В работах, посвященных этому процессу, превалировали монографии и диссертационные исследования, посвященные проблемам понятия и видов преступлений по древнерусскому законодательству.

А. Н. Федорова предприняла попытку раскрыть юридическую природу правонарушения по Русской Правде и показать, что законодатель в тот период уже различал уголовные и гражданские правонарушения и устанавливал за них уголовную и гражданско-правовую ответственность. По Русской Правде, признает эта автор, правонарушением признавалось деяние, повлекшее причинение кому-либо материального, морального или физического вреда. Соответственно, преступление понималось как противоправное общественно опасное деяние, сопряженное с причинением вреда личности и собственности, нарушение государственного и общественного порядка. Остальные вредоносные деяния понимались как гражданские правонарушения. При этом система наказаний по Русской Правде представлялась упорядоченной и проработанной системой, в которой центральным концептуальным моментом являлся принцип возмещения вреда, причиненного пострадавшему лицу в результате правонарушения — «обиды».

В диссертационном исследовании А. В. Хачатрян проблемы понятия и состава правонарушений исследуются на примере Псковской судной грамоты, в которой правонарушения в зависимости от посягательства на частный или публичный интерес влекли различную ответственность. Посягательство на частный или общественный интерес вело к частноправовому воздействию (месть, самосуд, мировое соглашение);

нарушение норм позитивного права — к наказанию, установленному законом. Правонарушения делились на три вида: гражданско-правовые, уголовные и административные.

К гражданско-правовым правонарушениям относились деяния в виде неисполнения долга, несоблюдения принципов заключения договорных отношений, незаконного распоряжения имуществом, потравы и т.п. Псковская судная грамота запрещает широкий круг деяний под страхом применения уголовной ответственности. Одновременно она выделяет ряд составов, влекущих административно-правовую ответственность. Это неисполнение должностных обязанностей, вмешательство в деятельность административных органов и должностных лиц и т.д. Основными видами ответственности за подобные деяния предусматривались отстранение от должности и административные штрафы.

В монографии В. Е. Лоба и С. Н. Малахова, посвященной исследованию уголовного права Древней Руси XI—XII вв., дается системное изложение вопросов уголовной ответственности. Авторами раскрываются природа, понятие и состав преступления- «обиды» по древнерусскому праву, исследуется система применяемых в тот период наказаний, систематизируются виды противоправных деяний. Они особо подчеркивают, что с образованием государства и принятием христианства понятие «преступление» приобрело религиозный оттенок и стало считаться одновременно «грехом», а наказание — «жертвоприношением». В монографии отмечается факт отсутствия в Русской Правде понятия вины в форме умысла или неосторожности в современном их понимании. Как признают авторы, древнерусский законодатель только начинает выделять стадии реализации преступного умысла, различать оконченное и неоконченное преступление. В то же время древнерусский законодатель не ведает понятия «приготовление к преступлению» в современной трактовке. В памятнике установлен не отличающийся большим разнообразием перечень наказаний. Это урок, продажа, головничество, вира, поток и разграбление, месть.

В Русской Правде, признают В. Е. Лоба и С. Н. Малахов, прямо не говорится о смертной казни. Однако это обстоятельство не свидетельствует о ее полном отсутствии. Смертная казнь — древнейший институт уголовного права, что прямо вытекает из института частной и родовой мести, существовавшего у всех без исключения народов (оплата кровью за кровь, смертью за смерть). Но умолчание о ней в письменных источниках объясняется двумя обстоятельствами: пониманием смертной казни как продолжения кровной мести, которую стремятся устранить, а также влиянием христианской церкви, выступающей против смертной казни вообще. Русская Правда демонстрирует систему прав-привилегий и прямо утверждает неравноправие людей различных социальных групп перед законом, что нашло яркое отражение в статьях об убийстве холопов и ответственности за это деяние.

Проблемы смертной казни как самостоятельного социально-юридического института предстают предметом монографического и диссертационного исследований С. В. Жильцова. Исследуя эволюцию смертной казни в истории отечественного права как явления, генетически возникшего из обычая кровной мести, автор видит ее истоки в V в., когда восточнославянское общество находилось на стадии военной демократии, возникли города-государства и существовал Закон русский, представлявший собой свод устного обычного права, включавший правовой обычай кровной мести, исполнение которого было не только священной обязанностью членов рода, но и «законом» неписаного права. Ученый полагает, что княжеская власть уже к концу IX в. не могла обойтись без активного вмешательства в нормы обычного права и начинает активно применять смертную казнь по Градским законам, т.е. под влиянием византийского права, при участии русской христианской церкви.

Специальному исследованию был подвергнут и такой вид уголовного наказания, как лишение свободы, неизвестное древнерусскому законодательству на его начальных стадиях. А. И. Сидоркин показывает, что лишение свободы в форме монастырского заключения широко применялось в Византии, а в Древней Руси первоначально выступало одним из видов церковного наказания. Обычному праву древних славян, как и окружавших их соседних племен, было чуждо наказание в виде лишения

свободы. Сдерживающим фактором к распространению такого рода наказаний являлись традиционные нормативные установки древних славян в части отношения к статусу свободного члена племени.

С конца X в. в Русском государстве возникает система новых нравственно­религиозных преступлений и наказаний, переданных ведомству и суду церкви по правилам Номоканона и княжеским уставам о церковных судах, а в понятиях о светских преступлениях под воздействием византийского права на первый план выдвигается публичный вред преступления как нарушения порядка общежития, установленного и охраняемого государственной властью. Формируется церковное уголовное право, в рамках которого начинают распространяться наказания, связанные с лишением или ограничением свободы, применявшиеся в сфере охраны новых семейно-брачных отношений, охраны православной религии и церкви в новом для нее обществе.

Ряд специальных исследований был посвящен истории становления гражданского, семейного и наследственного права Древней Руси. Е. Н. Ярмонова исследовала правовой статус женщины на Руси в IX— XV вв., а Т. Ю. Дементьева — основные положения семейного и наследственного права в Киевской Руси в IX—XII вв. Ю. В. Оспенниковым были изучены брачно-семейные отношения в древнерусском праве по Русской Правде и церковным законам. С. И. Карпов провел монографическое изучение вопросов наследственного права по русскому праву в IX—XVI вв. Проблемы становления и развития торговых правоотношений в Древнерусском государстве и привлечения к ответственности за совершение экономических преступлений с IX по XIII в. послужили предметом диссертационного исследования Д. В. Мацнева.

Е. Н. Ярмонова признает, что в целом в древнерусском обществе женщина занимала равное положение с мужчиной, но в судебной практике ее права нередко нарушались. Древнерусское право, предоставляя женщине широкие права в личной, имущественной и процессуальной сферах, не разрабатывало механизмов защиты этих прав и отдавало это на откуп мужчинам. Женщина могла занять в обществе и в семье

ведущее положение, если она выходила из-под власти мужчины и была правомочна реализовать себя как свободно водящую личность. Женщина-мать пользовалась большим уважением в древнерусском обществе, и ее личные и имущественные права по отношению к детям не были ограничены юридически ни в момент ее состояния в браке, ни после смерти супруга, кроме случая заключения повторного брака. В то же время, отмечает Е. Н. Ярмонова, церковь, действуя в соответствии с догматами христианства, стремилась лишить женщину возможности самореализоваться в общественной и политической жизни и в конечном счете не предоставила ей механизмов защиты своих прав от мужчин, во власть которых она отдавала женщин. Властные слои общества долгое время не признавали значение церковных таинств и в вопросах семьи и брака большей частью придерживались языческих традиций. Характеризуя правовой статус женщины по древнерусскому законодательству, Т. Ю. Дементьева особо выделяет нормы права, закрепляющие раздельность имущества супругов в виде приданого жены и подарков, сделанных ей мужем. Приданое, которое давалось за невестой ее родителями, служило основой отдельного имущества жены. С появлением приданого началось юридическое оформление положения в семье дочери или сестры, ее правового отношения к семейному имуществу. Русская Правда установила первенство сыновей в наследовании. В случае отсутствия сыновей право наследования имущества переходило к дочерям, однако это касалось лишь представителей боярства. В целом же в нормах Русской Правды отчетливо просматриваются две тенденции: законодательное сохранение имущества в одной семье и классовый характер защиты права собственности в Древней Руси.

С. И. Карповым исследована динамика наследственного права в IX—XVI вв. Автор отмечает, что в Русской Правде отсутствовал институт наследования по завещанию в современном понимании. Право собственника имущества на передачу своих имущественных прав на случай смерти было жестко ограничено интересами общины и рода. Единственными полноправными наследниками умершего могли быть либо князь, либо дети с преимущественным правом лиц мужского пола. При этом, согласно

Русской Правде, возможность наследования дочерьми имущества умершего отца зависела от сословия, к которому относился наследодатель.

Названный автор далее признает, что заметная демократизация наследственного права проводится в Псковской судной грамоте. В ней впервые закрепляются наследственные права восходящих и боковых родственников. Право завещать имущество теперь принадлежит не только вдове, но и жене. Наследодатель не ограничен в назначении своих наследников только узким кругом членов семьи. Псковская судная грамота предписывает составлять завещания только в письменной форме и хранить исключительно в псковском архиве, одновременно она устанавливает единый порядок наследования. При этом специальные нормы относительно наследования имущества изорника связаны не столько с наследственным правом, сколько с особенностями поземельных отношений и с необходимостью выплаты родственниками умершего изорника покруты господину.

Как признает Д. В. Мацнев, Древняя Русь в XI—XIII вв. была открыта для всех иностранцев, поэтому отсутствовала надобность в предоставлении купцам особенного, основанного на договорах права приезда. В договорах до XIV в. содержались лишь гарантии безопасного, удобного перемещения по русской территории иностранных купцов и ответственности властей за их личную и имущественную безопасность. В дошедших до нашего времени международных договорах важнейшими источниками изучения древнерусского права следует признать договоры с немцами. Обе договаривающиеся стороны стояли приблизительно на одном уровне культурного развития и правосознания. Нормы, определяющие порядок восстановления нарушенных прав, легко было согласовать, что, однако, не устраняет необходимости проведения системного анализа, чтобы определить, какое конкретно право — русское или немецкое — нашло большее отражение в той или другой статье договора.

Проведенные исследования и полученные в ходе их результаты составляют важный, но отнюдь не завершающий этап научного познания истории государства и права Древней Руси. Д. А. Кочетков справедливо признает, что хотя «о Древнерусском

государстве, которое отечественные источники XI—XIII вв. называют Русью или Русской землей, а историки — Киевской или Древней Русью, написаны сотни книг и на порядок большее количество статей, развитие древнерусской государственности остается без должного внимания. Основное внимание уделяется собственно древнерусской истории: экономической, политической. В то же время причины, хронология, основные этапы и обстоятельства образования государства в восточнославянском обществе поныне остаются малоизученными. Можно сказать, что вопрос о развитии государственных институтов власти, эволюции самого государственного строя Древней Руси до сего времени открыт». Сказанное в полной мере относится к исследованиям истории правосудия как части древнерусской государственности, а также истории законодательства.

В современной российской юридической литературе отсутствуют исследования, призванные дать комплексное, системное изложение проблемы правосудия Древней Руси с учетом новейших достижений правоведения и других социальных наук, подобно работам Д. Я. Самоквасова, Н. Л. Дювернуа, М. Ф. Владимирского-Буданова, обобщившим результаты исследований российских правоведов конца XIX в. По настоящее время остаются недостаточно изученными механизм и процесс становления княжеского суда взамен общинного, конкретно-исторические причины его развития и порядок деятельности, основные этапы, пройденные судом в своем развитии, генетическая связь правосудия времен Киевского государства с правосудием Новгородской и Псковской республик и Московского государства. Весьма важно также дать углубленный анализ соотношения церковного и светского судов, степени и форм воздействия церковного суда и церкви в целом на процессы формирования и деятельности княжеского и иных светских судов, выявить позитивные и негативные результаты этого взаимодействия.

Остаются заметные пробелы и в исследованиях законодательства Древней Руси. В публикациях и диссертационных работах, как правило, основной акцент делается на анализ источников права, раскрытие их смысла и содержания, в то же время практически не проводятся исследования, направленные на формирование целостных

системных представлений о генезисе древнерусского права, механизмах и движущих силах его возникновения и функционирования. Более того, в современных исследованиях по-прежнему преобладает позитивистской подход к изучению права. Исследования ограничиваются текстуальным анализом письменного источника, содержащихся в нем норм права, тогда как движущие социальные силы, определившие возникновение и динамику этих норм, не рассматриваются. При этом подвергается сомнению требование советских правоведов, вытекающее из марксистской методологии научного познания, исследовать право, как юридическую форму экономических отношений в неразрывной связи и зависимости от этих отношений. Тот факт, что советские правоведы, стоящие больше на позициях юридического позитивизма, чем марксизма, не сумели раскрыть на уровне генетической связи соотношение общественных экономических отношений и права в своих исторических исследованиях, не свидетельствует о научной бесполезности постановки такого вопроса. В современных исторических исследованиях, авторы которых разделяют сугубо позитивистское правопонимание, анализ права и общественных отношений автоматически снимается, а основанные на нормативных фактах исследования еще дальше отстоят от изучения породивших их социальных явлений, чем работы советских правоведов.

Между тем позитивистская методология историко-правового исследования, ориентированная на анализ источников права и правоприменительной практики, полностью себя исчерпала, и надеяться на прирост качественно новых знаний подобным путем не представляется возможным. Все дошедшие до наших дней письменные источники древнерусского права давно известны, их содержание изучено весьма обстоятельно, возможности получения новых источников, способных пролить свет на спорные вопросы истории, весьма призрачны. В этих условиях правомерно предпринимаются попытки усовершенствовать методологию исторического исследования посредством привлечения достижений других социальных наук и правоведения. Однако эта работа ведется не столь интенсивно, и

методология историко-политических и правовых исследований остается по - прежнему ахиллесовой пятой.

У историков государства и права отсутствует представление о методе исторических исследований как едином целостном образовании, способном обеспечивать получение теоретических знаний на том же уровне, что и логический метод, а также о составляющих этот метод компонентах. Практически у каждого историка- правоведа имеется собственное представление о методологии исследования.

Так, Д. А. Грибанов в числе основных методов исследования государственной власти в период раннефеодальной монархии в Древней Руси наряду с общенаучными методами (анализ, синтез, дедукция, индукция) использовал также хронологический, конкретно-исторический, сравнительно-исторический методы, метод источниковедческого анализа. Из собственно юридических были использованы сравнительно-правовой, историко-правовой методы, метод юридической и политической антропологии, а также системный анализ и системный подход. И. Н. Фалалеева свою методологическую основу исследования представляет в ином ракурсе, избрав стержневыми методами исследования системный, логический, сравнительно-исторический, функциональный методы, а также методы юридической и политической антропологии, философские основы теории информации, теоретические разделы семиотики. При этом она использовала категории диалектики познания, выводы и заключения, содержащиеся в трудах отечественных и зарубежных ученых (историков государства и права, юристов, политологов, историков-медиевистов, этнологов, философов, культурологов, филологов).

Отсутствие единства воззрений правоведов на структуру и состав метода историко - правовых исследований является прямым следствием недостаточного к ним внимания. По проблемам методологии исторического познания государства и права отсутствуют специальные монографические исследования, тогда как потребность в них весьма велика. Вне анализа методологии научных как исторических, так и теоретических исследований невозможно целенаправленно и системно использовать современные достижения научно-технического прогресса, правовых, иных

социальных наук в познании истории права, государства и правосудия. Конечно, подобные результаты не могут быть достигнуты сразу, одним или двумя фундаментальными исследованиями, подобная работа должна вестись системно и постоянно, по мере развития логики исторических исследований и полученных по их итогам результатов. Новые теоретические исследования должны использоваться в качестве основы методов, а сами методологические правила, требования — как действенный инструментарий получения новых конкретно-исторических знаний. Разработка методологии историко-правовых исследований должна идти в неразрывной связи с исследованием фундаментальных проблем закономерностей развития государства и права. Как от критиков марксистской теории социального развития, так и от ее сторонников требуется выявить действительные движущие силы исторического развития права, механизм их влияния на право и воздействия, в свою очередь, права на социальные явления и процессы. Не имея подобных данных, представители истории отечественного государства и права не могут верно определить основные этапы истории, в том числе на стадии Древнерусского государства, его права и правосудия.