3.1. Дознание и следствие

Производство дознания и предварительного следствия в указанный период стало основной функцией уполномоченных подразделений ОКЖ в тех территориях, где «Правила о порядке действия членов корпуса жандармов по исследованию преступлений» 1871 г.

В юриспруденции нач. ХХ в. под предварительным следствием понимался ряд мероприятий судебных органов по выяснению обстоятельств преступления и установления степени виновности или невиновности подозреваемого. Юристы рассматривали дознание как внесудебное «исследование уголовного дела по горячим следам»^[500]. В официальных источниках действия в рамках данного акта и «Судебных уставов» именуются «формальными дознаниями». Отечественный юрист Л. Я. Таубер в специальном докладе о генезисе и развитии дознаний о «гос. преступлении», отсчитывал его историю с 1871 г. Оно, по его мнению, «являлось не чем иным, как предварительным следствием, производимым [.] без соблюдения гарантий, установленных законом для предварительных следствий, не судебными органами, а офицерами корпуса жандармов»^[501]. Ранее эту же точку

В социал-демократическом наставлении для революционеров замечено, дознание по «Уставу...» 1864 г. отлично от следствия тем, что подозреваемый не считался лицом, находившимся под судом и следствием. Соответственно при применении к нему меры тюремного заключения он получал статус не «заключённого», а «задержанного»^[502][503], после чего мог быть выслан, а не 504

сослан^[504].

Территориальный принцип в процессе производства дознаний был оговорен «Положением о Корпусе жандармов» 1867 г., где сказано о том, что зона деятельности ГЖУ ограничивается подведомственным регионом. Упр. СЖО детализировало географию ответственности (ц. № 293 от 24 мая 1896 г.): начальники ГЖУ вели наблюдение и производили дознания в губернских городах самостоятельно, территориальные помощники - в подведомственных местностях, адъютанты - в уездах, не попадавших под ответственность заместителей^[505].

Функции оперативного контроля над дознаниями о «гос. преступлениях» ДП МВД оставлял за собой. На данном этапе совершенствуется отчетная документация. Упр. СЖО (ц. № 189 от 15 окт. 1880 г.) корректировал распоряжение III отделения (№ 1423 от 2 июня 1880 г.) о том, чтобы ГЖУ своевременно уведомляли центральный орган не только о ходе и результатах дознания, но и докладывали о предпринятых мерах по пресечению уклонения от дознания обвиняемыми и свидетелями. Однако базовая отчётная форма оставалась в соответствии с ц. III отделения № 3099 от 10 сент. 1877 г.^[506]. В 1897 г. был введен «Настольный реестр» при каждом ГЖУ.^[507] Их формуляр был актуален до революции 1917 г. Документ представлял собой рукописную книгу, содержащую таблицу с краткими сведениями по каждому дознанию.

К 1883 г. ЕГЖУ освоилось с новой обязанностью. Заметно, что Красноярский тюремный замок фигурировал в 2 из 8 дознаниях. В одном из них расследовалась причастность 3 надзирателей к побегу ссыльнокаторжного за «гос. преступления» П. О. Иванова. В ином деле - повторный побег того же Иванова с другим арестантом (в обоих случаях ссыльный был пойман). Также появились дознания о заочном оскорблении императора - 4 дела (50% от годового количества) и политической неблагонадежности (1 ссыльный)^[508]. В 1883 г. по этому делу была привлечена жена административно высланного А.

В Енисейской губ. в данный период показатели были низкими (Таблица 12)^[510]. В конце 1880 г. было произведено лишь одно дознание над сыном ссыльного статского советника Н. Емельяновым, оговорившего себя участием в

организации взрыва в Зимнем дворце (5 февр. 1880 г.). Дознаний же по ст. 246 «Уложения.» 1845 г. ни в ЕГЖУ, ни в других сибирских подразделениях жандармерии не производилось^[511].

Т а б л и ц а 1 2 - Производство дознаний в ЕГЖУ на основании «Судебных уставов», 1880-1896 гг.

В единицах

* Нет уточняющих данных об инициаторе дознания.

Другое дело было частью общесибирского расследования, которое развивалось после перехвата в иркутской тюрьме записки с именами и явками для побегов (янв. 1881 г.). Аресты и обыски проходили не только в Красноярске, но и Томске, Тюмени, Иркутске, Нерчинске, Верхнеудинске, Москве и Петербурге.

Нагрузка по «политическим» делам увеличивалась за счёт дел о заочном оскорблении членов императорской династии. Чаще всего, возбуждение дела начиналось с доноса (подписанного или анонимного), который мог быть ложным. Поэтому с 1891 г. ДП МВД предписывал производить расследования данной категории негласным образом до подтверждения первоначальных данных^[514]. 18 янв. 1901 г. были утверждены правила, согласно которым рассмотрение по существу дел и определение взысканий передавались из Особого совещания на соглашение прокуроров судебных палат с генерал- губернатором. Если же расследование касалось военного, то к разрешению дела приглашался начальник ВО (в Иркутском генерал-губернаторстве - глава края), с предоставлением военному начальству права квалификации преступления и размера возможного дисциплинарного взыскания. В Совещании сохранялись дела по данной категории только, если в региональных совещаниях возникал конфликт, если дело касалось священнослужителей, монахов, учащиеся, иностранные подданные или один из министров посчитал необходимым рассмотреть дело непосредственно в столице^[515].

Прокладка Транссибирской ж.д. и увеличение миграции в регионе повлияли на разбитие революционного и стачечного движения^[516], что увеличило общее количество производства дознаний о «гос. преступлениях» с 7 (1896 г.) до 22 единиц (1903 г.)^[517]. Характерно, что большая часть дел была заведена в окр. (уездах), а не в городах. Напрямую на магистрали дознавателями являлись отделения ЖПУ ж.д., поэтому в числе обвиняемых ещё не было большого числа железнодорожных рабочих и служащих.

В 1903 г. 18 начальников ГЖУ одновременно донесли в ДП МВД, что в 1901-1902 г. в их регионах наметилось усиление революционного движения^[518]. В Томском ГЖУ количество формальных показателей по дознаниям стали

расти с 1903 г.^[519], а в целом по империи за 1901-1903 гг. по «гос. преступлениям» было осуждено 7796 человек^[520]. Следует рассмотреть итоги ЕГЖУ по производству дознаний за 1904 г.^[521]. В 1904 г. к дознаниям о «гос. преступлениях» был привлечен 81 человек, самих же производств было 86 единиц. Данное расхождение объясняется тем, что одно и то же лицо могло быть подвергнуто процедуре несколько раз за год. В графике (Рисунок 2) сегмент 2, выделенный красным цветом показывает количество повторных дознаний.

Р и с у н о к 2 - Распределение произведённых дознаний по инициированным органам, 1904 г.

Из общего количества фигурантов дел в 1904 г.

Инициатива производства дознания оставалась за ЕГЖУ. Общая доля следственных требований иных органов политической полиции составляла ок. 36,5% (31 единица), что свидетельствует о значительном влиянии жандармских подразделений других регионов на оперативную работу в Енисейской губ. Кроме того, действовал ц. ДП МВД от 1 июля 1902 г. (№ 4430, особый отдел), обязывавший начальников ГЖУ, в случаях сокрытия обвиняемого или поднадзорного, отправлять срочные телеграфные требования в учреждения политической полиции регионов, где проживали родственники бежавшего^[522].

Заметно превалирование требований из соседних провинций (Томской и Иркутской губ.), столиц (Москвы и Санкт-Петербурга). Не менее важными были дознания, инициированные из других провинций. Так, Донское жандармское упр. отправило запрос на следственные действия в отношении французской подданной Ж. Гашер в апр. 1904 г., находившейся в Енисейском уезде. Она ни раз привлекалась к дознаниям, так как с 1899 г. являлась членом социал-демократических организаций. В Енисейской губ. она оказалась для свидания со своим сосланным мужем, когда над ней уже был установлен «особый надзор», после ареста в Ростове в 1903 г.^[523]. ЕГЖУ в данном случае явилось органом, который реализовывал установленный режим.

Кризис системы политического сыска в регионе прослеживается в следующих показателях. В 1904 г. из приведённого годового количества обвиняемых лиц, только 5 человек были подвергнуты тюремному заключению, 4 - успешно скрылись от полиции. Подписка о невыезде (пункт 1 ст. 416 «Устава.» 1864 г.) была взята у 2 человек, и отпущено под залог 7 подозреваемых. Над остальными был установлен «особый надзор» до закрытия уголовного дела. При малочисленности штатов полиции и ЕГЖУ, а также все более возраставшей нагрузке на правоохранительные органы, данный вид преследования был малоэффективен.

Данные процедуры так и не переходили в судебное разбирательство. По данным Министерства юстиции, в 1894-1901 гг. ни одно из дознаний по «гос. преступлениям», произведённое в рамках «Устава.» 1864 г., не было передано в гражданские суды.^[524] В окр. судах и судебных палатах империи в 1903 г. разбиралось только 1 дело о «гос. преступлении» против 1 обвиняемого, закончившееся оправдательным вердиктом^[525].

Переход на новый уголовный кодекс совпал с введением практики губернских совещаний. Сохранившиеся протоколы заседаний за 1904-1905 гг. показывают работу данного органа в Енисейской губ. Совещания собирались не часто: с авг. 1904 по окт. 1905 г. было всего 16 сессий о 51 деле.^[526] В журналах заседаний отображена практика двойной квалификации преступлений: по «Уложению.» 1845 г. и «Уголовному уложению» 1903 г. Переход от одного кодекса к другому обозначил проблему актуальности многих подзаконных актов, регулировавших до 1904 г. исполнение различных частей «Уложения.» 1845 г. Например, возникал вопрос, стоит ли продолжать негласные проверки по доносам и жалобам. ДП МВД в дек. 1904 г. уточнил, что негласный порядок расследования сохраняется при расследовании дел по ст. 103 «Уголовного уложения» 1903 г.^[527]. Окончательно работа по приведению в порядок соответствия уголовного кодекса 1903 г. и «Устава.» 1864 г. завершилась официальным изданием новой редакции СЗРИ. Ст. 1030 и 1031 «Устава.» 1864 г. с указанием перечня преступлений, по которым производилось дознание в рамках ст. 1035 того же документа, включал 42 статьи нового кодекса^[528].

В конце XIX в. фиксируется обоснованное возвращение прокуратурой КОС в ЕГЖУ отчётов о следственных делах, проводимых в Минусинском и Ачинском уездах Э. Ф. Кохом в 1891 г.^[529]. Решать конфликт интересов двух

структур помогали кадровые перестановки юридически неквалифицированных офицеров ОКЖ. Поэтому «Устав.» 1864 г., начиная с ред. 1892 г., перенёс разбор разногласий между жандармским дознавателем и прокурором из судов в судебную палату или на усмотрение министров юстиции и внутренних дел^[530]. Это усложнило переноса конфликта жандармского дознавателя и прокурора на формальный уровень. Так, другой офицер в Минусинском и Ачинском уездах, Н. С. Николаев, писал в 1900 г., что никаких недоразумений с прокуратурой

531

при производстве дознаний не возникало^[531].

Но в 1904-1905 гг. противостояние двух ведомств вышло на иной уровень: прокуратура КОС принципиально саботировала работу ЕГЖУ по политическим мотивам. Некоторые чиновники юстиции стали придерживаться конституционалистских, либо социалистических взглядов. Уже в 1903 г. начальник Красноярского охранного отделения доносил, что товарищ прокурора П.О. Троицкий относился к активным социалистам^[532]. В февр. 1905 г. И.Е. Тарасов из Минусинска рапортовал в ЕГЖУ, что местный товарищ прокурора «смотрит на поездки [в уезде], как на напрасную трату времени». Этим действия прокуратуры не ограничивались: в данных уездах часто выражалось несогласие с дознавателем от ОКЖ. Прокурор КОС поддерживал своего подчиненного, отписывая начальнику ЕГЖУ о том, что несогласие

533

между двумя инстанциями не выходят за рамки законодательства^[533].

К 1905 г. у ЕГЖУ возникали сложности во взаимодействии с полицией в производстве дознаний. Е. М. Козинцов рапортом иркутскому генерал- губернатору от 15 июня 1905 г. сообщал о невозможности оказывать содействие следствию: жандармерия несвоевременно информировалась полицией; не осуществлялось или плохо ставилось наблюдение за лицами, отбывающими надзор. Правоохранители обвинялись в непрофессионализме и

формализме при розыске сбежавших^[534]. Из-за своей малочисленности чины ОКЖ были вынуждены передавать полицейским часть дознаний. Во время развития общественно-революционного движения в регионе, им передавались дела, квалифицированные ст. 103 «Уголовного уложения» 1903 г. (заочное оскорбление члена правящей династии). К концу апр. 1905 г. таких дознаний у минусинской и ачинской полиции было 8 (о 2 ссыльных, 1 мещанине и 5 крестьянах), у канской - 4 (о 4 крестьянах), по 1 у Красноярского уездного и Минусинского горного исправников (о крестьянине и «инородце»)^[535].

Поэтому офицеры ОКЖ предпочитали работать в рамках «Положения.» 1881 г. Нераспространение до 1904 г. данного акта влекло ограниченный характер использования административного порядка при дознаниях о «гос. преступлениях» до Первой русской революции. Так, в 1896 г. таких процедур было 2: в Енисейском и Минусинском уездах^[536]. Таким образом, выполнение функций по производству дознаний и следствий в ЕГЖУ в 1880-1905 гг. характеризовалось, особенной правовой средой вследствие введения, усечённого или сохранения устаревшего законодательства; более поздним появлением конфликтов офицерам ОКЖ и чиновников прокуратуры и, как следствие, неэффективной работой всей репрессивной системы в целом.

В период Первой русской революции дознание превратилось в один из ключевых элементов репрессивной политики. Расширилась практика передачи дел в гражданские суды системы Министерства юстиции. Наибольшее количество осужденных по политическим мотивам (Таблица 13) приходилось на временной интервал в 1906-1908 гг., где максимального значения показатель достиг к концу 1908 г. Первые постреволюционные годы дают такую цифру, во-первых, из-за продолжавшейся революционной инерции, а, во-вторых, из-за 537 вынесения решений судов по делам, заведенным ещё в период революции^[537].

В людях

Медленность судебных процедур заставляло бюрократию постоянно требовать ускорения хода производств. ГЖУ предписывалось закончить все текущие расследования, ссылаясь на повеление Николая II (ц. МВД от 31 июля 1906 г. № 5640, д-во 7)^[538]. Исследование межреволюционной практики производств ЕГЖУ опиралось на его «Журнал дознаний» (1908-1917 гг.) и реестры Регистрационного делопроизводства ДП МВД. Учтены зафиксированные данные, которые содержаться в первичных источниках, но не включённые в отчётность (Рисунок 3)^[539].

Р и с у н о к 3 - Динамика производства дознаний ЕГЖУ, 1907-1916 гг.

В единицах

140

120

юо

¹ ~¹

1913

—

1914

—

1912

производство дознаний по чрезвычайном}’ законодательству пр оі гзводство дознані пі по"Судебным уставам"

---------------------------------------

1915 1916 1917

У полиции имелась особая практика ведения расследований по «политическим» статьям: заведение дела в чрезвычайном порядке, а затем его перевод в дознание в рамках «Устава.» 1864 г. (или наоборот). Впервые официальная инструкция об этом зафиксирована в секретном ц. ДП МВД руководителям регионов и ГЖУ от 5 апр. 1897 г. (№ 3425 по д-ву 3) об арестах фабричных агитаторов^[540]. Шифрованная телеграмма Департамента от 12 июля 1906 г. предписывала выбирать порядок дознаний исходя из обнаруженных в момент ареста («ликвидации») вещественных доказательств^[541]. Упоминал об этом и бывший начальник столичного охранного отделения^[542]. Некоторые исследователи ошибочно полагают, что данная тактика тормозила розыск и следствие^[543]. Конечно, ДП МВД предписывало ведение параллельной отчётности по двум формам^[544], но практика ЕГЖУ показывает, что перевод расследования из одного порядка в другой были удобной формальностью.

В период Первой русской революции часть дознаний обращалась в следствия и передавалась в ЕГЖУ. В дальнейшем динамика данного явления шла на спад: в 1907 г. из 84 в 35 делах жандармы одновременно выступали как дознаватели и следователи, в 1908 г. из 58 - в 32 и по 1 единице в 1909 и 1910 гг. (из 15 и 17 соответственно)^[545]. Временное исполнение офицерами ОКЖ формальных следственных обязанностей связано с увеличением нагрузки на региональный суд. Так, на 1908 г. на 5 участках следователей КОС в их ведении находилось 340 дел (214 - вне городов) из которых «гос. преступлений» и «преступлений против порядка управления» было 75 единиц (ок. 22%)^[546]. Судебные следователи были заняты уголовными расследованиями и «политические» дела создавали для них определенные сложности.

Прокуратура КОС являлась основным конкурентом ЕГЖУ в процессе инициирования начала производства «политических» дел. Прокурор, инициировав переписку, сохранял надзорные функции (пункты 1-5 ст. 488 «Устава.» 1864 г.)^[547]. Поэтому важным индикатором эффективности жандармского офицера была его «инициатива». Например, в 1907 г. перед закрытием пункта ЕГЖУ в Енисейске, одним из аргументов было отсутствие «самостоятельности» в дознаниях «в порядке 1035 статьи»^[548].

В 1909 г. из дознаний ЕГЖУ дел, возбуждённых по инициативе прокуратуры, было 23, а жандармских - 15. В 1913 и 1914 гг. - по 2 единицы^[549]. Схожая ситуация наблюдалась и в чрезвычайных переписках: в 1909 г. соотношение прокурорской и жандармской инициатив составляло 20 к 17 и 1913 г. - 19 к 27 единицам соответственно. Такие показатели корректировал помощник по Минусинскому Ачинскому и уездам, на долю которого и приходилась значительная часть прокурорских инициатив. Большие подведомственные площади при минимальном жандармском штате ориентировали на иные структуры. Например, в Томской губ., где ГЖУ было многочисленнее, а подведомственная площадь - меньше, инициирование жандармских дознаний прокуратурой носило единичный случай^[550].

Другим нюансом были политические воззрения представителей прокурорского ведомства. В 1907-1908 гг. число конфликтов между жандармерией и прокуратурой максимально увеличилось, что стало известно столичным чиновникам. Министерство юстиции провело своеобразную «чистку»^[551]. Распоряжение министра И. Г. Щегловитова (занимал должность в 1906-1915 гг.) от 29 дек. 1905 г. требовало «применять высшую меру пресечения» и осуждал сочувствие обвиняемым со стороны прокуроров^[552]. Отстранение несогласных с трактовкой принципа законности как «охранения

существующего строя» стали регулярными^[553]. Это фиксирует в воспоминаниях бывший директор ДП МВД (в тот период член Московской судебной палаты) К. Д. Кафафов: именно при И. Г. Щегловитове стало заметным давление на прокуроров и судей, от которых требовали «суровости» и «статистики»^[554].

Енисейская губ. не была в этом отношении исключением. В 1906-1907 гг. отношения между ЕГЖУ и прокуратурой КОС складывались крайне негативные как раз на почве «сочувствия» оппозиции. В одном из жандармских рапортов минусинский судебный следователь Б. Ю. Вонаго обвинялся в связях с социал-демократами^[555].

ЕГЖУ смогло временно склонить на свою сторону губернатора против прокурора КОС А. А. Верещагина. В донесениях ДП МВД ему вменялись «формализм в мелочах» и противодействие «во всех действиях [губернской] администрации»^[556]. Поддержка генерал-губернатора А. Н. Селиванова (глава края в 1906-1910 гг.) продавить точку зрения ЕГЖУ до уровня премьер- министра. Так, летом 1907 г. П. А. Столыпин письмом товарищу министра юстиции М. Ф. Люце поставил вопрос об отстранении ведомственным порядком мирового судьи Максимова, судебного следователя Минусинска Б. Ю. Вонаго, товарища прокурора С. И. Киселева и самого прокурора КОС как лиц, «вредных для государственного порядка». В случае неисполнения своего требования, П. А. Столыпин пригрозил использовать «Правила.» 1892 г.^[557].

В течение 1907-1908 гг. было сменено большинство неугодных чиновников судебного ведомства. По делу ликвидированной в 1908 г. организации ПСР в Красноярске проходил секретарь КОС Третьяков, но отпущенный «по недостаточности улик»^[558]. Последним подобным делом, переданным в суд, было обвинение ачинского мирового судьи Сыромятникова и его жены в организации группы социал-демократов (ст. 129 «Уголовного

уложения» 1903 г.).^[559] Дознание в дек. 1908 г. о почетном мировом судье Енисейска докторе Станкееве (где все данные указывали на связи с революционерами) было прекращено постановлением МВД, так как в столице боялись, что арест «наделает много шума в судебном мире»^[560]. В 1909 г. список «неблагонадежных» чинов судебного ведомства пополнился новым прокурором КОС Туношевским, мировыми судьями Красноярска и Енисейска Д. Е. Лаппо и Алексеевым. Последние двое отрыто характеризовались «политически неблагонадежными»^[561].

В данный период времени оставался важным вопрос о корректной квалификации преступления. Если при чрезвычайном порядке это не имеет значения, то при расследовании дела по «Уставу.» 1864 г. эти вопросы выходили на передний план^[562]. Предварительную квалификацию осуществлял инициатор дела. Поскольку квалификация преступления в реестрах седьмого делопроизводства ДП МВД не отмечалась, возможно опираться только на данные с 1909 г. по «Журналу» ЕГЖУ^[563]. Квалификации преступлений в дознаниях, проводимых ЕГЖУ в порядке «Устава.» 1864 г. с 1909 по 1912 г. содержит различные комбинации статей «Уголовного уложения» 1903 г. Это доказывает то, что превалирование действий в рамках «Устава.» 1864 г. над чрезвычайным порядком (Рисунок 3) характеризует более гибкое бюрократическое лавирование до начальства М. С. Байкова. В ЕГЖУ при нём участилась практика «двойных расследований», квалификация преступления происходила в рамках одной статьи «Уголовного уложения» 1903 г.

Общим для всего периода является малое количество «групповых» статей «Уголовного уложения» 1903 г. (ст. 102 и 126) и комбинирование их с другими

видами преступлений. Это подтверждает, что групповые дела стремились разрешать административным порядком⁵⁶⁴. Заметно преобладали дознания о преступлениях по ст. 103 «Уголовного уложения» 1903 г. Это связано с тем, что с марта 1906 г. преступления, квалифицировавшиеся частью 3 ст. 103 и частью 2 ст. 107, расследовались только в рамках «Устава.» 1864 г.⁵⁶⁵.

По данным Б. И. Колоницкого, указанная статья была наиболее распространённой при разбирательствах «крамолы» судебным порядком: только в 1911 г. это чуть более 60% дел, а ок. 80% из общего числа обвиняемых были крестьянами.⁵⁶⁶ Это соотносится с данными по Енисейской губ. и показывает, что судебный порядок использовали для второстепенных одиночных дел. В 1910-1911 гг. фиксируется уровень выполнения требований более 50% от общей численности дел ЕГЖУ (Рисунок 4)⁵⁶⁷.

Р и с у н о к 4 - Доля производства следственных действий ЕГЖУ по

⁵⁶⁴ Григорьев Д. А. Проблемы разграничения преступных сообществ (преступных организаций) по Уголовному уложению 1903 г. // Академический вестник. 2011. № 1. С. 169­174.

⁵⁶⁵ Уголовное уложение. СПб., 1903. С. 22; ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 67. Л. 11а.

⁵⁶⁶ Колоницкий Б. И. «Трагическая эротика». М., 2010. С. 44-45.

⁵⁶⁷ ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 1431. Л. 60-103.

Это объясняется спадом деятельности с нарастанием с 1911 г. (Рисунок 3). В дальнейшем доля требований начинает постоянно снижаться (Рисунок 4), но абсолютные показатели изменяются не на много. В 1911 г. увеличилось количество местных дел из-за открытия ЕРП и обострения общей политической ситуации в Енисейской губ. в период Первой мировой. В 1916 г. количество требований ровно в 2 раза меньше показателей 1910 г., из чего следует, что в других регионах стали заниматься местными проблемами. Учреждения- заказчики следственных требований сведены в таблицу (Приложение 14). Фиксируется регулярное сотрудничество с Санкт-Петербургским (Петроградским), Иркутским и Томским ГЖУ. Первое - наиболее крупное подобное учреждение империи, (в Санкт-Петербурге чётче всего были разделены функции ГЖУ и розыскных учреждений). Показатели по Иркутскому и Томскому ГЖУ объясняются тем, что их подведомственные территории граничили с Енисейской губ. Более подробная картина по требованиям содержится в графике (Рисунок 5)⁵⁶⁸.

Р и с у н о к 5 - Порядок разрешения следственных действий ЕГЖУ по требованию иных органов политической полиции

Из графика (Рисунок 5) следует, что выполнение действий по заданию других полицейских учреждений проводилось, в основном, посредством исключительных законов. Ограничений при поступлении запроса из другого региона на выбор порядка расследования не было, поэтому совпадение результатов с графиком общей динамики (Рисунок 3) не случайно: следственная тактика ЕГЖУ имела единый характер. Не смотря на кажущуюся занятость ЕГЖУ «заказами» из других провинций, средняя скорость выполнения требований - менее 1 мес. Они содержали снятие свидетельских показаний, обыск, арест, наведение справок о личности или по документу, атрибуцию по перлюстрированному письму. Их выполнение перекладывалось на помощников или адъютанта. До 1911 г. практиковалась передача требований уголовной полиции сев. территорий: туруханскому отдельному приставу, енисейскому приставу третьего стана, канскому уездному исправнику.

Из-за отсутствия полных данных, невозможно реконструировать обратный процесс. Факты свидетельствуют, что система была повсеместно схожей. Так, после роспуска II Думы, арест и обыск депутата от Енисейской губ. А. И. Бриллиантова был инициирован требованием Н. И. Рутланда в Томское ГЖУ. По истечению срока задержания, парламентарий был отпущен из-за давления прокуратуры^[564], но повторно задержан требованием того же офицера в Уфе (и снова отпущен). Все это время велось дознание по факту, якобы устроенного демонстрации в Минуинске с красным флагом и пением революционных песен во время его проводов в столицу после избрания^[565]. Второй пример касается дела о «Туруханском бунте» (зима 1908-1909 гг.). После ареста группы экспроприаторов, на основании бумаг только 1 из 8 задержанных весной 1909 г. были проведены обыски в Самаре, Одессе, Гродно,

Доведение дела о «гос. преступлении» до суда, не означал автоматическое принятие последним решения, удобного для верховной власти. Процент оправданных был достаточно высок: к примеру, в 1909 г. из 4349 подсудимых по «гос. преступлениям» осуждено 3014. Аналогично по преступлениям «против порядка управления»: из 11998 обвиняемых оправдано 4105 человека^[566][567]. В Енисейской губ. в этот период времени доля оправдательных вердиктов по «гос. преступлениям» была ещё выше: в 1908 г. из 91 осуждённого оправдано 75 человек^[568]. Жандармские досудебные процедуры до 1914 г., в среднем, занимали 3-4 мес., скорость рассмотрения дела в КОС за этот же период - от 4 мес. до полугода^[569]. Таким образом, 1 дело рассматривалось в среднем от полугода. На практике имело место параллельное проведение процедур обвинительными институциями, ускорение суда по особо важным делам. Распоряжение министра юстиции 1906 г. всячески поощряло ускорение производств по «гос. преступлениям», путём прямого игнорирования «второстепенных обстоятельств» при проведении следственных действий^[570]. Однако субъективные факторы могли приводить к затягиванию дела вплоть до оправдательного вердикта.

Взятие с поличным обвиняемых не всегда определяло судебный порядок дознания. Показательно дело о группе анархистов, напавшей на Знаменский мужской монастырь под Красноярском в 1907 г. При их задержании (8 человек), ЕГЖУ были обнаружены прокламации (анархистов и ПСР), паспорта, оружие и патроны. Несмотря на благоприятные условия, А. И. Хрыпов рапортовал в ДП МВД: «Свидетели, боясь мести давали уклончивые ответы Принимая во внимание, что при таковом положении вещей дело это в судебном порядке может провалиться, я [А. И. Хрыпов] приступил к

Географически распределение дознаний соотносимы с дислокацией пунктов ЕГЖУ и его секретной агентуры, и районами распространения чрезвычайного законодательства. Большая часть процедур (двух вариантов производства) были проведены в Красноярске. На второй позиции - Минусинский уезд, где активно действовали левые радикалы. Другой территорией жандармской активности был Канский уезд, где к аграрное движение сливалось с брожением в войсках и на ж.д.

Заметная активизация жандармской деятельности в 1911-1912 гг. связана с появлением крупной организации социал-демократов и ее успешной агентурной «разработкой», а также с назначением нового начальника ЕГЖУ, предпочившего работать в рамках чрезвычайных методов (Рисунок 3). Заметным результатом стала ликвидация комитета социал-демократов (в ночь с 5 на 6 сент. 1911 г.). Подготовка к аресту началась еще в июле, но подпольная организация была маленькой, с общим бюджетом всего 50 р. Благодаря агентуре среди руководителей социал-демократов были арестованы все участники комитета (17 человек) с техникой, прокламациями и поддельными штемпелями^[571][572]. Характерно, часть арестованных дознавалась в «судебном» порядке, а часть - в чрезвычайном. М.С. Байков лично руководил дознанием над первой группой задержанных и довёл его до военно-окружного суда (состоялся в 1912 г., приложение 2).

Кроме того, с конца 1911 г. - нач. 1912 г. начал активную работу В. Ф. Железняков, организовавший ЕРП. Стали более активно проводиться обыски, дознания, перехват писем, разгром кооперации в среде ссылки. Инерция Первой русской революции в регионе практически была исчерпана, поэтому ЕГЖУ усилило внимание к политической ссылке сев. уездов. Из 106 обвиняемых в 1911 г. не менее 36 человек были ссыльными всех категорий, а в

1912 г. из 65 - не менее 35. Было заново поднято дело о «Союзе ссыльных на Ангаре», ранее прекращённое губернатором в 1910 г. Внедрение агентуры дало возможность создать дело об ангарском союзе ссыльных (1912-1913 гг.)^[573].

Однако, уже к 1913 г. ресурс политической ссылки на севере перестал давать показатели для ЕГЖУ: 1913 и 1914 гг. стали менее результативными в исследуемый период. В 1913 г. было 5 дел группового характера (2 из которых сведены в одно). 2 дела «об анархистах-грабителях» условно относились к «политическим», так как сомнительна принадлежность 7 человек к какой-либо организации анархистов-коммунистов. В этот год вся Сибирь была охвачена обычными грабежами^[574], а анархисты, как политическое движение, уже несколько лет почти не проявляли себя в этой части империи.

Бессилие полиции перед грабителями привело к тому, что офицерам ОКЖ приходилось реагировать на каждый «тревожный сигнал» от других ведомств. Например, в окт. 1913 г. начальник Томской почтово-телеграфной конторы, не разобравшись в ситуации, уведомил ЕГЖУ, что в р-не Южно­Енисейского горного окр. произошло нападение на почту. В.Ф. Железнякову пришлось выехать на место, чтобы установить, что это были местные крестьяне, нелегально доставлявшие водку на золотопромышленные прииски и, увидев полицию (сопровождавшую почту), открыли по ней огонь^[575]. Следует указать, что в том же мес. ЕГЖУ ликвидировало криминальную группу в Красноярске (уже без каких-либо приписок к анархистам). Настоящих анархистов арестовали в Красноярске в июле 1913 г., но это были одиночки: 2 беглых ссыльных поляка из Енисейского уезда, вооруженные всего лишь 2 браунингами.^[576] Остальные дела касались профсоюзов приказчиков Красноярска, Канска, Ачинска и Енисейска (с июня по дек. 1913 гг.) и кассы взаимопомощи ссыльных в Енисейском уезде (проводилось ЕРП). С 1914 г.

уменьшается доля «политических» дел, но сохранилась значительная доля поднадзорных среди фигурантов: 56 человек, привлечённых к дознаниям в 1913 г., 19 - высланные и 1 - гласно-поднадзорный^[577].

Реализация функций ЕГЖУ уголовной репрессии на данном этапе изменилась. Распространение чрезвычайного законодательства, коррекция нормативной базы, благоприятная позиция генерал-губернаторской администрации и давление на органы юстиции в регионе способствовало устранению бюрократических препятствий и увеличению масштабов преследований. Региональная специфика состояла в том, что количестве обвиняемых сохранилась значительная доля ссыльных. Наличие данного контингента с одной стороны облегчало работу ЕГЖУ, с другой - отвлекало ресурсы от преследования местного оппозиционного сегмента населения, активно проявившегося в 1905-1913 гг.

Перед Первой мировой войной в сводке за первое полугодие 1914 г. собственных дознаний ЕГЖУ было 11 единиц (2 дела в порядке «Устава...» 1864 г., 9 чрезвычайных переписок, с общим привлечением 23 человек) и выполнено 30 следственных требований из других регионов (или ок. 50% деятельности упр.)^[578]. Расследовалось всего 2 дела об организованных группах: о сионистах (7 человек) и польских социалистах (6 человек). О последних было составлено постановление губернатору с ходатайством высылки 3 осуждённых в Туруханский край, 2 - запретить пребывание в Красноярске и 1 человека - отправить к месту приписки. Дело о сионистах, начавшееся как «охранное», закончилось лишь в 1916 г. судебным слушанием и оправданием обвиняемых. В 1914 г. при обнаружении данной группы М.С. Байков затруднился в квалификации преступления и обратился за указаниями в ДП МВД. Его растерянность прослеживалась и в 1916 г., когда он запрашивал Иркутское ГЖУ об аналогичном деле^[579].

В ЕРП за 1913 г. было произведено 1 дознание в рамках ст. 1035 «Устава...» 1864 г. (1 обвиняемый), 10 «охранных» дел (18 человек) и исполнение 3 следственных действий по требованию из других регионов (8 человек).^[580] Таким образом, перед войной ЕРП продолжал делать чуть менее чем все остальные подразделения упр., занимаясь не только розыском. В сравнительной характеристике данных на 1 янв. 1916 г. по органам Вост. Сибири политической полиции, имевшим право дознания по «гос. преступлениям», ЕГЖУ занимало второе место (Таблица 14)^[581].

Т а б л и ц а 1 4 - Количество дознаний и следственных действий, производившихся жандармскими органами Вост. Сибири, янв. 1916 г.

В единицах

Сократился срок производства чрезвычайных дознаний до 1 мес. Другим фактором была особая позиция генерал-губернатора Л.М. Князева (находился в данной должности в 1910-1916 гг.). Юрист по образованию, долгое время работавший в системе Министерства юстиции, предпочитал решение дел в рамках закона^[582]. В янв. 1914 г. он выпустил ц. губернаторам и начальникам ГЖУ Вост. Сибири о том, что ходатайства о высылках «свидетельствуют о весьма частых отступлениях от указаний закона», «напоминая» ещё 12

документов МВД, которые были нарушены. М. С. Байков убеждал ДП МВД в нач. 1915 г., что «... типичная особенность работы в Сибири среди опытных и видавших виды революционеров не дает возможность привлечь арестованных к формальному дознанию». Однако агентурные данные не являлись уликой для Князева, избегавшего часто применять свои чрезвычайные полномочия.^[583]Социал-демократ В. С. Войтинский вспоминал, что позиция главы региона и политической полиции расходились в вопросах о евреях и политической ссылке. Он приводил якобы имевший место в 1913 г. приватный разговор с Л. М. Князевым, в котором последний предупреждал: «тут жандармы с их шпионством, доносами, - они ищут повода, чтобы привязаться не давайте материала жандармам»^[584]. Об этом противостоянии свидетельствует Е. К. Брешко-Брешковская^[585]. Если рассмотреть личную практику М. С. Байкова по производству дознаний за 1911-1916 гг., то видно, что доля утвердительных приговоров низка (Таблица 15)^[586].

Т а б л и ц а 1 5 - Результативность М. С. Байкова по производству дознаний, 1911-1916 гг.

В единицах

* Сформировано из дела, произведённого в адм. порядке.

Ок. 50% дознаний, произведённых начальником ЕГЖУ, прекращено либо енисейским губернатором, либо иркутским генерал-губернатором (Таблица 14). Л. М. Князев добился проверки всех ГЖУ Вост. Сибири весной 1915 г. Вмешательство В. Ф. Джунковского несколько прекратило конфликт^[587].

В период между началом Мировой войны и Февральской революцией наметившееся понижение количества производств (Рисунок 3) прекращается. С 1915 г. ЕГЖУ пришлось столкнуться с межрегиональными делами, связанными с контрразведкой. 2 самых крупных, дела касались компании «Singer» и «Сибирского торгового банка». Последнее было инициировано в сент. 1915 г. по заявлениям видных деятелей Красноярска. Они обвиняли банк в том, что он переводил в Германию финансы. Это спровоцировало массовые выемки вкладов. Сопровождавшие слухи о германофильстве директора красноярского отделения банка И. А. Фишера подтолкнули инициировать генерал- губернатором дело, заведенное в ЕГЖУ. Обыски в помещении банка вскрыли большие потоки средств, идущих военнопленным офицерам из стран Тройственного союза, факты закупок и вывоза золота из провинции, «германофильство» И. А. Фишера. Однако генерал-губернатор распорядился

593 отпустить его по истечению срока ареста и закрыть дело^[588].

Дело о компании «Singer» развивалось в Енисейской губ. синхронно остальным регионам. На это предприятие военные обратили внимание после перехвата открытого письма из Германии в упр. фирмы, где было обещано вознаграждение за предоставление информации о внутреннем положении России.^[589] Основой маркетинга «Singer» было детальное изучение экономики вплоть до отдельных уездов. Это, а также германское название, послужили на волне шпиономании основой для враждебного отношения со стороны властных и военных структур. В июне 1915 г. состоялись обыски и аресты по всей империи. К военным присоединились МВД и губернаторы. В Енисейской губ. открытие дела формально началось с заявления от 15 июня 1915 г. (т. е. спустя

неделю после обысков) надворного советника Н. К. Антонова (из Ачинска). Ему показался подозрительным сбор агентами компании информации о подворьях Ачинского уезда^[590]. Однако активных действий ЕГЖУ не предпринимало. Доносы в жандармерию наблюдалось и в Зап. Сибири, однако там существовало принципиальное неприятие прокурором Омской судебной палаты шпиономании сверху^[591]. Поэтому аресты в Томской губ. начались только 2 авг. 1915 г. по приказу командующего ВО. ЕГЖУ включилось именно в это дело, арестовав А. Эмиха, главу томского р-на «Singer». Было приказано обратить переписку в следственное дело и передать в окружной суд. Все аналогичные следствия в империи переводились следователю по особо важным делам при Варшавском окружном суде Матвееву. К концу 1915 г. деятельность компании была восстановлена под государственным контролем^[592].

Дознания с 1915 г. характеризуются тем, что фигурантами дел становятся высланные из зоны военных действий и военнопленные. В отношении последних пресекались их попытки к бегству, отслеживалась переписка и пресекались действия, которые рассматривались как шпионаж (например, снятие плана Красноярска венгерским военнопленным Умраш). Сохранялись прежние направления деятельности: ликвидация организованной преступности (в 1915 г. в Красноярске арестована шайка из 5 человек), пресекались попытки к бегству ссыльных. Помимо дела о сионистах, которое в это время все ещё продолжало расследоваться, к дознанию привлекались члены баптистской общины Красноярска^[593]. Причем арест 5 баптистов проходил одновременно и в Чите.^[594] Поводом стала публикация в газете «Утро России» письма от имени забайкальских баптистов, где выражалась симпатия к кайзеру Вильгельму II, а

Сибирь названа «царством баптизма»^[595]. Факт того, что аресты проходили в 1 день (1 сент. 1915 г.) показывает, что ЕГЖУ участвовало в централизовано организованном преследовании, хотя конкретного предписания из Петрограда или Иркутска найти не удалось. Формально дело было составлено как разбирательство по заявлением крестьян д. Тугушинской (недалеко от Красноярска) на активистов молитвенного дома в губернском центре из-за призывов уклонения от воинской службы. В дополнение, А. Стрейкишу, предписывались польские националистические призывы^[596]. Дело рассматривалось в рамках «Положения.» 1881 г., однако в итоговом постановлении (16 окт. 1915 г.) М.С. Байков заключил, что обнаруженные признаки преступлений не подпадают под «политические» статьи «Уголовного уложения» 1903 г. Поэтому он передал дело прокурору КОС^[597].

В борьбе с организацией побегов военнопленных наиболее крупным являлось дело о датском подданном Ф. Иенсе, служащем фирмы «Лунд и Петерсен». Была установлена торговля паспортами нейтральных стран и организация бегства. Дело сопровождалось всеми необходимыми приёмами: наружное наблюдение, агентурные данные, «контрольная закупка» (приобретение паспорта заранее заготовленными кредитными билетами). Вся процедура строилась на основании «Положения.» 1881 г., Ф. Иенсу вменялось нарушение обязательного постановления от 19 февр. 1915 г. (нарушение паспортного контроля). Несмотря на старания датского консула, иркутский генерал-губернатор принял решение о высылке за пределы империи Ф. Иенса. После трёхмесячного тюремного заключения его передали в распоряжение русского консула в Шанхае для дальнейшей выдачи датскому дипломатическому представителю^[598]. Кроме того, было еще 3 групповых «охранных» дела о пособниках побегам из красноярского концлагеря, где в качестве обвиняемых значились женщины (еврейки по национальности).

Активности местных левых благоприятствовали расхождения между ЕГЖУ и генерал-губернатором. Несмотря на то, что пост генерал-губернатора занял А. И. Пильц, пользовавшейся репутацией «формалиста» и «бюрократа»^[599], жандармские постановления не утверждались. В янв. 1916 г. в Красноярске произошла большая забастовка типографских служащих. 23 янв. 1916 г. ЕГЖУ удалось ликвидировать стачечный комитет, но губернатор выслал только нескольких социал-демократов, у которых не имелось формального разрешения на отлучку из ссылки. Полностью сохранилась группа ПСР, концентрировавшаяся вокруг кооператива «Самодеятельность».

Из этого дела сформировалось другое, связанное с бывшим депутатом IV Думы от социал-демократов А. Е. Бадаевым, сосланным в числе прочих членов фракции в Енисейскую губернию. По прибытии в 1916 г. он развернул деятельность в сформированной «Объединенной революционной группе» (из организаций РСДРП и ПСР в Красноярске). О совещании доносило 4 агента, которые тщательно взаимопроверялись^[600]. В отчётах в ДП МВД М. С. Байков подчёркивал важность исхода дела, связанного с региональными «очагами напряжения»: муниципальной комиссией о нормировании рабочего дня, частью кооперативов, железнодорожными мастерскими и типографиями^[601]. Массовые аресты и обыски в Красноярске и Енисейске последовали в начале мая, что активно освещалось в прессе^[602]. Постановление генерал-губернатора в отношении большинства подозреваемых преследования прекратило, 4 человек — дело было отправлено в МВД, где утверждён усеченный вердикт^[603]. Это позволило П. П. Заварзину в воспоминаниях заключить, что Красноярск находился под влиянием «политических», тогда как аресты, по словам инспектора, были «паллиативом»^[604].

В военное время растет количество дознаний, выполняемых чрезвычайным порядком (37 и 41 в 1915 и 1916 гг. соответственно) (Рисунок 3). Увеличение единиц досудебных разбирательств ЕГЖУ и обратный вектор в показателях дел по требованию других органов (Рисунок 4) показывают, что с конца 1914 г. Енисейская губ. вступила в полосу нестабильной общественно­политической ситуации. Косвенно это подтверждают данные по дознаниям в рамках «Устава.» 1864 г.: в 1916 г. в 18 переписках, возбужденных на территории губернии, 17 обвиняемых - местные крестьяне и 1 священник, лишь только 5 являлись ссыльными или высланными. Квалификация же этих обвинений соответствовала ст. 103 «Уголовного уложения» 1903 г.

Смертная казнь, являвшаяся крайним вариантом решения дел в адм. порядке, не являлась финалом жандармских расследований в Вост. Сибири. Из постановлений судов ВО (1914-1915 гг.) иркутский генерал-губернатор утвердил смертную казнь только 22 подсудимым, 5 - каторгу. Еще 26 осуждённым повешение было смягчено каторгой. Сущность дел касалась только крайних проявлений уголовного характера (убийства, бандитизм)^[605]. Сибирская жандармерия могла рассчитывать только на высылку или судебное слушание по общим законам. По данным Иркутской судебной палаты (1914­1917 гг.) из 53 подсудимых под жандармским следствием находилось 13 человек^[606]. Следовательно, возврата к масштабам юридических преследований периода Первой русской революции в 1914-1917 гг. в Вост. Сибири не было.

В целом, с янв. 1907 по февр. 1917 гг. через ЕГЖУ прошло не менее 1438 человек в качестве фигурантов дел о «гос. преступлениях», из которых не менее 1070 подвергалось дознаниям и следственным действиям по чрезвычайному законодательству. Наиболее полная и точная статистика затруднительна, поскольку в реестрах ДП МВД крестьянские группы иногда отмечали первой фамилией подозреваемого с припиской «и другие». Кроме того, не все свои действия жандармы официально фиксировали. Так, во время «Туруханского

бунта» в тюрьму Енисейска карательными отрядами в зиму 1909 г. было отправлено ок. 100 человек, а в журнал попало лишь 18. Обнаружены данные, которые свидетельствуют о содержании в тюрьмах лиц, которых затем не фиксировали в отчётности. Например, в ачинской тюрьме в мае 1915 г. содержалось 4 человека, обвиненных в неблагонадежности и закрепленных за ЕГЖУ. В авг. 1916 г. высланный из Галиции К. К. Червинский в отчете полиции находился в тюрьме по указанию ЕГЖУ^[607].

Таким образом, процесс производства дознаний и следствий по «политическим» делам за исследуемый период претерпевал значительные трансформации в сторону учащения использования исключительного законодательства. Этому способствовало расширение масштабов общественно­политического движения в регионе, благоприятному правовому режиму с распространением чрезвычайного законодательства и иных подзаконных актов на Енисейскую губ. Конфликты с органами гражданской юстиции лишь форсировали данный процесс, однако субъективная позиция губернатора или генерал-губернатора могла уменьшить или вовсе дезавуировать репрессии на финальной стадии утверждения вердикта.