2.1. Кадровое обеспечение

Кадровое обеспечение было крайне важным элементом функционирования системы политического сыска императорской России, поскольку её эффективность всецело зависела от компетенции, прежде всего, офицерского состава в вопросах производства юридических репрессивных процедур, организации наружного наблюдения, сети осведомителей.

Личный состав ГЖУ в 1880 г. делился на две категории: «наблюдательный состав» и «дополнительный штат». «Наблюдательным составом» с 1870 г. обозначалась совокупность кадровых офицеров ОКЖ, работавших в ГЖУ. «Дополнительный штат» (до 1870 г. именовался «наблюдательным составом»^[205]) — совокупность унтер-офицерского контингента. В последний также включались канцелярские служащие, состоявшие на воинской службе («писари»).

Реформирование полиции в нач. 1880-х гг. изменило личный состав в органах управления политической полиции, но не повлияло на провинциальные структуры: из 72 чиновников III отделения 21 были приняты в ДГП МВД, главным образом, канцелярские и архивные служащие^[206]. Например, спустя 7

лет после начала структурных изменений доля не служивших в системе III отделения составляла всего 25,7% от общего числа офицеров (Таблица 2)^[207].

Т а б л и ц а 2 - Количество жандармских офицеров в 1888 г., принятых в ОКЖ после 1881 г.

Офицеры ОКЖ являлись исполнителями политического розыска и дознания по делам о «гос.

Поскольку офицерский состав ОКЖ был составной частью вооружённых сил Российской империи и регламентировался общим военным законодательством, все изменения во внутренней структуре офицерского корпуса отражались на политической полиции. Так, когда в 1882 г. номенклатура чинов драгунской кавалерии подверглась изменениям, это коснулось и жандармерии: капитаны были переименованы в ротмистров, штабс-капитаны - в штабс-ротмистров, а прапорщики - в корнетов^[208]. В 1884 г. были изменены российские правила чинопроизводства: исключён чин майора, а

всех служивших с данным званием произвели в подполковники. Подверглась коррекции «Табель о рангах» в вопросах соответствий классов и чинов^[209]. После этих изменений штаб ОКЖ подготовил новое расписание должностей в Корпусе по чинам, утверждённое Александром III (Приложение 8).

Правило производства в следующее воинское звание для жандармерии было общим, что и с остальными воинскими формированиями, за исключением гвардии. Чинопроизводство до ротмистра включительно осуществлялось за выслугу лет после 4 лет нахождения в звании, если кандидат на повышение был аттестован положительно и не состоял под судом и следствием^[210]. Производство в штаб-офицерское звание (кл. VI-VII «Табели о рангах» ред. 1884 г., таблица 2) осуществлялось только на освободившиеся штатные вакансии по конкретной номенклатуре чинов. Производимые в полковники по общей линии очередности старшинства, должны были состоять в данном чине 4 года, иметь возраст менее 54 полных лет и две положительные аттестации перед выдвижением. Если же возведение осуществлялось за отличия по службе, то максимально допустимый возраст составлял 49 полных лет, количество аттестаций должно было составлять не менее трёх, а стаж службы в

214 подполковниках - 3 года^[211].

Специальных учебных заведений, которые готовили бы офицерский состав ОКЖ, не существовало: их набор производился на добровольной основе из вооруженных сил.

г.)^[212]. Гражданский чиновник должен был иметь образование не ниже среднего. Стаж кандидата из военных должен был составлять 3 года строевой службы; из гражданских — не менее 5 лет в чине, приравненного к обер-офицерскому в «Табели о рангах». Эта же статья подразумевала льготы для офицеров жандармских дивизионов, которые хотя и числились в ОКЖ, но не могли занимать должности вне строевых подразделениях. Редакция данной статьи от 19 сент. 1897 г. содержала формулировку, что офицеры, которые приобрели право первого разряда по уровню образования, должны были допускаться к вступительным испытаниям только после отбытия воинской повинности^[213].

Формулировка ст. 233 кн. VI «Свода...» 1869 г. в ред. 7 июля 1906 г., разработанная Военным советом и утверждённая Николаем II, была значительна упрощена. Она сохранила право приёма исключительно за шефом жандармов, возможность поступления офицеров всех родов войск и гражданских чиновников. Условием было установлено только то, что положительное решение принимается, если кандидаты «будут признаны жандармским начальством соответствующими для службы в сем Корпусе».^[214]Таким образом, единственным документом, который детализировал вступление в ОКЖ стали «Правила приёма», а права штаба в кадровых вопросах значительно расширились. Последняя редакция «Правил приёма», 1914 г., подтверждала старые лимиты и уточняла возрастные ограничения: кандидат не должен был быть младше 24 и не старше 33 полных лет.

Иногда в научной литературе указываются сословные преграды (наличие потомственного дворянства) со ссылкой на мемуары^[216]. Юридически их не

было^[217], хотя остальные выдвигаемые условия как бы предполагали дворянское звание^[218]. В дальнейшем это значительно усложняло работу с агентами из низших слоёв населения^[219]. Однако даже среди тех жандармских офицеров, которые числились потомственными дворянами, были такие, чьи предки достигли данного статуса только в XIX в., как, например М. С. Комиссаров. Роду было пожаловано дворянство только в 1838 г. (утверждено Сенатом 1846 г.)^[220] и к моменту совершеннолетия у него не находилось в распоряжении никакого недвижимого имущества. Выбранных офицеров, после проверки благонадежности и отсутствия у них финансовой задолженности, организованно вызывали в штаб ОКЖ, где проходили вступительные экзамены: устный (собеседование) и письменный (сочинение на заданную тему).

Большую роль при поступлении играли родственные связи, принадлежность к «своим» или протекция^[221]. Например, В. Н. Руссиянов (зав. ЕРП в 1915-1917 гг.) на допросах в 1917 г. указывал, что попал в ОКЖ благодаря знакомству с С.В. Савицким, служившим при штабе ОКЖ^[222]. М. С. Комиссаров на протяжении всей своей службы был связан с С. П. Белецким^[223]. Единичные упоминания негативной реакции армейских офицеров на жандармов, принимавшей различные формы (вплоть до бойкота), противоречат

227

массиву жандармских мемуаров^[224].

Успешно сдав экзамены, кандидат откомандировывался обратно в свою часть, ожидая вызова на курсы, что могло затянуться на несколько лет (как в случае А. И. Спиридовича). Сами же курсы составляли полгода. На них

изучалось уголовное право, история революционного движения, основы делопроизводства. Однако анализ учебных программ показывает, что были плохо организованными предметы юридического цикла^[225].

Мотивация поступления в ОКЖ была различной: от борьбы с врагами трона до поправления материального положения, причём, последних было заметно больше.^[227] По замечанию историка Д. Ливена, ОКЖ превратился в своеобразный «джентльменский клуб» знатных, но безземельных дворян^[228]. Это оказывало влияние на дальнейшую профессиональную специализацию в многообразии жандармских структур. Неизбежно к нач. ХХ в. происходило расслоение ОКЖ. Материально ОКЖ был привлекателен: помимо различных надбавок на них распространялись и все изменения в окладах строевых офицеров, если о том не было отдельно указано.

И в научной литературе, и в мемуарных источниках упоминается условное деление офицеров политической полиции на тех, кто служил по общей линии ОКЖ, и тех, кто выбирал службу в органах розыска. Связано это и с увеличением количества охранных отделений к нач. ХХ в., и с тем, что ДП МВД отдавал предпочтение офицерам политического розыска, которые подчинялись в большей мере данному органу. Деление жандармских офицеров на две категории фиксируется и в ранее время: провинциальное

«добродушное», но «несведующее», большинство и столичное меньшинство, «проникнутое специфичным “жандармским” духом»^[229]. Один из лидеров ПСР, В.М. Чернов, в своих воспоминаниях пишет, что С.В. Зубатов на допросе делил офицеров аналогичным образом на «жандармов-бурбонов», не способных к какому-либо продуктивному анализу, и «интеллигентных людей»^[230].

Если кратко сформулировать причины конфликтов между двумя группами жандармов, то это, во-первых, этические противоречия, а, во-вторых, — пересечение служебных функций.

Путей решения конфликтных ситуаций внутри офицерского состава ОКЖ было два: централизованный (перевод решением штаба ОКЖ конфликтовавших сторон на другие места службы или увольнение) или децентрализованный — «суды чести». Последние были введены только в 1914 г., на территории всей империи. Жандармские подразделения стали относиться к 16 особым «судам чести», аналогичным армейским. Орган был выборным и собирался лишь для решения конфликтного дела. ГЖУ Томской, Енисейской, Иркутской, а также

ЖПУ Сибирской ж.д. относилось к томскому «суду чести».^[232] Оба варианта оказывались выгодными лишь офицерам ГЖУ, а не розыскных органов, так как они стояли выше званием и имели больше неформальных связей для влияния на окончательный исход конфликта.

Модель охранных отделений подразумевала работу на равных жандармов и гражданских чиновников, последние даже могли командовать первыми. Наконец, подчиняясь напрямую ДП МВД, розыскные офицеры имели полную независимость от начальников ГЖУ и региональной администрации. Соответственно, они могли не только работать на равных с полковниками, но и даже обогнать их в дальнейшем в общих очередях чинопроизводства и награждения, что, по мнению консерваторов Корпуса, подрывало субординацию внутри всей структуры ОКЖ^[233].

Некоторые командиры Корпуса, которые были выходцами из военной среды, разделяли данную позицию. Ф. Ф. фон Таубе (командир ОКЖ в 1906­1909 гг.) в 1907 г. писал, что «последний роковой толчок в этом отношении [в подрыве субординации] дало учреждение охранных отделений и РОО в том виде, в котором они вылились в окончательную форму, независимо от взглядов начальства корпуса»^[234]. Подобное писал и В. Ф. Джунковский (командир ОКЖ в 1913-1915 гг.)^[235]. Иную позицию занимал П. Г. Курлов (товарищ министра внутренних дел и командир ОКЖ в 1909-1911 гг.), сделавший карьеру на гражданской службе. Он писал в своих мемуарах, что «жандармские офицеры были не в состоянии удовлетворять жизненные потребности правительства», что актуализировало форсированное создание структур иного вида.^[236] Это обстоятельство, а также практически неразделенность функций

розыска и дознания приводили к конкуренции двух групп офицеров^[237]. К нач. ХХ в. в ведомственных кругах существовала дискуссия о необходимости ухода от устаревшего и узкосословного принципа комплектования ОКЖ.

Высшей офицерской должностью был пост начальника ГЖУ. По расписанию должностей в ОКЖ 1886 г. (Приложение 8) должность начальника ЕГЖУ не была выделена особыми условиями назначения. Для утверждения в должности необходимо было обладать чином полковника или генерал-майора (кл. VI или IV «Табели о рангах» ред. 1884 г. соответственно). Однако за всё время функционирования ЕГЖУ не было назначено на руководящую должность ни одного должностного лица кл. IV «Табели...» ред. 1884 г. Характерно, что один из мемуаристов назвал «ссылкой» перевод полковника Семигановского на должность начальника омской жандармерии^[238].

Практика замещения должности начальника адъютантом или помощником начальника была временной на период отпуска или в случае если предшествующий начальник выбыл, а его приемник еще не прибыл. Однако перед Февральской революцией комплектование личного состава ЕГЖУ было настолько скудным, что в течение янв. 1917 г. управление формально перешло к ротмистру И. И. Кравротынскому, начальнику красноярского отделения Томского ЖПУ ж.д.^[239].

За исследуемый период на должности начальников ЕГЖУ сменилось 13 человек: в 1878—1906 гг. эту должность поочерёдно занимали 6, в 1906—1917 гг. — 7 человек. В первый интервал фиксируется, что офицеры прибывали не менее 5 лет в данной должности, за исключением Е. М. Козинцова, переведённого из губ. после подавления красноярского мятежа (февр. 1906 г.). Таким образом, штаб-офицеры в среднем возглавляли ЕГЖУ ок. 5 лет.

Из 6 начальников ЕГЖУ в 1878—1906 гг. только дважды назначали подполковников, остальным передавалась должность уже в звании полковника. Однако офицеров с чином подполковника (кл. VII «Табели о рангах» ред. 1884

г.) не утверждали в должности. Например, после 2,5 лет исполнения обязанностей начальника ЕГЖУ Н. П. Ножину был присвоен следующий чин и утверждение в должности. Также фиксируется и то, что возраст начальников на момент принятия должности был не моложе 45 полных лет, причём наблюдается последовательное повышение уровня до 56 лет. На 1 янв. 1888 г. средний возраст полковника жандармерии составлял 54 года, подполковника - 52 года^[240] Это свидетельствует о том, что, во-первых, в Енисейскую губ. отправляли служить для выработки опыта занятия подобного поста. Во-вторых, стабильное увеличение возраста при назначении на высшую жандармскую должность в регионе определяло место ЕГЖУ в кадровой политике ОКЖ.

За период 1906-1917 гг. в ЕГЖУ сменилось 7 начальников, нахождение которых в должности было неравномерным: самым долгим было пребывание М. С. Байкова - 5 лет (Приложения 9 и 10). Остальные начальники находились в должности от 3 мес. до 1 года и 2 мес. Отличие от предыдущего периода очевидно. Понизился средний возраст назначаемых на должность начальника ЕГЖУ: если в 1878-1906 гг. минимальный возраст составлял 45 полных лет (М. П. Кузьмин), то в 1906-1917 гг. данный показатель опустился до уровня 43-44 года (Приложение 9). Исключительным является возраст М. С. Комиссарова (39 лет), назначенного в нестандартных обстоятельствах (Приложения 9 и 10).

Что касается опыта работы начальников ЕГЖУ перед занятием данной должности, то, в основном, они проходили свою карьеру по линии ГЖУ. Кн. А. П. Микеладзе (Приложение 10) прошёл через службу в портовых, крепостных, железнодорожных и пограничных жандармских частях, что говорит о его небольшом опыте в розыскном деле. Наиболее опытные в политическом розыске были М. С. Комиссаров и Л. А. Иванов. М.С. Комиссаров до назначения в Енисейскую губ. в 1904-1905 гг. выполнял секретные поручения, связанные с разведкой и, кроме того, в 1905-1909 гг. служил помощником начальника столичного охранного отделения. Л. А. Иванов был выходцем из

московской аналогичной структуры, прослужив в 1903—1905 гг. помощником начальника, и несколько мес. официально исполняя обязанности начальника отделения (в 1905 г.). Затем он долгое время состоял специальным офицером при помощнике наместника на Кавказе^[241]. Специальных навыков назначение в Енисейскую губ. не требовало. В 1898 г. штаб составил перечень регионов, где жандармам необходимо было знать местные языки, куда Сибирь не вошла, так как коренное население, по мнению полицейских, не представляло угрозу в политическом смысле^[242]. Таким образом, ЕГЖУ не отличается от аналогичных провинциальных структур того времени. Назначение начальников проходило по званию (полковник), экстраординарные обстоятельства позволяли в порядке исключения назначать подполковников. Наличие «сибирского опыта» было необязательным условием, так как офицеры начинали «начальствовать» с подобных отдаленных постов, набираясь опыта. Одновременно с этим, в начальники попадали офицеры, уже прослужившие в различных окраинах, что являлось немаловажным фактором в провинции, где была массовая ссылка.

Личностная характеристика начальников ЕГЖУ была различной. Из всех начальников ЕГЖУ более полную и яркую оценку в источниках получил М. С. Комиссаров. По оставленным свидетельствам, мы можем судить о его внешности: к тридцати годам он представлял собой высокого полноватого рыжеволосого мужчину с серыми глазами^[243]. Как было принято в Корпусе жандармов, он носил бороду. Чуть позже, к сорока годам он стал носить и «синеватые очки». «Настоящий Стенька Разин», — так резюмировал его внешность А. И. Спиридович. Знание нескольких иностранных языков^[244]определило его назначение сразу после курсов при штабе ОКЖ в специальную разведывательную группу И. Ф. Манасевича-Мануйлова, которая занималась дешифровкой корреспонденции иностранных посольств в столице в период

войны с Японией. После командировки зав. группой за пределы России, М. С. Комиссаров успешно завершил работу подразделения, за что был награждён вне очереди чином ротмистра и стал лично известен Николаю II^[245]. Наибольшую известность ему принесло дело о «погромных прокламациях», печатавшихся в здании ДП МВД^[246]. Оно дополняет его характеристику. Он был вовлечён в интригу директора ДП МВД А. А. Лопухина, который хотел опорочить перед гр. С. Ю. Витте ряд высокопоставленных чиновников МВД, стоявших за тайной типографией. Однако когда глава правительства лично опрашивал М. С. Комиссарова, тот взял всю вину на себя, не выдавая своих покровителей^[247], не смотря на угрозы^[248].

С положительной стороны характеризует компетентность М. С. Комиссарова история успешного покушения на начальника Главного тюремного упр. империи А. М. Максимовского (15 окт. 1907 г.). При обыске задержанной на месте преступления террористки А. Рогозниковой оказалось, что она была обвешана динамитом. К этому моменту в здании уже находилась масса чиновников (вплоть до министра юстиции) и полицейских. После того, как оказалось, что в Гл. артиллерийском упр. не оказалось сапера, П.Г. Курлов вызвал М. С. Комиссарова в качестве бывшего артиллериста. После обезвреживания Рогозниковой он самостоятельно составил протокол обыска^[249].

Другой эпизод его жизни повлиял как на карьеру, так и отношение офицеров ОКЖ к нему. М. С. Комиссаров после развода со своей первой женой смог расстроить брак своего начальника по столичному охранному отделению (А. В. Герасимова). Скандальные детали данной истории стали известны за пределами ведомства^[250]. В период пребывания в должности начальника ЕГЖУ

был лишь незначительный случай, когда гор. управа Красноярска потребовала от него уплату налога (3 р.) за пуделей, привезенных из столицы. М. С. Комиссаров официально ответил, что собаки были зачислены в содержание ЕГЖУ и находятся «при исполнении служебных обязанностей». В итоге он так и не заплатил налог, не смотря на нападки в местной прессе^[251]. Хотя подобной практикой пользовался Н. Г. Иваненко, записав на баланс упр. своих личных собак в 1908 г. (породы: американский гриф, понтер и туруханская лайка)^[252]. Даже если данные особи и не выполняли служебных функций, была возможность использовать специальную собаку-ищейку сыскного отделения^[253].

В целом, современники отрицательно характеризовали М. С. Комиссарова с личностной стороны. В своих неизданных мемуарах родственник министра А. Н. Хвостова, И. С. Хвостов, называл его «личностью грязной и подлой»^[254]. В. В. Брянский, в 1915 г. секретарь градоначальника Москвы, свидетельствует, что «даже среди жандармов, Комиссаров пользовался репутацией отъявленного негодяя и, едва ли, не разбойника Репутация Комиссарова убеждала в том, что в случае необходимости он не задумается исполнить самые невероятные распоряжения»^[255]. А. П. Мартынов также указывал на то, что М. С. Комиссаров обладал «отличавшей его неразборчивостью в средствах»^[256]. А. Д. Протопопов (министр внутренних дел сент. 1916 г. - март 1917 г.) вспоминал, что когда он встретился с М. С. Комиссаровым, то ему это «было ужасно неприятно»^[257]. Благодаря такой репутации М. С. Комиссаров удостоился среди чинов полиции прозвища «Малюта Скуратов» в честь одного из самых жестоких опричников^[258].

Другие начальники ЕГЖУ не были настолько известны и поэтому документы и свидетельства, которые их бы характеризовали, достаточно скудны. Известным в жандармских кругах был кн. А. П. Микеладзе как с позитивной, так и с негативной сторон. Его положительно отличало то обстоятельство, что он провёл Русско-японскую войну, будучи начальником жандармской команды крепости Порт-Артур в Китае. Однако в ОКЖ он был известен тем, что «дал по морде бакинскому городскому голове» и вернул назад пожалованный бухарским эмиром орден, как ему казалось, недостаточной степени^[259].

Как верно отмечено, служащие полиции вращались в «образованном обществе», т. е. посещали те же театры, читали ту же литературу, что и остальная городская публика^[260]. Прямых указаний на участие начальников ЕГЖУ в общественной жизни региона крайне мало. Самым активным был П. Д. Вознесенский. В справочнике за 1901 г. он указан среди старшин Красноярского общественного собрания, а спустя 2 года к этому прибавилось членство в ревизионной комиссии Ольгинского приюта трудолюбия для детей переселенцев и губ. отд. Российского о-ва покровительства животным.^[261] После отставки и возвращения в Нижегородскую губ., входил в местную учёную архивную комиссию и был выбран в библиотечный комитет. Как описывал один из членов комиссии, П. Д. Вознесенский «говорит вообще мало, лицо у него не противное, напротив, простое и довольно симпатичное. Сразу он стал заниматься, составлять каталог, т. е. выносить книги на карточки; ходит каждый день и делает дело»^[262].

Чинам ОКЖ категорически запрещалось (приказ штаба ОКЖ № 59 от 17 июня 1906 г.) «сочувствие» каким-либо политическим партиям и участие в

деятельности общественных организаций и союзов^[263]. Однако вменялось ознакомление с информационными документами ДП МВД о новейших течениях и книгах подпольных изданий. Начальник ГЖУ был обязан организовать чтение разного рода обзоров, после чего брал с офицеров рукописные расписки. Некоторые из них отложились в архиве и свидетельствуют о регулярном характере процедуры^[264].

После революции выяснилось, что у начальников ЕГЖУ часто находился в качестве гостя священник В. Захаров, более известный как глава отделения «Союза русского народа»^[265]. Монархические организации в Сибири возникли только после 1905 г., а Красноярское отделение «Союза русского народа» - в 1907 г.^[266] По свидетельствам современника, В. Захаров был крайне тенденциозен: помимо симпатий абсолютизму, он высказывал прямо националистические взгляды и не пользовался популярностью у прихожан^[267].

Однако доказать какие-либо факты финансирования начальниками ЕГЖУ местных черносотенцев не представляется возможным. Некоторые начальники ЕГЖУ вполне могли разделять правые взгляды. Так, на проводах М. С. Комиссарова в 1910 г. он произнес речь, где полковник характеризуется как «союзник наш [«Союза русского народа»] не по мундиру только, не по долгу только присяги, а по крепко национальным патриотическим взглядам»^[268]. Уже после революции, в 1918 г. М. С. Комиссаров будет одним из соучредителей монархического «Русского собрания»^[269].

Помимо наград, положенных по службе, существовал специальный порядок присвоения императорских памятных подарков офицерам. У всех лиц, прошедших через должность начальника ЕГЖУ подобных присвоений зафиксировано два: у Н. И. Мочалова - золотой портсигар с сапфиром и изображением гос. герба^[270] и у М. П. Ножина - драгоценный перстень^[271]. Из них только у последнего было присвоение на территории Енисейской губ. (обеспечение охраны цесаревича Николая во время его проезда через регион в 1891 г.).

Стоит отметить, что начальник ЕГЖУ получил подарок менее ценный, чем руководство упр. СЖО, а так же коллеги из Иркутского и Томского ГЖУ. Н. И. Мочалов получил портсигар также за охрану императора во время его визита в русскую часть Польши (1897 г.), т. е. до своего назначения в Сибирь. Из-за отдалённости Енисейской губ. и редких посещений региона представителями правящих династий и дипломатами, начальники ЕГЖУ редко получали памятные подарки или иностранные знаки отличия, которые можно было быстрее приобрести в крупных городах или на границе. Самым известным примером таких награждений был начальник жандармского отделения в Вержболово С. Н. Мясоедов, который формально находился на ступень ниже начальника ЕГЖУ^[272].

Таким образом, должность начальника ЕГЖУ была заурядной в служебной иерархии ОКЖ, на которую до 1905 г. назначали полковников на излёте карьеры. После активизации общественного движения и увеличения политической ссылки в провинции происходили назначения более молодых и активных руководителей. Хотя отдалённость Енисейской губ. и малопрестижность сделали данную должность транзитной на пути к дальнейшему повышению.

Помимо начальника ЕГЖУ существовали должности помощников начальника, которые после изменений номенклатур званий и должностей в 1884-1886 гг. могли занимать как штаб-офицеры (в звании подполковников), так и обер-офицеры (от штабс-ротмистров до ротмистров включ.). Данных должностей в ЕГЖУ было не более двух. Как писал А. П. Мартынов, помощники начальников ГЖУ до развития революционного движения, в особенности, если им были подчинены несколько уездов, не отличались рвением в розыске. Они превращались в «обывателей мирного провинциального города в тесном кругу местной аристократии»^[273].

Подобное наблюдалось и в практике ЕГЖУ. Так, А. Т. Водолазский отмечал «наездной» характер работы Н. В. Щербачёва в Енисейском уезде^[274], а Ф. Н. Самойлов вспоминал, что в Минусинске служил «покладистый» Н. А. Смирнов.^[275] Этому способствовала длительная служба в местностях, где революционное движение не было сильно. Самый продолжительный срок службы в одной должности на территории Енисейской губ. занимали Н. С. Николаев (1897-1903 гг., Минусинск) и А. Ф. Шнарковский (1899-1904 гг., Енисейск). В среднем их срок службы составлял 2-3 года.

То, что карьерный рост по прямой должностной линии в рамках одного ГЖУ не практиковался, не было особенностью ЕГЖУ^[276]. По линии должностей «адъютант-помощник начальника» в ЕГЖУ за исследуемый промежуток времени было только одно передвижение: А.А. фон Гроссгейм с позиции адъютанта в марте 1881 г. был переведён помощником начальника по Ачинскому и Минусинскому окр. (уездам). Другой случай исполнения обязанностей помощника по Енисейскому округу адъютантом В. Я. Протопоповым в 1887-1888 гг. был временной мерой, которая не поспособствовала повышению офицера: следующей официальной должностью

стала позиция адъютанта в Астрахани^[277]. Из-за военизированного порядка назначения на должность в порядке старшинства воинского звания редко позволяла назначить офицера, уже имевшего опыт службы в Сибири. Так на должностях помощников начальника ЕГЖУ подобный стаж зафиксирован лишь у двух офицеров: А. Л. Шнарковского (помощник по Енисейскому уезду в 1899-1904 гг.) и Л. А. Оболенского (помощник по Красноярскому и Канскому уездам в 1915-1917 гг.). Последний проходил службу во 2 Восточносибирском артиллерийском полку ещё до назначения в ОКЖ.

Если рассматривать общий стаж в ОКЖ к моменту назначения на должность помощника начальника ЕГЖУ, то в среднем он составлял от 3 до 9 полных лет. Самым минимальным обладал Г. Ф. Розалион-Сашальский (помощник по Ачинскому и Минусинскому уездам в 1907-1908 гг.) - менее года. Очевидно, его назначение в отдалённый уезд Сибири рассматривалось в качестве наказания. Так, только прибыв в Енисейскую губ. в 1908 г., он был арестован на 2 суток гауптвахты по результатам финансовой проверки на месте прошлой службы (Московское ЖПУ ж.д.)^[278]. Когда же председатель Красноярского окружного суда (КОС) проверял одно из проводимых Розалион- Сошальским дознаний и вынес отрицательную аттестацию юридической грамотности офицера, то начальник ЕГЖУ её не опроверг^[279]. Вероятно, Г. Ф. Розалион-Сошальский обладал связями в штабе ОКЖ, так как его первое место службы было одним из наиболее почётных, а удаление было произведено не путём отчисления, а назначения в провинцию на должность формально более высокую, что схоже с ситуацией назначения М. С. Комиссарова.

Однако наличие большого стажа в ОКЖ не означало того, что ЕГЖУ получало компетентного офицера в деле политического сыска. Приемник Г. Ф. Розалион-Сошальского, Н. Д. Чуфаровский, к моменту назначения в Енисейскую губ. обладал наибольшим опытом работы в ОКЖ из всех, кто проходил службу в должности помощника начальника - десять полных лет.

Однако уже в янв. 1908 г. Н. Г. Иваненко получает негативный отзыв из прокуратуры КОС о ведении 2 дознаний Н. Д. Чуфаровским. После проверки выяснилось его полное незнание «Устава.» 1864 г., вследствие чего был вынесен строгий выговор (приказ по ЕГЖУ № 13 от 27 янв. 1909 г.). Данное наказание могло заметно повлиять на карьеру: при повторном выговоре штаб ОКЖ мог принять решение об увольнении офицера в запас. В июле 1909 г. М. С. Комиссаров, после знакомства с Н. Д. Чуфаровским, подтвердил в ДП МВД его отрицательную аттестацию^[280].

Обратным примером был Л. А. Оболенский (помощник по Красноярскому и Канскому уездам). П. П. Заварзин отмечал, что, несмотря на свою молодость, он, благодаря неравнодушному отношению к службе, приобрёл опыт, достаточный для назначения на должность зав. одним из розыскных пунктов. Л. А. Оболенский обладал лишь физическим недостатком: в одном из задержаний он получил ушиб, приведший к нарушению слуха^[281]. Среди помощников начальника, кто имел бы памятные подарки от членов императорской семьи, зафиксированы двое - И.В. Телегин и П. И. фон Циглер (помощники по Енисейскому окр. в 1887-1890 и 1891-1893 гг. соответственно). Драгоценный перстень И. В. Телегин получил во визита цесаревича Николая в 1891 г., а серебряный портсигар от вел. кн. Михаила Николаевича П. И. фон Циглеру присвоили в железнодорожной жандармерии^[282].

Основная масса офицеров, прослуживших в должности помощника начальника ЕГЖУ, переводилась в дальнейшем на аналогичные должности в иные регионы. Перевод в европейскую часть империи рассматривался в качестве повышения, поскольку возникала возможность получить необходимые неформальные связи. Зафиксированы несколько примеров резко повышающего перевода. Так, А. И. Иванов (помощник по Ачинскому и Минусинскому округам в 1879-1881 гг.) был прикомандирован к штабу ОКЖ. Такие

назначения означали либо возложение отдельных секретных миссий (как, например, в случае М. С. Комиссарова), либо перевод в охранное отделение.

Иной пример относится к более позднему периоду. А. Н. Беликов с должности помощника по Красноярскому и Канскому уездам был откомандирован в распоряжение градоначальника Москвы с назначением в охранное отделение (1915 г.). В его задачи входило заведывание всей филёрской службой подразделения и сетью осведомителей среди трамвайных служащих^[283]. В Енисейской губ. А. Н. Беликов с дек. 1910 г. (распоряжение начальника ЕГЖУ № 1750 от 23 мая 1910 г.) заведовал розыском всего ГЖУ, совмещая должность начальника КРП^[284]. Позитивные перераспределения происходили после больших и успешных операций. Например, Н. В. Щербачев (помощник по Енисейскому уезду в 1907 г.; по Красноярскому и Канскому уездам в 1907-1910 гг.) был награждён орденом и переведен в Смоленское ГЖУ после успешно завершённого дела о «Туруханском бунте».

Что касается рода войск, из которых помощники начальника ЕГЖУ были набраны в ОКЖ, то основная масса состояла из бывших пехотных офицеров. Из казачьих войск был И. Е. Тарасов (помощник по Минусинскому и Ачинскому уездам в 1904-1906 гг.), из кавалерии - Е. Н. Белецкий (помощник по Енисейскому уезду, 1904-1906 гг.)^[285]. Бывшим сапёром был В. Е. Потоцкий, артиллеристом - Л. А. Оболенский (помощники по Красноярскому и Канскому уездам в 1910-1911 и 1915-1917 гг. соответственно), что означало наличие у них опыта работы с взрывчатыми веществами^[286].

Наиболее сложным был процесс кадрового обеспечения должности адъютанта ЕГЖУ. Отдаленность провинции определяла остаточный принцип комплектации молодым кадровым составом. Были значительные временные промежутки, когда ЕГЖУ функционировало с открытой вакансией адъютанта: нояб. 1897 г. - июль 1900 г., июнь 1902 г. - февр. 1905 г., сент. 1908 - март 1909

г., февр. 1910 - апр. 1913 г. и янв. 1913 г. - март 1917 г. Из 15 адъютантов, служивших в 1881-1917 гг., были назначаемы после окончания курсов 7 человек: В. Я. Протопопов (1887 г.), К. К. Трескин (1896 г.), К. А. Чикунов (1905 г.), В. С. Скербуц (1906 г.), П. Р. де Ливрон (1908 г.), В. А. Станкевич (1909 г.) и Г. А. Юнгмейстер (1914 г.). Со стажем 2 мес. был назначен В. А. Егунов (1900 г.). Наиболее продолжительным опытом к моменту перевода в ЕГЖУ обладали И. И. Минкевич и М. И. Сосионков (по 5 лет), назначенные в наиболее стабильное время, 1890-е гг. Среднее значение стажа перед назначением составляло 1-2 года, что положительно сказывалось на работе^[287].

Как и помощники начальника, адъютанты ЕГЖУ в массе своей до назначения в ОКЖ принадлежали к пехотным офицерам. Исключение составляли И. И. Минкевич (лейб-драгунские войска), А. В. Цихоцкий (кавалерия и жандармский дивизион), М. П. Порай-Кошиц (артиллерия). Уроженцами Сибири и выпускниками Омского кадетского корпуса были К. К. Трескин и К. А. Чикунов^[288]. Службу в жандармских органах региона проходил только А. В. Цихоцкий (в Омске). Кроме того, в период Русско-японской войны 1904-1905 гг. при штабе Манчжурской армии в Китае служил В. С. Скербуц.

По личностным характеристикам, как и по уровню компетенции, адъютанты обладали различными качествами. Наиболее ярким примером, когда начальник ЕГЖУ спешил избавиться от адъютанта, была ситуация А. В. Цихоцкого. Он прибыл в Енисейскую губ. с отрицательной аттестацией с прежнего места службы. М. С. Байков также очень скоро вошёл с ним в конфликт. Хотя он нелестно охарактеризовал А. В. Цихоцкого, но ходатайствовал о переводе его хотя бы и на должность выше. Итогом стал перевод на должность адъютанта Бакинского ГЖУ через год службы^[289].

Противоположной была ситуация перевода П. Д. де Ливрона (адъютант в марте - сент. 1908 г.). Его быстрый перевод на должность начальника

отделения ЖПУ КВЖД было следствием его положительных аттестаций. В ответ на это решение вышло беспрецедентное обращение Н. Г. Иваненко в приказе по упр., в котором лестно оценивалась полугодовая служба в ЕГЖУ^[290]. Положительные характеристики имел и Г. А. Юнгмейстер. Он был единственным из офицеров ЕГЖУ, кто имел спортивный приз: будучи учеником Главной гимнастическо-фехтовальной школы, он перед переводом в ОКЖ выиграл соревнования по плаванью на дистанции 200 м в Новом Петергофе^[291].

Переводов на вакансии выше рангом после службы адъютантом ЕГЖУ было достаточно: И. И. Минкевич (с 1893 г. помощник начальника Эриванского ГЖУ), М. А. Сосионков (с 1896 г. помощник начальника Томского ГЖУ), В. С. Скербуц (с 1908 г. начальник Холмского уездного жандармского упр.), П. Д де Ливрон. Остальные офицеры были перемещены на аналогичные позиции, но в управления тех регионов, где служба считалась перспективнее. Исключение составлял К. А. Чикунов, которого отправили служить в Туркестанское охранное отделение. Для подобных позитивных перемещений необходима была выслуга в определённом звании, которую адъютанты ЕГЖУ приобретали. Так, И. И. Минкевич за 3 года в Енисейской губ. прошёл карьерный рост с поручика до ротмистра, за короткие промежутки из штабс-ротмистров ротмистрами становились К. А. Чикунов и В. С. Скербуц, из поручика штабс-ротмистром стал В. А. Трескин.

Таким образом, должность адъютанта ЕГЖУ рассматривалась как временная, где нарабатывался необходимый стаж для службы в других подразделениях и иных должностях. С развитием революционного движения и появлением отдельной службы отечественной контрразведки лучших офицеров 295

переводили в «неспокойные» регионы и новые органы^[292], а от худших местные начальники старались избавиться (как в ситуации А. В. Цихоцкого). В период Первой мировой войны молодые офицеры стремились попасть на фронт.

Поэтому за период с 1907 по март 1917 гг. должность адъютанта оставалась вакантной чуть более 46 мес. Это было характерно для всех сибирских ГЖУ: в Иркутске, Тобольске, Томске, Омске также не хватало младших офицеров^[293].

Помимо офицеров, занимавших штатные должности в ЕГЖУ, существовала и другая, немногочисленная, группа - прикомандированные к упр. для розыскной работы. Руководителями ЕРП были всего 2 обер-офицера в звании ротмистра: В. Ф. Железняков и В. Н. Руссиянов в 1912-1915 гг. и 1915­1916 гг. соответственно. Разные по личностным и профессиональным характеристикам, они показывали противоположные результаты службы.

В. Ф. Железняков, 1881 г. рождения, перевёлся в ОКЖ из армейской пехоты в 1908 г. Выходец из дворянской среды, он был среди лиц, которым было разрешено носить памятные медали в память юбилея Отечественной войны 1812 г., как потомку отличившегося ветерана^[294]. В. Ф. Железняков был офицер политического розыска: с 1909 г. он работал в азиатской части империи на посту помощника начальника Омского жандармского упр. и охранных отделениях Перми и Томска. В Енисейской губ. В. Ф. Железняков находился с осени 1911 г. и был сразу отправлен в Енисейск. Уже весной 1912 г. он представил доклад в ЕГЖУ о необходимости учреждения розыскного пункта, представив материалы перлюстрации и агентурную сеть из восьми человек^[295].

Он активно интересовался теорией и практикой розыскного дела. Когда Ф. С. Рожанов издал свои «Записки по истории революционного движения», В. Ф. Железняков был одним из первых, кто их выписал.^[296] Фиксируются его неоднократные поездки по Енисейскому уезду, золотым приискам, местам

политической ссылки, в Туруханский край (вплоть до низовий р. Енисей).^[297]Поездки на север были необходимостью, так как одним из способов побегов ссыльных за пределы империи служили редкие иностранные суда, проходившие по Северному морскому пути. В. Ф. Железняков сделал практику досмотра судов регулярной. Например, в одну из экспедиций, ему пришлось досматривать судно, на котором прибыл в Енисейскую губ. полярный исследователь Ф. Нансен и депутат С. В. Востротин (Приложение 11)^[298].

Неравнодушное отношение В. Ф. Железнякова к службе влекло сложности в отношениях с формальным начальником - М.С. Байковым. Так, когда ДП МВД ввёл в 1913 г. апробированную годом ранее в Саратове М. С. Комиссаровым новую регистрационную карточную систему^[299], ЕГЖУ получило распоряжение перевести все свои подразделения на новые правила. Когда М. С. Байков в нояб. 1913 г. выслал тысячу цветных карточек в Енисейск, они ему были возвращены с объяснением, что В. Ф. Железняков уже с мая 1912 г. практикует собственную систему учёта, схожую с уставной, но более удобную. Такое поведение привело вместо представления в ДП МВД результатов работы ЕРП к выговору со стороны начальника ЕГЖУ^[300].

Конфликт между М. С. Байковым и В. Ф. Железняковым достиг своего апогея в 1915 г., когда последний был уже переведён в Красноярск. Вскрылось, что ротмистр через агента Н. Криса (псевдоним «Гриша») собирал факты адюльтера М. С. Байкова с некоей Поляковой. Одновременно начальнику он внушал, что осведомитель был в отношениях с данной женщиной. Интригу расстроила М. Михайлова, писарь ЕРП.

Когда происшествие стало известно ДП МВД, М. С. Байков спешно собрал против своего подчинённого сведения о наличии у него двух любовниц в Енисейске и Красноярке. Против В. Ф. Железнякова было наличие развода с

женой в 1910 г. из-за измены с его стороны. Кроме того, его бывшая супруга обращалась в штаб ОКЖ с жалобой, что ротмистр недоплатил 500 р., положенных при разводе.^[301] В довершение, М. С. Байков сообщил Л.А. Оболенскому о нелестных его аттестациях со стороны В. Ф. Железнякова. Последний указывал на то, что Оболенский был «совершенно неработоспособным» и конфликтным на своём прежнем месте службы в Томске. Это вылилось в «суд чести», состоявшийся в Томске 22 нояб. 1915 г.^[302]. В результате, В.Ф. Железняков был переведён в Ташкент.

В. Н. Руссиянов, пришедший в ОКЖ в 31 год из гренадерского полка, благодаря своим связям получал звания и должности без промедлений. После 3 лет жандармской службы он получил пост помощника начальника. Перед назначением в ЕРП был начальником Вологодского отделения ЖПУ ж.д.^[303]. Инспектировавший в дек. 1916 г. ЕГЖУ П. П. Заварзин отзывался о нём, что он «малоопытный офицер по натуре флегматичный и малопредприимчивый»^[304]. Исследования периода его службы в ОКЖ и в МВД белых войск Сибири показывают, что ему были свойственны импульсивность, самоуверенность и жестокость при отсутствии корректности при исполнении обязанностей.^[305] Кроме того, В. Н. Руссиянов тяготился службой в отдалённом Енисейске. Он несколько раз в 1916 г. ездил в Красноярск «хлопотать» о своём переводе хотя бы в губ. центр^[306], что подтверждается докладом П. П. Заварзина.^[307] Из-за такого отношения к службе В. Н. Руссиянова функционирование ЕРП к концу 1916 г. снизилось до формальности.

В целом, изменения времени наиболее полно отразились на офицерском составе ОКЖ. Мотивация и широкий выбор объекта работы естественным образом разделяли офицеров по профилям деятельности к нач. ХХ в., что наблюдается и в Енисейской губ. В ОКЖ искусственно поддерживались устаревшие порядки комплектования подразделения и его структурных частей, в то время, когда значительно менялись методы работы политической полиции. ЕГЖУ было периферийным, что влекло отсутствие престижа службы в данном подразделении и, как следствие, наличие продолжительных вакансий.

304

305

306

307

308

309

310

Категория «дополнительный штат» была закреплена в «Положении о Корпусе жандармов» 1867 г. Основные требования к комплектованию унтер- офицерских вакансий были: прохождение срочной службы в вооруженных силах Российской империи (§ 50 «Положения...» 1867 г.), лояльность, («политическая благонадежность»)^[308] и крепкое телосложение.

Формально ограничений по конфессиональному или национальному признаку не было, однако в одном из справочников, одобренном штабом ОКЖ указывается, что жандармский унтер-офицер не мог быть поляком или женатым на польке^[309]. Желающий поступить в ГЖУ подвергался проверке личности и, после положительного результата, давал письменное обязательство прослужить 5 лет (§ 53 «Положения.» 1867 г.). Процедура пролонгации срока сверхсрочной службы была ежегодной и зависела от начальника ГЖУ^[310].

При зачислении жандармам присваивался широкий серебряный шеврон для ношения на левом рукаве мундира, а при продлении срока службы после 5 лет - узкий золотой. Практика ЕГЖУ заключалась в зачислении военнослужащего первым числом следующего мес. после окончательного 314

принятия решения^[311].

Нижние чины ОКЖ были обязаны рапортовать о переменах в семейном положении, прибавлении или смерти членов семьи для корректного ведения кадрового учёта по личному составу. Базовым документом были выписки из метрических книг приходских церквей и храмов тех населённых пунктов, где проходил службу унтер-офицер.

В XIX в., основная масса данной категории сотрудников набиралась из местных жителей, прошедших службу в сибирских резервных батальонах. К 1907 г. меняется количество воинского контингента в данной части империи под влиянием Русско-японской войны 1904-1905 гг.: формируются и рассредоточиваются новые боевые единицы. Так, в нач. ХХ в. резко увеличивается число уроженцев Саратовской, Харьковской, Тамбовской, Смоленской и Могилёвской губ., выбравших сверхсрочную службу в ЕГЖУ.

Появлялись жандармы, имевшие опыт реальных боевых действий. Так, с медалями за Русско-японскую войну среди унтер-офицеров было 8 штатных единиц.^[312] Это было важным фактором, так как в период красноярского восстания 1905-1906 гг. были примеры перехода жандармов на сторону революции, хотя ЕГЖУ так и не было захвачено^[313].

Что же касается родов войск, то в ЕГЖУ приходили в основном из подразделений пехоты, реже - из артиллерии и кавалерии. Фиксируется даже бывший унтер-офицер полевого жандармского эскадрона (армейская полиция).^[314] Не было выходцев из рядов казачьих подразделений или флота. Из армии будущие жандармы приносили определенный опыт: необходимые для службы умения стрельбы и пользования взрывчатыми веществами приобретались именно в пехоте и артиллерии.

Формы поощрения определялись военным законодательством. Это могли быть благодарности с объявлением в приказе, денежная премия, подарок от члена императорской семьи и медали «За усердие». Последнее было основным видом награждения в провинциальных подразделениях, каким было ЕГЖУ. Медали возможно было получить за выслугу лет (Таблица 3)^[315], либо за совершение экстраординарного поступка.

Т а б л и ц а 3 - Порядок награждения унтер-офицеров ОКЖ медалями «За усердие», 1880-1917 гг.

Присвоение золотой медали производилось в совокупности с серебряной, изъятие награды было возможно только по приговору суда^[316]. Медали «За усердие» чеканились из подлинных металлов в столичном монетном дворе^[317]. Чинов ЕГЖУ представляли к медалям, но в штабе ОКЖ их утверждали крайне редко. Поэтому более частными формами поощрения были устные или денежные благодарности, а медали - формой поощрения за выслугу лет. Подарки от членов императорской семьи в ЕГЖУ являлись исключительным явлением, так как следований «высочайших особ» до конца XIX в. через Енисейскую губ. не было, а затем производилось по Сибирской ж.д.. Следовательно, вознаграждение стало возможным только для нижних чинов ЖПУ ж.д. Единственным подобным случаем в практике ЕГЖУ было путешествие цесаревича Николая (будущего Николая II): 4 унтер-офицера ЕГЖУ получили по золотому полуимпериалу каждый^[318]. Несмотря на

значительный размер премии, их коллеги из Томского, Иркутского и Тобольского ГЖУ получили гораздо более ценные подарки.

Чинопроизводство нижних чинов в жандармерии определялось общим для всех сверхсрочных военнослужащих правилами. В дополнительном штате ГЖУ самым низшим званием был младший унтер-офицер, высшим - старший унтер-офицер (с 1885 г. - вахмистр). Как и у офицеров, воинские звания у нижних чинов ОКЖ имели номенклатуру кавалерийских подразделений. Существовало несколько способов дифференциации унтер-офицерского состава: по воинскому званию, по должности и по размеру денежного содержания. Все эти методы преследовали цель выделить из общего состава дополнительного штата ГЖУ ответственных должностных лиц. В 1885 г. было введено понятие «старший унтер-офицер пункта» (ц. штаба ОКЖ № 18 от 1885 г.), которому бы вменялось ведение делопроизводства пункта при отсутствии офицера и руководства имевшимся личным составом^[319].

После введения в конце 1885 г. всем унтер-офицерам ГЖУ единого размера оклада содержания, для служебной дифференциации создавалась новая штатная единица - вахмистр ОКЖ. Практическая реализация началась в начале 1886 г. приказами Военного министерства о введении должности (№ 315 от 31 дек. 1885 г.) и штаба ОКЖ с публикацией ведомости распределения (№ 6 от 21 янв. 1886 г.). Распоряжение начальника ЕГЖУ об образовании трёх ставок вахмистра в Красноярске, Енисейске и Минусинске было опубликовано через 1 мес. (приказ № 18 от 25 февр. 1886 г.) и ответственность за назначение вахмистров из числа унтер-офицеров в окр. (уездных) городах была возложена на соответствующих помощников начальника ЕГЖУ^[320].

При введении новых штатов фактическое число нижних чинов соответствовало регламенту, хотя 1 из 3 вахмистров ЕГЖУ не был утверждён в должности. Число унтер-офицерского состава ОКЖ в течение 1880-1916 гг. имело тенденцию постоянного роста: если к 1880 г. их состояло 6187 человек,

то в 1895 г. - 6930. Однако нижние чины ГЖУ из них составляли менее половины: в 1880 г. - 2290, в 1895 г. - 2774 человек. Большая часть дополнительного штата приходилась на железнодорожные подразделения^[321]. После выявления крайней недостаточности людей во время Первой русской революции, ЕГЖУ запросило усиления штатов нижних чинов, что было выполнено, но в урезанном виде. Вместо 8 запрошенных ставок на 1 июня 1905 г. добавили всего 3 единицы. Это не было следствием стремления штаба ОКЖ к экономии. Для сравнения, в Томске и Иркутске, было добавлено 3 вместо 6 и 10 вместо 15 запрошенных вакансий унтер-офицеров соответственно^[322].

Таким образом, к 1907 г. в ЕГЖУ состояло 3 вахмистра и 28 унтер- офицеров. Из них 12 были набраны с нояб. 1905 по авг. 1906 гг., когда в регионе было наиболее сильно революционное движение. К 1916 г. числилось 3 вахмистра и 29 унтер-офицеров^[323], из них большая часть была набрана после 1907 г. Таким образом, за межреволюционное время количество ставок в ЕГЖУ не менялось, а уровень текучести кадров - повысился. В сравнении с сибирскими аналогичными структурами, политическая полиция Енисейской губ. была количественно больше только Омского жандармского упр. (3 вахмистра и 14 унтер-офицеров), уступая Иркутскому (4 и 42) Томскому (3 и 32), и Тобольскому (4 и 31) ГЖУ.

Примером того, что основные правила комплектации, награждения и порядок службы для унтер-офицеров ГЖУ в 1880-1917 гг. кардинально не менялись, может служить резюме А. И. Филиппова (в ОКЖ с 1886 г. по 1917 г., в ЕГЖУ - с 1893 г.). Начав службу во время призыва в Красноярский резервный батальон в 1882 г., после окончания курса учебной команды он получил своё первое унтер-офицерское звание (1884 г.). Когда в 1886 г. в Сретенске (Забайкальская обл.) формировался резервный батальон, А. И. Филиппов был в него переведён. После увольнения в запас, поступил на

сверхсрочную службу в Иркутское ГЖУ. А. И. Филиппов успел прослужить ок. 1 года в специальной жандармской команде на Карийских приисках до её расформирования после известной «карийской трагедии» (1899 г.). В 1893 г. его переводят в Енисейскую губ., затем, вплоть до революции 1917 г., изменения в послужном списке касались лишь наград по выслуге лет^[324].

Одним из основных формальных показателей эффективности работы жандармских унтер-офицеров являлось количество служебных объездов подведомственной им территории. Считалось, что посредством таких поездок жандармский чин не только знакомится с местностью, но и повышает свои профессиональные навыки в области «наблюдательной части». Данные по этому показателю имели тенденцию роста (Таблица 4)^[325].

Т а б л и ц а 4 - Количество объездов подведомственной территории и донесений унтер-офицеров ЕГЖУ, 1896-1914 гг.

В единицах

1 - количество служебных поездок.

2 - количество донесений унтер-офицеров с территорий.

Для контроля результатов объездов унтер-офицерского состава была введена специальная форма отчётности - записная книжка (дневники), где фиксировались происшествия в уездах. Однако осенью 1895 г. начальник упр. СЖО Н. И. Познанский выявил, что в сибирских ГЖУ не ведется данная

документация. Однако после проверки через год выяснилось, что сибирские унтер-офицеры воспроизводили практику своих коллег из европейской части империи: переписывали обзор происшествий у полицейских.^[326] Когда ОКЖ запрашивали в 1900 г. региональные подразделения предложения по повышению эффективности работы политической полиции, многие офицеры запрашивали увеличение финансирования на объезды территорий. Помощник начальника по Минусинскому и Ачинскому уездам Н. С. Николаев предлагал довести показатель с 4 до 6 командировок в год, объясняя тем, что никаких других способов осуществлять «наблюдение» за регионом не имелось.^[327]

В требованиях увеличения командировок унтер-офицеров усматривается желание получить в распоряжение офицеров дополнительные денежные средства, которые возможно было присвоить себе или перенаправить на иные нужды. Находились и те офицеры, кто честно признавал, что унтер-офицеры «бесполезно объезжают свои громадные участки, привозя из них сведения о мелких кражах, сгоревших клунях и убийствах в драках»^[328]. В окт. 1908 г. Н. Д. Чуфаровский доносил, что унтер-офицеры Ачинского уезда слабо знакомы с местностью. Приводился пример, когда А. Лукьянов не смог выполнить запрос из Красноярска из-за своей неудовлетворительной информированности. Следовательно, данный показатель уже к нач. ХХ в. был нерепрезентативным, а объезды - неэффективными. Этот устаревший метод работы предполагал уход от механического и достаточно дорогостоящего увеличения дополнительного штата к формированию сети секретных осведомителей.

Специальных учебных заведений или краткосрочных курсов, вроде офицерских, при штабе ОКЖ для дополнительного штата не было. Считалось, что это сверхсрочные военные, т. е. уже прошедшие предварительную подготовку. Поэтому физическая подготовка и строевые навыки были важным элементом деятельности. Характерно, что в памятке для инспекторов ГЖУ

пункт «строевой смотр» стоит на первом месте: унтер-офицеры должны были знать приемы в строю, уметь обращаться с холодным и огнестрельным оружием, а офицеры должны отдавать им правильные команды^[329]. Руководство упражнениями в стрельбе и сабельных приёмах вменялось в обязанности обер- офицерам, начальник ГЖУ этим не занимался. Практические занятия проводились раз в год, поводом к лишним часам было прибытие новых образцов оружия^[330]. Судя по тому, что начальники не заостряли на этом внимания, говорит о том, что воинская организация ОКЖ превращалась в фикцию, особенно в отдаленных территориях.

Начальники ЕГЖУ по-разному относились к боевой подготовке унтер- офицеров: кто-то объявлял в приказе положительные результаты, иные - делали замечания для передачи ответственности на соответствующих помощников или предшественника, как поступил Н. П. Ножин при первоначальном осмотре^[331]. Это делалось из-за всевозможных инспекций, которые сводились к проверке строевой службы дополнительного штата и финансовой отчётности. Так, при осмотре в 1907 г. пункта в Енисейске было проверено только состояние оружия, знание «Дисциплинарного устава» и имён «всех начальствующих лиц», в 1909 г. помощник в этом же уезде дистанционно предписывал жандармам в с. Стрелковском «восстановить в памяти» правила эксплуатации огнестрельного оружия^[332]. В 1914 г. при объезде всех территориальных подразделений региона, М. С. Байковым проверялось состояние оружия, формы и цейхгаузов; умение пользоваться револьверами^[333].

Развитие средств связи и революционное движение в регионе к нач. ХХ в. внесли коррективы к обязательному списку умений унтер-офицерского состава ОКЖ. Лояльность почтово-телеграфных служащих, одних из наиболее активных участников Первой русской революции в Сибири, была под постоянным подозрением. Как показал опыт событий 1905-1907 гг. это было

крайне опасно, так как стачка или забастовка в любом крупном городе азиатской части империи могли отрезать связь столицы и целых регионов. Поэтому чины ЖПУ ж.д. в обязательном порядке изучали телеграфное и паровозное дело, чтобы минимизировать потенциал данной угрозы. В мае 1914 г. было принято решение обучить личный состав ГЖУ телеграфному делу. В Енисейской губ. занятия велись под руководством старших телеграфистов отделений почты до конца окт. 1914 г. В результате жандармские унтер- офицеры обучились телеграфной азбуке и работе с аппаратурой^[334].

Дисциплина была неотъемлемой частью службы унтер-офицеров ОКЖ. Чем больше был резонанс от нарушений, тем жестче было взыскание: от дисциплинарного взыскания до военного суда. Строго отслеживался внешний вид сотрудников. В одном из приказов 1890 г. упр. СЖО перечисляло наиболее распространенные нарушения на территории Сибири: надевание шинелей навскидку, хождение без головного убора и без ремня поверх шинели, нахождение в театре (и иных публичных местах) в верхней одежде^[335]. Взыскания могли налагать все офицеры ГЖУ, но с определенным лимитом: если начальник мог назначить до 1 мес. ареста на гауптвахте, то адъютант только до 2 суток^[336]. Однако в ЕГЖУ не практиковались дисциплинарные взыскания иными должностными лицами, кроме главы подразделения. Так, ачинские унтер-офицеры в сент. 1907 г. позволили себе выпить и «непочтительно выражаться» в адрес полицейского исправника, за что получили 10 суток ареста на гауптвахте^[337]. В 1910 г. были уволены 2 жандарма, находившиеся на пункте в с. Ворогово, за неоднократное распитие спиртных напитков при крестьянах (учитывая факт, что этот кордон был поставлен для препятствия проникновению алкогольной продукции в Туруханский край). В 1912 г. А. П. Забардин (служил в 1912-1917 гг.) «по делам службы» находился

Не менее строго каралось нарушение субординации по отношению к офицерам: в марте 1908 г. за то, что унтер-офицер Т. Горсков (служил в 1907­1917 гг.) вошёл в кабинет начальника и взял со стола газеты, наказание составило 8 суток военной гауптвахты. В мае того же года Г. Баранчуков (служил в 1897-1910 гг.) получил 3 суток ареста за выбытие без разрешения из Красноярска в Минусинск^[338][339]. Такие происшествия не были системными: с 1907 по 1917 гг. всего 7 человек подвергались дисциплинарным наказаниям.

Наиболее серьёзные случаи доходили судебных учреждений. Всего в качестве осуждённых унтер-офицеров ЕГЖУ было только 2 человека. П. Боболев (служил в 1905-1906 гг.) был осуждён за избиение ссыльного в 1906 г.^[340]. Дело вахмистра Г. Баранчукова стало известно за пределами региона. В 1911 г. он, находясь в командировке, посетил своих ачинских коллег и при распитии алкоголя и игре в карты стал хвастать большой суммой наличных денег. После отправки одного из унтер-офицеров в ресторан с банкнотой на сумму 100 р., выяснилось, что его купюры были фальшивые^[341]. Был начат уголовный процесс, завершившийся оправданием в окр. суде. Однако прокурор настоял на передаче в судебную палату, где вахмистру ЕГЖУ присудили полугодовое тюремное заключение^[342]. Уже находясь в тюрьме, он попробовал сбыть фотографию, сделанную во время проводов М.С. Комиссарова, социал- демократам, что стало известно через местную агентуру, а затем были поставлены в известность все подразделения ОКЖ империи^[343]. Этот случай повлёк запрет на групповые фото с филёрами, что видно из более поздней фотографии (Приложение 12).

Таким образом, комплектование унтер-офицерского состава ЕГЖУ проходило по военному законодательству и в исследуемый период не подверглось качественным изменениям. Из-за того, что первоначальная подготовка происходила во время срочной службы в армии, ОКЖ имел возможность не тратить лишних средств на подготовку дополнительного штата ЕГЖУ. Однако развитие методов политического сыска привело к тому, что данная категория сотрудников ГЖУ оставалась военизированным придатком для поручений, не требовавших чрезмерных интеллектуальных усилий.

Канцелярские служащие в ГЖУ также были составной частью дополнительного штата («писари»), могли пополняться как сверхсрочными унтер-офицерами, так и лицами, проходившими срочную службу. Например, взамен сверхсрочного уволенного Е. Трофимова был прислан солдат А. Петров, прошедшим годичное обучение в писарском классе нижнеудинского уездного воинского начальника^[344]. Они числились нестроевыми чинами, а потому все изменения в регулярных частях армии отражались на данной категории.

Дифференциация писарей проводилась по воинскому званию и размеру оклада. Повышение последнего было возможным, если имелась соответствующая вакансия. Так, в июне 1887 г. на место уволенного унтер- офицера переместили писаря среднего оклада, а на его место был переведён

348

писарь низшего оклада^[345].

Имелась возможность дальнейшего повышения своего статуса. Для этого необходимо было сдать экзамен при среднем учебном заведении специальной аттестационной комиссии. И. И. Киселёв (с 1908 г. писарь КРП, затем ЕГЖУ) в 1914 г. выдержал экзамен на первый классный чин в Енисейской гимназии^[346], в 1916 г. - Я. А. Лебедев. Для этого они сдавали испытания (чтение, письмо, арифметика, законы, основы письмоводства и делопроизводства) аттестационной комиссии^[347]. После этого зачислялись в специальные резервные

списки (в штабе ВО) для дальнейшего возможного назначения на вакантную классную должность. Из-за начавшейся Первой мировой войны, а затем и революции 1917 г. оба сотрудника не были утверждены как гражданские чиновники.

Писари также могли подвергнуться дисциплинарным наказаниям по военному законодательству. Однако все зафиксированные взыскания назначались из-за конфликтов чинов ЕГЖУ с армейскими офицерами красноярского гарнизона. Так, в окт. 1893 г. Е. Трофимов за курение на улице, небрежную отдачу чести и «неуместные объяснения» с подпоручиком Красноярского резервного батальона был отправлен на гауптвахту под

351 двухнедельный арест^[348].

В розыскных учреждениях также полагались канцелярские служащие. В КРП на вакансии принимали поочередно два унтер-офицера ЕГЖУ.^[349] Чертой ЕРП стало привлечение к службе вольнонаёмных служащих, причём женщин. Полное нахождение данного учреждения в системе МВД позволяло такие кадровые решения. Всего за 1912-1917 гг. сменилось 3 сотрудницы: А. Бондаренко, А. Бушуева, М. Михайлова^[350].

Сведения сохранилась только об А. Бондаренко. Её родители были крестьянами-переселенцами из Поволжья. Она окончила и пятиклассную Енисейскую женскую гимназию. Служба в ЕРП обуславливалась тяжелым материальным положением: с законным мужем А. Бондаренко не жила, имея

354

при этом десятилетнего сына^[351].

Нагрузка на данную категорию постоянно увеличивалась вследствие бюрократизации работы политической полиции. Это видно из показателей роста бумагопотока ЕГЖУ, которые сведены в таблицу (Таблица 5)^[352]. Были учтены соответствующие годовые отчёты розыскных органов (КРП и ЕРП).

Т а б л и ц а 5 - Объем служебной переписки ЕГЖУ, 1896-1914 гг.

В единицах

Даже если вычесть из этих чисел учреждения розыска, то все равно остается резкий рост бумажной работы ЕГЖУ по сравнению с уровнем 1908 г. При устройстве в ЕРП В. Ф. Железняков уже в мае 1912 г. просил какой-либо помощи, так как поток бумаг увеличился до предела и обработать его имеющимися силами становилось невозможно^[353]. Таким образом, очевидно, что вакансии писарей старались заместить военнослужащими. Это было обусловлено, во-первых, гарантированным финансовым и социальным обеспечением со стороны Военного министерства, во-вторых, сложившимся порядком военизированной структуры, коим было ЕГЖУ. Отрицательной стороной было медленное расширение штатного расписания данной категории. В ЕГЖУ за 1880-1917 гг. вообще не производилось расширения количества вакансий по данной категории, не смотря на очевидные потребности.

Поэтому можно заключить, что кадровое обеспечение органов политической полиции в Енисейской губ. практически полностью находилось в системе Военного министерства и штаба ОКЖ. Правила комплектации как офицерского, так и унтер-офицерского состава ставили политическую полицию в зависимость от армии не только формальную, но и фактическую. Статус военнослужащих давал основание сомневаться в целесообразности открытия дополнительных учебных курсов для нижних чинов и специального заведения для офицерского состава, так как служба в строевых частях формально давала необходимые навыки. Поэтому ДП МВД был вынужден работать с тем

составом, который имелся, и создание розыскных пунктов могло изменить ситуацию посредством набора гражданских служащих. Однако их незначительное количество в данных структурах Енисейской губ. показывает, что простые организационные меры без специальных переводов из иных местностей не решили бы проблему в малочисленном регионе с недостаточным количеством учебных заведений Положительным фактором принадлежности ОКЖ к армейским частям была возможность скрыть от общественного обсуждения реальное количество своих штатных сотрудников, что будет особенно актуально в период работы Думы, уполномоченной утверждать штаты и бюджеты учреждений.