§3. Отношения городских оьщин друг с другом и с сельской округой
Считается, что полноценное развитие городского права предполагает наличие системы устойчивых горизонтальных связей между городскими общинами как автономными участниками правоотношений.
Действительно, логично предположить, что при наличии городского права уровень правосубъектности городов должен быть достаточным, для того чтобы они могли вступать в отношения самостоятельно, без участия верховной власти. Перед исследователем таких отношений может встать два вопроса: 1) каковы пределы этой самостоятельности; 2) какова степень правовой регламентации взаимодействия городских общин.Мы уже выяснили, что становление городского права в России, в отличие от Западной Европы, не шло путем эмансипации. Городские общины не вели открытой последовательной борьбы за права против феодалов, не противостояли верховной власти. Хотя генетически городское самоуправление, особенно в Северо-Западной Руси, было связано с вечевыми порядками, в XVI-XVII вв. государственная власть играла инициативную роль в становлении и развитии его институтов. Именно акты верховной власти в своей основе составили корпус источников городского права. Поэтому неудивительно, что в отстаивании своего интереса, государство в целом могло контролировать отношения между городскими общинами. В отличие от Новгорода и Пскова времен их независимости, города русского государства XVI-XVII вв. не знали полноценных договорных отношений.
Это не означает отсутствия горизонтальных связей между городскими общинами. Какими бы широкими ни были интересы
и возможности государственной власти, они все же были далеко не всеобъемлющи. Но значительная часть отношений между разными городскими общинами и их членами в данную эпоху могла осуществляться вне рамок писанного права, или даже вообще вне правового поля. Судебники конца XV - начала XVI в. отражают сам факт правового регулирования таких отношений.
Все судебники содержат статьи, определяющие размер оплаты выездов недельщиков в разные пункты русского государства в зависимости от дальности, а также о недопустимости их вмешательства в компетенцию наместников[347]. Эти нормы свидетельствуют о существовании необходимости регулировать отношения между представителями разных областей и городов в суде, и о некоторых процессуальных особенностях этих отношений, но ничего не говорят об их содержании.В некоторой степени свет на проблему проливают территориальные акты верховной власти. Повышенное внимание в данный период (особенно в XVI в., когда формирующееся государственное управление столкнулось с угрозой организованной преступности) уделялось поддержанию безопасности общины, чужаки рассматривались как потенциальная угроза. Губные грамоты, особенно выдаваемые городам, устанавливают подробные процедуры дознания в силу самого факта появления на территории общины пришлых людей. Так, губная Соль-Галицкая грамота 1540 г. предписывает последовательное сообщение о таких людях десятским, пятидесятским и сотским с последующим формализованным (под запись) выяснением личности. В случае, если такие люди «станут сказыватися не-
имянно и непутно», их надлежало передать городовому приказчику для окончательного разбирательства и расправы, в случае уличения в разбое1.
Грамоты устанавливают разные правила подсудности иного- родцев в зависимости от оснований возникающих отношений и уровня самоуправления конкретных общин. Так, уставная грамота посадским людям Шуи 1606 г., подтверждая судебную автономию общины, требует тем не менее вершить суд по искам иногородцев к шуянам в Москве, в приказной четверти, к которой приписывалась Шуя[348][349]. Впрочем, этот императив, вероятно, воспринимался как привилегия - гарантия от произвола в отношении шуян на территории других общин. Губные грамоты, как и некоторые уставные (уставная грамота посадским людям Шуи 1606 г.), предоставляют общинам не только право суда, но и право расправы за разбой в том числе в отношении иногородцев[350].
Напротив, другие уставные грамоты (уставная грамота Устюжны Железнопольской 1614 г.) требуют предоставления таких преступников в Москву[351].
Важным источником по правовому торгово-экономических связей между городами являются таможенные грамоты. Данные акты отражают как развитие торговых отношений, так и сохранение привилегий отдельных городских общин в данной сфере. Белозерская таможенная грамота 1497 г. устанавливает общую процедуру таможенного досмотра и санкции за ее нарушение для местных и приезжих торговцев. Тем не менее, торговые права первых и вторых существенно различались. Белозерские посадские люди имели право свободной торговли и в городе, и «за озером» (то есть, в области). В городе они не уплачивали таможенной пошлины (тамги) (ст. 13), а в области сами взимали пошлины с покупателей (ст. 17). Иногородние купцы уплачивали тамгу по алтыну с рубля и другие пошлины, могли торговать только в городе - запрет торговли «за озером» особо оговаривался (ст. ст. 14, 16)1. При характеристике прав иногородних торговцев по Белозерской таможенной грамоте 1497 г. можно выделить два важных обстоятельства. Во-первых, таможенная пошлина для них установлена «по старине», что свидетельствует о достаточной давности регулирования данных отношений нормами обычного права. Во-вторых, устанавливается конкретный исчерпывающий перечень мест, откуда прибывали торговцы в Бело- озеро - московские, тверские, новгородские земли. Причем этот же перечень (как, впрочем, и прочие нормы, регулирующие положение белозерских и иногородних торговцев) повторяется в Белозерской таможенной грамоте 1551 г.[352][353], когда, казалось бы, удельный период
должен был окончательно уйти в прошлое. Это отражает как сложности формирования общероссийского рынка, так и сохраняющиеся ограничения в сфере взаимодействия городских общин.
Ограничения для иногородних торговцев содержат и Новгородские таможенные грамоты 1571 и 1577 гг. Помимо уплаты более высоких пошлин, приезжие купцы должны были останавливаться на гостиных дворах, а не по подворьям или в других местах, чтобы не уклоняться от таможенного досмотра.
За нарушение этого требования вводились серьезные санкции - конфискация по грамоте 1571 г. и рублевый штраф по грамоте 1577 г., - как для самих торговцев, так и для принявших их. В то же время грамота 1577 г. устанавливает исключение для псковских и немецких купцов, которым разрешалось сразу отправляться на свои дворы[354]. Привилегия для псковичей и вообще иноземцев-немцев была обусловлена их давними торговыми контактами с Новгородом и, вероятно, устоявшейся практикой их организационного и торгового обеспечения.Суздальская таможенная грамота 1606 г. (приписанное название - уставная грамота о сборе таможенных пошлин в городе Суздале) отразила значительные изменения в сфере торговых отношений между городами. Грамота сохраняет привилегированное положение членов городской общины при взимании тамги - полторы деньги с рубля против четырех с иногородних торговцев. Однако еще более высокая тамга устанавливается для иностранных купцов - семь денег с рубля. В некоторых ситуациях, например,
при определении весчего, суздальцы вместе с торговцами «иных городов Московского государства» противопоставляются иноземцам. Грамота устанавливает определенные права иногородних купцов, запрещая взыскивать с них пошлины при проезде мимо города1.
В Суздальской таможенной грамоте 1606 г. намечаются тенденции, нашедшие полное отражение в Торговом уставе 1653 г. и особенно в Новоторговом уставе 1667 г. После принятия этих актов внутренние таможенные пошлины еще продолжают сохраняться, тем не менее они унифицируются, запрещается взыскание проездных пошлин, фиксируется процедура зачета пошлин, уплаченных в других городах[355][356]. В целом, иногородняя торговля внутри русского государства существенно упрощается, купечество становится консолидированным, хотя не вполне однородным, сословием в масштабах всей страны, но еще дальше отделяется от основной массы уже закрепощенного посадского населения.
Хотя правовые основы взаимоотношений городских общин были заложены государственной властью, в их истории имелся период преобладания прямых горизонтальных связей.
В условиях ослабления центральной власти в период Смуты, города в значительной степени оказались предоставлены сами себе. Как и представители других сословий, в отсутствие бесспорно легитимной верховной власти посадские люди были дезориентированы в ходе внутреннего противостояния. Поддерживая разные противоборствующиестороны, города нередко вступали в конфликт друг с другом. Тем не менее, в столь сложных условиях не только возросло значение городского самоуправления, но и стала решающей роль городов в восстановлении государства. Городские общины, несмотря на довольно слабые традиции самоуправления, сумели развить горизонтальные связи в сфере сбора средств, созыва и управления ополчениями. Эти действия сопровождались изданием общинами квазинормативных актов1, которые, безусловно, заслуживают отдельного внимания исследователей. Акты городов носили декларативный характер, в них не предусматривались механизмы имплементации, тем более отсутствовали конкретные правовые санкции. И все же в своей совокупности они показали свою действенность. Во многом благодаря активности городских общин, их налаженному взаимодействию, была не только одержана победа над интервентами, но и преодолены последствия внутригражданского конфликта.
Восстановление государственной власти после Смуты вело к сворачиванию горизонтальных связей. В первый период царствования Михаила Федоровича города сохраняли заметное влияние на государственные дела, и, по утверждению ряда исследователей, основатель династии сам стремился делегировать им пол- номочия[357][358]. Однако это влияние было порождено необходимостью подтверждать легитимность верховной власти, реализовывалось
в рамках сословного представительства на земских соборах и не подразумевало обширных возможностей самостоятельных отношений общин друг с другом. По мере движения сословно-представительной монархии к абсолютной эти возможности еще более сужались.
Широкое распространение по стране городских восстаний в 1648-1650 гг.
делает правомерной постановку вопроса о связях между городскими общинами в этих условиях. Однако если подобное взаимодействие и имело место, оно не нашло явного правового отражения. Можно утверждать, что восстания в разных городах скорее имели схожие причины в одно время (усиление налогового бремени, недостаточный учет сословных интересов посадского населения, злоупотребления государственной власти на местах), чем просто перекидывались от одной общины к другой. Восставшие, даже в Новгороде и Пскове, не обнаруживали далеко идущих политических мотивов в своей деятельности, не устанавливали четкой координации действий с другими общинами и уж тем более не посягали на суверенитет монарха. Осталось добавить, что в ходе восстаний проявилась и внутренняя неоднородность городских общин.Такая неоднородность имела не только понятную социальноклассовую природу. В крупных городах наблюдалось и соперничество профессионально-территориальных корпораций. Так ткачи привилегированных Кадашевской и Хамовной слобод г. Москвы жаловались в 1648 г. царю на притеснения со стороны гостей и гостиных сотен, которые вопреки пожалованиям Михаила Федоровича 1622-1625 гг. «по ложному челобитью» привлекли слобожан к совместному несению повинностей. Показательно, что эта жалоба ткачей была удовлетворена. Несмотря на то, что жалованная грамота Кадашевской и Хамовной слободам 1648 г. существенно урезала
привилегии ткачей, она конкретизировала их права нести повинности отдельно от гостей, гостинных и суконных сотен1.
Принятие Соборного Уложения 1649 г., закрепощение посадского населения полностью лишают городские общины возможностей широкого взаимодействия. Новая связь города с государством, взаимодействие между верхами и низами городского населения стали намного более актуальными проблемами, чем отношения между разными городскими общинами. Тем не менее, оставалось поле и для таких отношений. В правовом материале нашли отражение конфликты между городскими общинами по поводу раскладки повинностей. Так, одна из царских грамот 1677 г. чердынскому воеводе свидетельствует о сложном и запутанном споре между жителями Чердыни и Усолья по поводу раскладки ямской и прочих повинностей в связи с разной динамикой развития посадов и противоречиями в отчетности. Для разбирательства чердынцам и усольцам надлежало отправить в приказ в Москву свои переписные книги[359][360]. При этом другой царской грамотой воеводе запрещалось вмешиваться в денежные сборы и выборы целовальников посадских и уездных людей[361] - несмотря на усиление воеводских полномочий такие ограничения были распространены в рассматриваемый период. То есть, в качестве арбитра здесь неизбежно выступает сама центральная власть.
В целом, возможности городских общин вступать в самостоятельные отношения друг с другом были существенно ограничены не просто конкретной верховной властью, но и всей системой политико-правовых отношений в России в XVI-XVII вв. Следует, однако, признать, что для более точного выявления характера отношений между городскими общинами существуют необходимость анализа не только нормативно-правовых актов, но и более широкого круга исторических источников.
Еще одну сложную проблему представляет выявление отношений между городскими общинами и сельской округой. В условиях аграрного общества даже при наличии развитого городского права и самоуправления сохраняется устойчивая генетическая связь между городом и селом в хозяйственной, социальной, культурной и даже политико-управленческой сфере. Сохранялась такая связь и в России XVI-XVII вв. Понятие «крестьяне» в XVI в. все еще употребляется и для собирательного обозначения всей массы непривилегированного, но не маргинального населения - членов общин. Соборное Уложение фиксирует наличие у сельского населения торгово-промысловых активов, а у членов городских общин - наличие выпасов и скота. Причем если лавки и варницы у крестьян государство в этот период стремилось изъять, то сельскохозяйственные угодья горожан, напротив, охраняло1. Правоприменительные акты XVII в. также продолжают свидетельствовать об участии посадских людей в поземельных отношениях сельскохозяйственного характера[362][363].
Мы уже видели, что в документах эпохи понятие «город» часто используется в расширительном значении для обозначения всей области с прилегающим уездом. В ходе формирования системы местного управления и суда конца XV-XVI вв. город предстает лишь как самый крупный центр. При наместничьем управлении положение волостелей было одинаковым в крупных селах и заштатных городах. Земская и губная реформы, выборы старост и целовальников, равным образом осуществлялись в городах и селах - имеются лишь единицы уставных и губных грамот1, адресованных непосредственно посадским общинам, причем и в этом случае далеко не все их нормы носят особенный характер.
Вплоть до последних десятилетий XVII в. посадские и уездные люди упоминаются в источниках вместе при решении вопросов денежных сборов, выборов целовальников и т. п.[364][365] Царская грамота 1682 г. вятскому воеводе устанавливала выборность городничих вятских пригородов посадскими и уездными людьми «погодно и по очереди»[366]. Некоторые жалованные грамоты, по крайней мере, до конца XVI в., дают освобождение от податей и повинностей на опре
деленный срок одновременно посадской общине и жителям сельской округи1.
И тем не менее уже к началу рассматриваемого периода город предстает и в специфическом узком смысле, в том числе в контексте противопоставления деревне. Несмотря на экономическое преобладание деревни, в условиях развития товарно-денежных отношений город не только играл растущую роль как их локомотив, но и осознавался в таком качестве. Наиболее ярко это осознание проявилось, на наш взгляд, в таможенных грамотах. Как указывалось, уже самые ранние из них фиксируют привилегированный таможенный режим для местных городских общин не только по сравнению с иногородцами, но и с жителями сельской округи[367][368].
Особое место в вопросе о взаимоотношении городских общин с сельской округой занимает проблема белых слобод. Приобретая не только сами слободы с их землями, но и иммунитеты, принимая закладчиков, вотчинники способствовали укреплению в городах тех же феодальных отношений, что и в деревне. Испытывая дефицит трудовых ресурсов, особенно квалифицированных, феодалы переманивали в белые слободы членов посадской общины. Крупные вотчинники имели возможность предложить многим жителям города более привлекательные экономические условия, чем посад с его растущим тяглом. Н.А. Рожков обращает внимание на сходство
закладничества, в том числе беломестного, с западноевропейской коммендацией1. С середины XVI в. государство пытается ограничивать права монастырей и светских феодалов на белые слободы, но хозяйственный упадок центральных и северо-западных районов, а впоследствии Смута, напротив, усиливали позиции владельцев белых слобод. Доля тяглых дворов в городах снижалась, и к XVII в. стала падать до 10 % от общего количества[369][370].
Принципиально проблема белых слобод стала решаться только после принятия Соборного Уложения. Его XIX глава не только провозгласила полную ликвидацию белых слобод, не только закрепостила посадское население, но и открыла новую страницу в отношениях между городом и деревней в России. Вотчинники в порядке компенсации получали сельскохозяйственные земли, и эпоха частнофеодальной собственности в городах подходила к концу. Строго прикрепляя посадских людей к тяглу, в том числе возвращая в посад беломестцев, государство наделило их особыми сословными привилегиями. Фактически провозглашалось монопольное право городской общины на торговлю и ремесло. Деревенские жители, напротив, отстранялись от торгово-ремесленной деятельности. Те из них, кто находился на посаде, возвращались на землю. Если служилые люди по прибору могли сохранить лавки, погреба, варницы при условии несения тягла, то крестьяне должны были продать свои торгово-ремесленные активы посадским тяглым людям. Это касалось и того же рода собственности, находившейся «неблиско» от города. Впрочем, ст. 17 содержит исключение из общего правила - разрешение крестьянам торговать с возов и стругов, то есть вести оптовую торговлю свидетельствует как об имущественном расслоении в русской де
ревне, так и об учете государством интересов сельской торговой верхушки1.
Вызывает интерес судьба сел, примыкающих к городу. Их приписывали к посаду, а судьба пашенных крестьян должна была решаться отдельно - «тех крестьян указал государь описать себе статьею». Возможно, они подлежали переселению - нормы Соборного Уложения отводили горожанам двухверстную зону вокруг города под выгоны[371][372]. В любом случае, ни в жалованных грамотах, ни в других источниках и до, и после принятия Соборного Уложения нет никаких признаков того, что городские общины в русском государстве сами оказались в положении феодала-вотчинника, как магистраты ряда русских городов Речи Посполитой.
XIX гл. Соборного Уложения помимо прочего стала попыткой власти административным путем резко ускорить естественный процесс отделения города от деревни. Это касалось как экономического обособления места города в системе разделения труда, так и изменения всей системы социальных отношений. Примечательно, что ликвидация частнофеодальных отношений в городе осуществлялась феодальным государством феодальными методами.
Несмотря на очевидную решимость верховной власти довести на этот раз дело с белыми слободами до завершения, осуществление этих мер на практике, как мы видели, заняло еще полвека. Со схожими сложностями проводились в жизнь и те пункты Соборного Уложения, которые требовали возврата крестьян с посада на землю. Данные нормы хотя поддерживалось энергично феодалами-землевладельцами, но встретили серьезные препятствия в ходе своей
реализации. В силу развития товарно-денежных отношений, в городе не только стремились остаться те крестьяне, которые в нем осели на момент принятия Соборного Уложения, но и продолжался новый приток из сельской местности. Сыскные меры, очевидно, не давали нужного результата, да и государство стремилось не допустить замедления роста городов.
Стремясь к поиску возможностей контролировать ситуацию, защитить фискальные интересы, власти были вынуждены постепенно идти на амнистию таких незаконных поселенцев в обмен на их запись в посадское тягло. На протяжении 60-80-гг. XVII в. была принята череда указов, в частном порядке легализующих прикрепление пришлых крестьян к посадам. Разные города и разные категории посадского населения получали свои основания и сроки такого прикрепления, притом не постоянные1. В этом смысле принципиальную роль сыграл указ 19 октября 1688 г., адресованный Ярославлю и «другим городам». Указ предусматривал прикрепление к посадам всех городов крестьян, поселившихся в городах с 1649 г. по 17 декабря 1684 г. и занимавшихся торгово-ремесленной деятельностью. Сам срок был приурочен к дате принятия аналогичного указа в отношении московских черных сотен и слобод[373][374]. Пришедшим
после указанного срока в праве оставаться на посаде было отказано «потому что они нам, великим государем, не били челом многие годы»1. Впрочем, не ясно, насколько этот запрет был окончательным и полным. Известно, что при проведении переписи на посаде в 90-е гг. XVII в. предписывалось отдельно составить погодные книги на тяглых и пришлых людей, пришедших в московские слободы и города в период от 17 декабря 1684 г. по 1693 г.[375][376] Завершающей точкой в процессе, уже в условиях проведения реформы Ратуши, стал указ 24 ноября 1699 г., запрещавший заниматься городской торговлей и ремеслами тем крестьянам, которые не захотят перейти в посад. Примечательно, что в приписке к основному тексту указа оптовая городская торговля (с возов и стругов), как и по Соборному Уложению, крестьянам все-таки дозволялась[377]. Очевидно, однако, что такие «крестьяне», уже в XVII в. стремившиеся интегрироваться в товарно-денежные отношения, постепенно утрачивали связь с надолго еще архаической деревенской основой.
К началу петровской эпохи взаимоотношения города и сельской округи в России перешли на качественно новый уровень. Так и не приобретя правовой самостоятельности западноевропейского типа, город, тем не менее, во всех отношениях существенно отдалился от деревни.